Огонёк

Недавно еще глаза наследника Гириона сияли живым восторгом и счастьем… Теперь же на него было жаль смотреть. Балин не сумел удержаться от тяжкого вздоха, глядя, как он рассеянно поглаживает коня по шее. Бард по-прежнему старался появляться среди строителей и на переговорах с союзниками, но так очевидно пребывал в своих мыслях и стремился разве к холмикам свежих могил — первых могил в возрожденном Дейле — что говорить с ним стало невозможно. Вот и теперь Балину казалось, что его речи за последнюю четверть часа канули в тяжелые мысли Барда, как вода в сухую землю. Он даже пожалел, что уговорил Барда на эту поездку к разрушенной харчевне на краю Дейла. Возможно, куда полезнее было бы поговорить с ним на кладбище. — Мы все сочувствуем твоей утрате, но… Наследник Гириона отозвался очень спокойно: — Не беспокойся, почтенный, я внимательно тебя слушаю. Зубы он все-таки успел себе отрастить, ничего не скажешь! — Быть может, тебе лучше не слушать меня? — Что ты имеешь в виду, почтенный советник? — взгляд Барда чуть оттаял, стал почти удивленным. — Тебе, быть может, хочется выговориться о своем, а ты пытаешься сделать вид, что твоя голова занята Дейлом? — Моя голова и правда занята Дейлом. Принц Кили и его мастера сразу сказали, что стена рухнула не случайно. — Ты и вправду думаешь только об этом? — Балин не поверил своим ушам. Бард хмыкнул и ударил кулаком по обломленной стене, мало не в кровь разбивая руку о камень: — Еще я думаю, как я без нее теперь, да! Но кому здесь нужен Счастливый город Дейл, если свои — свои, Балин! — не поленились подпорку вышибить? — Это не свои, — раздалось вдруг сзади, и Балин едва не подпрыгнул на месте: занятый разговором, он и не услышал приближения всадника… Стареет, что ли? Торин не стал спешиваться, оперся на луку седла, оказавшись почти лицом к лицу с Бардом. Балин отодвинулся в сторонку, старательно пряча улыбку: если уж узбад Торин пошел в атаку на чужие сомнения, лучше отойти и переждать… — Это не свои, — раздельно повторил он. — Не всем нужен Счастливый город Дейл. Но те, кому он не нужен, тебе не свои. — Мне все они были своими, — упрямо покачал головой Бард. — Все, слышишь? Если кому-то Дейл не нужен, то им и я не нужен! — Все были своими, говоришь? — Торин насмешливо прищурился. — И те, кто в Эсгароте с бедноты последнее вытрясал, с золота кушая и на золоте почивая? — Предлагаешь мне найти виновных в обвале и отомстить им? Устроить кровавую казнь? — Разве они не заслужили? И разве тебе этого не хочется? — Мне не хочется, — отчеканил Бард. — Ее чужой кровью не вернешь. Если в Счастливом городе Дейле люди убивают друг друга, быть может, им не так уж нужен Счастливый город? А мы с ней оба — просто глупые мечтатели, и место нам — под землей, не на земле… — Думаешь, откажешься от Дейла — и твои люди будут рады? — Думаю, если я все-таки ошибся, то виновен перед каждым, кого я увлек своей ошибкой. Торин с досадой стиснул поводья в кулаке так, что его пони нервно тряхнул головой. — Знаешь, Бард Лучник, после наших хороводов вокруг золота Эребора мне казалось, ты знаешь людей и не огорчаешься их природе! Что с тобой вдруг случилось, что ты усомнился в своих мечтах? — Торин, — укоризненно остановил его Балин. Бард же только криво усмехнулся в ответ: — Ты меня в другом обвинить хочешь, Король-под-Горой. Думаешь, я не усомнился, а сломался. Да, я действительно готов сломаться… Но можешь ли ты себе представить, как пуста жизнь после потери любимого человека? Торин посмотрел на него почти с презрением: — Поверь, могу представить, я тоже терял. Но тот, кто убил твою жену, очень рассчитывал, что ты сломаешься. — Знаю, — вздохнул Бард. — Но ее не вернешь местью. И я думаю о другом. Чем искупить вину перед теми, кто уже погиб? Чужие жизни — не слишком ли высокая цена за свою правоту? — Я бы винил не себя, а тех, кто начал убивать, чтобы доказать мне мою неправоту. И я бы жалеть их не стал! — Торин подумал мгновение и тихо добавил: — Я и не стал… — Если они уже начали убивать, то не остановятся, пока не докажут мою неправоту. И новые смерти будут на моей совести. Балин невольно поежился, увидев, как засверкали гневом глаза Торина: — Скажи мне, наследник Гириона, когда ты пришел к воротам Горы, ты думал, сколько мы твоих положим, пока вы до золота доберетесь? Бард, судя по всему, смертельно оскорбился: — Если бы я об этом не думал, тебя бы в живых