Дело о мертвых душах

Паромщик нашелся там же, где его оставили. Завидев возвращающегося жнеца, он молча смотал свои снасти, и взялся за весло. Разговаривать с кем-либо, а тем более со вздорным водяником, не было не малейшего желания, поэтому Иван молча грохнулся на лавку, жестом махнув в сторону Речицы, игнорируя ехидную усмешку паромщика. Адреналин ночной потасовки отступал, оставляя после себя лишь бесконечную усталость. Промозглая утренняя сырость забиралась во все щели одежды, заставляя трястись от холода. Иней ослеплял очки, закрывая стекла кристалликами льда. В конце концов, Иван просто снял их, и упрятал в карман. Толку от них на пароме в этот утренний час было не больше, чем от онемевших пальцев. Перебирая про себя последние события, он не заметил, как в полной тишине лодка причалила к пристани. — Приехали. Пассажиры, на выход! — Ты знал? — наскоро нацепив оттаявшие очки, жнец перебрался на берег, и только тогда задал мучавший его с момента драки в селе. — Чего? — Ты знал, что там творится. Совет про голову. Откуда? — Ха. Нам многое ведомо, чего было, чего будет. Зря что ли девки гадать к воде ходят? — Так поведай, ведун-паромщик, чего же тут было, где гада того найти, который устроил здесь такое веселье? — Ишь ты, шустрый какой. Может, тебе ещё и суженного показать? — старик вновь расхохотался своим хриплым голосом. Его водянистые выпуклые глаза загорелись неким потусторонним безумием. — Уж извини, но в справочные не записывался. Сами эту кашу заварили — сами и расхлебывайте. А я своего часа дождусь. — Какую еще кашу? Кто заварил? Подожди!.. Но вздорный дед просто развернулся к реке и в считанные секунды исчез в тумане. — Вот ведь рожа болотная… В сердцах сплюнув в след любителю подпустить загадочного туману, Иван поплелся в свое пристанище. Рассвет неторопливо вступал в свои права в спящей еще деревне, серыми сумерками встречая одиноко бредущего путника, мечтающего лишь о глотке чего-нибудь согревающего и теплой постели. Разжившись кружкой водянистого, зато обжигающе горячего чая, под сердитое бормотание сонной хозяйки, Иван заперся в своей комнате, и устроился за написание отчета. Что-то подсказывало, что сейчас оповещение начальства о ходе следствия важнее столь желанного отдыха. Кружка была выпита и самостоятельно наполнена по новой, пока отказывающиеся укладываться в слова и предложения мысли, наконец, заняли свое место на листе бумаги. Следующим по времени, но не по значимости, стало письмо для Арины. При такой работе каждому нужно за что-то держаться. Иначе и умом тронуться недолго. А уж за что — тут у всех свои слабости: кто-то как Осипов травит небылицы, высмеивая всех и вся за маской цинизма, кто-то заводит коллекции всяких редкостей, а кто-то, как и он когда-то, находит отдушину в творчестве… Но сейчас не меньшую роль играло осознание того, что где-то там ждёт она. И при всей своей кажущейся бесполезности с точки зрения расследования, эти письма играли скорее роль психологической разгрузки, создавая иллюзию незримой связи, которой не страшны расстояния. Кроме того, с верной подругой всегда можно было поделится тревогами и переживаниями, которым никак не место в отчетах для начальства. Завершив письма, Иван откинулся в кресле, подложив руки под голову. В голове сонно ворочались обрывки мыслей и воспоминаний. Пропавшие стажеры, ехидный водяной со своими недомолвками, черные пленки и хохочущий могильщик с лопатой, катящийся по грязному снегу скальп девочки-умертвия, начальственная трубка и покрытые серой пылью цветы в гробу вдовы Терентьевны, звонкий смех девушки, плетущей венок и хриплое ржание паромщика… Странные бестолковые образы, сменяющие друг друга в цветастом водовороте. Все они, как разрозненные части головоломки, ждущей пока её соберут воедино. Каша… «Сами заварили — сами и расхлебывайте!» И что старый хрыч хотел этим сказать? Кого имел в виду? Людей, которые сами того не ведая могли вызвать к жизни нечто, с чем оказалось не по силам справится? Возможно… Вот только жнеца к ним даже такой как он вряд ли стал причислять. Жнецы? Но это и вовсе ни в какие ворота. Сотворить такое… Чувствуя, что начинает задрёмывать, жнец встряхнул головой и осознал, что мозговой штурм определенно не задался. Сквозь мутное, давно не мытое окно пробивался смутный луч солнца, стоящего уже достаточно