Лунатик

Your stars align and you let me and your heart win — Твою мать! — эхом раздалось в моих ушах ругательство, поднявшееся из глубины подвала. — Что такое? — стоя в самом вверху лестницы, было трудно разглядеть хоть что-то. Я шарил рукой по шершавой стене в поисках внезапно исчезнувшей кнопки. — Ты не говорил, что здесь будут крысы! — недовольствовал Джерард. — Кажется, я наступил на одну, включай уже свет! Я всё никак не мог найти включатель. — Тогда зачем ты понёсся в никуда? Послышался лёгкий смешок, после чего Уэй запел: — Потому что я иду в никуда, не выгляди таким испуганным. Я иду в никуда, так что скажи мне ещё раз, что любишь меня, скажи, что тебе не всё равно.* — Боже, я знаю эту песню! — весело крикнул я, сбегая вниз по ступенькам, так как уже наконец включил свет. — Я сейчас буду стирать свой костюм на послезавтра. Думаю, успею до ужина, а ты тут будешь? Джерард оглядел помещение и сказал: — Да, ведь я просто обожаю страшные подвалы.

~ ~ ~ ~ ~

       Лёжа в ванной пёс оказался намного больше, чем я предполагал. Ещё я заметил заплатки всех оттенков синего на его теле. Потрёпаный и протёртый, он всё еще был способен на линьку. На первый взгляд ему было не меньше пятнадцати лет, но на самом деле ему, конечно, было больше. Я поднял пыльный костюм над водой и резко закашлялся. Маленький голубой кусочек попал мне прямо в горло, а ужасный запах начал резать нос. Судьба, почему ты выбрала именно меня? Игра послезавтра, а я не знаю как буду надевать на голову эту дрянь. Стеклянные глаза щенка будто смеялись надо мной, и я швырнул его морду прямо на кафель, зажмурившись от трухи в воздухе. Сине-голубые клочки шерсти были повсюду. Иногда виднелись фиолетовые и сиреневые оттенки, но это случалось редко. В основном, всё было синим.        Когда существо было погружено под воду, это начало выглядеть еще хуже. В некоторых местах ткань облысела, а в длинных волосках встречались столетние окаменелые жвачки. Я был готов разрыдаться прямо на месте. Джерард был прав, когда назвал это полным отстоем. Выключив воду в ванной, наполненной наполовину, я сел на пол, собирая по одному голубые клочки. Кто-то постучал в дверь, но я не собирался вставать. На душе было противно. Я буду позориться в этом костюме. Меня будут толкать и пинать, врезаться, смеяться. Не люблю, когда смеются надо мной. Я не переживу этого дня. Чем ближе подходит время игры, тем больше я осознаю катастрофичность этого события, тем сильнее я ненавижу всё вокруг. Я беспомощен в этой ситуации. Снова стук в дверь. — Кто там?.. — Преодолевая себя, спросил я. — Фрэнк, это я. Твоя мама уже зовёт нас ужинать, с тобой все в порядке? — Джерард был таким сильным, по сравнению со мной. — Могу ли я зайти?.. Я не мог даже заставить себя нормально дышать. Наблюдая за утопленным псом, хотелось нырнуть вместе с ним и никогда больше не возвращаться. Под водой мне было бы в тысячу раз лучше.        Дверь была открыта, поэтому Уэй зашёл. Он остановился возле порога, но ничего не сказал. Понял всё с первого взгляда. Я увидел его глаза, наполненные печалью, и не сдержался. Вообще, я плачу довольно редко. Не знаю, из-за того ли это случилась, что я был голоден, из-за чего чувствовал пустоту в желудке, которая переходит в безнадёжность, заставляющую чувствовать себя дерьмом. Да еще этот поганый костюм, который шел приложением к чертовой пятничной игре. Не знаю, но именно в этот конкретный момент я начал плакать. Возможно, если бы Джерард не зашёл в ванную, я бы не посмотрел в его глаза и не начал это дело, но само его присутствие тоже играло немаловажную роль. Я полный лузер. Кто лузер однажды, тот лузер всегда. Как бы я не хотел в это верить, выходило, что именно так. Это расстраивало еще больше. — Всё так плохо, — единственное, что мне удалось выговорить.        Мой друг все так же смотрел на моё лицо. Осуждал ли он меня за мои слёзы? Скорее нет, чем да. Я тоже успел увидеть его далеко не лучшие моменты. Но в любом случае, было отвратительно смотреть на моё пятнисто-красное набухающее лицо. От этих мыслей, я закрыл его, чтобы никто, даже пёс в ванной, не мог увидеть. — Со мной было то же самое, перед игрой, — голос Джерарда отражался от блестящих плиточных стен, заполняя пустоту во всей ванной и во мне. — Только рядом не было никого, кто мог бы сделать это...        