Треугольники: Герои-любовники

      Корифей повержен! И мир вновь спасен хрупкой на вид девушкой.       Залы Скайхолда полны народа - все празднуют великую победу, все празднуют начало новой жизни. Играет музыка, грохочут в танце сапоги, вино льется по кубкам, стучат столовые приборы, волнуется Жозефина, с которой не спускает полных теплотой глаз, Блэкволл, громоподобно хохочет Железный бык, прижимая к себе Кассандру, которую раздражает такое открытое проявление чувств, сдержанно улыбается Вивьен, пьяно подпевает барду Сэра, потерянно наблюдает за празднующими Коул, внимательно следит за всем происходящим Лелиана, скрылись от посторонних глаз леди Тревелиан и Каллен. И только твой приятель тевинтерский маг после трех бокалов осознал, что ему не хватает твоих шуток и целая бутылка вина для одного – это слишком много. Он берет еще одну бутыль и незаметно для остальных удаляется, чтобы проведать тебя. Но с тобой он ее все равно не разделит – ты уже не жив, но еще не мертв, ты на грани.       Уже неделя прошла с того момента, как в бою с Корифеем тебя насквозь пронзили лириумные шипы, которые проклятый магистр выращивал прямо из земли за считанные мгновения. А ты их не заметил… Не успел отскочить и был насажен на них своей знаменитой волосатой грудью. Зелья и магия моментально затянули твои раны, не оставив даже намека на шрам, но ты так и не пришел в себя. Целители не могут понять, что с тобой не так, ведь ты дышишь, и твои зрачки реагируют на свет. Лучшие маги разводят руками, утверждая, что внутренних подтверждений, как, впрочем, и инородных предметов, в тебе нет, но почему то ты не просыпаешься?       Опоздала… Я пришла слишком поздно… Я хотела пойти с тобой в этот бой, чтобы прикрыть тебе спину, как раньше, чтобы завершить то, что мы с тобой когда-то начали, хотела не дать тебе погибнуть. Я опоздала на несколько демоновых минут! Появилась, когда Тревелиан нанесла Корифею последний удар и мгновением позже отправила его в разрыв.       Опоздала… но успела подхватить твою голову, когда ты соскользнул с истаивающих лириумных копий. Успела услышать твое тихое «Ты пришла», и увидеть слабую улыбку на бледнеющих губах.       Говорили, что мой звериный полный отчаяния вой напугал всю округу. Теперь ходят байки о том, что с таким звуком Корифей канул в Брешь и никто не спешит их развеивать, это выгодно Инквизиции. Но хуже, что никто не знает как тебя спасти… Даже я.       И теперь дни напролет я провожу рядом с твоей кроватью, ожидая, что случится чудо, и ты очнешься. Инквизитор дала распоряжения библиотекарям, магам и целителям, чтобы те искали способ вернуть тебя, но пока безрезультатно. А я готова бежать в любом направлении и на любое расстояние, задушить дракона голыми руками, лишь бы достать тебе лекарство. Я забываю есть, если кто-нибудь не принесет мне еду, почти не сплю, держа руку на твоем пульсе, боясь пропустить твое пробуждение. Когда мы одни в твоей комнате в северной башне, я говорю с тобой и очень надеюсь, что это помогает тебе найти выход из… Откуда? Ты не в Тени, я знаю, гномы не попадают в Тень. Где же ты, Варрик?       Дориан принес прихваченное со стола вино, сел на стул задом на перед, положив подбородок на уложенные на спинку стула руки, и молча смотрел на тебя, изредка делая маленький глоток прямо из бутылки. Мне казалось, он мысленно говорит с тобой, но ты и его не слышишь тоже, даже несмотря на его магические способности. Вино оказалось терпким, как то, что мы пили с тобой в «Висельнике», когда денег было немного, а напиться хотелось нещадно. Надо будет потом высказать Жозефине свое «фи» по поводу отвратных поставщиков откровенной бурды в погреба Инквизиции. Тевинтерец оставляет бутылку мне с моего молчаливого согласия и уходит, проронив «пойду искать дальше». Он отчаянней всех ищет в библиотеке способ тебя вытащить.       