не было! — То-то и оно, что ты думал о своих! Не о правоте своей или моей! И я — о своих. О правоте бы думали — передрались бы точно. Но как за мной пошли бы в бой мои, так и за тобой бы твои пошли. А почему, знаешь? — Потому что мы оба были правы? — Бард нерешительно улыбнулся. — Или потому, что мы им тоже просто свои? Балин не выдержал — встрял, перебивая узбада: — По обеим причинам, Бард Лучник. Не считают своим того, с кем уж совсем не согласны, но своего поддержат, даже если в его правоте не уверены. — Ты же меня всегда поддерживал, сын Фундина… — Торин широко раскрыл глаза. — Я — тебя? Чаще всего я понимал твою правоту, узбад. Хотя порой принять ее бывало трудновато! Вот понимал ли тебя Бофур какой-нибудь или Бомбур, или они просто шли, потому что ты свой, я бы судить не взялся. А уж Двалин и просто часто был не согласен, но сам знаешь, что он за тебя - хоть в огонь. — Двалин всегда мне мог сказать, в чем он со мной не согласен, — узбад даже голову набок склонил, чем-то напомнив Балину воронов Роака. — Хотя это твой долг, советник, — говорить, если считаешь меня неправым! — Подумай на досуге, сколько раз мы с братом могли быть не уверены, что ты прав, и сколько раз мы тебе сообщали наше мнение. Но когда ты оказывался прав, наше мнение уже не имело значения. — То-то и оно, что я оказывался прав, — хмыкнул Торин и тряхнул головой. — Ладно, что старое ворошить? Слушай, Бард, сын Бранда, большой подарок ты сделаешь сволочи, которая стену обрушила, если сейчас от Дейла откажешься. Уж очень надо кому-то, чтобы ты почувствовал себя неправым! — Сдается мне, мы все знаем, что это за сволочь, — осторожно дополнил Балин. Бард помрачнел, сдвинул брови: — У меня нет доказательств, а обвинять облыжно — не о таком Счастливом городе я мечтал… Прав был Трандуил насчет Барда, ох и прав! Честный всегда кажется слабее бесчестного, потому что ему доступны лишь честные поступки. Но за честным вся мощь чести и правоты — неужели этого мало для победы? Торин разобрал поводья и задумчиво глянул на Барда: — Не о таком, значит? Тут я с тобой согласен. Но чтобы по законам унять мерзавцев, надо их на свет вытащить, чтобы они в открытую удар нанесли. — Как? Мне себя не жалко, но ведь меня-то не тронут! А других за себя подставить, ни в чем не виновных… — Сделаем так, чтобы тронули. Вот что: народ кхазад приглашает жителей Дейла, наших добрых друзей и соседей на большой праздник — на свадьбу моей сестры и моего лучшего друга. Балин от неожиданности поперхнулся и закашлялся: — Но… обычай… Торин! — Обычай нам не велит людей вообще в Гору пускать, а они в ней полгода прожили. Если ты тогда промолчал, что теперь выступаешь? Пришлось Балину уткнуться в бороду, чтобы удержаться от возражений. И вправду стоило промолчать. Знал ведь, что обычаями Торин всегда пользовался, как кузнечным инструментом. Годится — пользуется, не годится — отложил в сторону… Может, в смутные времена больших потрясений так и надо? Только сумеет ли Торин во время мира подобрать отложенное? Фили в наследниках ему когда-то простили охотно — не только ради него самого, но и ради Фили тоже. А сейчас — и с Наис история эта дурацкая, и свадьба леди Дис с Двалином, как бы ни был Балин рад за младшего брата, и люди с эльфами в подгорье… Не пережег бы Торин железо своего успеха после возвращения Эребора, не перестарался бы, не возмутил бы народ, привыкший жить обычаями! Хотя Даин за него горой, да и победа многое списывает… Бард тем временем с надеждой поднял голову: — Что ты собираешься делать? — Получить доказательства. — Но как ваш праздник поможет нам их получить? — При всех наших зададим вопросы тому, кого оба подозреваем. Сам знаешь, главное оружие твоего врага — слухи. Но слухи можно распускать, только если кто-то не видел случившегося воочию. — Верно, — наследник Гириона на глазах собирался с силами, изготавливался к борьбе. — Но ты уверен, что достанется только мне? — Нет, — без колебаний ответил Торин. — Но я уверен, что не только мы с тобой готовы жизнью пожертвовать за то, что считаем правильным. Все, кто идет за нами, во что-то верят. Твоя жена ведь верила в Счастливый город? — Конечно, верила. Если бы не она, я бы тоже не верил… Знаешь, что мне в Эсгароте всегда дико было, сын Трайна? Спросишь вдовца про покойницу, в ответ только и слышишь: «Золотая была работница!» Каково, а? Я все думал, нелюди, что ли, или вправду