Дело о мертвых душах

— Вставай, вставай, курчавая!.. Чтож ты, не рада? Где-то там, за порогом ночных кошмаров, из гулкого колодца сна, доносился до отвращения жизнерадостный голос. Голос, несущий идиотский бред, с претензией на юмор. Что-то далекое и почти чужое, судя по всему, являющееся частью его, сообщало спящему разуму о наличии легкого раздражителя в области органа, отвечающего за подачу кислорода в легкие, и теоретической необходимости прекратить безобразие. Через некоторое время, так и не дождавшись реакции со стороны тела, обладатель голоса решил применить более радикальные воздействия в виде пинания этого тела в бок. — Эй, дружище! Восстань и бодрствуй, нас ждут великие дела! В недрах сознания, наконец, что-то щелкнуло, символизируя о возвращении к фазе активной жизнедеятельности, и обладатель голоса был опознан как коллега-диспетчер, Тихон Осипов. — Изыди, нечисть… Твоя бодрость внушает мне глубочайшее отвращение… — почти смирившись с мыслью, что подъем неизбежен, Иван демонстративно перекрестил коллегу, слабо надеясь на успех, и опершись головой на руку, уставился на нахала. — Ты что здесь забыл? Нахал по-хозяйски расселся на старом кресле, весело подбрасывая смутно знакомую книгу. Черные волосы, как всегда гладко зачесаны и собраны в хвост, и вся наглая физиономия, начиная с ехидной улыбки до кончиков густых, в разлет бровей, лучится преотвратнейшей бодростью. — От солнцеликого начальства тебе пламенный привет! Спрашивал, не нужна ли тебе подмога… — Тихон скорчил сострадательную гримасу, и, засунув руки в карманы, перебросил ногу за ногу. — А тут вижу, тебе не подмога, тебе нянька нужна: по утрам будить, кашку готовить… — Иди к чертям, в няньках вроде тебя уж точно не нуждаюсь, — с ленивым зевком Иван запустил в него подушкой. Которая была тут же поймана, и запущена в обратный полет. — И только ради этого тебя сюда принесло? Ты гад, конечно, но не верю. — И правильно делаешь! Потому что занесло меня по прямым служебным обязанностям — в отличие от некоторых, у меня нет потребности рядится в валенки и корчить из себя одного из этих… — пренебрежительный ленивый жест рукой в сторону окна, за которым предположительно должны обретаться «эти», которые в валенках. — Кто?.. — обилие загадочных смертей определённо начинало действовать на нервы. Особенно, после столь бурной и богатой на события ночи. Только сейчас он сообразил, что за книжка могла оказаться в руках Тихона этом мире. — Ах, это просто песня: хоронили тещу — порвали два баяна! Клиент так исстрадался на поминках, что домой направился, отвергнув дар прямохождения. А по дороге нырнул в сугроб — и отправился прямиком за горячо любимой тещей! — Жнец радостно расхохотался, как будто рассказал нереально смешной анекдот, чем вызвал кислую улыбку у Дегтярева, некстати припомнившего другого любителя черного юмора и ночных прогулок по кладбищу. Одно хорошо: чокнутый дед не соврал про свою отраву — голова не болела, и странных галлюцинаций похоже не наблюдалось… Рецепт, что ли, спросить?.. — Ох, упиться на поминках насмерть! Какая вселенская скорбь, достойная воспевания в легендах… — Понятно… Уймись, а? — считается, что жнецы должны ценить жизнь. И Осипов, по своему, ценил — как неиссякаемый источник курьезов и нелепых несчастных случаев, о которых он мог рассказывать бесконечно. С этой особенностью характера коллеги за долгие годы совместной работы Иван свыкся, но сейчас это было явно выше его сил… Вскочив с койки, он направился к тазу для умывания. — Лучше скажи, с пленкой всё в порядке было? — Абсолютно. Обыкновенная скучная жизнь сельского забулдыги… Крикливая жена, сварливая теща, орава безмозглых детей в качестве бесплатной раб. силы… Что с ней может быть не так? Ну, два дня жестокой пьянки на поминках — случай необычный, но для людей, прямо скажем, не предел. — Как сказать. В Кудаевке все по домам лежат, как в коматозе. А пленок нет… — стащив рубашку Иван приступил к умыванию, шумно отфыркиваясь от холодной воды. — Черная дрянь какая-то лезет… В Библиотеке их нет, сразу говорю. — Бред какой-то. Нет, у этого подснежника все в порядке. Иван критично осмотрел в мутном зеркале свою неожиданно заросшую физиономию, и взялся за бритву. Странно, обычно такой скорости его щетина не проявляла… — Ах, да. Кстати, о библиотечных птичках… Тут тебе ещё одно послание. — Осипов театрально сплюнув в ладони, неприметным движением извлек откуда-то из недр пиджака конверт, который принялся вертеть в руках, якобы пытаясь просмотреть на свет. — Надо же, едва не