Под это вино хорошо вспоминается прошлая жизнь. Помнишь, Сказочник, как мы познакомились – ты отобрал мой украденный кошелек у воришки-неудачника и предложил вложиться в экспедицию. Я не верила тебе – ни в твое бескорыстное желание помочь найти деньги, ни в экспедицию, ни в ярко расписываемую тобой возможность разбогатеть, но мне необходимо было влияние или деньги, чтобы уберечь Бетани от храмовников. Что ж, я ее уберегла… в какой-то степени. Помнишь, как она боялась попасть в Круг. Такая милая, такая наивная, такая радостная. Из нее бы вышла настоящая леди. Я никогда не говорила тебе, но ей очень нравилось, что ты звал ее Солнышком, она сразу расцветала при этом. Она и маму приучила так называть ее дома, и мама заподозрила ее в неравнодушии к тебе, но я ее успокоила, ведь малышке Бет снился принц Себастьян. Из них вышла бы красивая пара – настоящая леди и настоящий принц. А помнишь, какими словами эта леди ругалась на виверна, который кислотой прожег ей подол новой мантии? А как она была счастлива, получив, прошедшее через года наследство отца, которое мы нашли в подвалах, где заперли Корифея? Малышка Бет… Солнышко… Она сгинула на Глубинных тропах, заразившись скверной.       Порой я думаю, лучше бы это была я. Лучше б я умерла там… Тогда никакого Корифея, Бреши, Инквизиции бы не было. Ах, Сказочник…       Я смутно помню первые месяцы после экспедиции. Помню, что почти все время пропадала у тебя в «Висельнике», напиваясь и проматывая принесенное с Глубинных троп богатство, пока ты не взял меня за шкварник (образно выражаясь) и не привел в чувство, уговорил купить поместье в Верхнем городе, сделать в нем ремонт и, наконец, покинуть лачугу Гамлена. До сих пор не могу понять: ты видел мое падение в тот период и не отрекся от меня, а ведь я была омерзительна даже самой себе. Ты спас меня, как делал это много раз, и каждый раз по разному.       Когда мы освоились в Верхнем городе, мама начала намекать, что мне было бы неплохо подыскать себе партию, да и сама она была бы не прочь разделить с кем-то остаток жизни. Я была только «за», если бы у нее появился друг сердца, ведь она была еще не старой, хотя седины в ее волосах с каждым годом становилось все больше. Но это и не удивительно, с ее то бурно проведенной молодостью, с ее то мужем, с ее то старшей дочерью, что не уберегла близнецов.       А я? А мне никто не был нужен, хотя рядом и увивался Андерс и вздыхал Фэнрис. Рядом был ты – верный друг – и Бьянка – лучшая защитница – и большего мне не требовалось.       Кажется, тогда у нас с тобой все и началось. Мы много времени проводили вместе, особенно после того, как я отхватила половину Костяной Ямы, которую отдала твоим заботам. Часами мы обсуждали планы развития, финансовые отчеты, прибыли и убыли, а когда в горле першило от криков и вина, мы запирались и оставались наедине. По-настоящему наедине – без отчетов, убийств, заказов, интриг, одежды, даже без Бьянки, на которую ты накидывал мою рубашку или свою куртку. Тогда я считала, что Бьянка это твое прошлое. Сколько времени прошло перед тем, как я узнала правду? Два года? Как сейчас помню, я лежала на твоем плече и накручивала на палец твою шерсть на груди. Ты еще не отдышался после бурного секса, когда сказал, что мне пора найти кого-то для более серьезных отношений. Как мне стало обидно тогда, но это не шло ни в какое сравнение с той обидой, какую я почувствовала, когда узнала, что Бьянка это женщина, которую ты до сих пор любишь, она приезжает в Киркволл и у вас есть шанс начать