Пособие для начинающих психов

Почему-то я так и не рассмеялся. Свалился в секундный обморок, а когда, зажатый в руках Штирлица, очнулся, Маруся, оттолкнув Вандала, нетвёрдым шагом подошла к трупу. Не замечая, как шлёпает по крови, остановилась на расстоянии едва ли не ладони, бледной рукой дотронулась до чужого воскового лица. Мой мозг отказывался воспринимать случившееся как реальность. Его прошило двойственное ощущение – я понимал, что один из нас убит, но почему-то не мог поверить, что это так. Нет, если бы его сбила машина или он сам повесился – никаких траблов. Но он такой, немного потрепанный, с выгрызенным сердцем, точно из многосерийки про зомби – будто сам сейчас встанет и начнёт жрать наши потроха. И ведь я знаю, что явилось причиной его смерти, и какая моя участь во всём этом. Знаю – отчасти сожалею, но даже это сожаление – словно предопределенное ролью в каком-то сценарии, пьесе для глухих зрителей разрушенного театра. Матвей крепче прижал меня к себе и я вдруг, как отрезвительного хлебнул, почувствовав задницей его стояк. Вздёрнул взгляд вверх – на лице Штирлица ни намёка, оно вообще показывало не больше, чем сломанный телевизор. Но эта эрекция… будто случившееся – причина для оргазма. Может Штирлиц некрофил? Я в секунду напрягся, подумывая вырваться, но со вторым мгновением расслабился: какое мне вообще дело до чужих увлечений? Я, что ли, лучше? Тишину разорвал вопль отчаяния и предсказуемая истерика. С такой ничего нельзя поделать – только подождать пока утихнет буря. И все пережидали. В этой сцене мне отводилось две роли: надувной куклы и пассивного зрителя. Штирлиц своего стояка не стеснялся, он же первым подал голос среди отупевших наблюдателей: - Его нужно снять, а её отвести в дом. После этих слов Вандал и Чаривнык встали выполнить поручения. Пока они шли, Матвей достал из кармана нож и прицельно с размаху воткнул его в дерево рядом. - Чтобы обрезать, - короткое пояснение. Все почему-то замирают, глядя на парня с молчаливым угрюмым подозрением, не решаясь пока даже уложить это подозрение как следует в головах. Спустя пару секунд доходит – они же считают его убийцей. Считают так потому, что больше некому. Но убийца-то не садовник, убийца – судья. Я мог бы что-то сказать, но не стал – мои доводы покажутся пустышкой. А болтать попусту – ещё чего… даже ради охрененного пресса. Но никто так и не высказал предположение вслух, не понимая почему; я случайно поднял голову и замер, учуяв, как разит от Штирлица непонятной темнющей энергией, точно от какого-нибудь едва-едва распявшего жертву чернокнижника. - Это не моя работа, - разлепил он губы. Если бы я думал на него раньше – передумал бы, такая сила звучала в голосе, что невольно представляются вещи похуже пожирания сердец. Но они не я. Они сомневались. Тогда из хатки, зевая, расслабленно выбрался Сонька. В тот момент мольфар определённо разогнал ради прикола тучи именно над нашим леском, ибо это шествие в лучах славы напоминало шествие какого-нибудь Наполеона на трон. Мазохист замер на полпути, можно сказать, на полу-зевке, захлопнул рот и протянул долгое: «Эм-м-м…» Открыл рот, не зная, что сказать, и я явственно услышал звук упавшей и покатившейся по земле челюсти. - Что здесь?.. – несуразно взмахнул руками клептоман, но затем снова безнадёжно смолк. – Ну нихрена себе, - наконец выдал. Не знаю, сколько длилось молчание – я был немного занят, пытаясь принять позу покомфортнее, под дулом чужого члена и твердя себе, что все неудобства только ради пресса, и пресс мне потом заплатит – паузу прервал Штирлиц: - Его нужно убрать, - голос, как похоронный колокол среди людей, замерших надгробиями самим себе. - Убрать?! – вдруг взвилась Маруся. Она вырвалась из рук мальчишек и, вскочив разъяренной фурией, глядела на Матвея. Взгляды остальных снова скрестились на нём. Сцена повторяется – дубль два – как тогда с Заводилой-Кроликом. Но теперь жертва - матёрая неведомая тварь, о которую