Огонёк

Ладно пригнанная дверь повернулась почти без звука. Работа кхазад: не скрипят петли, не нужно даже масла — сталь из знаменитой эреборской блестящей руды и так не знает ржавчины. Но все-таки чуткое ухо должно было услышать тихий лязг металла на самом краю сознания… Не услышало: в темном коридоре царила тишина. Дис вошла в маленькую комнату. Ох, дыра какая, только и хорошего, что рядом с покоями Торина… Как всегда, впрочем. Если бы не ее пригляд и не прямые распоряжения брата, Двалин спал бы на полу, ходил в рванье и ел что попало — ему-то все равно. А вот мальчишкам когда-то заботливо чинил сапожки, меховые одеяла на ночь подтыкал… Он ее по-прежнему не слышал. И только миновав маленький коридорчик, Дис поняла, почему. Двалин спал. Уронив лысую голову прямо на разложенные бумаги, сжав в могучей руке мерную планку — спал. Беззаботно, как не спал и не должен был спать много лет, он, телохранитель узбада, военачальник Синих гор, строитель и чертежник, правая рука Торина… Но вот поди ж ты — сморился. Достается им сейчас, с этим восстановлением Дейла… Дис оглядывала и его, и комнату с новым любопытством. Казалось бы, больше сотни лет они знали друг друга, а получилось, что не знали совсем. По крайней мере, Дис его не знала. Столько лет говорила с ним, смотрела на него, полагалась на него и заботилась, как о родном брате, — а вот не знала. Не знала, что может Двалин говорить таким голосом — тихим, звучным, рокочущим от сдержанной гордости и страсти. Не знала, что смотреть может — так. Будто сама подательница жизни, супруга Махала, перед ним, а не та самая Дис, которая его уж сколько лет обшивала и обстирывала! Что обнимать может — так. Не по-братски, смущаясь собственного мягкосердечия, а по-мужски, да чтоб все косточки в теле растаяли, и в голове ни единой мысли не осталось… Она коротко перевела дух. Озорство толкало ее подкрасться и запустить руку в волосы на загривке Двалина. Многолетнее знание подсказывало, что за такую шалость можно крепко поплатиться. И все-таки видимая беззащитность могучего воина неудержимо манила к себе. Волосы под пальцами оказались жесткими и теплыми, как конская грива… — Ай! С грохотом отлетел перевернутый стул. Дис крутнулась и ушиблась коленом об пол. Двалин возвышался над ней, удерживая немилосердно вывернутое запястье. — Пусти! Тиски разжались. Дис осторожно попробовала шевельнуться: вроде не сломал… И засмеялась над собственной глупостью, неудержимо, взахлеб… — Леди Дис? Ты что творишь?! — Помнишь… ой! в трактире… Кили кота погладил, когда он спал… ох! брюхом кверху… Прости, ты так спал! Невозможно… — Мальца ругала, а сама не умнее, — Двалин опустился на колени. — Дай руку-то, гляну. Дис, все еще давясь хохотом и слезами, протянула ему обиженную руку: — Ведь знала, что так будет, и не удержалась. Прости меня… — Сама себя прости. Я ж убить могу спросонок, — ворчал Двалин, ощупывая кости. — Ну, дите чистое! Как-то я понять успел, что лапка тонкая… — Может, ласковая? — Что-о? Он поднял голову и оказался совсем рядом. Совсем как тогда, у ночного костерка в горах… Дис облизнула пересохшие губы — Двалин осторожно отодвинулся: — Леди Дис… Она медленно подняла свободную руку, поправила прядку волос у него за ухом: — Я сама пришла, Двалин. Я была неправа. — Не нужно извинений, моя леди. — Я не извиняться пришла. Он вздрогнул, и Дис положила ладонь ему на щеку, погладила жесткую бороду, обвела губы пальцем. — Не извиняться, Двалин, совсем нет. Мне не нужно твое прощение. — Что же тебе нужно, леди Дис? Он улыбнулся. Недоверчиво и горько. Она набрала в грудь воздуха и сказала то, что крутилось в ее