женились ради рабочих рук да продолжения рода? А душа как же? Сердце? Балин жестом посоветовал Торину промолчать, дать Барду выговориться… — А теперь смотрю — душа моя на месте, сердце — тоже. Сам не понимаю, что исчезло. Спокойно мне было возле нее, что ли? Или наоборот — хотелось чего-то выше, больше, лучше? Сам себе казался смелее и увереннее? Не понимаю. Только и есть слов, что «золотая была работница»… — он закрыл лицо рукой и долго молчал. Потом вскинулся и продолжил совсем иным тоном: — Одно знаю: ты прав, Торин, сын Трайна. От Дейла я не откажусь. Ради нее не откажусь — права не имею отказываться от того, во что она верила и за что жизнь отдала. И я благодарен тебе за предложенную помощь. Не откажусь! Торин вздрогнул, будто его вытряхнули из раздумий, — Балин заметил. Поклонился до луки седла, приложив ладонь к груди: — Я к твоим услугам и от всей души рад буду оказать тебе помощь, Бард, сын Бранда. Жду тебя и всех жителей Дейла на празднике в Одинокой горе. Вместо церемонного прощания Бард и Торин обменялись крепким рукопожатием, будто сделку скрепили. Уезжая, наследник Гириона выглядел куда бодрее, чем в начале разговора. И на развалины харчевни глянул цепким хозяйским взглядом, и коня в галоп поднял с места… Пока Балин забирался на своего пони, узбад молчал, глядя куда-то вдаль, в сторону Лихого леса. В ответ на осторожное покашливание рассеянно кивнул, тронул пони и бросил поводья, позволив лошадке идти неспешно и пощипывать по дороге листики с колючих кустов на Смауговой Пустоши. — О чем думаешь, узбад? — осторожно спросил Балин, подъехав поближе. — Странную вещь Бард сказал… — Торин помолчал, потом резко перевел разговор. — Так что ты насчет бургомистра прикидывал? Балин, в который раз излагая свои соображения насчет припрятанного золота, наблюдал украдкой. Узбад, казалось, его вовсе не слушал: задумчиво теребил кожаный шнурок, стягивавший все еще не отросшие прядки на месте раны… *** Неизвестно, что люди и эльфы ожидали увидеть на свадьбе в подгорье, но жители Дейла озадаченно зашушукались, когда их ввели в полупустую залу. Гномы во все века славились любовью к еде, питью и веселью, однако нынче под Одинокой горой властвовало сосредоточенное молчание. В зале вдоль стен были расставлены столы со скамьями, все огромное пространство в центре оставалось совершенно свободным. Провожатые усадили гостей, торопливо объясняя им, что для них сделано великое исключение — в свадебный зал входят только тогда, когда настает время для свершения положенных обрядов, потом раскланялись и исчезли. Бургомистр косился на Барда, Трандуил обводил скучающим взглядом стены. Рыжая стражница горячим шепотом рассказывала что-то своим соседям по столу и едва не подскакивала от нетерпения. Эльфы и люди таращились на входы в зал, гадая, что же готовит подгорный народ. Неожиданно скрипнула маленькая потайная дверка, и в лучах солнца из световода появилась гномка. Она была стара — затейливые косы и бородка на щеках совсем седые — и одета очень просто. Никаких украшений, только черное платье с белыми оборками, черные же шнурки в серебряных косах и белый платок с кистями до самого пола… Пришельцы не знали, что это жена почтенного Витра, которая когда-то бежала из Эребора от драконьего пламени. Теперь она вернулась раньше мужа, чтобы помочь принцессе Дис устраиваться в Горе — и по возрасту и положению оказалась распорядительницей на ее свадьбе. Гости не могли догадаться, что перед ними важная особа, но гордая осанка маленькой старухи и ее серьезный, строгий взгляд заставили всех забыть о ее росте и несуразной по человеческим меркам фигуре. Стоило ей хлопнуть в ладоши — покорно затихла даже неугомонная эсгаротская молодежь, а уж дети и вовсе уставились, как на чудо. По команде распорядительницы, поданной на кхуздуле, бесшумно распахнулись двери с обеих сторон. Своды зала многократно усилили голос старой гномки, разнесли по всем закоулкам подгорного королевства. И грянула песня! Людям и Лесным эльфам не доводилось еще слышать такого пения: полнозвучное многоголосье обрушилось горным обвалом, зазвенело чистыми женскими переливами, грозно загудело низкими мужскими нотами, будто сердце Горы забилось под каменными сводами… Почти сразу под мерный перестук каблуков появились две группы гномов. Торин, Даин и Оин с Глоином несли сидевшую у них на плечах Дис, ослепительно прекрасную в пышном синем