Пособие для начинающих психов

Долгое время я слышал один удушающий пульс в горле. Слова рвались наружу – непонятные, неизвестные мне слова. Не соображая зачем, я удерживал их на кончике языка, титаническим усилием не позволяя вырваться из губ ни звуку. Внезапно зажегся свет. Он ослепил меня янтарной фотовспышкой, заставив прищуриться и вцепиться руками в рот. Но слова всё равно вылетели, выпорхнули необъятной абстракцией и с треском осыпались на пол. Вспышка вспорхнула пожухшей молью и скрылась в неизвестности. Я осмотрелся: вокруг желтые стены, пол, потолок. Комнатка три на четыре без дверей и окон. Где-то неподалёку заходились истеричным плачем секундная и минутная стрелки. Спустя некоторое время меня радостным лаем встретил Полковник: – Соскучился? Я тоже. Не могу не признать, у границы отменный вкус. Такое блюдо, как ты, подают разве что кайзеру, и то исключительно по праздникам. У меня задёргался глаз. По-моему, роль блюда мне не очень идёт. Секундная стрелка захлёбывалась воем похлеще Зелёного в припадке. Минутная иногда подвывала ей в такт. Из-за шума мне не удавалось полностью сосредоточиться. Древний хрыч весело продолжил: – Я долго ждал этого момента и не бушевал только потому, что граница обещала мне деликатес. Но что я всё о себе да о себе. Как тебе обстановка? Глядя Полковнику в глаза, я мрачно молчал. Он на этот счёт совершенно не парился: – Ладно, ладно, будем считать, что ты сделал комплимент. Теперь я готов сказать, чего от тебя хочу. Ох, не напрягайся так. Я, конечно, могу сожрать тебя сразу, но это совсем не интересно. Сначала мне хотелось бы рассказать тебе свою историю… бла-бла-бла, бла-бла-бла. Бла-бла, бла-бла-бла-бла… Включив режим игнора на максимум, спасибо многолетнему опыту тренировок в школе, я забил на «историю» призрака и принялся тщательно ловить взглядом иногда мелькающие на обоях прозрачные цветочки. Исчезали они так же быстро, как и появлялись, поэтому мне было чем себя занять, тем более количество лепестков на каждом – разное. Пересчитывая лепестки энного цветка, выловил кусок полезной информации. – …принести кое-что. К сожалению. Я его потерял. Ага, так он всё-таки из тех, кого держит на земле какая-то весч. Это может здорово помочь с его классификацией. Недолго думая, я откликнулся: – Что ты потерял? Мечтательно-ностальгическая физиономия Полковника приняла тоскливое выражение: – Я не знаю, но, – он установил секунду молчания, завершив её торжественным взмахом клешни и сопровождающим жест «та-да-да-дамом», типа того, с коим в лотереях объявляют владельца супер-приза. – Ты его найдёшь! Ты сможешь! Я верю! Это будешь ты! – он отплясывал вокруг меня танец победы, не щадя лохмотьев, и, внезапно остановившись, вкрадчивым, заискивающим, пробивающим на дрожь голосом спросил: – Ты ведь сможешь? С потолка посыпалось красное конфетти. Касаясь моей кожи, оно холодило её и почему-то стекало за шиворот. – Я… От Полковника веяло безумием. Безумием леденящим, худшим, нежели моё собственное, заставляя сердце биться чаще и испуганней. В его глазах бушевала ржаво-красная Чёрная дыра и застывшая гипнотическая вечность. – Ты? Ты же сделаешь? Тварь в лохмотьях перетекла мне за спину. Я стоял безмолвно, как статуя, пытаясь не шевелиться. Меня самого заражало безумие – безумие оцепенения. Смогу ли я отказаться? Стоит ли отказываться? «—Нет, нет, ссокровище, – ответил Горлум, – мы должны найти его, оно потерялось. — Что случилось? — окликнул его Бильбо. — Что потерялось?»