Пособие для начинающих психов

Какое на вкус разочарование? Жёлтое — первая мысль, а потом — цвет. Я когда-то ел одуванчики — довольно давно, в том детстве, которое мигало в памяти, как три года непочиненная лампочка в подъезде дома неблагополучного района. Эпизодами. Оттуда, от того пространства, я помню только горечь. На языке и больше. Вкус несбывшихся ожиданий. Наверное, но так сильно из-за привязанности. Зачем я вообще начал? Сидел бы в склепе, играл в маджонг с шизофренией… а не это всё. Сдвинутая на бок кривая вселенная. И Делон в трейлере. Папа почему-то всегда к нему ревновал. И гуси. Возможно тут кроется тайный смысл. …а возможно не получится отвлечься и успокоиться левыми несвязными мыслями. Вздохнул, разглаживая хмурость на лбу. Почему так фигово? И апатия не приходит. И даже приступ. Ничего, куда можно сделать шаг назад… Но я ничего не сделал, и Лёха ничего не сказал. Совсем ничего. Красно-синяя реальность подёргалась немного и замерла. Без людей, может — даже без меня. Как сделать легче? Ничего ведь не случилось. Только… одуванчики. Наверное, надо выйти… Поднялся с колен, рассеянно оглядываясь. Похоже на мою комнату, только в Сонькиных сегодняшних цветах. Секундой позже он сам появляется на пороге, вальяжно опираясь на проём. Мне захотелось спросить, пока мы, наконец, наедине: почему ты избегаешь меня? Что ты прячешь — и осознание: я и правда так думаю — пришло лишь в процессе формирования мысли. А он стоял, незнакомый, далёкий, и взглядом не позволял задавать вопросы. Спросил сам: — Хочешь выйти? — с таким серьёзным лицом, точно закрывал своим телом гроб. Глупости. Шизофрения, налепившая на лицо вторую кожу. Но… не знаю… Не знаю. Хочу перестать, правда. Он усмехается на молчание — криво… и в мгновение срывается вперёд, хватая за горло, целуя — впихивая язык в рот — его привычная форма общения, обменная валюта. Заканчивая, говорит, глядя в глаза: — Я тоже. И с неожиданной силой, она в нём всегда внезапная, толкает меня назад, затылком в стекло. — …если он через минуту не откроет глаза, я вызываю скорую, — раздался паникующий голос Лёхи, и мне сразу полегчало. — Очнётся, куда денется, Солнышко, правда? — праздный голос настоящего Соньки нравился мне куда больше, даже если он нёс чушь. Я лежал на диване, ногами к двери — прям аки взаправдашний труп. Сонька сидел дальше на диване справа, посасывая сок из трубочки, в том самом триггернувшем меня одеянии. Слева стояли Матвей с Лёхой, и лицо последнего побледнело в тон Штирлицевой футболки. — С ним бывает, — легкомысленно отмахнулся Сонька, и я кивнул насколько позволяло лежачее положение. — Бывает?! — Лёха закусил губу и выглядел совершенно потерянным. Занесённым ураганом в параллельную вселенную. Прикрыл рукой глаза: — Что значит с тобой бывает? Тоха, после моего почти инфаркта, ты мне прям щас всё расскажешь, понял?! Я рассчитывал на сердечный приступ по другой причине, однако же. Закусил губу. Привкус одуванчиков ушел, оставляя горьковатое послевкусие на нёбе. — Давай поговорим наедине, — выдаёт, и я тут же вцепляюсь мёртвой хваткой в футболку Матвея — на Соньку надежд нет, учитывая его предыдущую реакцию на инициирующий уединение субъект мужского пола. Впрочем, клептоман вставил своё: — У Тохи тут своя тусня, но я мог бы уединиться с тобой, — не знаю даже, благодарить его или пнуть. — Мне нужен именно ты, — уточнил друг, глядя в глаза мне и полностью игнорируя мазохиста. Поджал губы, поднимаясь на локтях, но Сонька опять вставил своё — на сей раз более активно: — Нехорошо бить лежачего, мой дорогой друг. Пойдём, налью тебе