платье. За ними следовала половина синегорцев и добрая половина железнохолмцев, причем впереди шли женщины, которых сегодня, в танцевальных нарядах, никак нельзя было перепутать с мужчинами. С другой стороны бывшие морийцы и Балин внесли так же, на плечах, Двалина под несмолкающее пение сопровождавших их гномов. Никто из людей не мог знать, насколько неуютно чувствовали себя гномы сегодня, когда их бережно хранимые свадебные обряды едва ли не впервые с Пробуждения увидели иные расы. Старшина долго обдумывала, какие детали обрядов можно разъяснить гостям, а что не следует даже показывать. Молодежь старательно разучивала немудреные шаги, чтобы не сбиться в плотной толпе и не оскандалиться перед гостями. Зато теперь люди и эльфы, затаив дыхание, наблюдали за слитными группами гномов, которые единым целым теперь проходили по залу, кружась, сближаясь и расходясь вновь под песню. Впервые гости могли оценить, насколько устройство жилищ гномов связано с их обычаями: высокие своды ловили и направляли звуки песен и речей, рисунок на полу указывал дорогу и ширину шага в танце, лучи света из световодов выхватывали самое главное, прожилки камня на стенах оживали, переплетаясь с узорами на одеждах гномов. Гора, казалось, двигалась, танцевала и пела вместе со своими обитателями… Содержание песен ускользало от гостей: они могли лишь догадываться, что гномы славят жениха и невесту и желают им счастья по повторяющемуся припеву, с которым сходились две группы, позволяя Дис и Двалину протянуть руки друг к другу. В этом и состояла главная хитрость упрямых стариков, крайне неохотно согласившихся на присутствие чужих: вся церемония проходила на кхуздуле, а особо важные моменты и вовсе на иглишмеке, древнем и тайном жестовом языке, разговор на котором не вдруг заметишь непривычным глазом. Но и без понимания речей гостям хватило впечатлений. Увлеченные и захваченные развернувшимся зрелищем, переполненные звуками и красками, они с замиранием сердца смотрели, как Дис и Двалин приносили обрядовые клятвы — на огне, на воде и на молоте, под пристальным взглядом гадавшей распорядительницы. Восторженно заорали в общем порыве с гномами, когда старая гномка решительно соединила их руки. Торин шагнул вперед — по старшинству в роду — произнес несколько торжественных слов, обращаясь к сестре, и вытащил из ее волос особую шпильку, заставив черные косы упасть тяжелым плащом на плечи. Балин говорил не так торжественно, даже почти печально, но, вкладывая в руку Двалина заколку с родовым узором, крепко стиснул пальцы брата и улыбнулся ему с бесконечной теплотой. Фили с Кили вытянули шеи и даже покраснели оба, глядя, как Двалин переплетает волосы их матери в новую прическу, символизирующую замужество. Кили покосился на жавшуюся к нему Наис и в шутку дернул ее за косу. Когда Дис и Двалин поднялись, оборачиваясь к собравшимся, приветственный шум в зале не смолкал очень долго. Их проводили на почетные места за столами — и на этом обряд был завершен. Гномы тотчас рассыпались по залу, загомонили, подыскивая себе места и приветствуя друзей с поверхности. Кили плюхнулся напротив рыжей эльфы, широко улыбаясь. Фили очень церемонно предложил свои услуги Трандуилу и устроился рядом с Владыкой эльфов, притянув за собой Наис. Даин уселся напротив Трандуила и Барда, но услуг никому не предлагал, только подмигнул хитро. Торин сел рядом с Бардом и кивнул в ответ на невысказанный вопрос. С началом пира всем стало не до тайн и сокровищ: развеселившиеся гномы и утомленные от любопытства гости набросились на еду и напитки. Кто-то почти сразу заорал песню, кто-то достал музыкальные инструменты, кто-то ухитрился затеять спор с соседями и быстро охрип от крика… Недоедающие, недосыпающие, замотанные на стройке и в мастерских гномы и люди быстро превратили пышное празднество в самую обычную дружескую пирушку. Даже эльфы заразились общим весельем — рыжая уже играла с Нори, пытаясь угадать, под каким кубком тот припрятал рунный камень Кили… Дис махнула рукой на все обычаи, предписывающие невесте каменную строгость, и привычно распоряжалась переменами блюд, разве что с Двалином все-таки не болтала. Двалин тоже отступил от предписаний: чертил что-то угольком на столе, растолковывая детали стройки трем крепким столярам из Дейла, и изредка окликал Торина и Барда, спрашивая у них пояснений. Наис притаилась возле Фили, не привлекая к себе особого