* Вспомнилось не ко времени. Моя одежда промокла, цветы на стенах появлялись, но не исчезали, трансформируясь в зеркала. Я инстинктивно удерживал себя, чтобы смотреть прямо. А не куда-либо ещё. Стрелки утихли лишь для того, чтобы снова зайтись неудержимыми всхлипами. – Ты сделаешь? – повторили возле уха. Мне не хватало немногого, чтобы по-настоящему испугаться и начать паниковать. Атмосфера располагала, скалясь зубастой акульей пастью. Дождавшись, пока цветы, наскакивая друг на друга, образуют неустойчивый потрескавшийся кусок зеркала, отражение Полковника острым шершавым языком слизнуло красную дорожку с моей сонной артерии. Не пойму как, но я отчётливо осознал: на мне кровь. Конфетти – это кровь. Всё вокруг было кровью. Конфетти продолжало падать. Как ни в чём не бывало, призрак дёрнул меня, марионеткой повернув к себе. Расползся в широкой ухмылке: – Иначе я буду употреблять тех деток, которые так любезно обосновались в моём домике. Одних за другими. Едва он это произнёс, я очухался. Отпихнул тварь от себя, скривившись от мерзости и убогости её вида. Она же, типа, попыталась сымитировать типичный хардкор, а я, как дурак, попался. – Свали. Не собираюсь я ничего искать. Полковник замер. Застыл памятником самому себе. Меня начало мутить, а липкая влажная кровь стекала на пол и за шиворот. – Как скажешь. В тот же миг всё рассеялось. После моим глазам открылся живописный, но совершенно обыкновенный потолок. Зубы начали стучать друг о друга, а тело содрогнулось в спазме, похожем на состояние предшествующее уже моему безумию. Как там называется боязнь крови? Кажется, она скоро у меня разовьётся. И ещё, Его глаза – бескрайняя муть, так запросто в них плавающая… Даже в глазах Четвёртой такого не было. – Ты как? В порядке? – ко мне подсел Федя. Киваю. Когда собираюсь протереть глаза, наталкиваюсь на очки. Кажется, постепенно я начинаю забывать, что они на мне. Оказалось, я валяюсь на допотопном прокрустовом ложе в хижине, а за дверями бушует ссора: – Ты бросал в меня камни! – ледяной. За ним праведно возмущённый: – Неправда! Ты сам на них наталкивался. Очевидно, кому принадлежат голоса. – Ты, кстати, чего так резко вздремнуть решил? Мы все прямо перепугались. – Уж не того ли, что если я подох бы от неизвестной болячки, над остальными нависла бы подобная невесёлая перспектива? – Эти двое, конечно, грызутся, но, думаю, в этот раз из-за того, что за тебя переживают. Мда. Это он загнул. В хатке, кроме геймера, никто не обретался, и, не получив ответа, Федя продолжил мужественно терзать тетрис. А меня после знаменательной встречи в чертогах бесконечности потянуло на философию. Приподнявшись на локте, я поинтересовался у геймера: – Почему ты вечно играешь? Так не прёт реальность? Федя поднял морду, задумчиво пощёлкал языком и медленно произнёс: – В жизни нет автосохранения или второй попытки. Это напрягает меня. А игра… в игре я чего-то стою, в игре я не пустое место. В реале, если напортачил, хода назад нет – слова не поймаешь, и если не вовремя завтыкал – всё, ту-ту, поезд ушел. К тому же, – он изобразил мысленный процесс и неожиданно, перебивая весь пафос, широко улыбнулся, – если в игре меня кто-то раздражает, я могу ему просто врезать. Я покивал, согласившись с осторожным предположением мозгов, мол, дальше тему развивать вредно. Кряхтя аки старик, поднялся и поплёлся к спорщикам. Разнимать их никто не пытался, и они кружили по поляне, держась на солидном расстоянии друг от друга: один пытался подобраться ближе, второй удрать подальше. Остальные зачарованно столпились вокруг туши Кролика. Та домогалась мобильника, видимо пытаясь дозвониться до взрослых, и шаманила в попытках установить контакт. Завидев меня, Сонька проложил себе путь к отступлению и шмыгнул мне за спину. Следом неотвратимым могильным булыжником двинулся Штирлиц. Его одежда в крови, а я, по закону жанра, должен чувствовать себя виноватым. Ничего подобного. Сам нарывался. Но, как ни крути, я за мир и воцарение хотя бы относительной справедливости. Поэтому оборачиваюсь к белобрысому: – Отдай ему свитер. С него не убудет – надел два, один поверх другого, и шлёпает вокруг, как ходячая парилка. Мазохист изображает WTF всеми доступными способами, но под двойными мрачно-непреклонными взглядами извивается, в попытках изображения детской порнографии, и, наконец, снимает свитер. – Рубашку, – требую у Штирлица, протягивая лапти. Штирлиц недоуменно её снял. Тело у него оказалось умеренной пожеванности, но торс, к счастью, не