высоко. Только сейчас он заметил, что до сих пор единственным звуком, нарушающим тишину, был доносящийся из окна свист ветра… Обычно, к этому времени неспешная сельская жизнь уже набирала обороты, о чём сообщала многоголосым звуковым сопровождением. Сейчас же, вокруг него царила неестественная тишина глубокой ночи. Наскоро собравшись, Иван выскочил во двор. Безлюдный и тихий, гостевой двор навевал неприятные ассоциации с вымершими деревнями. Походя по двору, позвав хозяев, Иван двинулся к хозяйскому дому. Когда же сами хозяева обнаружились сладко спящими на остывающей печи, жнец вздохнул с явным облегчением. Но, либо вчера он пропустил грандиознейшие всенощные гулянья всей деревней, либо сегодня кто-то объявил затворнический пост — сельские улицы были пусты и безлюдны. Даже главная площадь, заставленная в честь праздников ярмарочными лотками, встретила мужчину непривычной пустотой. Большинство лотков стояло закрытыми, лишь вчерашние заезжие «лекари» громогласно пытались впаривать редким вялым прохожим свое снадобье, да пара хмурых молодцов собирало в телегу пустые бочки из-под вина, подтверждая теорию о всеобщей праздничной попойке. Или это они всем селом поминки опять закатили?.. С таким темпами тут же скоро все взрослое население последует за тем «скорбящим зятьком», который так повеселил коллегу. Сельский погост встретил его тяжелым свинцовым небом, нависшим над угрюмым могильным полем, ощетинившимся надгробиями и крестами. Неподалеку от массива церкви, приютилась древняя, почерневшая от времени, избушка могильщика. Немного поколебавшись, после отправки посланий, Иван направился к этому ветхому строению. — Эй, хозяин, открывай! — жнец постучал в покосившуюся дверь, а потом и в одинокое оконце на фасаде избы. — Хороняк, выходи! Я тебе лопату принес! И гроб позарез нужен… И вновь тишина. Возможно, дед просто отлучился куда, но это всеобщее затворничество уже начало изрядно утомлять. Даже если вся деревня упилась вусмерть на вчерашней попойке, кто-то должен же был проспаться к этому времени. Хотя бы дети… Которых, кстати, тоже что-то не видно и не слышно. В церковном храме его ожидал еще один неприятный сюрприз. У алтаря стоял богато изукрашенный гроб в окружении свечей, в котором покоился отец Сергий… — Чего? — жнец с тревогой уставился на серьезное одутловатое лицо священника. — Вот уж чего не хватало… Выскочив из церкви, он помчался на площадь. Последние прохожие разбрелись кто куда, но даже этот факт, похоже, совсем не смущал придурковатых знахарей. — Эй, мужик! От всех хворей излечим! Вечно жить будешь, вот те крест даю! — радостно вещал плешивый мужичонка с глазами-плошками, азартно крестясь в подтверждение своих слов. — Уникальная технология! Новое слово современной медицины! Стопроцентное излечение! Покупаем, не проходим мимо! — не менее бодро вторил ему второй — высокий нескладный парень с неряшливым подобием бородки. — Где все? Что здесь вчера было?! — Уникальная-с технология! Достаточно одного флакона, и вы навсегда забудете о том, что такое болезни! — Да сдалась мне ваша отрава! Что вчера в деревне случилось?! — Никакого обмана! Любые яды для вас станут не опаснее забродившего кефира! — Вечно жить бу!.. Иван схватил за грудки плешивого, и хорошенько встряхнул, притянув к себе через прилавок, попутно разбрасывая звенящие флаконы. — Ты будешь мне отвечать, шкура продажная?! — Иван и сам не понимал, почему эти клоуны его так взбесили, но сейчас глядя на бессмысленную улыбку на бледной роже шарлатана, захотелось и вовсе порвать это недоразумение как тряпичную куклу. — Кх. Хк. Хрест даю… Вечно жить… — плешивый продолжал гнуть свою линию, даже болтаясь над землей в полузадушенном состоянии. Как и его подельник, продолжающий как ни в чем не бывало вещать про уникальные технологии. Столь неадекватное поведение приводило в недоумение. Но идиотская усмешка плешивого страшно бесила, требуя дать ему в рожу. — Я тебе устрою вечную жизнь, паршивец! — окончательно вытащив проходимца из-за прилавка, Иван с рычанием подтащил безвольно болтающееся тело к своему лицу. В этот момент он отчетливо ощутил исходящий от прохиндея запах разложения. Слабый, почти незаметный на морозе за теплой одеждой, но с такого расстояния не оставляющий сомнений. Брезгливо отбросив от себя плешивого, жнец уставился на