Легенды Наэдара. Блуждающие души

                    Рута оторвалась от губ Сар-Джарина, повелителя Северной Изенны, и грациозно изогнула спину, выпрямляясь. Правитель ещё не хотел отпускать черноволосую гурию, крепко сжимая бёдра. Девушка лукаво улыбнулась. Любой мужчина, независимо от положения в обществе, всегда становился рабом её красоты, если она того желала. Ей нравилось повелевать ими, любоваться безбрежной преданностью в их влюблённых глазах, получать их жизненную силу… она всегда гордилась своим происхождением, наслаждалась властью суккуба. Конечно, когда-то, немногим более тысячи лет назад, когда она была как и все демоны при рождении — ребёнком, она боялась. Себя и того, что было ей уготовано делать с другими такими же, как она, живыми. Мать оставила её, как и положено у демонов, совсем ещё маленькой. Отца она никогда не знала. Но очень быстро Рута осознала свои возможности, тот великий дар, которым наградил её достославный Наэдар. И во время инициации в демоны она единственная выжила. Выжила, подчинив себе всех мальчиков-демонов и повелев им перебить всех девочек, а затем и самих себя. Это были её первые души. Их сладостного вкуса она не забудет во веки веков.       По прошествии времени она научилась получать питательную силу, сохраняя, если имела таковое желание, жизнь её хозяину — через плотские утехи. Мужчины и не подозревали, сколько они теряли, когда потакали похоти и вожделению. А нежные души маленьких детей, что образовывались в её чреве, служили дополнительным десертом.       В человеческом мире ей нравилось больше, чем в собственном, подлунном. Люди были занятны: придумывали волшебные легенды, совершали благородные подвиги и предавались безумию с беззаветной самоотдачей, совершали то, что казалось невозможным… нарекали себя князьями, королями, правителями в алчности, в жажде подчинить других. Им нравилось думать, что они избраны богом, думать, что всё сущее в их власти. Это могло быть забавно, если бы являлось так. Бог, Костяной дракон, их ненавидел. Но терпел, в память о погибшем брате. Пользу люди приносили, исключительно им, демонам: души служили лучшей пищей детям тьмы и помогали расти над собой, становиться опытнее и сильнее. Бессчётное количество съеденных душ позволяло им не только выжить, но и становиться равным богу. Поэтому Костяной дракон требовал равновесия, позволяя демону убивать лишь нескольких. Демонов, нарушивших обет, он уничтожал. Именно уничтожал. Без права на перерождение.       — Останься, — тяжёлым шёпотом попросил Сар-Джарин, не выпуская бёдер Руты из рук.       По лицу ра-сумар расплылась обольстительная улыбка.       — Жаркий наш, ты повелитель, и что скажут подданные о посторонней женщине рядом? Это плохо скажется на твоей репутации… Да и не место женщине на войне. — Плавно, с присущей ей грацией, Рута выскользнула из объятий правителя северной Изенны. Она отошла, подняла платье с подушек и, словно невесомое, накинула на плечи. Сар-Джарин не удержал разочарованного вздоха, едва только полные груди и плавные изгибы тела скрылись за шёлковой тканью. Но правоту Руты ему пришлось признать.       — Ты мудра, о прекраснейшая из прекраснейших. Я был бы несказанно рад видеть тебя любимой наложницей в моём гареме.       — Это сделало бы нам величайшую честь, — медовым голосом протянула Рута. — Но мы слишком отравлены свободой, нас устраивает наше положение ра-сумара и… мы не в восторге от твоего сотрудничества с Нарименом. — Рута приподняла полог шатра и оглянулась на прощанье. — Не волнуйся, повелитель северных звёзд Изенны и восхода Луны. Ты нас позабудешь, едва начнётся зарево битвы. Мужчины легко забывают нежность женщины, когда проливают кровь врагов.       Прикрыв улыбку за вуалью из конского волоса, обольстительница покинула Сар-Джарина. Когда полог полностью скрыл от его глаз Руту, повелитель Изенны откинулся на подушки, служившие ему и ра-сумар ложем. Эту женщину он никогда не сможет забыть.       