пострадал. Порвав убожище, ранее именующееся рубашкой, я разорвал его на лоскуты и перевязал ими всё, что можно было перевязать, – в том числе глаза и голову. Выглядело эпично – Сонька, отчаянно хватаясь за мою талию, падал, подыхая от смеха. Подорожники в данной местности не практикуют, поэтому было предрешено процветать антисанитарии, но Матвей не жаловался. Выдал: – Благодарствую, – и ушел дочитывать книжку. Два свитера Соньки выглядели на редкость колоритно: один зелёный, с оленями, второй разноцветный, с ромбами, завитушками и намёком на разгадку смысла вселенной. Штирлицу достался первый – серьёзность оленей придавала его образу таинственность Луиджи Вампы, но розовая трава по краю и на рукавах немного портила общее впечатление. Разгадку вселенной Сонька предпочёл оставить при себе. Следуя стадному чувству, мы присоединились к Кролику. Сонька тут же на правах преемника мольфара присвоил статус предводителя мистерии и принялся, подпрыгивая, взывать к богу облаков. Помогало не слишком. Рассевшись на траве, я украдкой почитывал книгу Штирлица. Логично, конечно, предположить, что все, у кого с собой имелся мобильник, уже станцевали вокруг электроники тумбу-юмбу, самбу, фольк и вальс, поэтому дёргаться лишний раз – бесполезно. Оставалось втыкать и отряхиваться от жутких заморочек шутника-Полковника. Федя, на манер одинокого лесника-отшельника, с концами заперся в охотничьей будке. Час спустя даже неунывающий мазохист признал, что дела наши плохи – сеть в такой глуши попросту не работала. Естественно, можно было попытаться разобрать чудо техники по винтику и через оставшийся хлам исключительно шестым чувством принимать-посылать сигналы из космоса, но, подозреваю, среди нас в этом умельцев нет. Не то образование. – Наверно, нас уже кинулись и ищут, – неуверенно проблеяла Маруся. Да уж. Если мне кого-то жаль – то Раф-Васильича. Проворонил. В течение всего прошедшего часа я втыкал с особой тщательностью, напрочь отгоняя от себя мысли о Полковнике и его похабных заигрываниях. Но образы попадались очень яркие – кровь, комната, цветочки. Одно дело читать книги ужасов, другое – в них оказаться. Но, пожалуй, обои в цветочек выглядели весьма мило. – Что будем делать? – нарушил тишину Веник. – Ждать, – выдал здравую мысль Чаривнык. – Согласна, – Маруся сложила лапти на коленях. – Если решим пойти обратно, то, скорее всего, опять заблудимся. – Угу, – невесело поддакнул Бабай. – Будем бродить сорок лет и выйдем где-нибудь в Афганистане. – А чтобы не сбиться с пути, я буду превращать палки в змей, чтобы они указывали нам дорогу, – подпёр щёку рукой Сонька. – И мы все станем евреями, – покивала Кролик. Разряжая атмосферу, мы засмеялись. Даже на лице Штирлица мелькнула улыбка. Кролик, деятельная натура, подскочила: – Значит, нужно дождаться, пока нас найдут. Вот и всё. Как только вожатый скажет… – А если не скажет? – серьёзно перебил девчонку Чаривнык. Все разом смолкли. – Если будет медлить до последнего и надеяться, что мы найдёмся сами. А нам нужно где-то спать и что-то есть. Стадный взгляд на хижину. Кролик нервно засмеялась: – Да вряд ли. Он же взрослый. Он так не… Она не договорила, закусив нижнюю губу. Я тоже не слишком верил в непогрешимость Раф-Васильича. Однако за честь и совесть коммандера заступилась Маруся. Бурно жестикулируя, неформалка этими самыми жестами попыталась стереть висящие в воздухе невесёлые догадки: – Я тоже думаю, он так не поступит. – Ты, чай, в него не втрескалась? – иронически забеспокоился Веник. Испепеляющий взгляд: – Да пошёл ты. Сидящий между ними Бугай старательно грыз ногти. Пока не нужна грубая сила, его вечно оставляют в обозе. Чуть выше него и деревьев, в блёклой синеве, плыла чья-то отрубленная рука, вытянутая наружу толстая кишка и пара уточек. Несколько минут я пытался понять: это просто облака или чья-то не в меру буйная фантазия. По-прежнему решался вопрос – как быть с продовольствием. Есть хотелось всё больше. Из избы вышел умудрённый одиночеством отшельник Федя