И я почувствовал его ладони на моём плече, которая легко придвинула меня к себе. Он обнял меня так крепко и мягко, что я потерял рассудок за одну секунду. Это было так хорошо. Я сразу почувствовал себя намного лучше. Мои руки тоже обвились вокруг него, словно ядовитый плющ. Мне было нужно это, я так долго ждал. Плевать, что со стороны мы выглядели, как два странных мальчика, обнимающихся на полу туалета. Я даже задержал дыхание, считая, что это поможет замедлить время.        Так мы сидели, пока в дверь не постучали. Я решил, что это мама, но тут дверь открылась, а мы и понять ничего не успели. Если бы это была мама, она бы точно не сказала: — Ого... — от этого вздоха мои почки собирались отказать. — Фрэнк, я всегда знал, что ты педик, но я бы никогда не подумал, что тебя будут чпокать прямо в родительском сортире.        В это время мы резко отскочили друг от друга, а я больно ударил локоть о ванну. Мы не могли прийти в себя из-за неожиданности и легкого, заставляющего впасть в ступор, шока. Лучше бы это была мама. Лучше бы это был кто-угодно, но не Марк. — Нет, кретин, ты всё не так понял, — вмешался Джерард, усугубляя положение. — Как ты меня назвал, ублюдок?.. — Марк был в ярости. — Нет, Джерард, — тихо шептал я, содрогаясь от страха. — Отлично, ты еще и глухой. Я назвал тебя кретином, — спокойно отвечал мой друг, дотронувшись незаметно до моей руки, чтобы я замолчал. Уэй поднялся с пола и направился в сторону моего врага. Его лицо исказилось в гневе всего на несколько каких-то секунд, а потом снова стало спокойным. Лицо же Марка было чудовищным и злостным. — Зато ты долбанный вонючий гомосек, вот кто ты, — сказав это, Марк мерзко улыбнулся.        Я почувствовал, как это задело Уэя. Почему он поддаётся на эти колкости? Я знал, что случится нечто подобное. Марк ненормальный. Как же я боялся за Джерарда. Вены на его руках начали набухать, а ногти, спрятанные в кулак, сильно надавливали на ладонь, оставляя бордово-красные отпечатки на белой коже. Лицо покраснело. Когда Марк двинулся в сторону лестницы, уходя, довольный собой, Джерард хотел рвануть, чтобы догнать его и, я уверен, хорошенько разукрасить, я схватил его со спины, крича: — Нет, Джерард, не нужно! — я не хотел чтобы сейчас началась драка и кто-нибудь пострадал. — Он твой брат?.. Он настоящий подонок! — но он не мог вырваться из моей схватки, пока Марк не исчез из виду. Тут же за ним вниз спустились несколько капризных детей, надменно смотрящих на нас, но это не имело значения, так как Джерард до сих пор был в моих руках. — Сейчас мы спустимся вниз и будем вести себя, как нормальные спокойные подростки, — тихо сказал я в его волосы. — Чем быстрее мы поужинаем, тем скорее уйдем из-за стола. — Думаю, ты прав, Фрэнк. Высвободившись из моих объятий, друг стряхнул с меня несколько клочков голубой шерсти и мы двинулись к кухне.        Можно сказать, что всё прошло хорошо. Я сел рядом с Питом, Джерард возле меня, а Марк сидел далеко, но это не мешало ему посылать странные негативные сигналы в нашу сторону. Мама бегала вокруг, расставляя блюда и наливая всем напитки. Все гости веселились и разговаривали друг с другом на разные темы. Всё выглядело вполне, как мирная семейная американская мечта, но только я чувствовал, что не принадлежу ей. Мои раздумья прервал смех сегодняшнего гостя. Я непонимающе посмотрел на Джерарда и понял, что он разговорился с Питом, передававшим свои слова через мою голову, так как они оба сидели по разные стороны от меня. Они говорили о каком-то фильме, который напоминал нашу семью, но я не понял ничего из их разговора, из-за чего начал чувствовать себя лишним ещё больше. Потом мама спрашивала Уэя про его успехи в школе, о чем же еще спрашивать? Он отвечал очень правдоподобно о том, что у нас в школе хорошие ребята, что если что-то не так они всегда помогут и всякое подобное. Когда с Джерардом мы были сыты, мы встали из-за стола и направились в мою "комнату". Свет на этот раз горел, мы закрыли дверь и бухнулись на диван. — Ты так умело врал, — похвалил я, не особо восторженно. — Нет, я не врал. Я говорил им правду. В школе есть хорошие ребята. — Да? Те, которые издеваются над детьми? Назови хоть одного нормального, — почему-то я был недоволен. В нашей школе не могло быть нормальных людей. — Например ты, — он весь просиял, точно забыл обо всех побоях и обзывательствах, которые доставались ему в школе. — Но... Да, но... — он вводил меня в замешательство. — Я один... Этого недостаточно. — Мне этого достаточно.        