местная стая вполне может сточить зубы. Я поймал взгляд Соньки и, поняв его немой вопрос, покачал головой. Говорю же, убийца не садовник, убийца – судья. Все встали, точно забыв о трупе, а пальцы с моих плеч медленно поползли на шею, словно готовые свернуть её одним махом. По телу прошел холодок – даже не от испуга, от чего-то другого – сам не знаю от чего. В воздухе витал приторно-сладкий аромат дешевой наркоты и бессмысленной жестокости – а может, просто разлагающегося трупа. - Из нас больше некому, - наконец это высказали вслух. Маруся зло тряхнула головой: - Сам он не мог. Логично – куда же тогда его сердце делось? И снова сужающийся погребальный круг молчания. Отмахиваясь, Сонька решительно поставил перед собой руку: - А почему не я? Я, может, тоже маньяк?! Маруся скривилась: - Это он мог, а ты не такой, - Как это я не такой, - мазохист даже обиделся, - я вполне себе такой. - Она хотела сказать, - мрачно откликнулся Федя, - что тебя больше прёт саморазрушение. - Пфф, тогда вот Тошик. Он, по-моему, вполне может такое учудить. Я аж онемел. Что, простите? - Он тоже не мог, - подал голос Чаривнык, - я его утром видел, он спал. А случилось всё утром, ведь так? А что ж ты тогда Штирлица или Соньку не пронаблюдал? - Утром, - кивнула Маруся. – Когда мы расстались. И Митю никто не видел. Пауза. Штирлиц напрягается до упора, а на моей несчастной конечности определённо останутся следы. Где он был до того момента, когда я почувствовал, что лежу на его прессе – я тоже не в курсе. Я даже не уверен, что это был его пресс и что за алкогольными парами с утра скрывался именно Сонька. Я сейчас вообще ни в чём не уверен – мое зрение и так постоянно меня подводит. Вдруг мазохист, не говорит, а почти мурчит: - Я его видел. И не только видел. Он у меня, можно сказать, поработал… на алиби. - В смысле? – непонимающе хмурится Маруся. Она растрёпанная, несчастная, злая, в своих скудных одеждах выглядит черной вдовой. - В прямом, - пошлая улыбка искажает ангельское личико. Маруся захлёбывается ответом, закусывает губу. В этот момент мне её почти жалко. Правда непонятно зачем Соньке выгораживать Штирлица. И, интересно, хоть кто-то чует, что клептоман брешет и не краснеет? Так или иначе, никто больше не выдвинул обвинений. - Его нужно снять, - снова непроницаемо произнёс Матвей. Парни кивнули и выдернув из дерева нож, обрезали лохмотья. Труп мешком рухнул на землю. Говорят, у повешенных расслабляется толстая кишка, отсюда и один из специфических запахов, витающих вокруг. - Помогайте, - гаркнул Вандал, и Чаривнык с Бабаем, дернувшись, наклонились, чтобы поднять и уложить тело на другое место. Эрекция Штирлица, кажется, пошла на спад. Они с Сонькой переглянулись, и последний одними губами произнёс: «Ты должен мне отсос». Пальцы на моей шее сомкнулись теснее. Решив, что хватит мне уже служить подушкой для иголок, и пресс теперь должен мне побольше какого-то там отсоса, я положил свои руки поверх чужих, высвобождаясь. Прокашлявшись, потёр шею. Непроизвольно глянул на место пониже пресса Матвея – как и не было печали. Вообще ни следа. Мы молча глядели, как труп переносят на траву, а меня почему-то одолел выдрессированный преподом ОБЖ рефлекс – пойти трупу хоть пульс проверить. Но здравый смысл подсказывал, что пожранное сердце с пульсом сочетается плохо – хуже, чем с летальным исходом. Поэтому я отступил назад к Соньке, дернув его за рукав, шепнул: - Это призрак. - Он здесь? - Нет. Он сожрал сердце. Заминка. - Нафига? - У него спроси, - я раздраженно скривился. - А что Митя? - Маньяк. - Ладно, фиг. Накой привидение это сделало? Мало друзей? - Он… попросил кое-что. Я отказался. Это последствия. Сонька глянул на меня с опасливым любопытством. - Когда он тебя в следующий раз попросит, ты, надеюсь, не откажешь? Отвечать не хотелось. Не видя смысла оставаться снаружи, я поплёлся к хижине. Внутри, сжавшись в клубок, дрожала Кролик. Она не ревела – прислонившись к стене, будто