Покинув шатёр, Рута прошла сквозь плотную стену солдат и наёмников, зорко подмечая каждого. Люди Сар-Джарина провожали её пристальными взглядами: кто-то с присущим им подозрением, кто-то — с вожделением. Некоторых Рута отобрала бы для продажи в рабство на галеры, но сейчас её занимало другое. От правителя северной Изенны ра-сумар узнала немало интересных сведений и собралась незаметно покинуть лагерь, пока солнце ещё не вошло в зенит. Лагерь раскинулся чуть за пределами Вёселки и не кишел баснословным количеством людей, с которыми Рута не могла бы справиться. Но пару раз перед глазами мазнули изуродованные морды бесов, а заполнившая всё пространство атмосфера давила. Рута понимала — здесь Высший демон. Она не знала кто, но исправить это досадное недоразумение желанием не горела.       Один из солдат Сар-Джарина на проходном посту дёрнулся было следом за тонкостанной фигурой девушки, но сосед тут же перехватил его за плечо, буркнув что-то вроде: «Это женщина повелителя». Солдат отступил, и Рута беспрепятственно покинула границы лагеря. Она оставила лошадь в четырёх саженях от лагеря, среди весенней поросли молодого леса. Шатры лагеря почти полностью скрылись за частыми деревьями, а кобылка приветственно вскинула уши, как вдруг Руту полностью затопило ощущение чужого присутствия. В следующий миг её спиной вжало в ствол дерева с такой силой, что с треском обвалилась кора.       — Приветствую, — фальшиво вежливым голосом поздоровался Высший, когда Рута смогла сфокусировать на нём взгляд. Высший сидел на валуне, как если бы давно ждал здесь загулявшую суккуб. Рядом с ним, пряча лицо под капюшоном, стоял невысокий спутник. Опытная Рута чуяла эльфийского мальчишку в нём.       — О, необязательно приближённому Наэдара тратить свою магию на меленьких суккубов, — мягко произнесла Рута, с усилием улыбнувшись. — Мы на твоей стороне.       Высший, видимо, решил так же, и ра-сумар наконец почувствовала свободу, с неизменной грацией оторвала спину от дерева и с достоинством выпрямилась.       — Ты слишком хитрая, — Высший поднялся, подошёл к ра-сумар вплотную и шепнул имя уже в самое ухо: — Рута.       — Мы настолько прославились, что о нашей непревзойдённости известно даже Высшему? — чуть обернулась к нему Рута, с улыбкой смело глядя в глаза.       — Не так много среди людей прижившихся и паразитирующих суккубов, исчезающих с насиженного места вместе с отступником, — ядовито огрызнулся демон. — Где он?!       — Извини, милый, последний растлённый нами медовый мальчик остался в Дуоше, — и глазом не повела ра-сумар. Она кинула многозначительный взгляд на спутника демона и почувствовала, как невинность создания, спрятанного под плащом, заставляет его пылать от смущения. — Но мы можем туда вернуться и обсудить цену. Готова значительно уступить ради милости Высшего...       Демон злобно рыкнул, но быстро собрал волю в кулак и отступил. Отошёл от Руты на несколько шагов, остановился возле смиренно ожидающего его спутника и снова повернулся к ра-сумар.       — В этом мире меня называют Наримен, — произнёс он, и Руте пришлось сделать над собой усилие, чтобы на её лице не отразилось ни единой эмоции. Конечно, она слышала о Наримене, о его силе и влиянии, о том ужасе, что он сеет в странах, где появляется. Ещё по слухам она догадывалась, что Наримен не мог быть человеком, мужчина же ослепительной красоты напротив неё таил в себе нечто пострашнее. И Высший не заставил ждать объяснений: — В родном, подлунном мире меня зовут Ария. Ты наверняка слышала обо мне.       Рута слышала. Ария был известен каждому демону с самого рождения, но мало кто хотел с ним встречаться лично. Особо приближённый Костяного дракона, он единственный мог забирать души, когда ему вздумается. Любые, будь то люди или создания подлунного мира. Ловцы принадлежали ему и исправно доставляли добычу хозяину. Он решал, кому жить, кому умереть. Он отвечал за перерождение.       