чаю с ромашкой, а потом вернёмся. С ним уже всё хорошо, не нужно никого вызывать, — он пружинисто подскочил к Лёхе и утянул его силой за двери, напоследок лихо мне подмигивая, чем окончательно разбил образ того пробивающего на дрожь типа из красно-синего провала. Не знаю, отчего Лёха послушался, кидая последний взгляд на Штирлица, и сомневаюсь в наличии обещанного чая мазохистом, однако нельзя не поблагодарить последнего за отсрочку. И всё же, нам придётся поговорить… наверное… и все эти тормоза похожи на спирали в свободном падении — трюки, уловки, повороты на подбитом истребителе — увеличенной копии висящей воздушной машины в квартире дяди Саши… Только… куда я падаю? Матвей встал на диван коленом, наклоняясь к моему лицу. Сказал спокойно, буднично, безо всякой скрытой паники и прочего: — Мы думали, ты перестал дышать. Нейтрально… Хотя, может для него вещи уже обратились тёмной стороной — и хуже уже не… Я зашарил руками по дивану в поиске очков, и Матвей, поняв намерение, нашел сам, надевая на меня. Он выглядел… опустошенным. Выглядел человеком, неспособным заплакать, утешить себя, и даже почувствовать страдание, потому что место удара от количества боли потеряло чувствительность. Подушечка для втыкания иголок. — Жалеешь, что отдал нож? — вырывается прежде, чем успеваю подумать. Смотрит непроницаемо, и блеск в его глазах напоминает тонированные задние стекла автомобиля: прозрачные лишь с внутренней стороны. Говорит: — Всё, что захочешь, — сверхсерьёзно. Так, что становится не по себе. Не понимаю — это фраза из фильма или его собственная? Как реагировать? Не знаю, поэтому замираю, вернее, меня парализует, а Матвей просто глядит, не приближаясь, хотя даже на расстоянии ощутима страшная сила, подстрекающая сократить расстояние. И почти жду… нет, вру, действительно жду, одновременно внутренне силясь перегнуть палку, обратить ожидание в иронию, шутку, сарказм, очередное надуманно длинное предложение, призванное сгладить неловкость, переключить внимание, лишь бы не позволить себе погрузиться в хаос, в центр тикающего механизма, сейчас не просвечивающегося в радужке, но наверняка нашедшего дорогу к пульсу на шее, на запястье. Странно… Ужасно странно. И заставляет думать — после таких слов я должен ответить словами мне незнакомыми. Он так незаметно вкрался в мои будни. Я не планировал даже, но… Он мне нравится. Стоит ли говорить это вслух? — Ты, — он нахмурился, снимая руку с моей ключицы, отстраняясь, оставляя остывающий отпечаток на коже. Силился сказать, точно боролся с собой. — Ты не обязан… Так получилось. Вглядываюсь в его лицо — слова нейтральные, словно он закрыл главу книги. Не могу вспомнить, видел ли когда-то его улыбку. Как бы звучал его смех? Думаю об этом в качестве естествоведческого интереса, но даже в таком ключе в модулированную передачу канала дискавери вкрадываются тёмно-красные ноты личного. Да кому я вру. Вспоминая отложенное — разговор с Лёхой — мы с Матвеем никогда про такое не говорили. Может, Сонька ему разболтал, но даже тогда с озером и кулоном: он никогда не лез, не спрашивал — принимал, как должное. Но он не Лёха. Тут нет правильно-неправильно. Не хочу быть для него психом, но карета неумолимо превращается в тыкву даже до наступления двенадцати. Сейчас ещё Лис с Зелёным, Матвеем и Сонькой обернутся мышами или чем похуже, и всё, пиши пропало. Со вздохом сел на диване. Млять, хочу, чтобы он поцеловал меня и тиканье бомбы заглушило мысль. … желание обрушилось внезапно, аки понос, заставляя дернуться и отвести взгляд от чужого рта. Отгоняя фантазию красными