голове с той самой ночи у походного костра: — Мне нужен ты, Двалин. Ты можешь поверить мне? Он молчал. Долго и тяжело, глядя ей в глаза спокойным, ничего не выражающим взглядом. Наконец разлепил губы: — Хотел бы я поверить, моя леди. — Мы ведь не можем сделать сказанное несказанным. — Я могу, — ответил коротко и строго. — Если бы мог — ты бы промолчал тогда, Двалин! И я не смогу жить как прежде, забыв твои слова. Теперь они могут либо соединить нас, либо разлучить навсегда… — Твоя воля. И в единый миг Дис остро почувствовала, что он сказал неправду. Нет никакой ее воли. Есть только его воля. Его стальная выдержка, его гранитная надежность, его кристальная честность и преданность своим до самых корней сердца. Дис смешалась. Что сказать? Что любит его? Нет, это будет неправдой… А если и правдой, он этому никогда не поверит. Двалин не уступит своему желанию, если оно пойдет вразрез с его мыслями о чести. Двалин не уступит своей боли, даже если она станет разбивать ему сердце. Ему нельзя приказать — его можно только просить. Слова сорвались быстрее, чем она успела их обдумать: — Не оставляй меня! Пожалуйста! — Почему ты просишь об этом? — он улыбался. Насмешливой, живой и почти радостной улыбкой. — Потому что без тебя у меня не будет жизни. — А Торин? А мальчишки? Ты недавно их едва не потеряла. И говорила, что жить не сможешь без них. — Их я не потеряла. Во многом — благодаря тебе. Не равняй, кого из вас я люблю больше, ты знаешь, что я люблю вас всех и всех — по-разному. Но они не заменят мне тебя, Двалин. И тебя я тоже не могу потерять. — Я ж никуда от вас не денусь. Он держал ее за руки и перебирал пальцы. Сколько раз они сидели, взявшись за руки, на кухне в Синих горах у старого стола, изрезанного ножами… О чем он думал тогда? О чем он думает теперь? Как объяснить ему, что она сама уже все передумала на сто кругов с той ночи в дороге? И теперь боль от их размолвки не отпускает ее даже среди всех забот в возвращенной Горе… Мальчики поймут ее выбор. Кили, любимчик Двалина, и так косо поглядывал на мать с самого ее приезда. Все хотел сказать что-то, но вовремя прикусывал язык, оберегая уши, чтоб не пострадали через нос в чужих делах. Обрадуется, наверное, он пока в том возрасте, когда сердце готово обнять весь мир… С эльфой вон подружился… Фили ушел в дела Горы с головой, заглядывал разве что по делу и за советами. И он ее точно одобрит — Дис едва не рассмеялась, подумав, до чего же быстро вырос сын и как высоко взлетел, если она теперь думает именно о его одобрении, не о чем-либо другом… На загляденье будет Король-под-Горой, не прогадал Торин… Торин. Брат. Поймет. Обрадуется за друга. И наконец-то скинет со своей шеи добровольно взваленную ношу своего одиночества ради нее. Они-то все поймут. Как сделать, чтобы понял Двалин? Двалин. Заботливая, любящая и сильная тень, которую Дис всю жизнь ощущала за своей спиной, наконец-то получила имя. И окружила ее целиком, спрятав от мира… Слова вдруг нашлись. Нужные, правильные, те самые, которые можно ему сказать — и ответить за все вместе и за каждое в отдельности. — У Торина своя жизнь, — она сжала его ладонь. — У мальчишек — своя. Но когда меня спросят, с кем бы я хотела стоять перед лицом Махала, рядом с кем бы я хотела сражаться в конце этого мира и работать потом, восстанавливая мир из руин — я назову тебя, Двалин. Потому что один раз мы с тобой уже проделали все это вместе, и я хочу, чтобы мы были вместе и дальше. У него ощутимо дрожали руки. Напряжение передалось Дис, пробежало холодком и судорогой по спине, будто ожиданием прикосновения широкой ладони… — Если я тебе нужен — тебе довольно просто позвать. — Да? — она сдвинула брови, посмотрела в родные глаза, в которых снова плескались огоньки темного пламени — гордого, опасного, как боевой топор. — Тогда поцелуй меня. И только пискнуть успела, когда он едва не задушил ее в объятиях. А еще — услышать его негромкий, довольный смешок над своей макушкой за миг до того, как его губы прижались к ее губам… Разжать объятия ей самой оказалось трудно. Так хотелось вознаградить его за все, подарить такое счастье, чтобы он никогда больше не усомнился в том, что нужен! Хотелось беречь, любить, ласкать и отдаваться. Она забыла, как было раньше, но хотела узнать, как будет теперь… Многолетнее знание его нрава велело ей остановиться, хоть и не удержало от того, чтобы устроить голову на широком плече и блаженствовать под жесткими пальцами, перебиравшими ее косы. И все-таки воспоминания шевельнулись в душе, кольнув неожиданной обидой: — Тебе так нужно было, чтобы я тебя упрашивала? Двалин хмыкнул и отстранился, глядя ей в глаза: — Я тебя много лет знаю. Я знаю, как ты просишь, если чего-то хочешь. Она смутилась: — А когда не прошу… — Я тебя знаю, — повторил он. — Для других ты согласишься на многое. Попросишь — только то, чего хочешь. Она покорно свернулась в клубок на его груди, чувствуя, что нигде и никогда не была так надежно спрятана. Двалин покрутил головой и с неожиданным смущением пробурчал: — Странный завтра будет разговор с Торином. И с парнями… — Сам виноват — зачем выбираешь таких странных? Он вздохнул, прижимая ее к себе покрепче: — Да куда же от вас денешься, пропадете ведь… Дис фыркнула и потерлась щекой о кожаный ремень перевязи. Пусть Махал разберет, виновна ли она, что забыла того, кого избрала когда-то. Но Махал-то знает, что Двалина она бы никогда не забыла… *** Даин с трудом разжал ручки пробойника, и Торин вымахнул поковку в ведро с водой. Под высокие своды, шипя, поползло облако пара. — Еще одна петля — и я отдохну у Махала. — Повремени, отдохнешь еще… После десятой… — Торин дышал загнанно, хоть и орудовал только клещами и ручным молотком. Даин утерся локтем, размазав по лбу сажу: — Смеешься? — Если бы… Может, поменяемся? — Смеешься, точно. Сперва в полную силу войди, — вздохнул Даин и побрел к бочке с питьевой водой, которая давно согрелась в жаре маленькой кузни. — Какая мерзость! Торин с досадой постучал клещами по наковальне: — Плавильню сейчас не пустим — перебивать нам дырки, пока Гора не опрокинется. Даин шумно напился из ковша, выплеснул остатки за фартук, под бороду: — Пустим мы сейчас только маленькую, передельную, а что в ней толку? Вашу сталь в ней не переплавить, больно много вы туда всякой дряни напихивали. — Так мы не будем сталь переплавлять. У нас чушек для передела достаточно, времянки из простого железа отковать можно, — Торин тихо фыркнул. — Правда, они у нас тогда навечно и останутся… Но передельную плавильню пускать надо — она тягу даст для духового молота. Бухнула дверь, пропуская внутрь кузницы существо, выглядящее обитателем самых глубоких корней Горы… — Фили? — удивился Торин. — Что случилось? Наследник поглаживал левой рукой единственную чистую тряпку на себе — треугольную косынку, удерживавшую правую руку. — Ничего, дядя. Пришел сказать, что крутилки поправили, линию для тачек проверили, можно плавки начинать. — А с рукой что? Фили улыбнулся — на испачканном углем и маслом лице сверкнули белые зубы: — Не рассчитал я… Цепь сперва слишком укоротил, на пробном пуске тачка так разогналась, что я с перепугу про стопорный рычаг забыл. Сунул лом между валами, вот плечо и вывернул. Пустяки, — он лукаво подмигнул. — Зато