Огонёк

Грызла Фили какая-то тайная мысль, какое-то беспокойство… Вроде рассказывал гладко, улыбался весело и смотрел доверчиво-виновато, мол, ты ведь простишь, если я где провалился, — но в спокойном голосе пряталась тревога. Торин не устоял: поднял руку, хотел в нос щелкнуть, как в детстве дразнил, но движения не вышло. Пришлось только потянуть за косу: — Говори. — А? — Фили, похоже, только сделал вид, что не понял. — Ты о чем, Торин? Был в иглишмеке удобный жест, означавший «смотри в оба, но тихо». — Говори. Наследник с досадой потеребил усы, опустил глаза, заливаясь румянцем: — Да ерунда какая-то, Торин, веришь? Чего тебе голову забивать? Даин… — замялся, поправился, — родич Даин поможет. Или сам разберусь, потом и расскажу. Это больше меня касается, чем дел Горы. А с Даином они, похоже, подружились. Это хорошо. Только вот с детства это сокровище бестолковое! Можно подумать, его делами здесь интересуются меньше, чем делами Горы… — Фили. — Ладно, понял уже. Так вот… Слухи среди людей ходят. Разные. И про золото, и про тебя. Торин нетерпеливо сделал знак пропустить лишнее. Наследник улыбнулся, кашлянул тихо: все еще давала себя знать рана. Эх, Фили… — Погоди, расскажу по порядку. Я ведь брата просил тебя не тревожить, пока мы с родичем Даином справлялись сами. Слухи разные: и что в живых тебя давно нет, и что ты с ума сошел, и что на самом деле мы только твоим именем прикрываемся, чтобы золото не отдавать… — Не диво. — Я понимаю, Торин. Наши-то — кто видал тебя сам, кто поверил Даину, кто Ори и Бофуру. Но, знаешь, уже даже наши шептаться начинают — чего бы у узбада прямо не спросить про клятву и про золото? — А ты? Мордашка Фили вдруг просветлела, прямо как в детстве, когда у него задачка с ответом сходилась. — А я только сейчас понимать начинаю… Не в Барде дело, да? Умница, Фили, умница! Встряхнул косами, наклонился: глазищи сверкают, улыбка до ушей и счастливая донельзя. Золото, а не наследник! Ничего не жалко, чтобы таким, как он и его брат, старинный дом вернуть и дело передать… — Торин, мы с Кили надумали, что это бургомистр шороху наводит. При нас-то его как заклинило на том, что ждать твоего слова надо. А вот о чем он за нашими спинами шептать может… — Почему он? — Видишь ли… С виду все гладко. Ясно, что он никогда не желал, чтобы мы Барду золото отдали. Бард ведь о Счастливом городе Дейле размечтался, а бургомистру это как топором по причинному месту… Ой, прости, Наис. Так что он всячески нас с Даином поддерживал. Но не без ушей же он, в самом деле, не может не слышать, что ты поправляешься, если об этом все подгорье гудит. А что ты решишь… — Короче. — Короче, слухи странные поползли. О том, что тебе не только лучше, а что ты чуть ли не жениться собрался. Если бы стоял — тут бы и сел. А так — пришлось только воздухом подавиться от изумления и желания заржать на манер пони. Фили ухмыльнулся в усы, опустил глазыньки, разве что не покраснел, паршивец маленький, как Двалин всегда говорил… — Вот бред же, правда? Мы чуть со смеху не померли, как услышали. Так бы и реготали, если бы нам Балин ума в задние ворота не добавил. Кому бы, как не Балину, это сделать? Помнит, небось, старший Фундинул весь тот бред, который когда-то им чуть жизнь в Синих горах не переломал. Тоже ведь реготали сперва, пока плакать не пришлось… — Ну? — Слухи ползут, что за тобой невеста твоя ухаживает. А я, пока наследство не потерял, тут над людьми куражусь… Торину даже любопытно стало — глянул в сторону, на Наис. Ясно, что брат с сестрой похожи, сейчас краснеют на удивление одинаково, полымем до ушей. Да, интересные у судьбы