внимания. — Любопытные у вас танцы, — заметил Трандуил, изрядно разрумянившийся от вина и крепкой гномьей браги. — Но мне почему-то показалось, что мы еще не видели, что такое настоящие гномьи пляски. — Твоя правда, — охотно согласился Даин, торопливо проглатывая недожеванный кусок. — Торин, это ведь не секрет, можно и показать, верно? Кто из твоих пляшет хорошо? — Двалин, — не раздумывая, откликнулся Король-под-Горой. — И Дис… — Подобралась парочка! — заржал Даин и тут же посерьезнел: — Нет, им нельзя пока. Но, может, покажем гостям?.. Кили сверкнул глазищами, подмигнул рыжей эльфе и куда-то улетучился, прихватив по дороге пару товарищей. Вернулись они с арфами и скрипками. — Мама! — позвал Фили, указывая глазами на середину залы. Дис все-таки глянула на Двалина — он улыбался. Она вышла — и в зале притихли, во все глаза глядя на принцессу Одинокой горы… Гномы тихонько начали хлопать в ладоши и постукивать кулаками по столу. Торин коснулся струн арфы. Дис сперва почти не танцевала — под ритм и звон струн она показывала движения рук, шаги и дроби. Собирала юбку повыше, медленно выстукивая — каблук, каблук, носок… Удар! И снова собрана юбка, и шаг, и выпад — и дробь. И падает пышная нижняя оборка к мелко стучащим каблучкам. Фили и Кили встали со своих мест, тоже вышли в центр. Когда Дис только учила их танцевать, это смотрелось забавно — двое серьезных гномят, путающихся в летящих складках юбки красавицы-матери. Теперь это было прекрасно: гибкие руки Дис, прищелкивавшей пальцами, ее текучие движения — и напряженные фигуры воинов с двух сторон от нее. Частые дроби, широкие слитные шаги — все вместе, одновременно, только грохочут каблуки, да вьется юбка… Даже гости уже хлопали в ладоши и стучали ногами, когда последней фигурой танцоры прошли, высоко вскидывая колени, — и замерли. — Что означают ваши танцы? — спросил Бард, которому зрелище явно добавило жизненного огня. — Все что угодно. Что хотим, то и танцуем, — Торин вдруг улыбнулся и повернулся к Двалину. — Бой на топорах покажешь? — С тобой только, — лениво протянул Двалин. — Согласен? Торин покрутил головой озадаченно: — Думаешь, я помню… А, ладно! — встал и начал скидывать верхний парадный камзол. — Кили! Тащи топоры! Стоило им с Двалином направиться в круг, как все разговоры в зале стихли. В наступившей тишине своды особенно отчетливо отразили и разнесли шепот глуховатого Оина брату: — А говорили — не встанет, ха… Торин замер, обернулся и низко поклонился лекарю, приложив руку к груди. Гномы торжествующе заорали, Трандуил сокрушенно развел руками и тут же фыркнул, заинтересованно глядя на небывалое зрелище. Гномы начали выбивать ритм каблуками. Двое воинов пошли по кругу, в точности повторяя движения друг друга и постукивая железными рукоятями в каменный пол… Это был почти настоящий бой, с ударами и отступлениями, выпадами и защитами, только замедленный во много раз и уложенный в рисунок танца. Двалин не зря считался в Синих горах лучшим танцором — каждое движение его было точным, четким, красивым. Торин плясал иначе — не так выверенно, не так сложно, но огня в нем было не меньше. И когда они сошлись плечо в плечо, кружась и отстукивая ритм каблуками и топорами, зрители начали вставать в ожидании развязки… Танцоры разом отпрыгнули, крутнулись и слитно припали к полу, с грохотом опустив топоры. И расхохотались, вставая и протягивая друг другу руки. Торин тряхнул чуть растрепавшимися косами, подошел к столу напротив бургомистра и высоко поднял полную кружку эля. Голос его раскатился звучным эхом по подгорью: — Выпьем же за вечную добрую дружбу между народами Эребора, Дейла и Лихолесья! Бард и Трандуил поднялись в ответ с кубками в руках. — А Эсгарот? — крикнул кто-то из зала. Торин сам поручил Кили договориться с кем надо, чтобы вопрос прозвучал. Но теперь он старательно удивился: — Эсгарот? — и повернулся к бургомистру. — Да, кстати, любезный бургомистр, не желаешь ли ты выпить с нами за свой город? И заодно рассказать, отчего ты не думаешь его восстанавливать. Быть не может, чтобы ты уже истратил золото, которое мы заплатили жителям по договору… Бургомистр стремительно побледнел. Люди зашушукались, эльфы смотрели недобро, гномы — с любопытством. — Так что с Эсгаротом, господин бургомистр? — веско спросил Бард в наступившей тишине. — Если ты не можешь восстановить этот город, так я буду рад помочь тебе ради рыбной