забыл… Никогда не понимал, и что в тебе Романова нашла?.. — Аринка? Так скоро? Надо же… — машинально отобрав конверт, Дегтярев так и застыл: с полуобритой щекой, письмом в одной и бритвой в другой руке. Странное ощущение неправильности, закравшееся ещё с момента пробуждения, начало обретать более четкие формы: «вчерашние» похороны, хмурый мужик, отвесивший оплеуху заигравшемуся парнишке, резко отросшая щетина… И письмо, которое он ожидал не раньше завтрашнего вечера. — Тихон, будь другом, напомни — когда умерла теща у твоего подснежника? — Согласно его воспоминаниям — два дня назад, — черноволосый выразительно поднял бровь, расплываясь в очередной гадостной улыбке. — Только не говори, что все это время ты добросовестно проспал? О, я уже представляю, как Богуславский будет рад. Такое серьезное дело, весь департамент на ушах стоит, а Дегтярев отсыпается! Хохма, да и только. — Хватит пороть чушь, — осторожно положив письмо на стол, Иван вернулся к бритью. — Не могло там ничего такого за день приключиться. Тихон, месяц прошел, пока спохватились! А если бы и успело — то прислали бы карательный отряд посерьезнее тебя и с другими директивами. — Хамишь, друг, — Осипов усмехнулся и задумчиво потер подбородок. — Но, в целом, действительно, очень неприятное, тёмное дело. Точно уверен, что сам справишься? Ты не подумай, тенью ходить не буду… Мне так, чисто отоспаться! — Ты? Здесь? — Иван с недоверчивой улыбкой выразительно развел руками на нехитрый быт комнаты постоялого двора. — Прости, друг, все люксы заняты. — О, Какая неприятность, дайте жалобную книгу… На этот раз расхохотались оба, напряженная атмосфера спала, забрав с собой тревогу последних дней. Покончив с утренними процедурами, Иван присел на край стола, мысленно составляя план дальнейших действий. — Спасибо, но нет, такого рода помощь мне точно не нужна. — Чтож, пожалуй, тогда придется пренебречь твоим гостеприимством — сельский шик определено не по мне, — Притворно вздохнув, и аристократично смахнув с плеча несуществующую пылинку, Осипов встал и направился к двери, растворяясь на полдороге, лениво махнув напоследок рукой. — Бывай, спящая красавица! Проводив взглядом коллегу, жнец вернулся к письму. Рассеянно повертев в руках конверт, он засунул его во внутренний карман верхней одежды, и решительно двинулся в ближайшую харчевню — всё же на данный момент голод был сильнее любопытства. К своему удивлению, оказавшись на улице, Иван обнаружил, что время скорее близится к обеду, чем к завтраку. На бессонницу никогда не жаловался, но чтобы так, более полутора суток без просыпу дрыхнуть… У относительно нового здания почты, по совместительству — лавки всевозможной непродовольственной мелочи и посиделок сплетничающих старух, с импровизированной горки каталась детвора, перебрасываясь снежками. Со стороны ярмарочной площади доносились веселые голоса ряженых — святочная неделя была в самом разгаре. Неподалеку от харчевни, какие-то заезжие шарлатаны активно предлагали веселящемуся народу загадочную микстуру от всех болезней. Сложно было сказать, пользовалось ли новшество спросом, или толпа у палатки вызвана праздным любопытством — ожидая свой обед, Иван решил всё же прочесть письмо от невесты, которое интересовало его сильнее представления заезжих горе-лекарей. Из письма Романовой А.И. Здравствуй мой милый Иванушка! Признаться, удивило твое письмо — никак не привыкну к тому, насколько скоротечно время людей. Судя по всему, дело действительно затягивается — сплошные загадки без ответов, и упущенный выходной. Но спешкой здесь уж точно не поможешь. Девочки из отдела статистики, прознав куда тебя занесло, весь день с серьезным видом травили страшилки о местных аномалиях. Было весьма забавно, я от души повеселилась богатству их бурной фантазии, возможно, не лишенной смысла. По крайней мере, не все. В частности, сказание Донской про какого-то Черного Водяного или Водного Чернушника… Что-то невероятно знакомое, но, увы, добиться сути так и не удалось: в этот момент пришла наша доблестная Лидочка, и воззвала к нашему трудолюбию. При случае, на до бы сопоставить факты и выяснить, что из их рассказов соотносится с действительностью, и так ли страшны Сухонские болота, как их малюют наши «статистки». Возможно, твой подозрительный паромщик действительно не так прост, как хочет казаться. Речицкое зодчество впечатляет. Во всяком случае, твоими глазами. Но, ты отлично знаешь, что с гораздо большим удовольствием взглянула на них вместе с тобой. С надеждой на скорую встречу,

Навеки твоя, Рина.