и предложил обыскать здание. После двухчасовых полевых работ мы вскрыли хитро заныканный погреб. Внутри обнаружились типичные закрывашки: огурцы-помидоры-варенье и много консервов. Складывалось ощущение, что внутри сахарного домика строили бункер на случай третьей мировой войны – атомной, желательно. Грязные и уставшие, мы вытащили на свет божий всё, что помещалось в руках. Штирлиц тащил кучу закрывашек, положив сверху книгу и придавив всю бандуру подбородком. Если бы не моя жажда справедливости, Матвей бы поимел наглость наткнуться на благородно торчащую конечность вдруг разлёгшегося на травке белобрысого. Бабай и Веник собачились из-за маринованной сельди – отобрать такую же, вторую, консерву у Вандала они не решились. Кролик с видом брюзги-исследователя микроорганизмов, присев на корточки, внимательно наблюдала за развитием цивилизации солёных огурцов в пыльной стеклянной банке. Короче говоря, голодная смерть обошла нас по кривой дорожке. Насытившись, мы снова решили собрать совет. Судя по писку, у Фединой игрушки скоро сядут батарейки. – И что дальше? – неуверенно подала голос Кролик. Немногим ранее Федя вскрыл ей консервы, и сейчас она охотничьим ножом накалывала и отправляла в рот сардины. – Ждать, – пожал плечами Веник. Кажись, он решил взять на себя некоторые обязанности коммандера. Но никто не протестовал. – Может, попробуем ещё раз… – поднял руку Чаривнык. На него посыпались несколько особенно испепеляющих взглядов. На соседнем дереве выводила однообразную трель некая старательная птица. Чаривнык предусмотрительно стих. – Нас в любом случае найдут, – Бабай серьёзно скрестил руки на груди. – Мы же не в Сибири или где-то на Аляске, а уж взрослые, в отличие от нас, в трёх соснах не заблудятся. – А если не… – осторожную фразу Маруси оборвали с ходу: – Перестань. Вообще выкинь эти глупые мысли из головы, – Веник повелительно махнул лаптей и утащил неформалку обниматься. Та не сопротивлялась, только нервно вздрогнула. На том и разошлись. Чем заняться – никто не представлял. Бабай уговорил поиграть Вандала в ладушки, Сонька, Кролик, Маруся, Чаривнык и Веник соревновались в «города», Федя геймерничал. Я устроился поближе к Штирлицу, можно сказать, у него под боком, и принялся читать вместе с ним. Вообще-то, по-моему, Штирлиц читает довольно быстро, но сейчас явно растягивал удовольствие. Книжка попалась не самый блеск, и уж точно не четырёхтомник Толстого, но ничего другого не оставалось. Итого, день прошел в бессмысленных скитаниях вокруг домика. Отходить от него никто не решался. Но хотелось не только есть, а и пить. Веник предложил сходить напрямик к озеру – топать с ним никто не согласился, но на все предостережения он отмахнулся, а через полчаса вернулся довольный, с мокрым хаером. Сосуда, в коий можно было бы набрать воды, у нас не имелось, разве что банки, поэтому всё наше стадо поскакало по проверенному пути. У болота мы пробыли до вечера, где большая часть потеряшек сошлась на оптимистичном «Была не была! Завтра попробуем опять выбраться». Света в домике не водилось – даже свеч или горелок. Пришлось коротать время байками о суперманьяках, привидениях и прочей ирреальной, и не очень, живности. Впрочем, они скорее убаюкивали, и полчаса спустя половина народа уже дремала. Некоторые лениво оживились на рассказе Феди о щупальцо-пупырчатом клеще, изнасиловавшем Марио, но этим веселуха и ограничилась. Сонька, поохав, переступил через пару тел и, подсвечивая себе мобильником, в энный раз отчалил в погреб на поиски алкоголя. Кстати, на прокрустовом ложе помещались далеко не все особи хомосапиенс. Народ начал собачиться. Флегматично осмотрев побоище, Штирлиц дочитал до конца страничку, схватил меня за подмышку и уселся на ложе с краю. Лай стада стих и злющие мигалки обратились к нарушителям правопорядка. Я попытался понезаметнее слиться с окружающим пространством, Штирлиц же плевать хотел на всех, но его трогать не посмели. В итоге остальные сыграли в «цу-е-фа» – даже Сонька, хотя, зуб