повороты: когда-то отец этих ребят сплетни распускал, теперь вот про его же детей судачат… Ладно, кто сам устоял, тот и других защитит. Но все-таки жаль их — разве они в ответе перед судьбой и Махалом за ошибки отца? Фили будто мысли подслушал — заговорил тихонько, не то жалуясь, не то прося прощения: — Зубы мне показывать начали, Торин. Сперва Бардовы ребята, теперь уж и остальные… Наши молчат пока, озадачились, да и родич Даин крепкое слово вовремя сказать умеет. — А Бард? — Бард в затылке чешет. Тоже сперва смеялся, а теперь волнуется… Не знает, как себя со мной держать: то ли убеждать по твоему слову все исполнить, то ли послать подальше, мол, чего с пустым местом разговаривать. Торин, я ведь с ним не то чтобы ругался, но уж больно он меня в первые дни доставал, мол, не встанешь ты или с ума сойдешь. Я тех слов долго простить не мог, аж скулы сводило от одного взгляда на его рожу. Кили вообще до сих пор дуется… — А ты? Фили заулыбался, вдруг сунулся носом в плечо, как в детстве делал. На ухо засопел, ровно маленький: — А чего теперь-то злиться, когда он ошибся? А наследник, там, не наследник — какая мне разница? Лишь бы ты поднялся… — Фили. Он поднял голову, глянул недоуменно: — Что? Я что-то не то сказал? — Правду? — Ты о чем? Что мне без разницы? — помялся, зажим на усах покрутил осторожно. Но ответил как-то издалека: — Здесь так красиво, Торин… Богато. Просторно. Есть куда руки приложить. Мне аж спать жалко, как подумаю, сколько дел не переделано. Торин усмехнулся. Сцапала-таки Одинокая гора мальчишек, намертво к себе привязала, душу отравила на всю оставшуюся жизнь. А Фили продолжил, серьезно нахмурив брови: — Но ведь чтобы работать здесь, вовсе не обязательно быть твоим наследником… Думал, золото, точно думал! В нелепицу не поверил и поверить не мог, но, видать, примерил на себя слухи эти, самую возможность… И не сказать, чтобы порадовался, хотя когда-то руками и ногами отпихивался от звания наследника, трясся, как веревочный мостик, при мысли об ответственности. А теперь привык парень, силу свою почувствовал, освоился в ней! За одно это впору неизвестного сплетника благодарить. Вот только Наис, бедолаге, за что перепало? Сидит над своей книжкой, потупившись, красная, будто щеки кровавиком натерла. Слезы смаргивает… Торин положил руку Фили на руку — успокоить. Взглядом показал на девчонку. Фили нахмурился еще сильнее, ус прикусил гневно — понял и тоже озлился, что кто-то осмелился трепать доброе имя женщины их народа. Кстати, что там Даин брякнул, по словам Кили? — Откуда слухи? Фили кивнул, усмехнулся хищно: — Родич Даин при бургомистре как-то упомянул, что за тобой девушка ухаживает, — это раз. Получается, бургомистр и мог слух пустить, только ему от этого выгоды никакой, вряд ли он бы стал Барду рассказывать… — Дальше. Бофур? Ори? — Спрашивали уже. Вроде молчали оба. Бофуру, конечно, проще рот запаять, чем отучить болтать, но не бывало еще такого, чтоб он совсем уж лишнее сказал! Ори вообще как в книгохранилище зарылся, так оттуда и не вылезает, хорошо, если братья его обедать вытащат… Да и какая разница, кто сказал, важно — кто слух пустил… — Найдешь? — Постараюсь. Хоть эти паршивые слухи ему в глотку затолкать обратно, — Фили вдруг хмыкнул. — На самом деле, ты скоро в силу войдешь, и все само собой решится. И весна рядом, уже к ночи воду в скалах слышно. Можно было бы и впрямь Барду золото отдать, но Даин с Балином говорят — не надо, пока не разберемся, что творится… — Верно. — Ты так думаешь? Прости, Торин… Я, наверное, плохо понимаю. Фили беспомощно потупился. Да нет же, все он