сначала. Ты говорил, что я для тебя лучший друг и деловой партнер, что ты желаешь мне лучшей жизни и сам предлагал кандидатуры женихов. Создатель, как же я тогда ревела. Рыдала, сидя на твоей постели, замотавшись в простыню, и ты не мог меня успокоить. Ты испугался, ты просил прощения, ты думал, что я все понимаю. Прости, мой друг, я не понимала. Только тогда я узнала, что можно делить с кем-то постель, быть с ним душой и телом, и при этом не любить… Я чувствовала себя птицей, попавшей в твои охотничьи силки – не в состоянии выбраться, не сломав крылья. За что ты так со мной?       Тогда начались мои тайные визиты в «Цветущую Розу». Я платила хорошие деньги Лусинде за обслуживание и за молчание, забывалась на короткие минуты с ее работниками, но это не помогало. Знал ли ты об этом? Конечно знал. Ты знал все, что творилось в городе. И уж тем более не мог не знать что творилось в моей жизни.       Я понимала, что не нужна тебе и не виделась с тобой. Ты присылал мне отчеты и финансовые документы с курьером на рассмотрение, я подписывала не глядя – мне было все равно, что будет с этим злосчастным клочком земли и его недрами. Так же исправно ты присылал выручку с карьера.       Знаю, что ты отправлял ко мне наших друзей, с которыми я была одинаково мила и вежлива, разговаривала с ними, помогала во всяких мелочах, даже пила, если это требовалось, но стоило им задать вопрос о моей личной жизни, как я замыкалась и старалась выставить их за дверь. Единственно верный для меня способ не чувствовать боли – не чувствовать вообще. И я стала льдом.       Мама беспокоилась, не находя видимых причин для такого поведения, но подозревала. Подозревала почему-то Фенриса, который к тому времени уже капитулировал перед Изабеллой. Заботливая родительница обратилась к преподобной матери и та отправила на помощь, смешно сказать, Себастьяна Вэля, который вел со мной душеспасительные беседы и разворачивал меня на любовь к ближнему. Мне было смешно, когда человек, заказавший мне убийство целой банды, а потом с видимым наслаждением отомстивший за своих родных дворянской семье, говорил мне о всепрощении, покаянии, всеобщей любви. Поначалу я с ним спорила, потом соглашалась, потом просто кивала и не слушала.       Ты сам пришел в особняк через месяц, сказал, что соскучился по своей подруге, мы выпили и поговорили о делах, старательно обходя тему наших отношений. Ты ушел так и не получив ответ на свой вопрос – каково мне без тебя? Тогда я не знала. Но знаю теперь, Сказочник, мне было очень плохо. И даже не от того, что я потеряла любовника, а от того, что никогда больше не будет как прежде. Ведь до того жестокого разговора, когда ты рассказал о Бьянке, я считала, что есть я, ты и Бьянка-арбалет. Но когда третьим углом стала Бьянка-женщина, я с тяжелым сердцем осознала, что прежних дружеских отношений уже никогда не будет. Только примирившись с этой мыслью, я смогла вновь вернуться и вести с тобой дела. Ты и сам был рад выбраться из пыльного города и пустить в ход арбалет, зачищая Рваный берег для свиданья Авелин. Все вернулось на круги своя, за исключением того, что когда мы уставали обсуждать дела в твоем номере, я сразу направлялась домой, а по воскресеньям вместе с мамой посещала церковь. Из церкви нас провожал Себастьян, который нравился маме больше, чем мне. Нет, Вэль мил, добр, красив, интересен, галантен, но в нем не было азарта, жажды приключений, что была во мне и в тебе. Мне было с ним невообразимо скучно. Хотя говорили, что у него была очень интересная юность и мне бы понравился тот Вэль. А этот Себастьян действовал на меня лучше снотворного.       