пыталась абстрагироваться от внешнего мира и преодолеть карму. Вся эта сансара достала не одного меня. Я присел рядом на корточки и подпёр рукой щеку. Внимания – ноль, но мне и к лучшему, когда можно почувствовать себя незаметным. Мы просидели так какое-то время, пока ноги не устали, и я поднялся, чтобы пересесть на ложе. Сзади открылась дверь, пропуская Соньку. На него внимание обратили. - Его нужно похоронить, - слабым голосом. - Как? – иронично. – Закопать? Так у нас в качестве лопат разве что крышки от консервных банок. Или как варвары, сжечь его нахрен? Или утопить – чтоб с глаз долой. Да ну нафиг, я ещё могильщиком не промышлял. Мазохист глянул на меня и поманил пальцем, на что я никак не отреагировал. Надо – сам придёт. Тогда он глянул на Кролика: - Выйди, нам нужно с Тошиком поговорить. Та глянула на клептомана рассеянно, но не возмутилась – просто поднялась и вышла. - А теперь, - Сонька, хорохорясь, присел рядом, - расскажи мне, солнце, что тут взаправду творится? Я закатил ясны очи к потолку, но смекнув, что пакость не отцепится, нехотя изложил события. Правда, мазохисту вечно приходилось задавать наводящие вопросы, ибо я норовил отточить мастерство короткого рассказа и свести повествование к кратчайшей концовке. - Тот стих ещё у тебя? – спросил записной детектив. Я для виду порылся в карманах и пожал плечами – мол, ещё чего. - Нам всё равно нужно найти ту хрень, - Сонька сокрушенно вздохнул и, сцепив руки на затылке, спрятал в локтях голову. – Ясное дело, что весь маразм закончится только когда мы сделаем, чего ему там хочется. - Ему хочется крови и мяса, - мрачно. - И неведомую фиговину, - нарицательно вставил каратист. – А ещё, пока мы здесь, ты не сможешь увидеться с ноутом, - кинув косой проницательный взгляд, добавил: - И со шкафом. Я задумчиво надул щёки и с пшиком выпустил воздух. Весомый аргумент. Представлять, что со шкафом я больше никогда не увижусь, не хотелось. И даже пресс в этом случае – негодная замена. И я больше никогда не прогуляюсь с ним под луной в парке, где горит только одна тусклая лампочка, а все остальные перебиты чисто из спортивного интереса… - Ну-ну, не скатывайся в депресняк, - участливо похлопал Сонька по моему плечу. – Нам всего лишь надо найти какую-то солдатскую цацку. Там, я не знаю, номера на железячке, крестик. Я печально покивал, смутно ощущая, как мерзавец пытается мной манипулировать. Может, даже не смутно. - Ты хоть расскажи поподробнее, что том стихе было? Мои скудные остатки извилин, напрягшись, предоставили информацию: - У него какие-то проблемы со дном… и осколками… и Андромедой, - я продолжал хмуриться, пока совершенно внезапно надо мной будто лампочка зажглась – строки вспомнились поразительно четко: - Я на дне, я печальный обломок, надо мной зеленеет вода. Вот точно, печальный. После ремарки стих опять забылся, и мне только оставалось промямлить: - Там Андромеда что-то делала с зелёной рукой… - Ясно, понятно. Значит, будем иметь дело с озером. Нырять, наверное. Мне живо представилась сценка из Гарри Поттера, где Снейп такой призывает лося… или лань, не помню уже, чтоб та привела Гаррика к озеру, а там оп – и меч. Одно погружение – и цель достигнута. Единственное, в нашем лесу Полковник вызовет нам какого-нибудь чахлыка нэвмэрущего или писюнкового злодия – и то, в лучшем случае, и это порождение дементора и бунийпы хочешь-не хочешь, а окунёт нас в тёмную водную гладь, где неосторожных путников поджидает не только цацка, но и с десяток голодающих милашек-инферно. Хотя, кстати, в который раз замечу, что духи возле хатки почти не водятся. Скрипнула дверь – в проёме показался Штирлиц. Глянув на него, напряженно думающий Сонька просветлел и расплылся в улыбке. И я уже знаю, кто попрётся с нами тёмной ночью нырять в озеро. Мазохист хотел толкнуть речь о героях нашего времени, но раздался голос Маруси, созывающей собрание. Я подумывал было прикинуться ветошью, но клептоман не желал лишаться