Лунатик

Lover as lonely as lanterns lost Show me faith's real cost — И что потом?        Сейчас мы с Джерардом уже подходили к моему дому, а он попутно рассказывал мне о том, что произошло. Уэй был весь такой потрясённый, его глаза горели, руки активно жестикулировали, а рот пытался передать все как можно более эмоционально. Мы подошли к двери и он закончил: — Ну, и потом ты начал махать руками, что-то недовольно мычать, прямо как танцующий Иан Кёртис, и вдруг очнулся, — проговорил задумчиво Джерард. — Знаешь, ты меня так напугал.        То, о чем я сейчас услышал, не укладывалось в голове. Я просто не мог вспомнить! После того, как позвонил Пит, мы с Джерардом двинулись ко мне, а потом Уэй рассказал, что по пути мы долго молчали, и я вдруг начал кричать на кого-то в темноте. Жуть. Затем, я оглянулся на друга, сделал испуганное лицо и побежал в обратную сторону. Этого я совсем не припоминаю. Джерард растерялся, не зная что делать, он не мог ничего понять, поэтому побежал за мной, а когда увидел меня снова, я уже лежал под высокими соснами с закрытыми глазами. — Ну, ты ушёл в астрал, выпал из реальности, — объяснил друг, потирая щеку и снова поглядывая на меня. — Мне иногда кажется, будто ты погружаешься в транс, когда так долго молчишь.        Со мной такое бывает? Конечно, я могу что-то воображать, но я всегда помню об этом, а то, что случилось несколько минут назад, я забыл. Может быть, я ударился головой и мне память отшибло? Ужас, вдруг я не смогу вспомнить что-то из того, что я учил? Нет, только не это! Сейчас проверим. Блин, я не могу вспомнить. Мне нужно успокоиться, хорошо. Теорема Фалеса гласит: Если на одной из двух прямых отложить последовательно несколько равных отрезков и через их концы провести параллельные прямые, пересекающие вторую прямую, то... они... Кажется, что-то не так с моей головой. Никак не могу вспомнить. Я заболеваю. Ладно, главное — сохранять спокойствие. Разберусь с этим потом. — Кто дома? — спросил я, ожидая услышать возгласы и бешеный топот, но к моему удивлению, ничего.        Мы разулись, бросили вещи в коридоре и прошли в глубину дома. Свет не горел, было необычно тихо. Очень странно. Куда все делись? А что, если это не Пит звонил мне и приглашал нас домой? Что за херня, это определённо был его голос, да и номер был его. Может, мне звонил призрак Питера? Блять, боюсь, а что если всю семью сейчас зарезал маньяк, все ещё находящийся здесь? Ну, тихо зато. Не может быть. Вечно эта навязчивая идея про маньяков, убийц и врачей. Хотя, если реально, этот дом не мог опустеть так легко. Я повернулся к коридору и в тусклом вечернем свете увидел груду разной наваленной обуви с куртками и Джерарда, аккуратно шагающего по ковру, если в темноте я не мог ничего перепутать. Потом я нашел кухню и включил свет, но он не работал! Это еще сильнее напугало меня, я ахнул. Почему нет света? Здесь точно что-то не так. Сплошная тьма с просветами окон. До этого момента я не боялся темноты. Мне не очень-то хотелось смотреть на эти страшные тени, прилипшие к стенам и потолку, надеюсь, их создавали деревья со двора, а не демоны внутри дома. — Похоже, свет перегорел, — произнёс мой друг, успокаивая и наконец я понял, что не один здесь. — Да? Ты уверен, что его не отрубили специально только нам?.. — скептически отозвался я. — Перестань, наверняка света нет на всей улице, — сказал мой друг.        