Невероятно. Кому-то достаточно просто находиться рядом со мной. В этот момент я посмотрел на своего друга совершенно с другой стороны. Его глаза горели ярко, точно ночной костер, а руки сжимали друг друга в крепких объятьях. Почему-то в этот момент я снова захотел оказаться в его руках. — Смотри, что у меня есть? — сказал Уэй, доставая из кармана несколько маленьких никчемных бумажечек. — Марки? Ты что письма писать будешь? — я совсем не понял.        Джерард усмехнулся моим словам и дал мне три ровных разноцветных квадратика, но они выглядели так, словно были оторваны от чего-то. Первый был ярко-розовый с нарисованным желтым слоном. Я вообще не понял кому могут понадобиться такие странные марки. На второй был какой-то размазанная закрученная в завитки радуга, разглядеть было невозможно. А рисунок на третьей марке напоминал мне атомный взрыв. Я удивлённо вскинул брови. Что он мне дал? Такого я не видел никогда. Я уже даже решил, что это наклейки. Я сидел тихо рядом с другом, держа на ладони странные бумажные квадратики. — Джерард, зачем это? — Ну знаешь, люди просто кладут это под язык на двадцать минут и… Я резко впился своими острыми пальцами ему в плечи, вдавливая друга в ободранную кирпичную стену за его спиной и процедил сквозь зубы: — Джерард, что это за хрень? — я всё понял. До меня наконец дошло, что это было. Мне хотелось скинуть его с дивана, но он оказался сильнее меня, кто бы знал, и я тут же оказался придавленным к подранному матрасу с неподъёмной тяжестью на животе. Это была борьба. Что-то громко хрустнуло, когда Джерард всадил мне своим локтем в голову, и мы оба навернулись с моего хромого дивана, потерявшего одну из своих ног секунду назад. В безбашенном нашем танце я нечаянно всучил коленом Уэю между ног, а он, в свою очередь, крепко и больно обвил руками мою шею и с протяжный стоном снова оказался на мне сверху, только теперь я уже не мог освободиться. — Это ЛСД?! — прохрипел я, сжимая его руки, чтобы он не мог трогать меня. — Где ты взял эту дрянь? — Фрэнк, замолчи, если не хочешь, не надо! — Ты дурак?! Это же незаконно? Да, скорее всего, это незаконно! — И что теперь, арестуешь меня? Значит, ты вообще не хочешь... — Нет! Ни в коем случае! Это плохо, просто ужасно! Всё, слезай с меня! — Ну, чёрт… Что мне сделать, чтобы тебя уломать? Он смотрел на меня, щенячьими глазами, пока эти марки, пропитанные наркотиком, валялись вокруг нас. — Ты такой плохой, Джерард Уэй. — Ух ты, мне уже нравится, — его тяжёлое дыхание опаляло открытый участок моей шеи, а рукам удавалось каждый раз унимать мои попытки сбросить его тело себя. — Ну же, отпаутинь меня, Фрэнки. Я отпущу тебя, если ты мне поможешь прийти в себя. Ох, чёрт... так близко. Зачем он это делает? Все эти бесконечные игры, я не знаю, как на них реагировать. Возможно, друзья так делают, откуда мне знать? Наверное, дружба в детстве отличается от дружбы в подростковом возрасте. Об этом не пишут в книгах, там не учат дружить. Там не описываются шуточки, которые можно добавить в свой лексикон. Впрочем, их не так трудно придумать. А игры, а что игры? Просто нужно подыгрывать. — Отпаутинить, Джерард? — я тоже заулыбался от своих слов. Просто игра. — Это в каком таком смысле? — Ах, Фрэнки, просто шлепни меня по попке. Сказать, что это смутило меня — ничего не сказать. Моё лицо стало краснее самых спелых помидоров, а в животе что-то щекотно кольнуло. Я представил, что это лилии начинали расцветать с бешенной скоростью, сильно надавливая изнутри, шепча о скорой гибели. Тело начало ныть. Там, где Джерард прижался своей грудью к моим ребрам, были синяки, оставленные Марком еще в первый день. Знаю, я не говорил об этом никому, так как он грозил избить меня до полусмерти, но это было чертовски больно, осознавать, что