Как и следовало ожидать, по причине немалой разницы во времени, изобилия событий в письме Арины не наблюдалось, но было приятно само его наличие, нежданным весенним солнышком среди зимы согревающее внутренний карман. Речицкий причал встретил тишиной и нетронутым снежным покровом — похоже, в последнее время, путешествия водным путем явно не пользовались популярностью у местного населения. Мрачного паромщика, как и его древнего суденышка, видно не было. Зачем-то прогулявшись до лодочного сарая, Иван убедился, что и там никого нет. Непонятное убеждение, что этот тип живет где-то здесь, рассеялось, как утренний туман. Позвонив в колокол, Иван приблизился к кромке воды у причала. Сонная река все так же неторопливо несла свои черные воды вдоль заснеженных берегов, в своем туманном одиночестве. Здесь, в затянутой туманом речной низине, было сложно представить, что всего в паре метров вглубь берега стоит солнечный, морозный день. Мысли сами собой обращались ко всяческой мистике… Как там в письме? Черный водяной?.. Может и так. С момента начала активного развития человечества большинство мистических природных духов исчезло: кто интегрировался, приспособившись к новым условиям, а кто просто самоустранился — либо вымерли, либо ушли в более свободные миры. Но кто-то и остался… Отец Сергий упоминал лешего. Если у местного леса до сих пор есть хозяин, так почему бы в этой вечно туманной реке не обнаружится водяному с выводком русалок?.. — А. Опять ты, племянничек. И что тебе все на месте не сидится? — знакомый ворчливо-насмешливый голос паромщика вывел жнеца из непрошеной задумчивости. — Никак, опять к родне какой надумал заглянуть? — И вам доброго здравия, однако. А вы все так же поразительно добры и проницательны! Иван, не дожидаясь приглашения, запрыгнул на борт и с удобством устроился напротив все так же излучающего «доброту и веселье» паромщика. — Ну? — старик повернулся и выжидательно скрестив руки на груди уставился на мужчину. — Плыть куда будем, или в гляделки играть? — О, а как насчет в очередной раз поразить меня своей проницательностью?.. — зеркально позе мрачного деда скрестив руки, Иван с улыбкой взглянул в его водянистые глаза. — Было б кого поражать! — криво усмехнувшись, дед сплюнул за борт, и все тем же тоном продолжил. — Куда вам, чистильщикам очкатым, ещё может быть надо?! Липки или Дённище? Ходят тут… Шутники клятые… — И все-то мы знаем, просто диву даешься. Куда ближе, туда и поплыли, значит… И про чистильщиков знаем, надо же… — вот так вот. С разбегу и полбу — к чертям конспирацию и маскировку. И никакого тебе трепета с раскаянием! Убедившись, что паромщик отчалил, и уверенно направил судно вдоль русла реки, Иван вытащил лист бумаги и карандаш, устроившись на корме. — Дед, а не боишься нас, очкатых, а? К удивлению жнеца, старик рассмеялся хриплым каркающим смехом. — Ой, не могу… Нашел кого пугать. Не вы, костлявые, меня здесь колоколами этими привязали, не вам меня и забирать! И писульки свои спрятать можешь — нет меня там, и не было никогда. — Вот даже как. Интересно. Так что, и взаправду водяной? — Стараясь не выказать удивления, Иван уткнулся в бумагу. Но это был вовсе не Список, как вообразил себе тот: обыкновенная бумага — рисование всегда было отличным способом скоротать время и привести в порядок разрозненные мысли. Краем глаза он заметил очередной недобрый взгляд деда, и понял, что если и ошибся то не намного. Осталось выяснить, кто же, и за что «привязал колоколами» эту брюзгливую личность к реке. — Водяной-водяной… — то ли передразнил, то ли подтвердил догадку жнеца паромщик. — Не твоего ума дело, малец. Развелось вас тут, умников… Ходят всякие… — Что, неужто так много? И все очкатые? Или ещё кто умный ходил? — Да уж вашего брата немало тут за год было. Даже удивительно — обычно вы своими силами, без моей помощи, скачете как саранча. Но бывал и кое-кто