даю, он умудрился сжульничать и в тот момент выиграл бы даже у Девида Блейна. После определения победителей к нам плюсанулись Сонька, Маруся и Чаривнык. Остальные умостились на полу, натаскав туда для удобства травы и веток. Кролик долго упрямилась, мол, не царское это дело – халабуды строить, пробовала помыкать Федей, но Веник быстро просёк непрошенное садо-мазо, отправив девицу таскать пучки травы. Маруся тоже помогала, отчего руки у ней исцарапались и стали грязными, а в чёрные волосы затесалась всякая муть. И всё же зачем я Полковнику? Реально ли он жрёт малолеток и не краснеет? И ещё это «пойди туда-не-знаю-куда, найди то-не-знаю-что». С такими запросами ему разве что мисс Марпл поможет, и то не факт. Размышляя таким образом, я уснул. А проснулся, когда тело возле меня зашевелилось: Маруся аккуратно слезла на пол и, оглядываясь, поспешно вышла. Недовольно поморщившись, я поудобнее устроился между прессом Штирлица и пяткой Чаривныка, но так и не заснул – обычная бессонница. Сонька до сих пор не вернулся: что он нашел в погребе, и нашел ли – оставалось догадываться. Ещё немного повтыкав без возможности прибрать к ручонкам И-нет, я начал постепенно уползать в сторону улицы. Глядишь, Луна наведёт на меня приятные мысли о шкафе. Нет, не навела. Зато, едва закрыв двери хатки, я услышал чей-то приглушенный стон. Однако не горя желанием проверить оргия там или побоище, я пошел в противоположную сторону – отлить и забраться обратно под бок Матвею. Петляя в поисках подходящего куста, в итоге набрёл на источник похабства и извращения. Как – оставалось загадкой. Но так или иначе, в развратном свете лунного глаза Веник имел в зад Марусю. Та, согнувшись буквой зю и расставив ноги на ширине плеч, опиралась на ствол какого-то дерева, а сзади, держась за её талию, елозил взад-вперёд мини-коммандос. Оба пыхтели, стонали и в общем старались как могли, а дерево молча страдало, наверняка от невозможности быть третьим. Понаблюдав за идиллией минуту-другую, я решил найти другое место для своих скромных отхожих дел, поэтому побрёл в противоположную строну. Но, увы, попетляв, оказался на том же месте. Значит, такова судьба. Философски пожав плечами, я предался уединению в соседних кустах. Максимально осторожно пробираясь к хатке, я услышал паническое: – Нет! Чёрт! Вытащи! – Тсс. – Вытащи, сукин ты сын, иначе я сама тебя поимею. – Ахах, чем? – Тут много симпатичных палок! Они грязные, но тебе не привыкать. Особенно если двумя-тремя сразу! Вытягивай! – Ладно, ладно, как скажешь… Замерев, я попытался догадаться, чего там у них надо засовывать-высовывать и что в чём должно поместиться. За сим занятием меня застал Штирлиц. Сначала я медленно заморгал, пытаясь отогнать глюк, но когда глюк начал разевать рот, я кинулся ему наперерез, зашивая предательскую валенку обеими руками. Благо свет падал на него, позволяя увидеть все манипуляции в красках. Убедившись в отсутствии желания навлекать на нас праведный гнев начинающих нудистов, я приложил указательный палец к своим губам. Матвей закивал, и мы дезертировали во дворик избушки. По возвращению Штирлиц меня просветил: – Ты похож на филина. – Почему это? – я попытался смекнуть – обижаться мне или криво усмехаться. – Глаза такие же круглые, – невозмутимый ответ. – А ты зачем туда ходил? – решил перевести тему. – Отлить, – продемонстрировав непрошибаемое спокойствие, Штирлиц снова скрылся в кустах. Спустя пару секунд оттуда донёсся ультразвуковой писк перемешанный с благим матом – Матвей явно ни тактом, ни солидарностью, ни толерантностью с детства не страдал. Впрочем, к нему юные содомисты рукоприкладство применять не станут. Со спокойным сердцем я отправился на боковую. Ближе к утру сквозь сон начал проникать храп Соньки, а перегар, выдыхаемый прямо в моё лицо, заставил проснуться окончательно. Значит, мисшн комплитед – алкоголь либо найден и оприходован, либо преемник мольфара раздвинул руками тучи, и самогон с неба полился прямо в его благословенный