ловли и торговли с Лихолесьем. Только я не знаю, хватит ли того золота… Бургомистр сглотнул и встал. Поднял кружку: — Не будем о делах среди праздника, — с дружеской улыбкой сказал он, выразительно глянув в сторону Дис. Двалин тотчас недвусмысленно загородил ее собой. Бургомистр вздрогнул, догадавшись, что вопросы вовсе не были случайными. Улыбнулся напряженно: — Разумеется, мы обсудим. Позже… — Где золото? — в упор спросил Торин. Бургомистр смерил его бешеным взглядом. Но гномы придвинулись ближе, Трандуил не отводил взгляда, а рыжая стражница откровенно положила руку на пояс с ножом. Бургомистр залпом осушил кубок и плюхнулся обратно, отирая пот со лба. Торин еще посверлил его взглядом, но Бард положил руку ему на плечо и кивнул бургомистру: — Ты прав, почтенный, не будем портить друзьям праздник. Обсудим завтра. Король-под-Горой подмигнул и отвернулся, вскидывая руку с кружкой: — За дружбу и процветание! Нестройный, но дружный хор голосов был ему ответом. Вдребезги разлетались брошенные на пол глиняные кружки — на счастье! Кто-то пьяный швырнул серебро — зазвенело жалобно, над дураком захохотали — сам свое счастье пропытал… Распорядительница сделала неприметное движение рукой — грянули две арфы, взлетели скрипки… Двалин вышел в круг снова, разом становясь серьезным и сосредоточенным. Дис подобрала юбку с одной стороны, уперла руку в бок, вторую изогнула над головой… Торин коснулся виска пальцами. Наис, которая не плясала и тихо просидела весь пир подле Фили, заметила его движение и чутко наклонилась вперед через стол: — Что с тобой, узбад? Он мотнул головой, берясь за арфу: — Все хорошо. Она обиженно дернула плечом, отодвинулась. Бард глянул на нее с непонятной грустью: — Это ведь та самая твоя сиделка, Торин? Которую еще называют твоей невестой… Торин кивнул, усмехаясь и краем глаза наблюдая за Наис. Та зло сверкнула на Барда глазами — но все-таки промолчала, и Король-под-Горой с явным трудом скрыл улыбку. Бургомистр сидел достаточно близко, чтобы услышать этот разговор. И почти немедленно встал из-за стола. Кили дернулся последовать за ним, но Торин остановил его жестом: по уговору с Бардом, бургомистру надо было теперь предоставить свободу наделать глупостей… Больше никто этого не заметил: все наблюдали за последним, обрядовым танцем на свадьбе гномов — пляской жениха и невесты. Обыкновенно этот танец становился гаданием — по нему смотрели, как понимают друг друга избравшие, согласной ли будет их жизнь. Но на Дис и Двалина гадать было нечего: они знали друг друга насквозь и танцевали теперь так, будто показывали всем, насколько складно у них все выходит. Смотрели ли они в глаза друг другу, стоя совсем близко с поднятыми руками, расходились ли, выбивая мелкие частые дроби и щелкая пальцами, шли ли рядом, спина к спине, вскидывая колени вверх так, что у Дис юбки плескались широким кругом, а Двалин, казалось, взлетал над полом и вовсе не выглядел сейчас тяжелым и массивным — они были единым целым. И когда после нескольких лихих поворотов и долгой дроби Двалин упал на колено перед Дис, а она легко обогнула его и положила руку ему на плечо, они слитно и слаженно, как вода или тягучее золото, качнулись сначала вперед на пару шагов, потом назад, и в конце под частую дробь каблуков проплыли к выходу из зала… Вслед им гремели приветственные вопли и стук кружек. Праздник продолжался. *** Наис открыла глаза и попыталась собраться с мыслями. Кажется, она упала, когда бежала по лестнице с человеком, позвавшим лекаря. Наверное, она упала очень неудачно, если даже потеряла сознание… Вокруг было странно темно и душно. Она далеко не сразу сообразила поднять руку, но когда попробовала, руки оказались связанными. К щеке прикасалась грубая холстина. Она лежала на чем-то жестком, в ужасно неудобной позе. Липкий страх прополз по моментально взмокшей спине. Махал, что здесь происходит? Она забилась, пытаясь высвободиться, и тут же оказалась прижата к полу тяжеленной рукой. — А ну лежать, — проворчал над ней чей-то незнакомый голос на вестроне. Человеческий голос. — Кто вы? — пискнула Наис, не слишком надеясь быть услышанной сквозь мешок на голове. — Отпустите! Что вы делаете?! — Молчать! — рявкнул человек и сопроводил слова увесистым тычком в спину. Наис прикусила язык и в ужасе затихла. Ей было очень, очень страшно! Почти так же страшно, как в сражении, под тушей убитого старым Гилфи