похитрее… — старик со странной улыбкой замолк, уставившись вдаль туманного русла. — И кто же? — Так и не дождавшись продолжения, жнец сложил неоконченный рисунок и повернулся к паромщику. — Не тот ли, кто тебя здесь засадил? — Вот ещё! Сказал же — не твоего ума дело. — И когда же этот хитромудрый умник здесь появился? Может, с Федотовым приплыл? — Может с ним, а может и нет, — очередная кривая усмешка в сторону кормы. Разговор не заладился, не смотря на кажущуюся разговорчивость деда. Дальнейшие попытки разговорить его на интересующие темы ни к чему не привели. Паромщик молча правил вниз по течению, изредка что-то ворча про себя. В конце концов, плюнув на это дело Иван вернулся к листу, и оставшаяся часть пути пролетела весьма незаметно. — Приплыли, племянничек. Смотри, как бы не придушила родня на радостях. Быстро сложив канцелярские принадлежности, жнец осторожно спрыгнул на почерневшие доски, и повернулся к реке. — И не скучно целыми днями на этой лодке торчать? Или сомы с русалками совсем перевелись?.. Паромщик со злобной гримасой обернулся к жнецу, и, сжимая кулаки, двинулся к причалу. На мгновение Ивану показалось, что туман у движущейся своим ходом лодчонки начал сгущаться. Но, в тот момент, когда борт лодки коснулся причала, ржавый колокол внезапно издал тихое гудение. Паромщик, уже протянувший в сторону жнеца странно видоизменившуюся конечность, с шипением резко отдернул руку, и одарил того очередной кривой усмешкой на изрядно позеленевшем лице. — Ш-ш-шутник хренов! Делать мне больше нечего, как вас, крыс береговых катать! Не по своей воле на корыте этом сижу, как псина цепная! Но пока вы, засранцы, носитесь с того берега на этот, не будет мне покоя до конца времен от гуделок этих поганых! — Да уж… Печальная история, — Дегтярев задумчиво теребя усы, слушал беснующегося водяного. Это многое объясняет — дружелюбием эти сущности и сами по себе не отличались, а если одного из них обладатель своеобразного чувства юмора додумался вот так жестко привязать к человеческому облику, да еще и заставить служить людям, то тут и подавно не стоит ожидать доброты и сердечности. Одно ясно точно: к тому, что творится на берегу этот бедолага не причастен — не его профиль, да и дальше причалов ему явно путь заказан. — Полагаю, просить подождать будет излишне? Думаю, надолго не задержусь. — Ну-ну, не зарекайся. Я-то никуда не денусь, тут ты прав, — старик уже начал разматывать непонятно откуда взятые удочки, отвернувшись к своим бывшим владениям. Иван направился в сторону деревни, уже догадываясь, что именно там увидит. Как бы не хотелось этого избежать, но эти мертвые деревни пока были единственным ключом к возможной разгадке. Уже на пригорке он услышал внезапный окрик со стороны реки. — Эй, племянничек!.. Если родня озоровать начнет — сразу по башке бей, понял?.. — Всенепременно… Странный совет. К чему он продолжает этот цирк с «племянничками»? В лучах закатного солнца показались первые дворы. Как и в Кудаевке, мрачные, с покосившимися воротами и пустыми глазницами окон без ставен. На всякий случай прогулявшись по улице, и постучавшись в наиболее живые с виду дворы, жнец направился в ближайший дом. Когда-то этот сруб определенно знавал лучшие времена — резные наличники на окнах и торце кровли говорили о том, что рубил его мастер, влюбленный в свое дело. Но почерневший от времени и местами сгнивший обвалившийся лемех, да покосившиеся ставни показывали, что последние жильцы не отличались особой любовью к своему обиталищу. Двор представлял собой не менее плачевное зрелище: брошенная где попало хозяйственная утварь вперемешку со скелетами мелких домашних животных, настежь распахнутые ворота хлевов с загонами для скотины. Дверь, как и следовало ожидать, была не закрыта, и из сырой темноты пахнуло знакомым духом застарелой смерти. В светлице, на столе, стоял дешевенький гроб, щедро украшенный