А потом умерла мама… Я плохо помню тот бой. Помню, что ты пронзил горло Гаскару до того, как отовсюду полезли демоны… Когда я сожгла тело матери и развеяла ее прах, ты отвел меня к себе и позволил прореветься, а потом дал что-то из Андерсовских настоек и я уснула. Два дня я не поднималась с твоей кровати, рыдала, спала и снова рыдала, понимая, что у меня больше никого не осталось. Мне было страшно возвращаться в пустой особняк, где больше не будет ее звонкого смеха, запаха ее духов…       На третий день я проснулась на твоем плече, понимая, что накануне мы перебрали вина и я дала волю эмоциям. Тогда мы с тобой и договорились, что не будем мешать друг другу жить, отравляя дружбу условностями и клятвами. Но если нам приятно бывать вместе, то почему бы не продолжать, не имея взаимных притязаний. С тех пор у нас с тобой стало как раньше – подшучивали, прикрывая друг другу спину днем, обсуждали дела и просто вели пространные разговоры вечером, и забывались в объятьях друг друга по ночам.       Помню, что после смерти мамы меня забрал от тебя Себастьян, отвел домой, мы долго разговаривали о чем-то. Я отвечала ему, а у самой из головы не выходили твои слова о том, что мы не должны мешать жить друг другу. И я решила завести роман с первым, кто предложит.       Первым, как ни странно оказался все тот же брат церкви, а не Андерс, как я ожидала. Я согласилась. Ты был недоволен, когда узнал, хотя тщательно это скрывал. Еще больше тебя раздражало, когда я брала его с собой вместо тебя, утешая тем, что дел в городе больше и ты тут нужнее. Ты помнишь, Сказочник, как я дерзко вела себя перед боем, когда спиной чувствовала решительный взгляд Авелин, слышала шепот заклинаний Бетани и щелчки раскрывающихся дуг твоего арбалета? А как я дралась, успевая метать кинжалы, отражать удары и уворачиваться от стрел, прикрывать ваши спины? Когда я не брала с собой ни тебя, ни Авелин, я дралась в одиночку, рассчитывая только на свои силы, словно не бились со мной бок о бок Фенрис, Себастьян и Андерс. Я никого из них не прикрывала и не оберегала, мне было наплевать, что с ними будет. Признаюсь честно, я хотела тебя позлить, хотела, чтобы ты ревновал. Каждый раз, уходя от тебя вечером, накануне вылазки и сообщая, кого возьму с собой, я ликовала, когда на короткий миг твои брови сходились на переносице, на скулах резко выделялись жевалки, а руки непроизвольно стискивались в кулаки. Тогда я чувствовала, что нужна тебе, что я тебе не безразлична.       А когда в город приезжала Бьянка, наступала моя очередь ревновать. Со временем мы оба привыкли так жить – Себастьян (которого ты звал Певчим на людях, но когда мы оставались наедине, иначе как Кастратиком ты его не поминал) не мешал нам общаться, не запрещал мне вести наемничий образ жизни, к которому я привыкла, не контролировал мои передвижения и времяпровождение, а главное не догадывался о наших истинных отношениях – сплошные плюсы. Был один минус – он принял целибат и соблюдал его. Хотя от него мне физической близости и не требовалось – только статус его невесты (желательно, пожизненной). Поэтому я беззастенчиво проводила вечера с тобой – кто же заподозрит невесту брата церкви в греховной связи с гномом? Вот и о нашей связи никто не догадывался. Я знаю, что у тебя были и другие женщины, та же Бьянка, которая бывала в городе редко и недолго, иногда это была официантка Нора, еще реже девушки на одну ночь, но чаще всего твои ночи скрашивала я.       Неудобно, конечно, было потом пробираться домой, но что поделать, удовольствие требовало жертв. К тебе я приходила через ход, ведущий от моего дома в Клоаку, где я не без твоей помощи установила несколько систем гномьей защиты, и возвращалась тем же путем, чтобы миновать Себастьяна, периодически пасущегося под окнами в очередном романтическом порыве.       