орка… Вспомнив битву и Гилфи, она часто задышала через нос, стараясь успокоиться и собраться с мыслями. Зачем кому-то понадобилось ее хватать и засовывать головой в мешок? И где она? Немного отдышавшись, прислушалась. Рядом тяжело сопел тот, который ее держал, но чуть дальше слышалось дыхание еще одного живого существа… Звуки отдавались эхом от стен — она не на открытом месте. Слух Наис обострился и от испуга, и от темноты, немного похожей на подземную. Притихнув в шуршащем мешке, она сумела уловить тихий плеск где-то неподалеку — наверное, она на поверхности, там, где есть вода и строения. В ближайших окрестностях на ум пришел только Дейл, истоки Быстротечной. Неужели люди Барда Лучника могли похитить девушку народа кхазад, оскорбив своих добрых друзей? — Может, развязать ее? — нерешительно предложил тот, второй, дыхание которого слышалось подальше. — Помрет еще… — А если орать начнет? — буркнул грубый. — Тогда в мешок опять. Эй, гномка! Не будешь орать? Наис отчаянно замотала головой, насколько позволил душивший мешок. Ее тут же вздернули с пола и снова уронили, но в сидячее положение. Пальцами связанных рук она нащупала позади себя какой-то столб, и тело ее тут же охватила веревка. — Не ори только, — добродушно сказал ей второй и распутал завязку мешка на шее. Как только мешок сдернули, Наис закашлялась, судорожно глотая воздух и выплевывая попавшие в рот волосы. Потом осторожно осмотрелась из-под рассыпавшихся кос. Людей было двое. Обоих она не знала. Тот, что снял с нее мешок, был молод, худ и длиннонос. Второй оказался мрачным здоровяком размером в половину небольшой комнаты в развалинах… Судя по неяркому свету, льющемуся сквозь провалившуюся кровлю, на поверхности уже рассветало, а значит, Наис пролежала здесь без сознания почти всю ночь, или когда там ее успели притащить в Дейл. Голова у нее кружилась, затылок болел, и чувствовала она себя отвратительно. Добродушный сторож заглянул ей в лицо и остался сильно недоволен: — Ты зачем ее так сильно стукнул? А ну как она жабры склеит? — Туда им и дорога, этим гномам, — буркнул мрачный, который прислушивался к чему-то и не смотрел в сторону Наис. — Ну уж нет, — добродушный поднял ее голову за подбородок, заботливо поднес к ее губам фляжку с водой. Дождался, пока она сделает пару глотков, и сказал почти весело: — Да ты не бойся, гномка! Говорят, вы женщин цените дороже золота. Заплатят — отпустим! Наис растерялась настолько, что не сразу собрала слова: — Вы что… Меня украли ради денег? — Угу, — добродушный кивнул, затыкая фляжку. — Мы — ради денег, а вот… — Заткнись! — рявкнул мрачный. — Больно много болтаешь. — Брось, — отмахнулся тот. — Все равно узнают, а мы здесь задерживаться не собираемся. — Все равно заткнись. — Ладно, — покладисто согласился добродушный и снова повернулся к Наис. — Так что? Заплатит за тебя Подгорный Король, а? Ты ж, говорят, его невеста. Наис почувствовала, что вместе с дурнотой к горлу подкатили ужас и мучительный стыд… Как же она не подумала, что дело может зайти так далеко? Носилась со своими чувствами, с издевкой называла его узбадом, хотя он позволил — позволил! — ей называть его по имени… Не давала ответов на прямые вопросы, ожидая его откровенности, не желая связывать его обычаями и забывая о его положении. Любя его, вспоминала отца, который выступил против всего, что он защищал. А из-за нее теперь рухнет все, что он так долго строил. Народ кхазад не простит оскорбления своей женщины. Торин когда-то простил ее отца — ради народа. В тайном поединке убил обидчика сестры, хотя, наверное, было куда проще воззвать к законам, уничтожить врага, не подвергая себя опасности. Укрепить свой взгляд, выставив подлецом и преступником того, кто был с ним не согласен. Вот только ее отец стоял за старые обычаи и за выбор между жизнью подле людей или по обычаям древних королевств. А еще он совершил преступление, и если бы эта история стала общим достоянием, обычаи рухнули бы вместе с ним, а выбор стал бы невозможен… Торин не допустил тогда полного поражения сторонников старых обычаев из-за ошибки ее отца. Кхазад ничего не узнали. Сколько лет ему понадобилось, чтобы восстановить свое доброе имя в глазах синегорцев, когда он не стал разыскивать отца своих племянников? А теперь, когда они с Фили и узбадом Даином так старательно возводили хрупкий мир между враждебными и чужими друг другу народами, все рухнет в