засохшими цветами, а в нем, сложив на груди руки, в нарядном платье, лежала не старая еще баба. Ее могучие телеса, слегка тронутые разложением, кто-то заботливо подготовил к торжественному погребению, которое, почему-то, так и не состоялось. Как будто подготовив все для печального обряда, родственники внезапно утратили всякий интерес к этому делу, и разошлись по своим делам, оставив тело как забытую игрушку посреди комнаты… Самих родственников в доме обнаружить не удалось. Уже намереваясь отправится дальше, жнец без особой надежды на успех, ткнул покойницу косой, и… Из разреза тихо зашелестела лента пленки, печально повествующая о нелегкой жизни вдовы, пережившей почти всех своих детей, и погибшей от укуса змеи в конце этого лета… Оправившись от неожиданности, Иван собрал её книгу, и направился к следующему дому. Выйдя за ворота Дегтярев замер. Откуда-то со стороны леса, тонущего в вечерних сумерках, донесся искаженный расстоянием низкий голос. Что-то чуждое, враждебное было в незнакомых словах. Но долго вслушиваться не пришлось — за спиной скрипнула дверь, и послышались тяжелые шаркающие шаги. Резко обернувшись, Иван распахнул ворота, про себя отметив скрипы и шорохи со стороны улицы. Из дома на него надвигалась давешняя баба. Её отвисшая челюсть странно покачивалась в такт с нелепо болтающейся головой, мутные глаза смотрели куда-то сквозь жнеца, но подворачивающиеся гнилые ноги неуклонно несли её на встречу смерти. — Что за чертовщина?.. — Смерть зачарованно таращился на давно издохший труп, который с непонятным упорством тащился в его сторону, тяжело протягивая осклизлые раздувшиеся руки. Судорожно выхватив верную алебарду, Иван помахал ею перед провалившимся носом покойной. — Светлана Терентьевна, хорошие трупы так себя не ведут! Шли бы вы обратно. Такой милый гробик пропадает… — Ы-ыргх… — нечленораздельно провыла непослушная покойница, пытаясь заключить его в страстные объятия, игнорируя добрый совет. — Ай-яй-яй, как нехорошо, что ж вы так, дорогуша… Отскочив в сторону, жнец рубанул по шаловливым рукам умертвия, и нанес ещё один удар по гниющему телу. Лезвие алебарды легко рассекло ребра и мягкую ткань живота, явив миру дурно пахнущие внутренности, часть которых не замедлила вывалится под ноги бабе, продолжающей свое неуклонное движение. Запутавшись в склизкой зеленоватой гирлянде своих кишок, она оступилась и грохнулась на залитый затхлой кровью снег, продолжая неуклюже загребать одинокой рукой. Тем временем со стороны улицы на нетвердых ногах неторопливо приближались остальные жители поселка, находящиеся на разных стадиях разложения. Морозный ночной воздух заполнился невнятным рычанием и трупной вонью. Иван, осторожно оглядываясь, отступал к воротам, сжимая косу. Многое видел он в своей практике, но столь активная загробная жизнь была для него определенно в новинку. Трупы должны оставаться трупами, а не бродить после смерти по улицам, вопреки всем законам неба и земли. Рубанув по ногам нескольким наиболее резвым селянам, жнец вскочил на оголовье воротного столба. Трупы с отсеченными конечностями продолжали свое движение, пытаясь дотянуться до слишком шустрой добычи, сминаемые своими слепо движущимися односельчанами. Взглянув во двор, Иван с удивлением увидел как однорукая баба с развороченным животом поднялась на ноги и снова двинулась к нему, роняя внутренности. Ее отрубленная рука продолжала шевелиться в брошенном корыте. — Что? Быть того не может. Терентьевна, что ж вы не угомонитесь никак? Спрыгнув со столба, жнец перерубил неугомонной позвоночник, с вязким хлюпаньем разделив тело на две половины, и тут же отскочил в сторону, уворачиваясь от цепких объятий молодого парня богатырского телосложения. Даже разделенное на две половины, тело женщины продолжало двигаться, чего не учел опухший богатырь, незамедлительно грохнувшийся, поскользнувшись на развороченных