Перерождение было таинством малоприятным и совершенно неведомым. После смерти, когда душа попадала в руки Арии, никто не знал, что происходило дальше. Но демонам было известно, что через двадцать лет душа возвращалась в мир — в новом теле и без единого воспоминания о прошлой жизни. Руте нравилось её великолепное тело, она не мыслила себя без магии, власти и богатства и трепетно относилась к своим воспоминаниям. Оказаться в теле какой-нибудь лани ей не хотелось, и попасть в список неугодных Арии она не торопилась.       — Так где этот отступник? — вернулся к прежнему вопросу Ария. Он видел, ра-сумар была напряжена, но молчала. Эта девушка не знала жалости и таила немало хитрости, она прожила более тысячи лет благодаря своему хладнокровию, и это нравилось Арии. Но сейчас она прекрасно понимала, чем рискует, и всё же бросала ему вызов. Ему, самому Арии. Что такого должно было произойти, чтобы сама Рута пренебрегла жизнью и бытием? Ария догадывался. — Впрочем, можешь не отвечать. Гамадриада. — Рута чем-то себя выдала, потому что Высший торжествующе улыбнулся. — Он с ним, да? В том лесу. Что в нём особенного?.. Хотя… я лучше сам всё узнаю. А ты, — Ария подошёл к фыркнувшей лошади Руты и провёл ладонью по тёплому мешку из драконьей кожи, — вырасти малышку, пожалуйста. Мы с тобой ещё встретимся немного позже, так ведь?       Тихо засмеявшись, Высший покинул побледневшую Руту. Мальчишка ушёл вместе с ним. Постояв ещё какое-то время неподвижно, словно околдованная, Рута сглотнула. Четверть века. Он дал ей отсрочку всего лишь в четверть века: ровно столько, сколько потребуется последнему ледяному дракону, чтобы встать на крыло. Если яйцо дракона сгинет, Рута сгинет вместе с ним.       Языки погребального кострища облизывали багровое небо, словно окрашенное кровью погибших. В том костре был её сын. Мёрзлое утро пропахло дымом и туманом. Холод, казалось, пробирался до костей. За околицей недружелюбно ощетинились толстые ветви колючего тёрна, одна из них ещё хранила на себе запёкшуюся кровь. Видеть этот тёрн было тяжело. Знать, что он растёт под боком, когда её сына больше нет, — невыносимо. Плотная, чёрная полоса леса за тёрном напоминала, что убийца где-то там, и ей до него не добраться. Этот шиш, которого привёл в их деревню колдун, принёс столько несчастий: спутал их детей и забрал Илбрина с княжеской дочкой, привёл этих наёмников, из-за разбоя которых им скоро станет нечего есть... Но главное — её сын.       Она не сдержалась, поддалась отчаянию. Вырвала топор у одного из мужиков, нарубивших дров на погребальный костёр, и дикой птицей, замахиваясь, кинулась на ветви тёрна. Деревенские перехватили и обезоружили её. Кто-то кричал что-то вразумляющее. Несчастная мать кричала, что не в силах больше переносить соседства с проклятым лесом. Успокоил её только лекарь.       Войтек же сразу ухватился за возможность добраться и до дриады, и до исчезнувшей вместе с ним княжны. Вскинув руки вверх, чтобы обратить на себя всеобщее внимание, он встал в центре толпы.       — Она права! Сколько ещё вы будете терпеть эту нечисть у себя под боком? Ступать в лес, который принадлежит вам, только с их разрешения? Скольких мужей у бедных жён увели их русалки? Скольких утопили? Они нас запугивают. Теперь ещё и воруют, убивают наших детей! — торговец выдержал паузу, но никто его не поддержал. Все взирали с опаской, подозрением. Даже Вальтер стоял в стороне, перебирая пальцами какой-то из магических амулетов. Войтек не сдался: — Мы должны объединиться и дать им бой! Только так мы сможем защитить родных и близких. Пора уже прогнать их с нашей территории!       По толпе побежал рокот. Лекарь же ободряюще и ласково похлопал рванувшуюся было к Войтеку мать по плечу.       — Не надо. Не надо, — мягко произнёс он.       — Гой ты чёрт честный люд путаешь? — не сдержался молчавший до этого Гавел Дворжак, выступив вперёд. Как так вышло с лекарским сыном, с его близким другом, старик не знал, но с терновым дриадой и даже демоном ему довелось пересечься нос к носу. Леслава доверяла дриаде. А демон (вероятно, Гавел Дворжак единственный выживший после встречи с демоном и может рассказать об этом) был слишком занят лесным шишом. Гавел Дворжак лично видел, совсем недавно, когда он и дети пытались оторваться от погони, неподдельный испуг на лице инфернальной твари, едва не погубившего дриаду заклинанием. Он боялся, по-настоящему боялся. Не за себя, а за лесного мальчишку.       Они, люди, чего-то не знали о созданиях природы. Или не знали ничего вообще.       Но Пшемисла больше не было с ними, его убил тёрн. И Гавел Дворжак хотел выяснить, что произошло на самом деле. Но втягивая в войну мирных, деревенских жителей, Войтек спровоцирует лишь ещё больше бессмысленных смертей.       — Не их это война, а твоя! — продолжил Гавел Дворжак. — Ты свой кошель набить хочешь, а их детей сиротами оставить?.. Жили мы с этим Лесом испокон веков и будем жить!       — Тебе ли решать за нас, пьянь окаянная? — вмешалась одна из соседок. — У самого ни кола ни двора, всю жизнь по кабакам шляешься! Муж сказывал, это ты мальчишкам небылицы всякие говорил, за тобой они пошли, ты их и на погибель верную отдал!       — И то правда, — подхватил деревенский мужик. — Я лично видел, как он ребятишкам уши забалтывал. В тот же день и сгинули.       — Идти на Лес надоть, мужики, — взял голос мужичок помоложе, ещё не обросший густой бородой и готовый испытывать силушку на любом пне. — Сколько ещё нам их терпеть? Не за себя, так за наших детей!       Молодца поддержали куда охотнее, чем Войтека — хором, вскинутыми руками, готовые хоть прямо сейчас идти с вилами на шишей. Лекарь не позволил жене присоединиться к толпе, сапожник взирал на охватившее перепуганный народ безумие и переглянулся с другом. Гавел Дворжак больше не встревал. И в самом деле, кто послушает кабачного тартыгу? Да и не в силах один старик, пусть и с военной выучкой, удержать целую деревню. Только люди выбрали не того врага. Предстоящее ужасало.       К вечеру с Бальмы спустились кучевые облака, похожие на отару тёмных, сбившихся в кучу овец. Тучи иногда полыхали красными заревами сухих молний, но дождём или снегом разразиться не спешили. С верхушки Бальмы доносился, будто волчий вой, голос сильной метели.       Угрюмый старец трогал старую клюку кончиками скрюченных пальцев, покрытых мхом и мухоморами. Леший стоял на самом краю болот, по колено утопая в хлюпкой трясине. Лягушки с молчаливой вежливостью смотрели, как старец трогает клюку, а потом нет-нет да и начнёт ею топи баламутить, выискивая взглядом что-то в глубине. Вот клюка за что-то зацепилась, и Леший принялся водовороты крутить, пока не показались чьи-то белые кости и ржавые доспехи на илистом дне.       Неожиданно от них отделился золотистый огонёк и, как светлячок, поднялся в воздух. Леший проворно схватил его крючковатыми пальцами и поднёс к жёлто-зелёным глазам. Внимательно посмотрел, прищурившись. Скрипнул старыми костями, сплюнул и выпустил огонёк. Тот заметался испуганно над болотной гладью, едва увернулся от проворных лягушачьих языков и поднялся в воздух, выше, где перед дождём роились десятки других погибших на трясинах душ.       Лешему, по-видимому, надоело или он уже отыскал то, что его интересовало. Выйдя на более твёрдую почву, старик согнулся сильнее прежнего, даже будто съёжился. Голоса невдалеке нарушали покой болот, и Леший тряхнул седой головой. Он знал всё, что деется в пределах его Леса, знал и тех, кто ссорится и пугает окрестную живность.       Всё-таки мир Наэадара жесток. Раньше в Лесу царили покой и гармония.       Раньше...       — Гл-пый мльчш-ка!.. — пробормотал себе под нос Леший и сгоряча стукнул клюкой по камню, который от удара треснул и развалился на мелкие крошки. Молодой терновый гамадриада больше не часть Леса, но ещё не совсем демон. Ничто его не удержит в Лесу. Леший предложил Алексису выбор: души, давшие бы так необходимую его существу силу, или же тот, в чьих жилах течёт теперь его кровь.       В выборе как демона, так и глупого лесного мальчшики Леший почему-то не сомневался.       