флажками, поднялся, потеснив Штирлица, и направился прочь, бормоча чушь про туалет. Почему я? Я не самый удачный… экземпляр личности. По пути заметил открытую дверь в кухню и с лёгкой опаской заглянул туда. За столом хмуро сёрбал чай друг, Соньки же и след простыл — возможно он избегает разговоров со мной, как я — с Лёхой. Тогда страшно вообразить масштаб его содеянной пакости, наверняка связанной с моей тушей. — Я тебе не для красоты, — пробурчал друг, не поднимая взгляда: — Две бессознанки в день. Сначала ты ломишься головой об стены, потом тупо зависаешь и чуть ли дышать не перестаешь. Тут явно творится какая-то ересь. Явно больше, чем Митины приколы, но ты не говоришь. Сонная лощина, бля. Вы чё, коллективно кого-то грохнули? Нет. Но так получилось… я вижу мертвых, типа наяву — с вынутыми потрохами, ранами отрезанных конечностей и прочим. А ещё двоих школьников грохнули, потому что я не принял одного призрака всерьёз. А мать умерла, потому что везла меня от зубного, но её призрака я никогда не видел, даже когда тайком ездил на место аварии. Ах да, ещё я не совсем тот, за кого себя выдаю, но это так, мелочи, потому что скорее всего около августа я кончусь из-за странной сделки с Номерами. Понимаешь, Номера — это такие привидения… К собственному ужасу начинаю смеяться и не могу, не могу перестать пока сзади не подходит Матвей, закрывая моей жалкой психопатии рот, и смех трясется в его ладони секунд пятнадцать перед штилем. Маскарад. Клоунада. ПенниВайз на детской карусели с единорогами. — Мне… — начинает друг осторожно, будто меня унесло в третью бессознанку: — даже если вы кого-то убили… — Нет, — твёрдо отвечает Матвей, — мы — никого. — Окей, — растеряно кивает. — Э-э-э, может, поиграем в приставку? Думаю — совсем не так он представлял поездку в гости. В прочем — я тоже. Что сказать ему? Ещё одна петля. Мертвая. На расстоянии с ним было легче. Он вышел первым, придерживая чаёк, а мы немного постояли, пока успокаивался мой пульс. Матвей согнул средний палец, просовывая его в мой рот, гладя по дёснам. Не знаю, в какой мере жест являлся утешением, особенно когда сзади прижималось кое-что, что не должно. Запрокидывая голову, смотрю в его глаза, но он отворачивается, прячет, словно я могу оттуда украсть нечто ценное. А дальше мы идём играть в приставку. Штирлиц сидел на диване вместе с притихшей в последнее время Лис и Зелёным в состоянии транса. Обе фигурки Марио прыгали по платформам с забавными звуками, и никто из нас ни разу не заговорил. Где-то часа в полчетвертого ночи нас можно было заворачивать и уносить, но потом, к счастью, настал новый день, стоящий соответствующего оглавления:

«День три»

Проснувшись на полу, скинул с головы ногу Матвея и пополз справить нужду, в ужасе замирая перед необходимостью водных процедур. Солнце пророчило полдень и тоску смертную. Умывшись, увидел в зеркале своё лицо. Вспомнил неожиданно далёкий апрель и раньше — ретроактивно, как от смерти к рождению — стоя перед отражением, описывал себя для себя же. Тощее недоразумение, тёмно-серые глаза, коричневые волосы. Только без улыбки — ни маньяческой, никакой. И — забавно — словно из внешности у меня волосы, глаза и рот на бледном полотне лица. Коснёшься — пойдут трещины, — почти ожидаемо, но не понятно: лицо или зеркало. Не хочется проверять. Из-за правого плеча кто-то неясно выглянул в отражении, но стоило обернуться: опять ожидаемо — никого. Может чья-то шутка — особенно удачная, пока я умывался без очков. Ожидания в моём случае работают наоборот: ждёшь вещей, невозможных для прочих с точки зрения