теперь верю, что эреборское железо намного лучше нашего! — Это еще почему? — Валы целы, а вот лом в дугу! И тачка еще перевернулась, все углем засыпало, но Судри с ребятами обещали прибрать все… Торин посмотрел неодобрительно: — Как ты туда голову еще не сунул. Хорошо хоть, сам не рассчитал — сам и покалечился… К Оину ходил? — Оин в Дейле, — Фили беззаботно махнул здоровой рукой. — Там нынче остатки ратуши разбирают, так Кили поехал и Оина прихватил, на всякий случай. Руку мне Наис вправила. Кстати, тоже про голову сказала. — Наис… — Даин выразительно покосился в сторону Торина. — Хорошо, что в Дейл Оин поехал, а не она. — Наис? В Дейл? — искренне удивился тот. — С чего бы ей на поверхность лезть, да еще и к людям, когда наши обормоты ей работы подкинут, когда будут линии вручную останавливать… Кстати, Фили, как тебе синегорский лом подвернулся, здесь инструмента мало показалось? Фили смутился: — Так мне Двалин мои инструменты привез, я и обрадовался… Кто ж знал, что зря они их через полмира тащили? Даин гулко захохотал: — А ты покажи мне такого дурня, чтобы инструмент добровольно оставил, хоть ему впереди алмазный обещай! И хорошо, что плохой попался, а то бы валы помял, сколько времени бы еще потратили, чтобы разобрать все и выправить… Торин тоже улыбнулся: — Верно. Ладно, что плавильщики говорят, печь в порядке? — Да, дядя. Тебе показать только хотели. — Куда торопишься, брат? — негромко спросил Даин, выходя из кузни в маленькую комнатку, где они оставляли одежду, и где вровень с полом стояла вода в купальне. — Неужели Бард не подождал бы до прихода каравана из Железных холмов? Как мои караванщики привезут недостающие части для воздушных насосов, сразу пустим большие плавильни. Фили дернулся что-то сказать, но смутился и прикусил язык. — Говори, — разрешил Торин. — У нас расчет с Бардом ни единого зазора по времени не имеет, — осторожно сказал Фили. — Случись что с механизмами, как сегодня, и в Дейле не успеют до зимы отстроиться. Мы ведь даже балки сейчас отлить для башен не можем без больших плавилен. Так хоть мелочь пока закончить, чтобы потом с ней не возиться… — Вот где в Эреборе золото-то, — заметил Король-под-Горой, склоняясь над водой и со вкусом оттирая руки от копоти и пота. — Хорош наследник, а? Фили счастливо зажмурился от неожиданной похвалы. Потом вдруг подобрался, сглотнул: — Дядя… Разреши поговорить с тобой… откровенно. Торин выпрямился, стряхивая воду с рук, сдвинул брови недоуменно: — О чем? — О странности. Кили тут в Эсгароте побывал вместе с эльфами, знаешь? — Ну. — Объясни мне, пожалуйста… Нам что, плевать на разрушение Эсгарота? Даин в этот момент как раз умывался — подавился водой и шумно зафыркал, кашляя и задыхаясь. — Нам? — Торин недобро прищурился. — Объяснись, наследник! Что в Эсгароте полторы старухи остались, я знаю, но нам дела нет. Пусть у остроухих и бургомистра голова болит. — Фили, — просипел Даин. — Ты что несешь?! Золотоволосый наследник и бровью не повел: — Даин, ты прекрасно знаешь, что Владыка Трандуил поддерживает Барда. И так же хорошо знаешь, что из Эсгарота жители ушли, одни рыбаки для лова остались. Мы работаем на себя и на Дейл, об Эсгароте речи нет… Почему? — Потому что люди сами так решили, — отрезал Торин. — Потому что всем хочется хорошей жизни, а не абы как перезимовать! Вот все и пошли в Дейл… — Торин, — Фили умоляюще протянул руку. — Не сердись на меня, я тебя прошу. Но ты подумай, как же так? Целый город, торговый, большой — и все ушли, никто не восстанавливает. И даже бургомистр подле Барда крутится и всем вроде доволен… Что происходит? — Знаешь, Фили, когда мы