Мы подошли к окну. То, что было за ним потрясло меня еще больше. Вся наша улица была освещена бело-оранжевыми фонарями, а в домах работали телевизоры и горел свет. Это показалось мне странным, поэтому я посмотрел на Джерарда, пытаясь понять, а о чем думает он? А он смотрел сквозь полуоткрытые жалюзи и полуприкрытые глаза, первые оставляли тёмную полосатую тень на его бледной от освещения коже. Взгляд был задумчив и туманен. Невозможно было оторваться или прочесть мысль. С таким выражением можно думать о чём угодно: о вечном, пустом, о звёздах, море и ещё неизвестно о чём. Вся суть в том, что я никогда не смогу узнать о чём именно. Я наблюдал за всем этим и мне казалось, словно я находился в каком-то странном фильме. Лицо Джерарда так подходило для кино. Наверное, я заметил либо сейчас, либо тогда в его доме на тёмно-лавандовом ковре. Оно было по-настоящему симпатично и наверняка отлично бы смотрелось на экране. Из него вышел бы отличный актёр, в отличии от меня. Было трудно оторвать глаз, хотя, я бы с лёгкость оторвал их, но только для того, чтобы приклеить на него и быть еще ближе. Может, и звучит странно, плевать. Какие же глупые у меня мысли. Джерард стоял уже целую минуту, не утруждая себя ничем, кроме моргания. Но вдруг он вышел из раздумий, заправил прядь волос за ухо и поймал мой взгляд на себе. Мне стало как-то совестно за то, что я так откровенно пялился на друга. Хотелось укрыться от столь пристального сканирующего взгляда. Мне нередко кажется, что Джерард может читать мысли. Всякое бывает. — Похоже, света нет у нас одних, — сказал я первое, что пришло в голову, пытаясь разбавить тишину, но сразу же пожалел о сказанном. Капитан Очевидность я, что сказать. — Я заметил, — ответил тот, мило улыбаясь. Мог бы и промолчать.        Джерард расположился на полу прямо под окном, и я последовал его примеру. Мы сидели молча, вглядываясь в пустой и тёмный дверной проём, в котором, если приглядеться, можно было увидеть, как кто-то стоит, но на самом деле никого там не было, так ведь? Воображение — такая чудная штука, с ней нужно быть осторожнее. — Фрэнк... — подал свой задумчивый голос парень, сидящий где-то рядом со мной. — Ты любишь темноту? — Не знаю, — ответил я чуть нахмурившись, задумываясь над вопросом, и посмотрел перед собой. — Прямо сейчас у меня такое чувство, будто мои глаза выклевали злобные птицы. Все такое чёрное. Я почти ничего не вижу, когда пытаюсь посмотреть на дверной проём. Это так странно... — Да, но всё-равно есть что-то прекрасное в том, что скрывает мрак.        Мне показалось, что Уэй посмотрел на меня, но я не был уверен в этом. Я не ответил ему, поэтому вскоре всё затихло. Я даже заметил, что слышу трепет листвы с улицы и еле уловимый свист ветра сквозь щель для писем в входной двери. — Знаешь, я понятия не имею, куда все могли уйти, — снова заговорил я, пытаясь звучать как можно более непринужденно, для того, чтобы просто не молчать. — Если кто-то тут вообще был, — как-то легко сказал друг. — Что, прости? — Ну, может ты заранее знал, что у тебя дома никого нет, поэтому позвал меня к себе. Ты знал, что я не смогу отказать, но все равно спихнул все на своего дядю и маму, чтобы не выдать своей дикой любви, — совершенно серьёзно сказал Джерард холодным тоном, а в конце будто бы ухмыльнулся.        Почему мои щеки так загорелись? Неужели, от глупой шутки какого-то обыкновенного мальчишки я могу так легко сойти с ума? Я просто надеюсь, что он пошутил, ведь я бы так никогда не поступил. Это так меня напрягло, что я растерялся и часто задышал. — Ты правда так думаешь? Зачем мне это делать?.. — я начал жестикулировать для пущей убедительности, мне стало жарко. — Я же знаю, ты влюблён в меня, а влюбленные такие сумасшедшие, — говоря это он улыбался, я это чувствовал. — Хотел затащить меня в свою комнату с замком? Бросить на пол и привязать к батарее, а потом... — Нет, Джерард!.. — я уже был уверен, что он серьёзно так считает. — Всё не так! Я никогда бы не сделал ничего подобного! — Брось, я же шучу, — Джерард