понимает. Только плохо ему, не привык к грязи. Торин взял его за руку и постарался сжать как можно крепче. — Ты не сердишься? — осторожно спросил Фили. — Я… ничего непоправимого не натворил? — Нет, но… Осторожней. — Ты думаешь, есть какая-то опасность в слухах? Жест «чужой участок» из иглишмека Фили понял правильно. Нахмурился, посуровел: — Я все-таки постараюсь найти источник. Если это все просто так, люди чешут языки, то большой беды нет. Но стоит вразумить их, пока свары не вышло за обиду наших женщин. А вот если это кому-то нужно… Я понял тебя. — Молодец. Наследник поднялся, поправил косы на висках. Хорош парень, гордиться можно, на загляденье вырос. Каким же невероятным дурнем оказался бывший друг, которого по имени даже мысленно звать не хочется! От сыновей отказался… Да и от дочки отказался тоже, ради дурацкой попытки все-таки отплатить за свою воображаемую обиду… Торин подумал, что при таких братьях, как его племянники, мало кто осмелился бы раскрыть рот для малейшей сплетни про Наис. Но если рассказать правду о судьбе их отца, для всех троих будет стыд и горе, а уж для Дис… Кстати, все равно придется рассказать, когда Дис приедет: не слепая ведь она, распознает сразу, чья Наис дочь. Хотя мальчишки должны понять правильно, особенно старший, который и Кили растолкует. А девчонке нынешних сплетен, похоже, хватит, чтобы понять… Когда Фили ушел, Торин постарался поймать взгляд своей неизменной сиделки. Донельзя смущенная Наис долго отводила глаза, пришлось окликнуть ее по имени. Подмигнул ей как мог задорно, разве что язык не высунул, хотя очень хотелось — лишь бы не плакала, дите обиженное. Она беспомощно глянула виноватыми, страдающими глазищами и сперва изумленно подняла бровку, не понимая причины его веселья. Потом нерешительно заулыбалась, а когда он помахал рукой у уха жестом старой детской дразнилки, рассмеялась в голос. Вот, так уже лучше. Да и приятно, что она развеселилась… А голову неведомому сплетнику он бы все-таки повернул в обратную сторону, чтоб на собственный зад глядел, сволочь. И всем недоумкам, готовым в любую чушь поверить! *** Большой лагерь каравана давно притих, путешественники улеглись спать. Успевшие привыкнуть друг к другу и к распорядку пони разбрелись после сытной вечерней кормежки и теперь наслаждались отдыхом. Кто-то попрятал носы друг другу в гривы, кто-то так и заснул с зубами на холке товарища, кто-то еще хрустел сочной травой, насыщаясь для завтрашнего перехода. Рыжий скучал. Он вполне наелся горячей кашей, а травы успел хватануть днем, пока у его телеги меняли развалившееся колесо. Теперь ему хотелось немножко внимания. Может, даже вкусного сушеного яблока. Или чтобы хоть почесали. Ночная сырость заставила зябко передернуть шкурой. Он протопал к сдвинутым в круг телегам. Снаружи, у одной, горел маленький костерок, какие жгли дозорные каждую ночь, чтобы прикуривать трубки. Пони тоже было спокойнее при хозяевах, при живом огне… Рыжий подошел, надеясь, что его заметят. Но сторож, могучий, лысоватый кхузд, который был в этом походе за старшего, рыжего не заметил. Он вообще ничего не заметил. Потому что на его плече плакала черноволосая женщина, та самая, которая иногда угощала сушеными яблоками. Пони шумно вздохнул и принюхался: если хозяева не следят за покоем, то их животные пока не лишились ни нюха, ни слуха. Но ничем необычным не пахло. Шевельнул ухом — вокруг стояла тишина. Только женщина всхлипывала, да ветки в костерке потрескивали. — Леди Дис… Рыжий никогда не слышал у старшего такого ласкового голоса. На его зычные команды пони всегда подымали головы и настороженно