рот. Рядом весьма бодрый Чаривнык чавкал неизвестно откуда взявшейся палкой копчёной колбасы. Он забился в противоположный угол и пытался дожрать трофей, пока запах не перебудил остальных. Негромко протеренькал чей-то разряженный айфон. А ближе к краю развалилась новоявленная ведьма. Судя по засосам, шабаш удался. Практически одновременно со мной проснулся Федя. Но так как я спал на ложе, используя в качестве подушки пресс Штирлица, а геймер – на полу, он сейчас жалостливо стонал, потирая конечности. При машинальном пересчёте присутствующих обнаружилась пропажа одного из членов экипажа – записного Дьявола. Однако абонемент на доступ в хатку у него имелся, так что подозреваю, он отчалил на болотце или по мирским делам. На столе преспокойно стояли два зелёных в цветочек журавлика и немного красной конфетти. Но они меня не интересовали. Отпихнув физиономию Соньки подальше, я прикрыл веки и принялся медитировать, дожидаясь общего подъёма. Мерно вдыхая-выдыхая, сам не заметил, как задремал. Третье пробуждение за сутки тоже выдалось малоприятным: за пределами хатки кто-то истошно вопил. Точнее, не кто-то, а Кролик. Тут уже проснулись все. Сонька разлепил опухшие веки и ошалело забегал глазами по хатке. Нашарил взглядом меня, замер, успокоился и снова задрых. Чаривнык колбасу дожрал, но компромат остался: он весь ею провонял, а сходить на болото, видимо, ума не хватило. Остальное стадо, ворча, попыталось сориентироваться в пространстве. Неожиданно дверь распахнулась настежь. В избушку вбежала Кролик – бледная как смерть, на подкашивающихся ногах. Долго, задыхаясь, не могла вымолвить ни слова, только тыкала куда-то указательным пальцем. Наконец выговорила: – Т-т-там в-в-виси-и-ит… И, не договорив, упала в обморок на руки сердобольно подхватившего её Бугая. Сцена произвела впечатление на всех, включая меня, но исключая Соньку, ибо последний благоразумно почивал. Моя задняя точка, сговорившись с шизой, шептала о неприятностях и незабываемом шоу. Махом руки я согнал обоих обратно в будку. Стадо рассеянно переглядывалось и дружно выпало в осадок: Кролик, конечно, истеричная барышня, но чтоб настолько… – Пошлите проверим? – неуверенно предложил Бабай. Бугай так же неуверенно покивал. Они поднялись первыми и, уложив испустившую дух Кролика на кровать, утопали за границы нашего жилища. Остальные неуверенной цепочкой поплелись следом. Нам пришлось прочапать всего-ничего, прежде чем обзору открылось это. Чаривнык некоторое время стоял в ступоре, затем схватился за варежку обеими руками, позеленел и убежал блевать. Бугай предупредительно приобнял пошатнувшуюся остолбенелую Марусю. Я стоял как вкопанный: ноги будто приросли к траве, в горле застрял шершаво-скользкий ком. Сзади меня легко тряхнули. Штирлиц. Я поднял голову, чтобы увидеть его напряженное посеревшее лицо. - Ты в порядке? – спросил, хотя, по-моему, спрашивать нужно совсем не меня. На дереве, покачиваясь на свитой из чьих-то лохмотьев верёвке, висел труп. Смерть ещё не наложила на тело свой неизгладимый отпечаток, но уже оставила лёгкий неотвратимый след. Рубашку на груди мертвеца кто-то разорвал в лоскуты и аккуратным, почти хирургическим движением разрезал, раздробил грудь, вынув из клетки рёбер сердце. Кусок кожи, теоретически предназначенный прикрывать недостающий орган, свисал будто не нужный более чехол. Кровь до сих пор вяло, медлительно стекала вниз по телу, образовывая в траве под ним небольшую лужу. Я видел смерть, и не раз, но чтобы она подступала так близко… У меня закружилась голова, вынудив стянуть очки и потереть переносицу. Дыхание потяжелело, лёгкие защекотал глубинный, подступающий из недр моего собственного безумия хохот. Но я держался. Как может держаться слабое, жалкое существо, слепо пляшущее на тонком канате устилающем поверхность пропасти. «Десять негритят отправились обедать, Один поперхнулся, их осталось девять».** * «Властители колец» перевод З.И. Бобырь ** тут и дальше детская считалка из «Десять негритят» А. Кристи