пришли в Синие горы, мы нашли там древние жилища Огнебородов, которые давным-давно переселились в Кхазад Дум. Все ищут, где лучше, Фили. Сейчас людям лучше в Дейле, тут мне все ясно. А вот с бургомистром, ты прав, дело не так просто. Даин растер шею и плечи полотенцем, бросил скомканную тряпку на скамью и потянулся за рубахой: — Мы денег тогда изрядно ему дали по вашему договору. Трандуил у Барда спрашивал — не знает Бард, где эти деньги… Но за бургомистром пообещал глядеть в оба. И ушастые тоже приглядывают. Небось, та эльфа рыжая Кили на мысль навела? Фили смущенно потупился: — Она… Выходит, вы об этом подумали уже, а мы только теперь проснулись, да? — Золото бестолковое, — Торин посмотрел на племянника потеплевшими глазами. — Не ты ли колупаешься целыми днями в ржавом железе, чтобы нам плавильни в срок пустить? Брат твой стройке в Дейле помогает, да еще и огородничеством увлекся. Я намедни чуть не рехнулся от его рассказа про какие-то скороспелые семена пшеницы… — Это уж точно рыжая эльфа! — хохотнул Даин. — Я и сам от Трандуила обалдел, признаться, с его лесом. — И все-таки ты с Трандуилом сдружился. — Чего бы нет? Торговать нам с ним выгодно. — Ладно. Фили… Я тебе вот что на будущее скажу, наследник: не пытайся везде успеть сам. Доверь дело одному, доверь второму проверить, выслушай обоих — но кратко. Ко всем валам с ломом ты все равно не успеешь, только надорвешься. Кили ты доверяешь — это правильно. Но нужно найти и других, кому ты сможешь доверить дела. На будущее тебе говорю, когда меня не станет. — На будущее… Наследник… — Фили вдруг прикусил ус и задумчиво посмотрел на Торина. — Дядя, а как же Наис? — Что Наис? — Она тебе не сказала «нет». Даин хмыкнул неопределенно. Торин прикрыл глаза и постоял мгновение, выравнивая дыхание и разжимая кулаки: — Ты за что так сестру не любишь, что ей жизни со мной желаешь? Фили спрятал улыбку, теребя зажим на усах: — Я ее, как раз, люблю, дядя: скажи она «нет», я б тебя не спрашивал. — Хорошо… А себя за что так не любишь, да и Одинокую гору вместе? Ты хоть понимаешь, что если твоя сестра даст мне согласие, тебе на троне не бывать и брату твоему тоже? — Фундинулам тоже не бывать, но их это не огорчает. Если я утрачу право называться твоим наследником по закону, меня это не огорчит. А вот если ты нарушишь законы, это меня огорчит сильно… — Да вы взбесились, что ли?! — вспыхнул Торин. — И мать твоя, и ты! Нет бы поговорить с Наис, чтобы она осталась тихо и спокойно, так надо возглавить сплетников! — Я не пойду с ней говорить, — спокойно сказал Фили. — И Кили не пойдет. Торин посмотрел на него, опасно прищурившись: — Это ты мне указываешь… — Я тебе не указываю, — Фили не дрогнул, — я говорю тебе, что мы не станем с ней говорить. Даин осторожно втиснулся между ними: — Торин, Фили дело сказал, про нарушение законов-то… Тебя за Дис как осуждали, вспомни! — Да иди ты в… — Да я-то пойду, — Даин натянул рубаху на голову, голос его зазвучал неразборчиво. — Но ты-то чего боишься? Скажет она тебе «нет» во всеуслышанье, тебе от этого ни жарко, ни холодно, а сплетни прекратятся. Скажет она тебе «да» — что плохого? Красивая девочка, живется вам с ней мирно… — Если тебе так надо кого-то женить, лучше глянь на этого мечтателя, — Торин мрачно посмотрел на Фили. — А что? — невозмутимо протянул Даин, высунув голову из ворота и обстоятельно расправляя бороду. — Можно и женить. У моей жены племяшка есть, например. Хорошенькая — спасу нет. Торин не выдержал — рассмеялся: — Издеваетесь, сволочи? Наказал Махал родней, ни дела, ни работы! Двалин сегодня пришел, морда кулака просит. Заявил, что Дис ему