прядали ушами, подбираясь для тяжелой работы, а тут аж потереться носом о его ладонь захотелось. А женщина замотала головой, отстраняясь, утерлась рукавом: — Прости, Двалин. Прости… Я не должна. — Да нет, ты поплачь, леди Дис. Я ж понимаю, — неловко забормотал он. — Ты не думай. Плачь, если плачется. Я… Мне в радость… А тебе легче… — Ты замечательный друг, — с грустью сказала женщина. — Всем нам… — Не горюй так, мальчишки поправились. И Оин обещал… Мы приедем и увидим, что все хорошо. Отдохни, рассвет скоро. Она рассеянно покосилась на кучу хвороста, собрала веточки вокруг себя, начала совать в костер по одной: — Мне не спится, Двалин. Покурим, может? — Покурим. Почуяв запах табака, насыпаемого из кисета, пони засопел и едва не чихнул. У женщины трубка была длинная, изящная, и она долго ковырялась, никак не могла примять табак… В конце концов мужчина взял у нее трубку, раскурил в пару длинных вдохов и вернул обратно. Она благодарно кивнула и уставилась в огонь. Рыжему было видно, как тяжело сглотнул старший, когда женщина неспешно обхватила чубук губами… И как он смотрел сбоку на ее лицо, освещенное костром. Пони пошарил носом в траве, наткнулся на хвощ и снова поднял голову. Странные они, эти двуногие. Сидят неподвижно, молчат, дымят, перебивая запахи. А понюхал бы старший разок хорошенько — сразу стало бы ясно, нужен он ей сейчас или не время… Рыжий принюхался сам — и ничего не понял. От женщины пахло только сушеными яблоками. И чуть-чуть — какими-то травами. И ее собственным запахом, конечно, тоже, только пони ничего по нему не угадал. Тяжело им, наверное, живется, двуногим, чутье у них еще слабее. — Двалин… А если мы приедем и увидим, что не все хорошо… Ты и вправду сможешь выполнить свое обещание? — М-м? — То, которое ты дал Торину. Убить его, если… Он вздрогнул и отвел глаза: — Не знаю. Ты не видела, что с ним, леди Дис… Хорошо, что не видела! Тогда… Да, я мог убить его! Она выбила и убрала трубку. Встала, отряхнула штаны. Мужчина тоже поднялся — он был выше ее, по крайней мере, на голову, но стоял покорно, точно ждал тычка в бок, если шевельнется. — Спасибо тебе, Двалин. Женщина вдруг приблизилась вплотную, взяла его могучую руку — и поднесла к своим губам. Старший вздрогнул, руку вырвал, а другой сгреб ее в охапку. Рыжий даже шарахнулся, испуганный резким движением. Они его не заметили. Старший прижал женщину к себе, запрокидывая ей голову, и поцеловал, крепко, прямо в губы. Она не сразу попыталась освободиться: на миг замерла в его руках, потянулась, ухватила за плечо. И только потом откинула голову, как будто опомнившись, и он тут же выпустил ее и спрятал руки за спину. Женщина медленно опустила глаза, старательно расправила одежду. Тихо спросила дрогнувшим голосом: — Давно ли, Двалин? Старший молчал, глядя в сторону. — Давно ли? Сколько лет ты жил с этим в душе, Двалин? Может, еще кто-то знал об этом, а я не знала? — Не имеет значения, моя леди, — ответил он и все-таки поднял на нее взгляд — с вызовом. — Давно, но это не имеет значения. Я… Я прошу прощения, моя леди, что так забылся. — Забылся? — голос у нее зазвенел. — Не имеет значения? Ты любил меня долгие годы, а теперь это не имеет значения, так? Отвечай! Я приказываю! Он выпрямился, складывая на груди руки, и спокойно улыбнулся: — Да, леди Дис, дочь Траина, внучка Трора. Я полюбил тебя с первого мига, как увидел. Синеглазой эреборской девчонкой с шапкой косичек. И любил всегда. Принцессой рода Дурина. Хозяйкой Залов Торина в Синих горах. Да, леди Дис, я люблю тебя. Я буду любить тебя и впредь, будь ты хоть королевой Эребора. И