одночасье — из-за нее, Наис, решившей, что ее беды могут быть не менее значимы, чем дела королей… В мутящейся от боли и страха голове Наис крутились залы и переходы Одинокой горы. Она с трудом вспомнила битву — того мужика из Эсгарота, который дрался и погиб рядом с Гилфи. Вновь вспомнила и самого Гилфи. Пусть она погибнет сама — но это будет лучше, гораздо лучше, чем война между кхазад и людьми… Если Торин заплатит за нее выкуп как за свою невесту, то будет связан с ней словом. Обычай предписывает мужчинам кхазад охранять своих женщин — миру с людьми не бывать. Даже если получится избежать войны, доверие между людьми и кхазад разрушится надолго. И ей, Наис, никогда не дождаться доверия от любимого, который по ее вине угодил в такую ловушку. Уж лучше умереть сейчас, чем жить с таким грузом — потом. Откашлялась: — Я не его невеста. Люди дернулись, изумленно глядя на нее. — Это ошибка, — твердо сказала Наис. — Я дочь его врага. Он за меня не то, что золота — шлака дорожного не даст. — Тем хуже для тебя, — недобро усмехнулся мрачный. — Нам за собой погоню из сердитых гномов таскать неохота, а они все равно узнают, что мы тебя украли. Но ведь если она погибнет, то войны не избежать! Она зажмурилась, мысленно умоляя Махала указать ей выход. И не сразу поняла, что ее похитители встали перед кем-то, тихо вошедшим в комнату. — Любопытный разговор я услышал. Наис вздрогнула, смутно припоминая этот голос. Бургомистр Эсгарота! — Так, значит, ты не невеста Короля-под-Горой, и он за тебя не заплатит? Она открыла глаза и застонала как могла жалобно, делая вид, что ей совсем худо. Только бы не разговаривать сейчас, потом, наверное, она придумает что-нибудь. — Все-таки ты ее слишком сильно стукнул, — встревожился добродушный и наклонился, развязывая веревки. — Пусть хоть ляжет, что ли. Или сядет поудобнее. — Я тебе не приказывал ее освободить, — медово прожурчал бургомистр. — Да что за беда, если она вон вовсе доходит? — огрызнулся человек и все-таки снял веревки с Наис. Ей даже не пришлось стараться, чтобы взвизгнуть от боли в затекших руках и в голове, которую она попыталась немедленно обхватить этими руками. — Добрый ты у нас, значит? Странно, что ты, такой добрый, с Бардом не поладил. Ах, да! Ты же вор, а Бард любит честных… — бургомистр говорил неспешно и задумчиво. — Но это хорошо, что ты такой добрый. Отправляйся и расскажи гномам, что ей совсем плохо. И что лучше бы заплатить побыстрее, а то она ведь вовсе доходит. Может и не дотянуть, пока ее найдут. Добродушный растерялся: — Так она же сказала… — Мало ли что она сказала. В отличие от тебя, окушок ты мой тупоголовый, я знаю, как гномы относятся к своим женщинам. И чем именно этой женщине обязан Король-под-Горой. Он заплатит! — бургомистр вдруг заорал с прорвавшимся бешенством: — Он мне за все заплатит! Бард, сволочь, уже заплатил! Гады эти, которых я столько лет пытался облагодетельствовать, уже заплатили! Теперь и этот гном заплатит! — и прибавил почти спокойно: — А золото — нужная вещь, мои дорогие. С золотом можно заплатить за все, что угодно, где угодно. Ступай! Наис вдруг увидела решение. Надо просто сбежать. Самой. Не дожидаясь ни выкупа, ни переговоров, ни войны. Надо успеть рассказать всем, что Торин не ошибся в людях Дейла, а она пострадала только из-за личной мести бургомистра. Ее снова замутило, на этот раз со страху. Она даже встать толком не сможет, она никогда не дралась, она плохо знает поверхность… Она не сможет сбежать! Добродушный поднес ей фляжку: — На-ка, попей еще, покамест я не ушел, — и прибавил ей на ухо: — Хорошо бы все-таки заплатили. Ох и зол же он на вашего короля! Как есть, убьет ведь тебя. Попробую договориться, я ведь только вор, не убийца, и начинать не хочу… И Барда мне жаль, жена его мне как-то помогла… Когда она напилась и немного очнулась, он встал, еще что-то тихо спросил. Бургомистр мотнул головой, и добродушный ушел, напоследок еще раз глянув на Наис. Если она не ошиблась, то с жалостью. Если бы он остался здесь, можно было бы попробовать уговорить его отпустить ее ради мира между Дейлом и Горой. А одной ей не сбежать точно. Мрачный развалился неподалеку у стены. Бургомистр уселся на обломок бревна и хозяйственно положил на колени самострел. Она подтянула колени к подбородку и положила на них гудящую голову. Если уж думать о побеге, все равно надо дождаться, пока отвлекутся ее охранники…