рациональности. Хотя, конечно, сначала нужно дать рацио определение. Не вытираю лицо, вообще к нему не прикасаюсь. Аккуратно надеваю очки обратно. На кухне непривычно вялый Лёха втыкает в смартфон, и пока подхожу к плите, успеваю заметить на его экране астрологический прогноз. Когда варю нам кофе, он с серьёзной миной заявляет: — Сейчас Меркурий в ретрограде. Говорят, нельзя принимать никаких серьёзных решений. — А мы собирались? — уточняю. — Ну, — задумчиво за спиной, — как сказать. Пытаюсь вспомнить день недели и число, но память на пару с шизофренией выдают рандом вперемешку с глупыми шуточками из большой книги анекдотов. На секунду проваливаюсь во флешбек с квазиреальностью, манекенами и Гердой, и барахтаюсь там, почти тону в подползающей воронке панической атаки, но хватаюсь взглядом за вялую спину Лёхи, словно за якорь, и паучьи лапки отступают, прячутся за изнанкой глаза того огромного создания измерения с телевизором, от которого мне удалось невероятно вовремя сдрыснуть. Втихомолку возвращаю дыхание, точно секунду назад его коварно украли. — У тебя же в августе ДэРэ, — вопрошает спина Лёхи. — Угум, — выдаю очень даже внятно. — Океееей, я помню десятого, значит ты Лев. Наливаю три чашки кофе, если вдруг Матвей проснётся, и ставлю на стол две. — Хавать будешь? — спрашиваю аки заправская домохозяйка. — Не… Я тут хлеба сожрал. И имя тебе, Пожиратель Мучного. На телефоне Лёхи сейчас только время — первый час, кстати, но нет даты, и я не хочу показаться странным спрашивая, хотя само опасение смешное до идиотизма. Но даже так, даже понимая и признавая, не могу себя заставить перестать. Решая сходить за телефоном, поднимаю задницу со стула, куда уселся секунду назад, когда Лёха тянет меня за край футболки: — Пошли выберем копа, — тоном, точно мы выбираем партнёра на свидание вслепую. Чешу макушку: — Ты сказал, никаких судьбоносных решений? — Ну, ты же знаешь, я не верю в астрологию. Ага, и ведешь себя, аки атеист не снимающий распятье. Пожимаю плечами. Лёха переодевается, а я топаю к себе, полный убеждения необходимости обрядиться в нечто, подобающее походу на сафари. Шкаф гостеприимно распахивает розовые дверцы, но его внутренности и близко не содержат одеяние для охоты на львов. Решаю — наиближайшие представители данной гильдии — похоронное бюро, и наряжаюсь в чёрное. Возможно, в сафари я мимикрировал бы под переживший удар молнии баобаб. Если, конечно, в саванне водится и то, и другое. Вспоминаю видео с горящим изнутри деревом и подвисаю. Может, следовало бы надеть красные трусы, но шансы впечатлить ими копа ничтожно малы, не говоря о моих намерениях оставить демонстрацию белья на настолько крайний вариант развития событий, что вероятность стечения вышеупомянутых обстоятельств равняется значению меньшему, нежели возможность появления кашалота в пространстве планеты Магратея. Когда прохожу мимо залы, Матвей по-прежнему спит в нелепой позе на диване-полу. При виде меня Лёха хмыкает, и только сейчас понимаю, что оделся в своём старом стиле. Замираю, но лишь на мгновение — даже с прошлой одеждой, я всё-таки другой. Что-то неуловимо поменялось — не знаю, в какой момент, но некоторая часть меня трансформировалась. Не черное в белое, а по-другому, по диагонали, квадрат в куб. По-настоящему четко осознаю это в первый раз и замираю в том трехмерном измерении, удивлённо рассматривая прозрачные грани. Не сразу ощущаю ладонь друга на плече — ищет взгляд обеспокоенно, и говорит, когда ловит: — Ты норм? Киваю: — Норм. Задумался. Пошли? — Тогда веди. Хорошая, кстати, просьба (с иронией в кавычках), ибо познания в