Яд жизни

      Расставшись с друзьями на вокзале Кинг-Кросс, Гарри шел навстречу недовольному Вернону, словно на каторгу. Впрочем, Дурсль был так же не рад обществу Поттера, что незамедлительно и выразил, отвесив мальчишке подзатыльник и приказав пошевеливаться. Гриффиндорец тенью скользнул на заднее сидение, перед этим с трудом засунув свой школьный сундук в машину, и уткнулся взглядом в свои потертые ботинки. Дядя бросил ему злобный взгляд через зеркало заднего вида и брезгливо поджал губы, что его нисколько не красило.       - Слушай сюда, паршивец, дома чтобы сидел тихо, от работы не отлынивать и вообще не вздумай расстраивать Петти. Ну и, ясно дело, без этих твоих ненормальных штучек! - рыкнул Дурсль. - А когда приедет Марджори не то, что ляпнуть что-нибудь, даже рот открывать не смей, иначе голову сверну, ты меня понял, чокнутый?!       Гарри поспешно закивал головой и уверил разгневанного дядюшку, что ему все ясно, но тут до него, наконец, дошел ВЕСЬ смысл слов дяди. К семейству Дурсль приезжала сестра Вернона, тетя Мардж. Гарри похолодел, даже внешне, казалось, еще больше уменьшившись: он прекрасно помнил тетю Мардж и еще лучше - ее любимых бульдогов. Прошлый приезд этой «милейшей» женщины состоялся, когда Поттеру было чуть больше 5 лет, и грузная дама в возрасте, источающая портовую брань из ярко напомаженного рта почти также быстро, как поглощала хоть сколько-нибудь крепкие напитки из запасов Вернона, не понравилась ему с первого взгляда. Возможно, дело было в том, что она сестра Вернона, или в отвратительном запахе псины, сопровождающем ее, а может и в его интуиции, скалящей невидимые зубы не хуже любимого «песика» мадам с говорящей кличкой Злыдень. Что интуиция была права, он понял уже через 3 минуты, спасаясь от слюнявой бульдожьей пасти на дереве возле гаража Дурслей, и очень сожалел, что клыки этой самой интуиции исключительно воображаемые. На этом дереве он и провел почти всю ночь, едва не подхватив воспаление легких. С того момента Поттер ненавидел собак лютой ненавистью, какой до этого удостаивались лишь кошки соседки Фигг. Впрочем, и сама Мардж удостоилась от него той же степени любви и уважения, как и ее драгоценные кобели. Тогда маленький Гарри еще не понимал, что говорит о его родителях любимая тетушка кузена Даделса, но то, как она о них говорит, услышал бы и глухой, ее речь вдоль и поперек была пропитана глубочайшим презрением к «этим ненормальным». И Гарри в глазах Марджори стоял с ними на одной ступени, а если точнее, валялся под одним забором. Пожалуй, если бы Гарри не боялся мадам Дурсль так, как не испугался цербера Хагрида, Волдеморта в затылке Квиррела и василиска Тома, то злобная дама уже горела бы в огне его магии, управлять которой, он, казалось, не научится никогда.       Поттер печально вздохнул и продолжил разглядывать дыру в кроссовках, появившуюся еще в то время, когда их носил Дадли; мальчик чувствовал, что вскоре подобное времяпровождение станет для него недосягаемой мечтой. Дорога резко вильнула влево - и впереди показались знакомые и до отвращения одинаковые дома Тисовой улицы, персональный ад для Гарри Поттера готов был вот-вот начаться. Подросток тоскливо вздохнул и пообещал себе придумать, как найти выход из патовой ситуации. Вернон отстегнул ремень безопасности - и Гарри поспешил выбраться из машины, зная, что если не успеет раньше дяди, то будет вытащен за шкирку, что было, мягко говоря, неприятно. Едва сумев вытащить тяжеленный школьный сундук из автомобиля, Поттер согнулся от резкой боли в руке и закусил нижнюю губу до крови, пытаясь сдержать стон боли: он бы скорее согласился быть съеденным тем треклятым василиском, чем доставил такое удовольствие кому-то из своих родственников. Спустя пару секунд боль значительно уменьшилась, но до конца так и не прошла. Не обращая на это внимания, Гарри как можно быстрей подхватил свой оригинальный багаж и направился к входу в дом, а рядом уже грузно вышагивал массивный Вернон. Они еще не успели подойти достаточно близко, а дверь уже открылась, являя собой тетю Петунию во всей «красе». Постаравшись не скривиться в отвращении при виде этой «леди», больше похожей на сушеную воблу с шеей жирафа и головой старой кобылы, подросток мимоходом отметил, что тетушка, судя по еще больше заострившимся чертам, пребывает в крайне дурном настроении. От греха подальше вежливо поздоровавшись, Гарри тенью проскользнул мимо миссис Дурсль и, получив в ответ брезгливый приказ (не шастать под ногами и уйти, наконец, в комнату), - тут же последовал «родственному наставлению», избегая того, что дурное настроение тети выльется в его, Гарри, трудовые муки. Порадовавшись, что ему не довелось встретить кузена, Поттер поспешно спрятал под кровать сундук, про который расстроенные его приездом Дурсли, видимо, забыли, и упал на кровать, сворачиваясь в комок. Боль вновь ослепительно сверкнула, заполняя рассудок, и Гарри измученно прикрыл глаза, растворяясь в ней на время, а когда боль вновь затаилась, его мгновенно сморил сон.       Когда Поттер проснулся, был уже поздний вечер; боль в руке, к сожалению, никуда не исчезла, зато сознание было удивительно ясное, и он как никогда точно знал, что ему делать. Гарри тихонько выскользнул из комнаты, направляясь в ванную; он прислушался к голосам Дурслей, собравшихся на традиционный семейный ужин, и тоскливо подумал, что каким бы гадким не было это семейство, на самом деле он им жутко завидует: ведь друг с другом они настоящая семья, а у него нет никого, кроме Букли. Умывшись и пригладив воронье гнездо на голове, подросток бесшабашно улыбнулся своему отражению и отправился на кухню: ему предстояла сложная задача – применить спящее до этого красноречие и уговорить родственничков разрешить ему отправиться в магический мир. Нет, по идее они должны быть счастливы от того, что Гарри их покинет, но они не могли допустить, чтобы Поттер был счастлив, так что единственной надеждой юного волшебника было давить на то, какими он, Гарри, выставляет их перед обществом Тисовой - всё же, репутация для Дурслей всегда была самым главным.