Не ошибся. За кромкой болот, распугивавших громкими голосами мелких волшебных тварей, он застал их увлечённо спорящими. Дваин настаивал, чтобы демон взял его с собой. Опыта у гамадриады было маловато, и демон отмахивался от него, как от надоедливого фейри. Только и демон, и Леший знали, что запрещать что-либо Дваину бессмысленно — он всё равно поступит по-своему.       Леший не хотел с ними говорить. Ему не нравилось, что они в Лесу, тянут хвостом за собой неприятности и хаос человеческого мира. Незаметно пройти мимо не удалось. Инферно, как и положено подлой твари тьмы, тут же заметил его и приобщил к спору. Шквал вопросов нимфы не застал Лешего врасплох, но побудил крепко задуматься и нахмуриться. Объяснить Дваину, что с ним происходит и почему Леший вынужден был отказаться от него, не затронув Костяного дракона, не получится. А с Костяным у него были свои и давние счёты.       — Дедушка Леший, что со мной? — после долгого молчания решил начать с малого Дваин.       — Крвь дмн-а ирле брёт над тбой врх, — наконец ответил Леший. — Это крвь дтей… Кст-янго дркна…       — Костяного дракона? — словно ослышался, повторил Дваин. Костяной дракон сотворил Наэдар. Его погибшие от людских рук братья — всё остальное. Люди и подлунный народ — дети самого младшего, Красного дракона. Так рассказывал ему Алексис. Вспомнив легенду, Дваин испытующе уставился на демона. — Но ведь наш бог Красный дракон.       — Бог, которому служит Леший — Красный, — подтвердил Алексис и с большой неохотой добавил: — Мой бог — Костяной дракон.       — Я… я не понимаю! — чувствуя, что начинает запутываться, воскликнул Дваин. — Это же была всего одна капля!       Теперь Алексиса с нажимом сверлил уже взгляд Лешего, и демон в сотый раз пожалел, что не пришиб Дваина тогда, на Бальме. Но если бы пришиб… было бы у него тогда то, что есть сейчас?       — Немного больше, — произнёс Алексис. — Я был ранен, когда ты выскочил и угодил в заклинание… на пути сюда.       Непроизвольно Дваин тронул печать за плечом. Шрам будто стал меньше, хотя, может, нимфа просто к нему привык. Теперь такие печати могли оставить на нём уродливые отметины, но не работали?       — Я стал такой же, как ты? — уточнил Дваин.       — Не совсем, — уклончиво ответил Алексис.       — Пка ты не прнадлежшь ни тму, ни этму мру, — вмешался Леший. — Н-эт-о лшь впрс врмни. Ты вжл, и есл-и тв-я крвь взмёт врх, ты снва стншь чстью Л-са.       — Зачем вообще эти деления на богов, тому дракону я принадлежу или другому? — вспылил Дваин. — Разве мы не в одном мире живём?!       Леший сурово молчал. Не хотел старик, чтобы до этого дошёл разговор, не поймёт молодой гамадриада ничего. А ведь когда-то, тысячи и тысячи лет назад, когда Бальма ещё не стала столь грозной, когда заливистые луга превратились в маленькое болотце в сердце едва только родившегося и уже погибающего под натиском человека Леса — Леший ещё был таким же юным, как и Дваин.       Лес был бесхозный, а Леший израненный и озлобленный волей Наэдара. Лес был прекрасен, а Костяной позволял ему погибать. Обессиленный, рухнув в болоте, Леший наверняка погиб бы вместе с ним. Но Лес напитал его силой. В болоте оказались несколько душ утопленных наядами людей. Они помогли залечить раны. Вдохнули жизнь и придали сил. Лес зарождался в надёжном плодородном месте, огороженный Бальмой, где тогда ещё обитали Ледяные драконы. Не было ещё Вёселки, но уже набирала силу Гильдия охотников, что засылала отряды новобранцев на убийства беззащитных фейри и нежных наяд. Лес умирал. Замученные наяды смотрели на впитавшего их последние души Лешего опечаленными глазами, лягушки лежали на траве едва живые, фейри выглядели истощёнными, всюду пахло гнилью и близкой смертью.       