никто не может тебе помочь и защитить тебя. Из-за боли я не обращал внимания на грязные словечки друга. Я пытался дышать ровно, но всхлипы всё равно вырвались из моей груди. Мне не хотелось показывать свои раны никому, особенно Джерарду. Мне казалось, что это может отпугнуть его. — Фрэнк, что с тобой? — Всё нормально… — Не ври мне, что-то случилось? — Я сказал, что я в чертовом порядке! Ау, отпусти меня… — Нет, Фрэнк, покажи что там у тебя? Он тут же попытался задрать мою одежду, но я начал рыпаться и визжать, словно он собирался пырнуть меня ножом. Джерард дёрнулся от неожиданности, но не растерялся и схватил меня еще жестче прежнего, придавливая руки к грязному полу и больно сдавливая мои хрупкие запястья. Адреналин прилил к голове, и я перестал чувствовать страх. Я слышал как тяжело дышит мой друг, было понятно, что ему не нравится то, что я не хочу подчиняться ему, поэтому я расслабился и опустил руки над своей головой, открывая доступ к телу. Он это понял, когда непонимающе посмотрел на меня. Я прикрыл глаза, медленно дыша. Пусть делает, что хочет. Джерард еще несколько секунд наблюдал за мной, а потом его холодные пальцы оказались на открытом участке коже чуть ниже пупка. Я начал тяжело дышать, не открывая глаз. Было немного щекотно, когда он резко задрал мою рубашку и дотронулся до огромного сине-фиолетового развода на моём левом ребре. Я слышал, как это шокировало его, он болезненно вздохнул, словно эти побои достались ему, а не мне. Но я уже говорил, что давно привык к такому отношению. Я распахнул сонные глаза и увидел, что Джерард завороженно изучал мою кожу в синяках. — Джерард, что ты делаешь? — спросил я своим очень тихим, почти шепчущим голосом, пока он не мог оторвать глаз. — Фрэнки, это больно… — утвердил он. Да, Джерард, а то я не знал. — Как ты можешь ходить с этим и ничего никому не рассказывать? — Ничего, я в порядке… — относительно да. — Как ты можешь так говорить? Не ври мне! Кто это делает? Я вижу, что это не первый раз. Хотя синяки и имеют свойство заживать, я вижу, что для тебя это не в первой. Что происходит? — я видел тревогу в его глазах. Почему, Джерард? На что я тебе сдался? Зачем изображать заботу? — Я привык… — честный ответ. — Фрэнки, к такому нельзя привыкнуть, это ненормально! Пожалуйста, скажи мне, кто это делает? — надо же, я уже и не ждал этого вопроса. Что сказать. Если я скажу правду, наверняка Джерард набросится на Марка с обвинениями и кулаками. Хотя я почти не знаю Уэя, но если это случится, обо всем узнаёт каждый житель этого дома, таинственным образом узнают соседи, и моя мать запретить мне общаться с Джерардом, конечно, если он не сбежит раньше, или если мы не выгоним гребаных родственников из нашего дома. Если это не сработает, меня оставят дома, когда я потерплю поражение в своей игре «ночной побег», а дома всегда будет Марк, который вечно будет приходить и лупасить меня своей бейсбольной битой, резвясь от удовольствия и моих болезненных криков. — Фрэнк, я серьёзно, ответь мне... А если я скажу, что это сделал кто-то недосягаемый, всё будет хорошо, ведь правда? Джерард не сможет достать воображаемых парней, которые могли бы это сделать. С Марком я сам справлюсь, а Уэй успокоится. Решено, так и сделаю. — Это какие-то парни, которые ловят меня по пути сюда. — Я посчитал себя прирождённым актёром. — Что? Почему ты не говорил об этом со мной раньше? — снова я видел страх в его глазах. — Это те же подонки, что достают и меня? — Нет... эти уже давно закончили школу, — врал я. Похоже, он повелся, слава богу. Меньше хлопот со мной всем будет. Все равно Джерард не сможет сделать ничего, ведь этих людей не существует. Врать плохо, но эта ложь во благо. Во благо кому, Фрэнк? — Ты мне врёшь? — испуганно сказал он. Блин, он видит меня насквозь. Я такой плохой актёр? — Ты можешь мне сказать, все будет хорошо, я обещаю. Что это? Я почувствовал то, чего не было у меня очень давно. Я думал, что утратил это чувство, но вдруг оно обрушилось на меня с брызгами морских волн и лавандовым запахом кондиционера для одежды. Я почувствовал Доверие. Сколько времени уже прошло с последней нашей встречи? Почему именно ты, Джерард, тот, с кем я так хочу поделиться всей