географии нашего города у меня присутствуют в состоянии зародыша. Мы, конечно, ходили туда с отцом, но в упор не помню, какой дорогой. Читая по глазам, друг фыркает: — Ок, я погуглю, а ты пока записку Мите напиши, тип, ушли мы. Послушно выполняю поручение. Идём мы по гугл-карте молча, почему-то он больше ничего не спрашивает, а я размышляю о перечне качеств, о которых заливал ему, типа плейбоя и бедбоя. Смешно думать, что мне реально удалось бы сыграть обе роли — я же не Сонька, да и перед Лёхой стыдно играть — когда он такой честный. Настоящий. Выглядело бы жалко. И ещё интересно, сколько он запомнил, из мною сказанного? Глупо спрашивать, но насколько велика вероятность его забывчивости? Не знаю. До ментовки осталось пятнадцать минут, и располагалась она с размахом, аки здание мэрии — в конце аллейки, усаженной кипарисами. Из минусов — ближайшие кушири располагались довольно далеко, и дабы не казаться подозрительными, мы свалили в сторонку, навернули огромный круг и только тогда зашли в укрытие с самой непросматриваемой стороны. Брезгливо отбуцнув с земли использованный шприц, друг присел на кортаны. Переглянувшись, мы только сейчас вшарили, что нормального плана-перехвата у нас нет. То есть, в общих чертах инициатива выглядела довольно успешной, но в деталях… Вот и как сейчас выбрать копа? — Если они безвылазно просидят там весь день, будет фигово, — синхронизировался с моими мыслями друг. Кивнул в поддержку, но тут же скривился на следующее его предложение: — Придётся знакомиться. Фыркнул тоже шепотом: — Как ты себе это представляешь? «Извините, хотелось бы узнать вас поближе?» Он задумывается, а я воображаю Соньку, которому бы не составило труда закатить представление в трёх актах на тему. Куда он опять подевался? Избегает меня? Но сейчас не время вспоминать о нём, поэтому сосредотачиваюсь на текущей задаче. — Пригласить его на кофе с пончиками… — бормочет друг себе под нос, но под моим скептический взглядом признаёт: — Ну да, будет придурошно. Да всё наше мероприятие придурошно-детское, и был бы другой план… но его нет. Выдвигаю иную задачу: — Ок, допустим, щас не заморачиваемся, выберем, когда проходить будет. Но как мы за ним следить собираемся, чтобы застать наедине и не вызвать подозрения других ментов? — Мля, да, тоже проблема. Хмм… у нас даже нет никаких шпионских штучек, типа липкого маячка. — Ага, и сверхсекретной невидимой машины, и доступа к камерам слежения в городе. Вообще сомневаюсь в их наличии. Можно, конечно, послать Лис, но лишь в качестве очень запасного варианта — не горю желанием объясняться перед Лёхой по поводу наличия нужной инфы. Приуныв, Лёха, вырвав травинку, засунул её в рот. — Окееей, давай выберем копа и будем решать по ситуации, — тихо внёс обратное предложение. Друг кивнул: — Да, будем решать задачи по очереди. Однако любой способ познакомиться поближе казался абсурдным, и мы решили посидеть в засаде, выбирая издалека. Должны же они выйти на улицу, хотя бы на обед. Если, конечно, мы не пришли слишком поздно для их обеда. Где-то в это время я понял, что забыл телефон. Рассеянность — уровень восемьдесят. Некоторое время раздумывал — не сходить ли домой, и паранойя под слоганом «нас раскроют» вела напряженную борьбу со скукой и предстоящими часами бдения, пока не выиграла раунд, велев сидеть на жопе ровно. Вздохнул, а Лёха заметил: — Чёт случилось? — прошептал. — Смарт забыл, — огорченно вздохнул снова. — Мда. — Ага. Он замер, и мы оба вздрогнули, когда в нескольких метрах сзади прошкреблась мимо бабка лет восьмидесяти, с отвращением бросив «наркоманы». Она