кишках неугомонной бабы. Иван, тем временем, чувствовал себя дровосеком, которому решили отомстить родичи всех срубленных деревьев. Рубя направо и налево, отсекая конечности и разрубая тела, он судорожно оглядывался, выискивая наиболее безопасные пути к отступлению. Разгулявшиеся покойники никак не хотели угомониться, продолжая неуклонно преследовать свою жертву, не смотря на уменьшающееся количество конечностей. В очередной раз замахнувшись на зловонную толпу, он снес скальп когда-то светловолосой девочке, чьи тонкие детские волосики неряшливо топорщились на изъеденной трупными червями головке. Её тело безвольно рухнуло под ноги остальным селянам, разбрызгивая остатки позеленевшего мозга, но попыток подняться больше не предпринимало. — По башке, значит, говоришь… — задумчиво повторил про себя уже не кажущийся таким странным совет водяного, замахиваясь на потерявшего где-то нижнюю челюсть дородного мужика. — И все-то ты знаешь, рожа болотная. Поскользнувшись на чьей-то отрубленной руке, он полетел на землю, в последний момент извернувшись, приземлился на руки, и тут же отпрыгнул на трухлявую лавку у колодца. Лавка, естественно, немедленно сломалась, напоследок пропоров штанину и болезненно оцарапав ногу. Едва выбравшись из разломанных досок, Иван помчался виднеющемуся в паре метров фундаменту недостроенного каменного здания. Ему казалось, что это не закончится никогда — мертвецы бездумно перли вперед, зловонной кучей падая у его ног, но по этой импровизированной баррикаде неумолимо карабкались следующие, шамкая отваливающимися челюстями, глядя в никуда мутными белесыми глазами. Но со временем, этот жуткий поток иссяк, и последний покойник рухнул в общую кучу теперь уже неподвижных тел. Тяжело отдышавшись, жнец грузно перебрался через зловещий курган, и неторопливо побрел к ближайшей целой скамейке, на ходу пытаясь оттереться попадающимся белым снегом от покрывающей его с ног до головы трупной жижи. Туда, где в воздухе больше не будет этой невыносимой вони гниющих тел. Разодранная, намокшая от крови, штанина неприятно холодила заживающую икру ноги. Откинувшись на изгородь у скамейки, он устало взглянул на безмолвное черное небо, освещаемое серебристым шаром луны. Ночь живых мертвецов… Нет. Не живых — жизни в этих телах не стало уже давно. Что же заставило их вновь подняться, изображая эту жалкую пародию жизни? Чей больной разум додумался сотворить из бездушных тел эти жаждущие крови марионетки?.. Все те же бессмысленные вопросы без ответов. Вытащив из внутреннего кармана платок он принялся протирать очки, так же как и все вокруг забрызганные ошметками тухлых мозгов. Нужно выяснить чьих рук это дело. Любой ценой. Как же страшно будет жить в мире, в котором даже смерть не принесет покой. Откуда-то со стороны залитой лунным светом сельской улочки вновь донеслось невнятное рычание. О, Великая Смерть! Неужели ещё не все? Жнец быстро нацепил очки, настороженно вглядываясь в сторону звука. Кто-то полз, упрямо цепляясь обрубками рук за истоптанный снежный покров, оставляя за собой темный след от волочащихся потрохов. Позволив упрямцу доползти до скамейки, Иван не вставая опустил лезвие топорища на его череп, прекратив бессмысленное движение. Да… Ведь таких там ещё немало осталось. На минуту представив как все эти обрубки расползаются по округе, Иван встал, и решительно направился обратно, по следам своего отступления, кроша попадающиеся по пути черепа неугомонных мертвецов. Вот и покосившиеся ворота вдовы Терентьевны, с которой все началось. От ее смертной оболочки мало что осталось, но она все с тем же непонятным упорством пыталась куда-то ползти. — Прощай, весёлая вдовица. Надеюсь, больше не увидимся, — последний взмах тяжелого орудия, и уже затихшая голова лохматым мячиком откатывается к перевернутому ведру с проржавевшим дном. — Прощай… Неспешной походкой он направился к причалу.