мужчин. Плешивый, неуклюже поднялся, и побрел за прилавок, не проявив и следа нормальных в таком случае эмоций. — Вы… Кто такие?.. — осторожно обойдя стол, Иван приблизился ко второму, про себя отмечая исходящий от того такой же трупный душок. Ухватив за воротник не так же не чинящего сопротивления длинного, он поднял его над землей. — Лежачих видел. Ходячих видел. А теперь дохлятина еще и на площадях торгует?.. Откуда-то со стороны домов донесся тихий смешок. Жнец резко обернулся на звук, отшвырнув мужика к его коллеге. У ворот одного из домов тряслась от смеха темная фигура в бесформенном черном балахоне. Иван направился было к продолжающему ржать у ворот деду-могильщику, но в следующий момент он ощутил как на его руке сомкнулись чьи-то зубы, а на шею легли холодные пальцы… — Жить вечно… Вечно… — холодные лапы крепко держали его за шею, неуклонно приближая к зловонной пасти. Заорав от внезапной боли и общей неожиданности, Иван от души врезал по бледной роже, похожей на холодец, свободной рукой, а после лягнул вцепившегося в его руку длинного. Длинный с глухим звуком дернулся, но так и не разжал челюстей, продолжая вгрызаться в запястье. Схватив с прилавка наиболее крупную бутыль, жнец разбил ее об голову вновь подкравшегося плешивого, и воткнул получившуюся розетку в лицевые мышцы кусачего, после чего наконец, отшвырнул того за волосы прочь. Отпрыгнув подальше от веселой парочки, он выхватил косу. — Ну, а теперь поговорим, ребята! — держаться прокушенной рукой за древко алебарды было крайне неудобно, не говоря уже об ощущениях. Но с другой стороны, чем быстрее он разберется с этими типами, тем быстрее появится возможность заняться рукой. — Для начала, кусать незнакомцев — это как минимум неприлично! Я уж молчу про гигиену… Тяжелое топорище направилось в сторону болтающего отвисшей челюстью длинного, но тварь увернулась, скрывшись под одним из прилавков. Пролетев по инерции дальше, лезвие алебарды разрубило прилавок с зельями, которые со звоном посыпались на землю, окрашивая утоптанный снег в разноцветные грязные пятна. Плешивый с рыком ринулся к выбирающемуся из осколков стекла Ивану, но оступившись на одной из уцелевших бутылок, растянулся в разноцветной луже. Упускать такой момент было бы глупо, и алебарда с хрустом проломила лысеющий череп, успокоив его обладателя уже навсегда. Взметнувшаяся пленка едва не сбила замешкавшегося жнеца с ног, заглушая гулом воспоминаний шамканье подбирающегося откуда-то сбоку долговязого. Кто-кто, а этот когда-то явно хотел жить, сражаясь со смертью даже за то, чего уже в нем давно не было. Иван едва управился с навязчивой пленкой, ощущая как костлявые пальцы второго мертвеца пытаются повалить его. Жнец не целясь рубанул по приставучему типу, и наконец, ощутив как ослабла хватка стремительно отпрыгнул в сторону, едва не сшибив соседний лоток, спасаясь от цепких объятий второй пленки. Собирать воспоминания, активно уворачиваясь не только от пленки, но и от ее уже частично расчлененного хозяина — такое даже в предэкзаменационном кошмаре не увидишь. Но, уж лучше бы это был просто кошмар! Больная рука едва удерживала ставшее скользким от крови древко косы, а мечущиеся перед глазами ленты пленки изрядно затрудняли визуальный контроль ситуации. Иван крушил всё вокруг, отбивая жгучие плети воспоминаний, одновременно пытаясь высмотреть необычайно вертлявого «лекаря». Кто-то ухватил его за щиколотку, и почти сразу что-то надавило на икру ноги, подсказав местоположение излишне активного трупа. Сдержав приступ отвращения, Иван резко наступил ногой на чью-то руку, и рубанул в том направлении. Отметив про себя прощальный хруст костей, он, наконец, смог сосредоточится на плёнке. Да уж, чем дальше — тем страннее. С каждым разом эта заводная тухлятина определенно становится всё более проворной. Если так и дальше пойдет, то возможно, он зря отказался от подмоги. Но самое поганое, это то, что, похоже, эпидемия ходячих трупов добралась и до Речицы прямо у него под носом. Прав был паромщик — большой хитрец здесь объявился. Но, сейчас он определенно заигрался… Со стороны дворов донеслось глухое напевное бормотание. У одной из калиток вновь обнаружилась лохматая физиономия могильщика. — Стой! Эй, дед! — с низкого старта помчавшись к воротам, Иван едва не свалился в сугроб, поскользнувшись