Леший выжил и накрепко полюбил это место. И те жалкие крохи обитателей, что давно перестали верить в своего бога, Костяного дракона. Но Лес боролся покуда мог. Он питал силой обездоленного гостя, рубцы на руках Лешего покрылись молодыми грибочками, в волосах зацвёл мох, на тлеющей одежде проклюнулись первые почки. Лес отдавал ему свою жизнь. Тогда Леший, злясь на Костяного сильнее прежнего, переживший не меньше погибающего народца, на этом самом месте поклялся, что Дремучий лес станет его домом, он поднимет его, чего бы это ему ни стоило, и любой, кто посмеет покуситься на его детище, жестоко поплатится. Он пообещал себе, что лесной народ здесь будет счастлив и никогда не услышит о Костяном драконе. Не услышит, потому что…       — Леший ненавидит Костяного дракона, — вместо Хозяина леса ответил Алексис. Понял, что сам он обет не нарушит и никогда не сможет ответить на вопрос Дваина. Тяжёлый взгляд из-под кустистых, покрытых мхом бровей смотрел в чёрные глаза демона с осуждением, но и с благодарностью.       — Чт… почему? — растерялся гамадриада.       — Потому что изначально он демон, — всё так же, не разрывая зрительного контакта с Лешим, ответил Алексис. — Как я, как Рута, или даже… как ты. — Отвернувшись наконец от Лешего, демон взглянул на побледневшего нимфу. — Закрой рот, не то фейри зуб стащит. Да, все изначально демоны. Дух — это демон. А какому богу его определят в тот или иной отрезок времени, никто не знает. Леший — один из первых созданных. Его богом был Наэдар, то есть тот самый, самый старший из Демиургов — Костяной дракон.       — Его называют именем нашего мира? — поразился Дваин.       — Скорее наш мир назвали именем дракона, — поправил Алексис. — После смерти своего младшего, Красного, Костяной не только возненавидел людей, он начал считать любое проявление тёплых чувств слабостью и верной дорогой к смерти. Поэтому из любого демона, который едва народится, эти чувства искореняют. Нас учат убивать с пелёнок. Первые наши жертвы, вероятно, наши братья или сёстры. Наши матери оставляют нас, как только мы начинаем питаться самостоятельно. Отцов мы вообще не знаем. Если ты умер во младенчестве, значит был слабым и не достоин жизни. Если ты полюбил… тебя убьют.       — Но ты же… — голос лесного нимфы потерял силу, в горле пересохло. Внутри обжигающе похолодело, как только до Дваина дошло, что ждёт Алексиса. — Я не позволю! Я не дам ему!       — Это и стало причиной ссоры Лешего и Наэдара, — демон опустил ладонь на светлую макушку, чуть потрепал волосы.       Хозяин леса размеренно кивнул.       — Он влел Арии збрать м-ю лбмую… — едва слышно произнёс Леший.       — Арии? — повторил Дваин и уставился на Алексиса. — Кто такой Ария?       — Тот, с кем я никогда не позволю тебе встретиться, — ответил инферно.       — Почему он не убил вас? — оглянувшись на Лешего, продолжил сыпать вопросами Дваин.       — Не смог. Тогда Леший был слишком прыткий. Он отказался служить Наэдару и нашёл защиту в этом Лесу, — произнёс вместо Лешего Алексис.       — И он вас не нашёл?!       — Оглнись, — Леший окинул свои владения глазами, подавая пример Дваину. — Эт-и дш-и прндлежт тем, кто хтел прчнить мне или Л-су зло.       — Думаю, однажды Наэдару надоело терять подопечных, и он предпочёл забыть о Лешем, как о досадном недоразумении, — кивнул Алексис.       — Мне пмгали лдные дрконы, — проворчал Леший, мрачнея всё сильнее, под стать нависшим над их головами тучам. — Пка их не прбили… Яйц-о днго из нх прнёс ты.       — Яйцо! — опомнившись, воскликнул Дваин и оглянулся на Алексиса. Но тот уже и сам вспомнил о малышке и их с нимфой недавнем споре. Лицо демона стало неприступным, и Дваин уже собрался либо лечь здесь трупом, либо идти за яйцом вместе с инферно, но болотистую поляну заполнил треск веток и гвалт обезумевших от страха птиц. Чёрный пернатый рой пронёсся над головами и скрылся среди деревьев в сторону Бальмы. Под ногами и мимо пробежали волки, зайцы, лисы, ежи, молодые оленихи с детьми и прочая лесная живность. Не остановил их даже Леший. Под шляпками прятались старички-боровички, фейри юркнули в свои дупла, молоденькие нимфы сбивались в кучу, постарше — были настороже.       Леший забеспокоился. Такая паника могла означать только одно — на Лес напали.