Иногда ему нравилось играть в игру «достоин – не достоин», что сопровождалось высокопарными аргументами на тему его недостойности целомудренной меня, он убеждал меня уйти от него, спасти свою душу и бежать подальше. Знал бы он, что при таком исходе я побегу только до «Висельника». Он метался по моему кабинету, заламывал руки, взывал к Андрасте и моему благоразумию. Я молчала, ждала финала его истерики, а потом обнимала, целомудренно целовала в щеку и отправляла обратно в церковь. Перед уходом он говорил, что его захлестывают эмоции, но будучи немного знакомой с мужской психологией, я понимала, что это совсем не эмоции, а гормоны и они бьют ему в голову, не имея другого выхода. Видишь, Варрик, кто-то имел меня, как полагается, а официальный, в глазах общества, жених имел только мои мозги. Но, кажется, всех это устраивало.       Странно, что я меня никогда не терзала совесть, ведь теоретически я изменяла Певчему с тобой, кого он называл другом. Но меня это не трогало. Я считала себя свободной. А он смотрел на меня бирюзой своих глаз и шептал слова о божественной любви, чистоте церковного брака, искренности чувств. Особенно тяжело это было слушать, когда ты куда-то уезжал на несколько дней, оставляя меня наедине с моим личным святым. Я смотрела на него и думала о том, как было бы хорошо, если он хоть чуть-чуть поступился со своими принципами и использовал кровать в моей спальне по назначению. Но он краснел от намеков и продолжал лепетать про свою «достойность», словно не замечал моих слов. Говорят, ангелы бесполые. Тогда я думала, что и Певчий близок к ангелам анатомически.       А потом на город обрушились кунари. Они сманили в свою веру преступников и отчаявшихся, залили улицы Киркволла кровью его горожан, обезглавили город и уничтожили город Цепей, если бы не мы. Меня называли Защитницей, но это был общий титул тех, кто шел за мной в заведомо проигранный бой с кунари. Изабелла тогда так и не вернулась, ривейнская дрянь! Если найду, уничтожу! Я знаю, ты ей симпатизировал, как впрочем, и другим нашим друзьям, ты был с ними ближе, чем я. Тебе не трудно было проводить Мерриль домой, чтобы она не заблудилась, заплатить кому надо, чтобы лечебницу Андерса не трогали банды, перекинуться в алмазный ромб с Фенрисом, выпить с Изабеллой, подкинуть Авелин информацию о готовящемся покушении на какую-то городскую шишку. Ты Друг с большой буквы. А я… Я была безжалостной убийцей, сметавшей все на своем пути.       Когда Андерс взорвал церковь, я безо всякого сожаления воткнула кинжал ему в спину, подавляя волну гадостной дрожи по телу, словно прикоснулась к чему-то гадкому. Ты помнишь, сколько раз я говорила, что ненавижу магов? Так вот, я продолжаю их ненавидеть.       Когда в городе закончилась вся эта свистопляска с магами и храмовниками, Певчий решил бежать и позвал меня с собой в Старкхевен, возвращать ему права на трон. Я знала, что меня будут искать, а когда найдут, допрашивать и вытаскивать из меня все, что было за эти годы, а было немало того, чего властям, храмовникам, магам, Церкви знать не нужно. Мне пришлось уйти с ним, Сказочник. Он мог защитить меня, воссев на престол. А ты не предлагал остаться, даже наоборот, ежедневно напоминал о скорейшем отъезде.       В последнюю ночь перед побегом Вэль остался в моем поместье, в свободной комнате. А я сбежала к тебе и всю ночь мы пили, занимались любовью и смеялись, скрывая за смехом страх неизвестности. Перед рассветом ты пошутил, что мне надлежит хранить клок шерсти с твоей груди в медальоне на шее. Ты не рассчитывал, что я этот клок тут же срежу и спрячу под камень массивного перстня-тайника. А ведь до сих пор его храню.       