болью, что хранил так долго? Я ничего не понимаю. Кто ты? Я собрал себя по маленьким кусочкам со стен и пола воедино, готовясь сказать всё, как есть, но как только я открыл рот, тот видал совершенно не то: — Это правда. Джерард до сих пор располагался между моих ног, слегка нависая надо мной, оставив руку под моей рубашкой на груди, словно холод его пальцев мог успокоить тупую боль. Не существует ничего прекраснее безмолвных прикосновений, но я не могу понять до конца, зачем всё это? Он пытается расслабить меня? Я лежал неподвижно и не мог поверить, что Джерард делает всё это без какого-либо отвращения ко мне и моим уродствам. Все было так странно, что соображать дальше было всё труднее. — Джи, что это значит? — спросил я, слушая его тяжёлое дыхание далеко внизу. Он оторвался от созерцания моих ужасных складок на животе и посмотрел мне в глаза, точно дикий разгневанный кот, но уже через секунду мой взгляд начал затуманиваться из-за удовольствия. Джерард стал дуть на мой живот, причём, его дыхание менялось от холодного к горячему. Я был очень удивлён его странному поведению. Что на него нашло? В одно мгновение там, где была упругая гладкая коже появились мурашки со вставшими дыбом волосками. — В детстве, когда у меня были синяки, мама всегда целовала их, — словно под гипнозом сказал Джерард. — Она говорила, что так быстрее заживёт. — он был таким... боже мой, сексуальным. — Фрэнк, — его лицо исказилось в печальной мольбе. — Позволь мне... — Что п-позволить?.. — Дрожащим неуверенностью голосом спросил я. — Posso darti un bacio? ** — прошептал Джерард на каком-то другом языке, придвинувшись к моему уху так близко, что я ахнул и вздрогнул от горячего воздуха, который наливался в мою ушную раковину. — Ты говоришь на итальянском, это ведь он? — я совсем не понимал. — Тише, Фрэнк, не двигайся...        Джерард медленно начал наклонять своё лицом к моему животу. Сначала его волосы защекотали бледную кожу, потом горячий воздух, который он выдыхал, плавно покрывал тело, расплавляя его до костей. И вот тут я почувствовал прикосновение к своему самому болезненному ушибу. Ах... Боже, это были губы. Джерард легко припал губами к этому некрасивому синяку, напоминавшему своей формой северную Америку, сиреневого цвета. Дрожь разбежалась от этого места в разные стороны. Кровь приливала к лицу. Я ничего не мог понять, кроме того, что губы этого симпатичного парня, которого я встретил несколько дней назад, сейчас медленно скользят по моей коже, изображая заботу матери... но... После этого моя кожа почувствовала что-то влажное и горячее на себе. Посмотрев вниз, я открыл рот от удивления и проговорил: — Джерард, я не думаю, что мамы так делают... Он жадно присасывался к моему телу, словно вампир, жаждущий моей крови, а затем снова начинал целовать покрасневший вокруг синяк. Всё это ужасно пугало меня. Я просто уверен, что так не облегчают боль, тем более мамы. — Ммм... — его мычание заставляло мой мозг периодически отключаться. — Моя мама всегда так делала... — молвил Джерард, прерывая своё дело на несколько секунд.        Услышав такое, можно решить, что семья моего друга крайне ненормальная, но я просто уверен, что Уэй пошутил. Почти всегда всё, что меня шокирует — неправда или шутка. Только вот смеха за этой шуткой не последовало и объяснения тоже. Это правда? Миссис Донна вытворяла такое со своим сыном? Может, она всё ещё это делает?.. Я замер в оцепеняющем шоке. Эти вопросы не давали мне жить, но я ещё не набрался смелости, чтобы спросить.        Тем временем, Джерард расстегнул полностью мою рубашку и увидел маленькую ранку на плече. Её я получил недавно, зацепившись за острую пружину, вылезшую из того самого хромого дивана, стоящего за моей головой. В тот день я порвал свою любимую старую футболку. Мне пришлось её выкинуть, так как на светло-болотной ткани было трудно спрятать шов от коричневых ниток, которые оказались единственными подходящими более менее по цвету. Сейчас Уэй положил указательный палец на рану и взглянул мне в глаза. Мне было совсем неуютно с распахнутой рубашкой, но я тоже начал смотреть в глаза друга, который вдруг отодвинулся от меня и сказал: — Фрэнки, какого чёрта? О нет, я так и знал...