приблизилась бесшумнее ниндзя, после чего эволюционировала в помесь слона и черепахи и медленно скрылась за соседским домом. Мы с Лёхой переглянулись, но так и не поняли, заметила она нас или от фига выдала риторическое замечание по поводу морального уровня здешних обитателей. Вне зависимости от варианта, сердце билось испуганным кроликом. Мы помолчали немного, а затем Лёха приблизился, быстро зашептав в ухо: — Прикинь, она пошла бы щас в милицию, и за нами тут прямо пришли и повели в отделение, типа проверить на наркоманию. А мы такие типа, та нет, вы что — ну и они увидели руки без следов уколов и такие, ладно. И отпустили бы нас, но мы, пока были там, могли бы поболтать с дядькой копом, тип подружиться. Гениально, однако: — Бабка ушла в другую сторону. Не думаю, что она собирается стучать. Причмокнул: — А других знакомых бабусь у тебя нет? Будто я к этой во внуки прописывался. Мотнул головой. — Жаль, — вздохнул друг. — К тому же, — поспешил прошептать, пока ему в голову не пришла идея экстренно подружиться с местными бабками: — Как ты объяснишь здешним копам, чё мы здесь забыли. — Э-э-э, — он, однако, нашелся: — Скажем, играли в полицейскую академию и хотели понять работу профессионалов. Не смог сдержать кривую улыбку — ага, лбы по шестнадцать-семнадцать лет играли в ролевушку по копам, очень правдоподобно. Он заметил выражение: — У тебя есть другие идеи? К своему стыду, вынужден был признать их отсутствие. В любом случае, жаловаться бабка не спешила, новые люди пожилого и не очень возраста по наши души не являлись, шпионские штучки из воздуха не возникали, и посиделки на жопе постепенно начали напоминать какой-то фарс. — Была бы тут Плюха, — в который раз за сегодня вздохнул Лёха, по количеству воздыханий приближаясь к кисейной барышне. — Я чего-то не знаю? — уточнил. Плюха известный в наших краях призыватель, но не припоминаю за ней необходимых нам навыков спецагента. — Э-э-э, ну, мы с ней нечасто видимся, конечно, но она классно умеет добывать инфу. Сто процентов даю, она бы тут не ждала, а вломилась туда, начала бы заливать, типа, кролик у неё пропал, например, или кошка, и сделала бы, что надо. Прямо Сонька в юбке… хотя нет, плохое сравнение, ибо данный член общества юбок не срамится. Можно сказать, юбка — его второе я. Сонька без надлежащих «м» органов. Сонька не-клептоман, не-мазохист и не-мужчина. Вот так скорее. Но реально глупо было идти без него — а сейчас он не только от меня убегает, но ещё и вне зоны доступа. В отличие от Соньки, клубящийся тёмный рой на дереве, метров за тридцать, вначале принятый мной за мошкару — обратил на меня внимание, поймал взгляд и приветливо снял цилиндр. Не стал чинно кланяться в ответ, но мы друг друга поняли. Сюр ещё тот, конечно. Тут из-за двери показался среднего возраста лысоватый дядька с батоном в прозрачном целлофановом пакете. Лёха сразу перестал говорить, кивнул и внимательно на него уставился, напрягая все свои физиогномические суперспособности. Так и представляю у него в голове: уши торчком означают любознательность, лысина — мудрость, а красный нос — чрезмерное пристрастие к веществам, содержащим этиловый спирт. — Так мы ничего не поймем, — вернул его к своей реальности — нашей, хотя шизофрения тоже вылезла из норы и сонно, подозрительно прищурилась в поиске потенциальных маньяческих тире педофилических наклонностей проходящего индивида. Хотя вот в чём вопрос: можно ли приставания к нам считать педофилией? И если нет — вот где она заканчивается, а где начинаются… мнэ-э…отношения? Приставания? Или как оно должно называться. И