Старкхевен не был готов к приезду наследника, поэтому особого труда взгромоздить его высокородную задницу на престол не составило, хотя крови пролилось немало. После его воцарения наемница Мариан Хоук исчезла в неизвестном направлении, зато появилась ферелденская дворянка из обнищавшего рода, чье имя я уже не упомню. Она быстро стала официальной фавориткой, а вскоре и женой Себастьяна. Создатель, если бы я знала на что шла…       Вэль изменился в считанные дни - он стал жестким, беспощадным, даже жестоким. Скольких он казнил в первые полгода своего правления, страшно вспомнить. Что же до меня, то принц наконец-то стал посещать мою спальню со вполне понятным намерением, развеяв мое убеждение о том, что он бесполый. Старкхэвену нужен был наследник. И только эта мысль не давала мне сбросить его с себя, каждую, проводимую им у меня ночь. Давила рвотные позывы и терпела. Прелюдия была похожа на церемонию вручения ордена, где награждаемой была я, а орденом он. Перед тем, как возлечь со мной он читал молитву и перед тем, как покинуть мои покои, тоже. Удовольствия от процесса не получала ни я, ни он. Было ощущение, словно за нами наблюдают и он позирует. Однажды, он злой и пьяный ворвался в мой будуар, ударил кулаком в лицо, повалил на ковер и… Это был единственный раз, когда он был искренен со мной.       Все можно было бы снести и вытерпеть, ты же знаешь, что я это умею, но до меня дошли тревожные вести о том, что тебя поймала Инквизиция и я не стала сидеть на месте. Мне не в первой было бежать откуда-то, но впервые я бежала не куда-то, а к кому-то. Себастьян меня отпустил довольно легко и даже обещал не преследовать – чего только не пообещаешь с ножом у горла – и слово свое, конечно же, не сдержал. Любила ли я его? Определенно, нет, он был мне удобен. Любил ли он меня? Скорее имел на меня право собственности, как на зверушку или вещь. Месяц я пряталась в лесах и болотах, сбивая ищеек со следа, обросла тиной и ряской, словно кикимора, едва не подхватила воспаление легких, пока добралась до Скайхолда.       А когда увидела тебя поняла две вещи: первая – этот путь стоил того, чтобы снова обнять тебя, вторая – я покалечу ту суку, которая сломала тебе нос*. Всего несколько часов вместе и я снова в седле, лечу прочь, чтобы встретить тебя и Инквизитора у крепости Адамант.       Я помню твои глаза, когда Инквизитор велела мне остаться в Тени. Только тогда я поняла, что действительно дорога тебе. Слава Создателю, что они смогли увести тебя в разрыв, иначе я бы не выжила в схватке с Кошмаром, постоянно оглядываясь на тебя. Наверно, я стала слишком самостоятельной, чтобы быть рядом с кем-то, но только благодаря этому и силе отцовского кинжала, я выжила в Тени. Могу только догадываться, что ты чувствовал, когда разрыв закрылся за твоей спиной, но поверь, будучи заведомо обреченной на смерть, я еще никогда не сражалась с такой жаждой жизни. Не спрашивай, как я выбралась. Одно скажу: это было самое трудное приключение из всех в моей жизни. Но мне было ради чего возвращаться.       Теперь я понимаю, что ты не просто так напоролся на те лириумные шипы. Ты хотел умереть, верно? Думал, что после смерти мы встретимся. Глупенький, гномы не попадают в Тень после смерти.       Вот, наверно, и все. Твои друзья празднуют победу, жизнь, любовь, а ты где-то блуждаешь, угрожая оставить меня одну. Сказочник, ты рисковал ради меня жизнью, ты пожертвовал ради меня своей репутацией и положением. А я возвращалась к тебе из каждой вылазки, вернулась из Стракхэвена, вернулась живой из Тени. И если кто-нибудь спросит, почему почти наместница и совсем Защитница Киркволла, не совсем жена принца Старкхевена, живая легенда и просто баба с мерзким характером плачет над непросыпающимся телом гнома, у которого врагов в сотни раз больше, чем друзей, да и тех он опозорил в своих книжонках, я не отвечу им. Я скажу только тебе, когда ты вернешься.       