моей компании, и, хапнув за талию, поволок за собой. А там, с ходу расслышав о чём идёт речь, перебил: - Никто не подумал, что это мог учудить болтающийся без дела местный маньяк? Если есть домик, еда и прочие удобства, значит и хозяин сего добра есть, нет? - И хозяину наглые детишки не по душе? – нервно хмыкнул Федор. - Может и так, - пожал плечами Сонька. Ему сразу вняли и по переглядываниям стало заметно, что ситуация для них кардинально изменилась. - Нужно развести костёр и поставить дежурных, - предложила Кролик. - Костёр развести, - покивал Бабай. - А что делать… с ним? Все взгляды обратились на Марусю. Она, опустив голову, сжала руки в кулаки. Закусив край нижней губы, я отвернулся. Первым ответил Матвей: - Мы не знаем, когда выберемся, значит нужно его закопать. - Чем? – ядовито вопросил мазохист. - Найдётся, - хмурый ответ. Чаривнык слабо кивнул: - Мы же не оставим его гнить. Пауза. - Если нечем рыть, можно его того… в воду, - предложил Бугай. - А пить ты что потом будешь? – снова презрительно вклинился Сонька. Маруся взорвалась: - Раз такой умный, сам думай, что с ним делать. Как… чтобы его родственникам передать, и, чтобы… чтобы он здесь навсегда неизвестным не остался, - сквозь слова прорывались рыдания, - я вообще не верю, что его нет. Вы есть, а его нет, и не будет больше. А вы, будто он не человек теперь. Я не вмешивался, но и не поддерживал её: мертвым – мертвое, живым – живое, и мертвым среди живых не место. Не верит – придётся. Детка, смерть реальна. В спорах, мы даже к вечеру не решили, что делать с трупом. Только натаскали веток с запасом на целую ночь и сидели вместе. Вместе – не так страшно, хотя Феде всё равно мерещились подступающие исчадия из «Ходячих мертвецов» и он складывал себе из тонких ссохшихся веток причудливую защитную руну. Вскинулся: - Если мы выберемся, я обещаю… - Поздно пить боржоми, - грубо оборвала его Кролик. Она по праву «жертвы» волчьего стада пыталась взрастить чувство солидарности в Штирлице, но тот оторвавшись от созерцания неведомых далей, бросил: - Не хочу общаться с людьми, не прочитавшими Мольера. - О, а ты им увлекался, пока сидел на зоне? – огрызнулась обиженная «жертва». Мы досиделись до времени, когда глаза начали слипаться и осталось решить, кому куковать у костра до рассвета. Из-за случившегося никто, мягко говоря, желанием не горел. И тогда Сонька радостно объявил, мол сегодня остаются трое: я, он и Штирлиц. Последний поглядел на клептомана предельно ласково, но тот, отвернувшись, повторил жест: «Ты должен мне…» и Матвей подавил возражение – только рука дернулась к ножу в кармане. Так как наши места освободились, народ поспешил их занять. Сонька поскучнел и затянул: «Мы идём с конём по полю вдвоём», - причём фальшивил, точно преемник Зелёного. Хор из хижины велел ему заткнуться. Он ответил, что это вообще-то была колыбельная, а ему вместе с колыбельной велели шагать к тополям и троглодитам и пообещали при повторении подобной оргии запихнуть в зад консервы и послать с данным грузом открывать новые планеты и созвездия. Сонька внял, развалился на животе мордой в траву. Ясное дело, с нашей со Штирлицем компанией много не повеселишься. Когда тьма проредилась светом луны, а тучи почти исчезли из горизонта, оставив его пестреть созвездиями так, что небо стало похожим на акварельный пейзаж, мазохист велел нашей маленькой группке поднимать задницы. Матвей вопросительно поглядел на меня, но не получил в ответ ничего внятного. Я отряхнулся от земли и травы и устремил вдаль выжидательный взгляд – отчасти надеясь на подобие какого-нибудь патронуса, отчасти желая проморгаться, зевнуть и очнуться в своей постели – когда меня сзади за плечо тронуло что-то холодное. Вздрогнув я медленно-медленно обернулся, икнул и осел на землю, во все глаза таращась на серебрившееся на свету привидение. Нихрена себе, патронус. - Ну, приветик, - кисло помахал нам ручкой недавний труп. Мда, приплыли тапочки к дивану.