вообще, филия — это ж любовь. Ничего не подозревающий коп полз себе по делам гусеничкой из покемонов, с одной лишь разницей — данная гусеница никогда не станет бабочкой, и естественно никто не собирается ловить его в покебол. Хотя, судя по выражению Лёхиного лица… — У тебя же нет покеболов? — подозрительно уточнил. — М? — тот глянул на меня краем глаза, вторым продолжая совершать обзервацию потенциального покемона-полицейского… копомона? Покецейского? Раздуплился: — А, нет, -фыркнул: — Можно добыть где-нибудь, но-о-о… Полицейский достал из кармана затянутых под пузом брюк телефон, принял вызов и неожиданно уставился прямо в нашу сторону. И если Лёха явно возомнил это внимание сигналом к началу контакта, то в моей голове проносились разнообразные комиксы ситуаций, заканчивающиеся нашими пострадавшими задними точками, и ибо оные представляли для меня некоторую ценность, рванул Лёху за руку и газанул глубже в кушири, ломая ветки кирпичом лица. Прям максимально сурово. — Но… — только и успел вякнуть друг, когда очередная ветка штрыкнула ему по носу. Он тут же замолчал, предпочитая следовать с прижатым к ключицам подбородком. — И зачем, — недоуменно вопросил после того, как мы оказались достаточно далеко. Конечно же за нами никто не погнался. Пожимаю плечами, досматривая в ускоренном режиме потенциальный документальный фильм на два часа с нашим участием. — Интуиция, — только и мог оправдаться. Скептически кривится: — Мы бы сказали, типа, хотим стать полицейским, но стесняемся, и потрещать, понять, какой дядька, и уже потом раскрыться. Или скрыться. — Только не говори, что секунду назад придумал этот план. — Ну да, но ну и что? Выкрутились бы. — Найдем другого дядьку, — настаиваю. Очень может быть, что моя паранойя дала сбой и подозревает кого ни попадя, однако… — Окей, — сдаётся. — Давай тогда по морожке. Одобрительно киваю. Лучший план на сегодня. Хотя забавно, если тот дядька единственный дежурный в отделении сегодня. Мы порылись в поиске мелочи на морожку и, с трудом нарыв на полторы, решили взять одно буржуйское на двоих. Пошли хавать в сторону разбитой аптеки, облокотившись на железную ограду у тротуара, а на середине, когда начала выступать деревянная палочка, отдавая её за низ Лёхе, меня неожиданно проняло. Кинул взгляд украдкой — он ушёл в себя, видимо выстраивая более продуманный план следующей встречи с хранителем правопорядка — взял морожку не глядя, и грызнул поверх моего укуса. Казалось, происходящее для него более, чем естественно — и разделённая морожка, и выпутывание бедолаги из опасной ситуёвины. А мне… сколько бы людей скривилось от необходимости делить со мной парту, пространство, не говоря о трапезе?.. Опять скатываюсь в заумный слог, когда что-то трогает меня, протягивает руку внутрь кожи. Глупо. Глупо, но решаюсь: — Ты… ну, веришь в призраков? — спрашиваю как будто невинно, но на самом деле сердце грохочет прямо в мозг и отстукивает волнением по всему телу, точно от ответа зависит смысл моего существования. Ведь и правда — так хочу рассказать ему… так хочу, чтобы он увидел больше. Лёха не верит в призраков, он верит только в научный подход — отвечает по-прежнему отстранённо — для него это офф-топик, выбранная рандомно тема, которых у нас случалось миллион. А для меня… Быстро отвёл взгляд, чтобы не пришлось объясняться. Не время разводить сопли: если хотим помочь Штирлицу, нужно что-то посерьёзнее быстрого убегания, аки краснеющие школьницы в коротких юбках, при виде потенциального любителя нежных детских душ. Мысленно достаю припрятанный в кармане трусов воображаемый покебол.