Вернись ко мне, Сказочник. Вернись ко мне, Варрик Тетрас. И мы начнем все заново, несмотря на то, что в мои тридцать восемь начинать уже поздно.       На исходе десятого дня его ресницы дрогнули и он открыл глаза. Медленно и мелкими глотками, проталкивающимися в горло труднее песка Запретного Оазиса, он осушил стакан воды, поданный размытой фигурой.       - Я умер? – спросил он слабым голосом, вновь откидываясь на подушки.       - Нет, - тихо ответила фигура.       - Тогда откуда ты здесь, Хоук? - все так же тихо спросил он.       - Я жива, - ее рука ласково пригладила его разметавшиеся по подушке пшеничные волосы, - Я вернулась…       - Этого не может быть, - грустно улыбнулся он, - Ты умерла в тени.       Вместо ответа Хоук порывисто приникла губами влажными от слез радости к сухим губам гнома. В наступившей тишине слышалось его неровное дыхание и едва различимый звук падения ее слез на каменный пол. Варрик часто моргал и щурился, силясь вернуть зрению четкость. Мариан опустила голову, продолжая держать гнома за запястье.       - Так что ты хочешь мне сказать? – спросил он, когда размытая фигура превратилась в Мариан.       - Тетрас, ты невыносим, - сквозь слезы улыбнулась она.       - Неужели я ради этого возвращался? – усмехнулся он.       - Так ты все слышал? – притворно возмутилась девушка.       - Конечно слышал, - ответил он, откровенно любуясь ее когда-то выкрашенными в черный, а теперь отросшими рыжими волосами, ее хитрыми глазами в обрамлении сетки морщин – как же она постарела за эти годы – ее полными губами, сжатыми, чтобы скрыть улыбку. – И авторитетно заявляю: ты худшая рассказчица из когда-либо существовавших.       - Я люблю тебя, - прошептала Хоук ему в самые губы, и не позволила ответить, заткнув рот поцелуем.       Оборвав поцелуй, она упорхнула за лекарем, в присутствии которого Варрик ничего не ответил ей, только не сводил с нее полного нежности взгляда.       Девушка и гном тайно покинули Скайхолд через месяц после победы над Корифеем. Их провожала лично Инквизитор и Кассандра Пентагаст. Искательница крепко обняла гнома, встав на колени в знак почтения (или чтобы он не уперся лицом в ее пышную грудь), Инквизитор крепко пожала руку и заверила в вечной признательности.       - Скажи честно, - спросила Хоук у Кассандры из глубокого капюшона своего плаща, - это ты сломала Варрику нос*?       - Я… Я не… - растерялась Искательница от прямого вопроса.       - Это был храмовник, Хоук, - пришел на помощь Варрик, - я же тебе говорил.       - Да, - подтвердила Кассандра, заливаясь краской, - он пал при взятии Адаманта.       Мариан откинула капюшон настолько, чтобы собеседница видела ее лицо. Защитница Киркволла и неваррская принцесса одновременно отвели глаза в поединке взглядов, признавая ничью и разошлись.       Гарцуя на лошади, Варрик свесился с седла, коротко поцеловал Кассандру в щеку и во всеуслышание сказал:       - Не грусти, Искательница, у нас с тобой все равно бы ничего не получилось. Мое сердце уже давно принадлежит Хоук.       - И не только сердце, - улыбнулась Мариан, залезая в седло, - но и волосы на груди тоже. – Она показала гному руку, унизанную кольцами, на которой выделялся огромный перстень с агатом, и заливисто рассмеявшись, пришпорила коня.       - Теперь ты от меня не сбежишь, - расплываясь в широкой улыбке, негромко ответил Варрик и погнал коня следом, покидая Инквизицию.