клянусь, что моя любовь тебя больше никогда не побеспокоит. Накажи меня за дерзость, моя леди, она была недопустима. Женщина прикусила губу, в расширенных глазах блеснули слезы: — Вот так? Леди Дис, дочь Траина, внучка Трора? — Я никогда об этом не забывал, моя леди. Ты знаешь меня много лет. Ты знаешь, что я не лгу и что клятва моя тверда. Я клянусь… — Не надо мне клятв! — перебила его женщина, закрывая лицо рукавом. — Как я могу им поверить, если ты скрывал от меня… Годами скрывал… Я… я не знаю, чему теперь верить. Не знаю… Не могу… Повернулась и ушла, почти беззвучно ступая меховыми сапогами по росистой траве. Старший посмотрел ей вслед и опустился на землю у костра, обхватив голову руками. Глянул на стоявшего неподалеку рыжего: — Иди-ка ты спать, животина, — тихо сказал он. — Ночь — глупое время. Рыжий пони вздохнул, переминаясь на месте. Потом подогнул передние ноги и улегся. — Жалеешь меня, что ли? Ну спасибо тебе. Эх, глупость я сделал, рыжий… Убить меня мало. Пони постриг ушами, но старший больше ничего не говорил, только подбрасывал хворост в костер. Рыжий уткнулся носом в землю и даже во сне ощущал запах трубочного табака. *** Наис села рывком, отшвырнув одеяло и судорожно переводя дыхание. Перед глазами все еще плавали оскаленные орочьи морды, в ушах отдавался лязг металла и рев, и по-прежнему чудился запах раскисшей от крови земли пополам с сонным зельем… Темно. Тепло. И тихо. Непроглядный мрак рассеивался вместе с жуткими видениями, предметы обретали смутные очертания… Это лунный свет. Из световода. Она под землей, а не между камнями на поверхности под навалившейся орочьей тушей… Влага от слез на висках и в ушах: во сне она снова видела Гилфи. Судорожно стиснутый кулак: в нем нет ножа, которым она примеривалась отбиваться от орков, холодея от неизбежности гибели. С трудом перевела дыхание, желая и опасаясь оглядеться, чтобы понять, что выдернуло ее из кошмара, будто кто-то встряхнул за плечо… — Наис! Торин. Одинокая гора. Она не дома, но почти дома — и все в порядке, битва давно закончилась… Обернулась. Ему пришлось свеситься с кровати, чтобы дотянуться до нее — и теперь он неловко придерживался рукой за край постели, пытаясь лечь удобнее. И смотрел на нее не то обеспокоенным, не то раздраженным взглядом. — Прости… Страшный сон приснился. — Я понял, — буркнул он и все-таки сумел откинуться на подушку. — Что? — Битва, — Наис непроизвольно передернулась от воспоминаний и тотчас подумала, что он над ней наверняка посмеется. — Ты была там? Ох, и верно: откуда бы ему знать, если никто не рассказал! Она торопливо подобрала колени, обняла их руками. Может, если поговорить, станет легче? — Да… Мой учитель вытаскивал раненых к лекарям. Я помогала ему, пока его не убили. Странно, что такие сны, я ведь и боя не видела почти, мы далеко были, и орков видела только мертвых уже… А приснилось почему-то, что на меня нападают… — Драться умеешь? — Н-нет… — Зачем полезла? Наис обиделась: — Я целительница! — Дуреха, — Торин тяжело вздохнул. — Оружие есть? Совсем растерявшись, она достала свой верный ножик, осторожно вложила в протянутую руку. — Ложись спать, — он покачал головой, придирчиво оглядывая лезвие и рукоять. — Повезло тебе. Вот что-что, а спать ей сейчас вовсе не улыбалось. Наис завернулась в одеяло, поудобнее устроилась на лежанке, с любопытством ожидая, что он скажет. Торин глянул на нее удивленно: — Ты что? — Интересно! — пискнула Наис. — Значит, этим нельзя защититься? — Почему? Хоть ложкой, — он тихо фыркнул и положил нож на столик. — Показать бы, но… — Может, когда-нибудь покажешь? — она