на раскатанной колее. Совладав со своими укатывающими конечностями, он обнаружил, что гробовщика и след простыл. — Врёшь, не уйдёшь. Этот фокус мы уже проходили. Калитка была не заперта. Как и дверь избы. Все указывало на то, что еще совсем недавно здесь жила большая семья, но сейчас в покоях стояла тишина. Дружная семья и в смерти осталась едина — все, от мала до велика, расположились в гробах, облаченные в свои лучшие наряды. Украшения почивших заставляли всерьез задуматься о своеобразном юморе, или чувстве прекрасного у украшателя. Например, вокруг матери семейства красовались венки из соломы и прошлогодних листьев, пересыпанные сушеной калиной, а отец семейства гордо возлежал среди скрученных в цветы портянок и мутных бутылей сивушного первака. В изголовье у каждого горели тонкие церковные свечки. Покачав головой от этого ирреального зрелища, жнец внимательно осмотрел тела. Повреждений видно не было, лежащие люди выглядели спящими, но от каждого из них исходил знакомый запах «Революционной панацеи от всех болезней»… Позаимствовав у покойного мужика одну из бутылей по-прозрачней, а у старшей из дочерей кусок белой ткани, оттенявшей чудный натюрморт из морковок и сушеных васильков, Иван занялся своей рукой. Выходит, все-таки «лекари»? Но ведь эти проходимцы и сами были уже мертвы! И воспоминания их не содержали в себе никакой некромантской бесовщины: обыкновенные жулики, при жизни промышлявшие всевозможными мелкими аферами по окрестным деревням. Но почему после своей смерти они отправились распространять эту дрянь? И откуда они её брали?.. Свечи тихо тлели над психоделическим шедевром чокнутого могильщика… Могильщик. Пускающий слюни хихикающий придурок, гуляющий по ночам с лопатой. Псих, раскладывающий по гробам тела, которые никогда не будут похоронены, украшая их согласно своим странным фантазиям… Мрачный тип, утверждавший, что с мертвыми гораздо меньше хлопот, чем с беспокойными живыми. И о котором не известно ничего, кроме того, что однажды он просто появился здесь, заняв полуразвалившуюся хибару кладбищенского смотрителя… Не слишком ли много странностей, для одного лохматого шизика? Кстати, где он? Позаботившись о том, чтобы это милое семейство больше не побеспокоило его, жнец отправился на поиски могильщика. Зимний день короток, как память золотой рыбки. Когда Иван вышел из избы, на дворе уже сгущались сумерки. Долго искать любителя экстремального похоронного дизайна не пришлось — его, похожий на черную кляксу, балахон виднелся посреди учиненного днем на площади погрома. Склонившись над одним из тел, он продолжал что-то неразборчиво бормотать. Когда жнец приблизился к площади, старик резко поднялся и развернулся к нему. — Ты сломал мои игрушки. Нехорошо… — дед покачал лохматой головой, и расплылся в очередной идиотской ухмылке. — Но не беда, хех… У меня ведь их еще много… — Зачем? Что тебе сделали все эти люди? — Мне? Ничего. Но уж очень удачным местом казались эти забытые всеми деревушки для продолжения моего эксперимента. — Что? Эксперимент?! И чего же ты, маразматик старый, хотел этим всем добиться? — Иван широким жестом обвел мертвую деревню за своей спиной, поудобнее перехватывая алебарду. — Все эти ходячие трупы, разваливающиеся на куски, зачем все это? — Любопытство, конечно же. Все живое состоит из физического тела, и души дающей этому телу жизнь. Но, кроме того, ведь есть еще плёнка, за которой приходит жнец. Неужели, день за днем собирая эти пленки, ты никогда не интересовался свойствами этой «связующей нити»? Не интересовался, насколько совершенно сможет имитировать жизнь лишенная души оболочка? Во время своего монолога могильщик перестал изображать из себя согнутого годами старца, неторопливо прогуливаясь вокруг площади. Последние лучи тусклого зимнего солнца ненадолго зажгли закатный огонь в темных окнах изб, и выхватили знакомые желто-зеленые искры из-под спутанных седых волос. — Что-то многовато в этой глуши знакомых с моим ремеслом, однако… Ты кто такой? — Иван замер на месте, отказываясь верить в то, что стоящий перед ним загадочный монстр, мог оказаться одним из жнецов. — Если уж так интересно, то когда-то я тоже был одним из тех, кто занимался этим, как ты выразился, ремеслом. Но, любопытство, как известно, не одну кошку сгубило, мальчик мой. Какая жалость, но, похоже, сгубит