согласие дала. Ты, брат, этого паршивца племяшками смущаешь, Кили со своей эльфой мне дырку в голове проделал… Вам всем работу найти, что ли? Честное слово, о Горе в этой семейке думаю только я, а работает только Наис! — Тем больше поводов тебе предложить ей стать королевой, — фыркнул Даин. — Королевой? Наис? Ты ломом гнутым по голове не получал, Даин? — Да ты ошалел среди людей, брат! — вспылил уже и Даин. — Из-за тебя про женщину болтают, про Махалово сокровище! И пусть ты совесть потерял, она тебе, дурню, не отказывает! Такое счастье на голову свалилось, а ты развел тут чепуховину! — Точно, что на голову свалилось, — буркнул Торин мрачно. — Беда только в том, что вы ее оба не знаете. Она же тени своей боится, не то что при всех «нет» сказать… — Значит, тебе не все равно, что она скажет? — усмехнулся Даин, и Торин испепелил его взглядом: — Мы сегодня делом будем заниматься? Фили улыбнулся ясными синими глазами: — Мы же все успеваем, дядя? Значит, можно успеть… — Я вот сейчас погляжу, что ты там науспевал, бестолочь, кроме гнутого лома, — Торин наконец-то стянул кузнечный фартук и взялся за рубаху. — И, Махал свидетель, следующему, кто мне про свадьбы заикнется, я голову откручу! Все равно без надобности. — К нам просто наконец-то пришел мир, брат, — тихо сказал Даин. — Мир, думаешь? Поговорю-ка я с Бардом, не нравится мне эта история вокруг Эсгарота. Вот сыграем свадьбу Дис с Двалином — и разберемся… Осекся, глядя на задохнувшихся хохотом брата и племянника, и тоже засмеялся. *** Наис стояла под световой штольней и усердно перетирала что-то в ступке. Торин долго смотрел на нее, невольно любуясь игрой солнца в волосах и движениями круглого локтя под закатанным до плеча рукавом платья. Красивая девочка… Ему показалось, что она его заметила: блеснула карим глазом через плечо и снова отвернулась к своей работе. Он был уверен, что она чувствует его взгляд, просто не желает на него смотреть. Это злило. — Наис! — Слушаю, узбад, — откликнулась она и вправду слишком быстро и слишком беспечно для неожиданного оклика. — У меня есть имя, — привычно заметил он, подходя чуть ближе и заглядывая в ее работу. Буро-фиолетовые листья под тяжелым пестиком превращались в ярко окрашенную кашицу с плавающими черными ошметками. Наис плеснула в ступку жидкость из склянки, кашица расслоилась и засветилась розовым и голубым. — Я не должна больше называть тебя по имени. Это вызывает слишком много вопросов. — Я пришел поговорить с тобой, как нам прекратить эти вопросы. Она вылила содержимое ступки в воронку, прикрытую плотной тряпкой. — Я уеду, узбад. И они прекратятся сами собой. — Ты собралась к людям? Вот тут она удивилась. Отложила пестик, повернулась к нему: — Почему к людям? — Там, где меня знают, тебе вопросы задавать не перестанут, — с удовольствием бросил Торин, глядя, как она упрямо закусывает губу: — Это мое дело, узбад. К тебе никто с вопросами не подойдет. — Разговор о тебе, Наис. — Тем более не о чем говорить. Я знаю, что все это вышло случайно. Мне очень жаль, что так получилось, я не хотела… — Во-первых, ты хотела, во-вторых, тебе не жаль, в-третьих, умолкни и выслушай меня! Девушка пугливо отступила на шаг, но выдала себя, покосившись на свою воронку. Торин едва не рассмеялся: — Хватит делать вид, что ты меня боишься, Наис. Вот что я тебе скажу: никуда ты не уедешь. Можешь считать это приказом, можешь считать это насилием — но ты останешься в Горе. Иначе ты не сможешь глаз поднять всю оставшуюся жизнь. А я слишком многим тебе обязан, чтобы позволить тебе всю жизнь прятаться от вопросов, ясно? Наис помолчала, глядя, как с носика