вспомнила, сколько раз ей отказывал дед в подобных просьбах, и затаила дыхание. Но Торин неожиданно улыбнулся в отросшую бороду: — Может. Ложись, Наис. Она залилась краской до ушей, думая, что выглядит ужасно смешно и глупо в глазах опытного воина… — Я посижу здесь, возле тебя. А ты спи… В тусклом лунном свете из световода его глаза казались совсем черными, и выражение в них было нечитаемым, но улыбка вышла насмешливо-ласковой. — Страшно? Наис смущенно кивнула. — Дите малое, — он передвинулся на кровати, хлопнул ладонью по одеялу. — Иди сюда. От удивления Наис даже рот приоткрыла: — Н-но… узбад… — Какой я тебе узбад, — прикрикнул он и добавил гораздо мягче обычного. — У всех бывает. — И у тебя? Торин кивнул: — У всех. После Мории… Лучше не вспоминать. Она прихватила одеяло и забралась на край кровати. Торин вдруг фыркнул, будто отгонял тяжелые мысли: — Ты драться не умеешь. Не страшно. А с Двалином в лесу ночевали раз. Ему приснилось, варг топоры сломал. Наис свернулась клубком, замотавшись в одеяло и глядя в оказавшиеся совсем близко синие глаза, в которых сейчас притаился ленивый, довольный смешок. — А… так бывает, чтобы варг топоры сломал? — Два сразу? Нет. — О, бедный Двалин! Страшно, наверное, он ведь так доверял своему оружию… Он посмотрел на нее с нескрываемым удивлением, и Наис поторопилась добавить: — Наверное, в кошмарах всегда снится то, чего быть не может, но чего боишься. Поэтому и веришь в это, пока спишь. Наверное, он очень боится оказаться безоружным и беззащитным… Ты тогда разбудил его, да? — Разбудил, — хмыкнул Торин. — Он и без топоров опасен. Чуть зубы не вышиб. Она захихикала. Он просунул руку ей под голову, и страх отступил, ей стало тепло и весело. И не одиноко и даже не очень стыдно: раз уж сам Двалин спросонок чуть не вышиб зубы узбаду, наверное, не так уж Торину смешны ее слезы, которые, впрочем, уже просохли. О том, что он сам мог видеть в своих снах, она предпочла просто не думать: уж очень страшно делалось… Может, ему тоже будет легче заснуть, если она будет рядом? — Спасибо, — шепнула она, закрывая глаза и стараясь поудобнее устроиться на крепкой руке. — Спи, — невозмутимо сказал Торин и отвернул голову, наверное, тоже собираясь заснуть. Но вдруг проворчал с тихим смешком: — Кили грозы боялся. Фили — дракона под кроватью. Мне не привыкать. Наис стало так спокойно, что показалось — она должна уснуть немедленно. Но сон все не приходил, и почему-то она задумалась, чем же был этот неожиданный кошмар: просто видением прошлого или знамением будущего… Торин задремал, она услышала его ровное дыхание. Наконец-то вспомнила, что ее могло обеспокоить — услышанные разговоры о волнениях в подгорье. На ум немедленно пришел рассказ Фили, и она невольно хихикнула снова. Если кто увидит сейчас ее рядом с Торином, сплетни точно загуляют с удвоенной силой… Уши и щеки вдруг вспыхнули полымем. Ужасно захотелось слезть обратно на лежанку и забыть о том, что она вообще очутилась в одной постели с мужчиной, тем более, с Королем-под-Горой, и неважно, почему и как она там очутилась… Хотела отползти, но он, видно, спал неглубоко и почувствовал ее осторожное движение. Повернулся, сгреб поближе и недовольно буркнул в волосы: — Спи, сказал. Не бойся. Возразить она не осмелилась, шевелиться — тоже, хотя он прижал ее носом прямо к своей шее в вырезе рубашки. Сперва затаила дыхание, но когда начала кружиться голова, пришлось все-таки начать дышать. А потом Наис и вовсе провалилась в сон, продолжая недоумевать, с чего вдруг она испытывает неловкость, прикасаясь к Торину, и что же изменилось в мире и в ней самой…