негромко усмехнулся, потрепав меня за плечо. — Но почему тогда куча обуви навалено в коридоре? Очевидно же, что в доме кто-то есть! — я начал оправдываться, поднимаясь с пола, но чья-то сильная рука вернула меня обратно, только на этот раз я сидел намного ближе к Уэю. — Я тебе верю, Фрэнк. Почему ты никогда не понимаешь шуток? — уже не смеясь спросил он довольно тихо. — Я... просто... Твои шутки, они такие... — Странные? Эм, просто не бери в голову, хорошо? Тебе неприятно, что я вечно пристаю к тебе со своими долбанными идиотскими шутками? Хорошо, я понял. — Ну, не совсем это я хотел... — возможно, мне и нравились эти своеобразные шутки Джерарда, но я бы ни за что не признался в этом себе. — Ни слова больше. Я всё понял, не беспокойся.        Мы снова замолчали. Прошло около трёх минут, наверное. Свет так и не дали. Мы до сих пор сидели на полу, а его рука так и не отпускала ткань на моём рукаве, может, это и не была рука Джерарда. Я плохо видел. Уэй был огорчён? Я не знал и ничего не понимал. Было очень неудобно. Вдруг он снова заговорил: — Ты грустишь по своему детству? — почему-то спросил друг. Как и почему его мысли дошли до этого? Я чувствовал, как он старался раз говорить меня, отчего мне становилось не по себе. — По детству?.. — я посмотрел на тёмное небо, повернувшись к окну, вспоминая то время, но ничего не увидел из-за повёрнутых жалюзи. — Не знаю, думаю, что да. — Расскажешь мне? — осторожно спросил Джерард, нечаянно прикоснувшись своими пальцами к моим, и тут же отдёрнул, неслышно вздохнув. Меня затрясло. — Ох... Ну ладно, — я был удивлён и смущён его интересом. Никто раньше не спрашивал меня о таком. Я сразу вспомнил о старом друге и о том, как мы веселились вместе на уроках в школе и после них. — Моё детство было, наверное, самой замечательной часть моей жизни. У меня был друг, очень хороший. Мы познакомились с ним в первый день учёбы в четвёртом классе. Он был такой добрый и веселый, что сразу мне понравился. Мы быстро подружились. Лепили снеговиков с тройными головами зимой, а летом вместе с его родителями ездили на озеро. Мои же мама с папой никогда не возили меня туда... Они вообще никуда меня не возили... — я замялся. — Почему, Фрэнк? — тёплый голос спросил меня, помогая не растеряться. — Я не знаю, — мне становилось грустно, и я не смог понять почему. — У них всегда была работа... Да, а я иногда мечтал, что родители моего друга были и моими родителями тоже. Мне становилось так хорошо от этих мыслей... Знаешь, я был так счастлив в тот момент, был так рад тому, что у меня появился настоящий друг. Наверное, у меня больше никогда не будет такого чувства, — рассказывая об этом, я медленно разбивал себя, но говорят, что нужно разрушить всё старое, чтобы обрести новое, и я слепо верил этому, продолжая себя добивать. — Чувства полного доверия кому-то... — Абсолютного доверия, Фрэнки?.. — немого удивленно произнёс Джерард. — Разве такое возможно?        Было странно думать о том, что кто-то мог не верить в самое чистое на свете доверие. Мне всегда казалось, что каждому человеку нужен свой человек, которому можно рассказать все на свет, и не быть осужденным за это, не быть отвергнутым. Бывает ли это только раз в жизни? Или же может не быть со всем? — Конечно, Джерард, — я очень хотел верить в это. — Но этого, безусловно, очень сложно достичь. — Ничего себе, Фрэнки, ты такой милый, — сказал добрый голос из темноты, а я загорелся так, словно собирался осветить все комнату своим пылающим лицом. — Продолжай, пожалуйста. — И мне всегда казалось, что у моего лучшего друга есть всё. Возможно, я завидовал, что у него есть такой отец, который гуляет с ним почти каждый день, играет в прятки, поднимает и носит на