воронки падают в стакан розово-фиолетовые капли: — Я уеду, узба… — Торин! — рявкнул он. — У меня есть имя! Посмотри на меня! Наис подняла на него очень грустный взгляд. Торин подошел к ней на шаг и заглянул в глаза: — Объясни, что с тобой. Она молчала. — Может быть, тебе есть к кому возвращаться в Железные холмы? Ты никогда не говорила, но если ты кого-то любишь… Она отвела глаза, склонила голову. Ответила очень тихо: — Мне… не к кому возвращаться. — Но ты любишь кого-нибудь? — он не мог не спросить, хотя щеки Наис заполыхали румянцем, и на ресницах повисли слезы. — Да… — И ты решила стать целительницей, — Торин отошел на шаг, глядя на капли, сбегающие с носика воронки. — Наис, он не сможет тебя защитить. А я смогу — и должен сделать это. Не бойся, это просто обряд. Я никогда до тебя не дотронусь, и ты не будешь связана никакими обязанностями… Она вскинула голову, округлила глаза — даже рот приоткрыла от удивления. Торину стало смешно: думала, он поверил сплетням и решил, что она могла его полюбить после того, как за полутрупом ухаживала? — Для трона у меня есть сестра, — объяснил он ей, видя, что глаза у нее становятся все больше. — Хочешь работать — оставайся у Оина. Тебе, кажется, нравится у него учиться, верно? Наис закивала, смаргивая слезы, которые уже катились по круглым щекам. — Вот и хорошо. Но только своим именем я могу оградить тебя от сплетен и обид, — Торин протянул руку, чтобы взять Наис за подбородок и заглянуть ей в глаза. — Так будет правильно, и я обязан это сделать. Клянусь тебе, что я до тебя не дотронусь, раз ты этого боишься. Я же понимаю, что ты совсем молодая, да и меня помнишь только калекой… Она рванулась. Заговорила дрожащим от гнева голосом: — Знаешь, узбад, вот такого я не ожидала! Думаешь, я боюсь потому, что помню тебя калекой? Думаешь, я за себя боюсь с этими слухами? Думаешь… — Наис! — Если ты так думаешь, — она сжала крепкие кулачки, шагнула, откинув голову. — Если ты так думаешь обо мне, то вспомни же, узбад Торин, чья я дочь! Напрасно она об этом напомнила. — А чья ты дочь? — огрызнулся он, по-настоящему огрызнулся, по-настоящему озлившись. — Чья? Того, кто чуть наш народ не погубил? Того, кто стоял за обычай против здравого смысла? Давай, стой за него дальше! Возвращайся в Холмы, живи одна, с братьями расстанься — это же я их вырастил, они мои наследники! Давай! Можешь ты мне отомстить? Не можешь! Можешь ты укрыться от слухов? Не можешь! Она посмотрела с вызовом, губу прикусила, и уж яду в ее голосе позавидовал бы даже Трандуил: — Ты забыл сказать, узбад, из-за кого мне надо теперь укрываться. А если бы я стояла за обычай, как мой отец, я бы отказала тебе тогда при всех, Король-под-Горой. И если ты еще раз скажешь, что я тебя боюсь или ты мне противен, я обязательно сделаю это и избавлю себя от всех слухов! Откажет она ему при всех — молва разлетится, слухов меньше не станет! Мог бы — открутил бы ей голову, бестолковой, самоуверенной, неведомо чего желающей девчонке… Торин не сдержался, схватил ее за плечи и встряхнул от души: — Чего ты хочешь? Она замерла, глотнула воздуха… И тут в лечебницу ввалился Оин с кучей брякающих склянок. Торин не успел сразу отпустить Наис, но старик даже бровью не повел. А лицо его Торину, ох, и не понравилось. — Узбад… Ты жену Барда помнишь? Большая такая, языкатая. Здесь человечьей лечебницей командовала… — Оин швырнул в угол лекарскую сумку, устало присел у стола. — Не мог я ее спасти, Торин. Стена ратуши обвалилась, поздно вытащили. Наис робко подошла к учителю и заглянула ему в глаза. Тот грустно потрепал ее по волосам: — Так-то, дочка. Мы не всемогущи…