оно и тебя, — слегка склонив голову, гробовщик неожиданно вновь расплылся в одной из своих неадекватных улыбок. — Увы, мне не удалось завершить начатые эксперименты там, откуда я пришел, но здесь… Здесь, в немытой и отсталой глуши, мне удалось испробовать некоторые свои идеи, и даже достичь определенных результатов! Это двое — были одним из наиболее успешных моих достижений. Ах-ах-ах, не правда ли они были очаровательны? — Они были отвратительнейшим, из того, что я здесь видел. Эксперименты, достижения? Ты, больной ублюдок, извративший само явление смерти! Жалость? Откуда у извращенца, вроде тебя, ей взяться? Все эти люди… — Ц-ц-ц! — старик с усмешкой замахал на жнеца руками, требуя слова. — Ох, молодежь… Действительно, ученого охаять может каждый… Но ты меня не понял. Лично до тебя мне дела никакого нет, как и до шатавшихся здесь раньше зеленых юнцов. А вот то, что твое исчезновение вызовет гораздо больший ажиотаж, чем пропажа нескольких бестолковых малолеток, еще толком не разобравшихся каким краем косу держать — это огорчает безмерно. Ведь это значит, что мне придётся подыскать другое место для продолжения своих исследований.  — Я не позволю тебе уйти отсюда, выродок, — Иван бросился к беспечно стоящей у паперти темной фигуре, перепрыгивая то, что осталось от ярмарочных лотков. — Надо же, какая экспрессия! Жаль, что такой чудесный материал бессмысленно пропадает… — старик, казалось, даже не пробовал уклоняться, все так же с улыбкой глядя на бегущую к нему угрозу. Но, когда Иван оказался в непосредственной близости от него, алебарда со скрежетом отскочила от черного балахона. В следующий момент гробовщик вытащил из недр своих одеяний что-то на первый взгляд напоминающее длинную доску, и метнул это в Ивана. Отбив летящий в него снаряд, жнец с удивлением опознал в разломившейся пополам «доске» виденный когда-то у восточных соседей похоронный атрибут. — Надо же, какая экзотика. Что-то не признал я в тебе азиата. Это там ты свои эксперименты мерзкие начал? — Просто милый и практичный сувенир. В свое время я немало путешествовал… Если ты понимаешь, о чем я, — игриво подмигнув, дед отскочил в сторону, распахивая полы одежды, вытаскивая очередную сотобу. — Из-за вас, ретивых, боюсь, скоро придется пополнять запас… — Нет, ты не уйдешь отсюда. Я позабочусь о том, что бы ты больше не позорил имя Смерти, даже если это будет последнее, что я сделаю. Иван вновь ринулся к своему противнику, отмахиваясь от летящих в него буддийских надгробий. Дед ловко уходил от его ударов, продолжая все так же бессмысленно ухмыляться и нести свой вдохновенно-безумный бред. В какой-то момент Ивану показалось, что он загнал веселящегося старца в угол, где тот и застыл, издав в очередной раз полубезумный смешок в широкий рукав. Иван замахнулся для очередного удара, но в следующий момент старец исчез, напоследок, швырнув в него последнюю «доску», сбивая очки. Мир, практически утративший свои очертания, после потери очков, отозвался тихим хрустом стекла по чужой ногой. — Ты слишком полагаешься на свои глаза, мальчик мой! Но какая преданность долгу, какой оголтелый героизм! Просто феерия!.. Что ж, последнее — так последнее, не смею возражать! Иван изо всех сил пытался сфокусировать зрение на сливающейся с темнотой седой фигуре на паперти. Старик поднял руки и неожиданно громко произнес что-то на незнакомом языке. Когда его голос затих, со стороны деревни послышались тихие шаркающие шорохи. Обернувшись, Иван увидел надвигающиеся на него темные тени тех, кто еще вчера был жив. Ориентируясь на слух, он смог отбить первые атаки, но вскоре он понял, что в отличие от Деннищевских умертвий, эти обладают куда большей ловкостью. И, увы, количеством. Под ногами неумолимо скапливалось малоприятное месиво из крови, мокрого снега, и отрубленных конечностей. Во все более сужающемся кругу становилось трудно орудовать алебардой, да и без очков точность ударов оставляла желать лучшего. Холодные руки всё более уверенно хватались за его одежду, раздирая её в клочья, а чьи-то нетерпеливые зубы уже смыкались на обнажившихся участках тела, разрывая плоть. Падая под натиском черной орды, он услышал, как гробовщик зашелся в очередном приступе безумного хохота, громогласными раскатами, разносящегося по всей площади, погребальным звоном отражаясь в голове.