руках, покупает игрушки. Мой папа так никогда не делал. Думаю, из-за этого я чувствовал некую недоделанность что ли, неполноценность... Боже, я такой ужасный ребенок, — мой голос дрогнул, а на смену светлым воспоминаниям пришла резкая печаль. — О, нет, Фрэнк, ты... Почему ты так говоришь? — обеспокоился Джерард. — Просто я... Я говорю такие ужасные вещи, — я закрыл лицо руками. — Ведь я должен быть благодарен своим родителям за все, что они сделали. — Ох, Фрэнк... Нет ничего ужасного в том, что ты чувствуешь и думаешь... — было слышно, как ему сложно подобрать правильные слова. — Но... Но ты бы хотел вернуть то время? Хотя бы ненадолго, чтобы снова почувствовать себя беззаботным маленьким ребёнком?        Вернуть, чтобы всё повторилось снова, и я потерял друга во второй раз. Это бы стоило того?.. Снова стать доверчивым и счастливым, но с чувством обиды на свою семью. Думать, что ты никогда не будешь один, что дружба будет вечно, жить в иллюзиях. Но каких прекрасных иллюзиях. — Джерард, прошлое не вернуть, для того оно и прошлое, — мне больше не хотелось говорить о себе. — А ты хотел бы вернуться в детство?        Мне хотелось бы послушать о детстве Джерарда. Он мне не рассказывал о нём. Возможно, он не скажет ничего про своего брата, но я горел желанием узнать настоящую причину их вражды. Как братья могут недолюбливать друг друга? А как родная мать может так относиться к сыну? — Нет, — мягко и задумчиво произнес он в темноту, случайно толкнув меня своим плечом. — С самого раннего возраста мне не позволяли делать некоторые вещи, которые могли делать остальные дети, даже не задумываясь при этом ни о чём. — А ты мне расскажешь? — заинтересованно спросил я. — А ты хочешь? — удивлённо ответил вопросом на вопрос Уэй, нечаянно задев рукой мою ногу. — Да. — Эм, ладно... — он пытался собрать мысли в кучу. — Мне не разрешалось приводить никого домой, так как родителям не нравился шум. Вообще в нашем доме всегда была тишина, которая была просто невыносимая для такого энергичного маленького ребёнка, как я. С тех пор я ненавижу тишину. — друг тяжело вздохнул. — В девять лет я захотел стать художником. Никто не верил в мою мечту, все говорили, что у меня ничего не получится, что нужно выбрать что-нибудь надёжное, например стать юристом, а мне было всего девять, Фрэнк!        Я увидел, как что-то быстро мелькнуло перед моим лицом. Кажется, это Джерард показал на пальцах девять лет, точно ему столько и было. С каждой секундой молчания мне становилось хуже и хуже, но после длинной паузы Уэй продолжил: — Только когда мне исполнилось десять, меня всё-таки отдали в художественную школу, где было много таких детей, как я, не умеющих рисовать, но моя мать почему-то решила, что для меня будет лучше перейти в класс, где сидят ребята постарше. Там мне стало тяжело, я не мог угнаться за ними. Я чувствовал себя настоящим ничтожеством. Вскоре, меня начали гнобить и говорить, что я делаю всё неправильно, что я слишком мал для их группы, начали обзывать. Они начали портить мои рисунки и красить мою одежду гуашью. Я ненавидел это, поэтому вскоре сдался, а родители ни разу за все то время, что я мучился, ни разу не поверили в меня, даже не поговорили со мной о моих чувствах. Только сказали: " Мы же говорили". Один Майки выслушивал меня и каким-то образом поддерживал. Не знаю, из-за того ли это, что он был ещё слишком мал, или из-за того, что я реально выглядел жалким, но он пытался помочь утешить меня. Да... — он придвинулся ко мне еще ближе, но куда уже ближе? — Мне так жаль, Джерард... — мой голос прозвучал ужасно печально, после чего кто-то лёг на моё плечо. — Я не хотел тебя расстроить. Снова тишина. Такое чувство, что после нормального разговора она всегда должна влезть и всех напрячь, меня, по крайне мере, но теперь я не чувствовал никакого напряжения. Только чью-то голову на своём плече. — Не жалей меня, Фрэнки. — Его голос был похож на мой. — Я не пытаюсь... — чья-то рука невесомо дотронулась до моей талии. Я чувствовал, что могу начать задыхаться. — А ты Фрэнк, почему ты почти всегда такой грустный?        У меня просто лицо такое, вот и всё. Скорее всего, многие считают меня высокомерным из-за того, что я редко улыбаюсь, поэтому никто никогда не заговаривает со мной первым. Доверия не внушаю. Я боюсь улыбнуться без причины, вдруг кто-то решит, что я псих и сдаст меня в психушку? Это практически невозможно, но мне просто не нравятся косые взгляды других ребят. Или я просто не люблю улыбаться. — Это из-за твоего друга? Что с ним потом случилось? — догадался приятель. — Он... он уехал, — ответил я, а Уэй отодвинулся и снова тяжело вздохнул. — Давно.        Тени прячутся по углам, но я не вижу их. Я смотрю на свет, но слышу только тихое дыханье Джерарда. В такой спокойный момент вся жизненная суета кажется пустой и глупой. В дневное время я не находил в себе такого чувства. Этот момент, словно на перекрёстке Вселенной. Отсюда видно всё: всю грязь и тщету, всю эту незначительную хрень, которой нам пудрят каждый день мозги. На самом-то деле нет ничего плохого совсем нигде, ни в чём. Проблемы в голове и в том сколько чужого дерьма мы принимаем. Мне всегда хотелось быть пуленепробиваемым, честным, искренним, но что со мной? Я бы хотел наслаждаться каждой секундой жизни и действовать. Но я не такой. — У тебя были ещё друзья потом? — спросил Джерард. — Нет. — Теперь ты меня извини, Фрэнк. — За что? — тут не за что извиняться. — За то, что расспрашиваю и приношу боль, — я не мог ответить. — Когда я вижу тебя такого хмурого, мне тоже становится грустно. Хотя, мы и знакомы с тобой всего ничего, я чувствую, что понимаю тебя. А ещё может показаться, что я всегда унылый, но это неправда. Я люблю смеяться. — Ого, и не скажешь, — мои губы сами расплылись в улыбке, но никто бы не смог сейчас этого увидеть. — Знаешь, тогда на кладбище я заметил, что твои рисунки такие мрачные, не знаю, это каким-то образом определяет тебя, ведь так? Я не понимаю, мне они нравятся, просто сейчас ты говоришь совсем другое. Но эти рисунки реально тёмные, можно подумать, что ты всегда такой. — Да нет, просто я рисую только когда на душе гнусно. Наверное, именно поэтому все выходит мрачно.        В этот момент наши глаза озарила вспышка яркого света. Внезапность — самая неприятная вещь. В самом начале не понимаешь, что произошло. Полминуты ты просто в состоянии, напоминающем шок, а потом постепенно ты осознаешь, что только что включился свет. Эта новость была бы радостной чуть раньше или позже, но не сейчас, когда глаза привыкли к темноте, а эта атмосфера и беседа одна из самых приятнейших в жизни. Но всему приходит конец. Послышались шаги с лестницы и звук открывающейся дверь со стороны двора. Никто никуда не уходил. — Слава Богу! — это мама вошла в коридор. — Освещение!.. А-а-а!!! — Похоже, она не ожидала увидеть нас вдвоём на полу. Мы такие незаметные. — Мальчики, вы меня напугали! Давно вы здесь сидите? В комнату ввалились несколько доставучих маленьких гадов. — О, дядя Фрэнк явился! — пафосно сказала одна из спиногрызов. — Мы здесь уже довольно долго, — ответил я, мы поднялись с пола. — А у нас тут пробки выбило, когда мы готовили ужин. Ах, да... — мама странно оглядела моего друга и протянула ему руку, улыбаясь. — Я Линда, а ты, похоже, Джерард? — Да, приятно познакомиться, — будничным тоном ответил Уэй. — Сейчас все будут собираться ужинать, вы посидите пока где-нибудь. — Хорошо, мам.