Клетка для меня

Прошло много времени с тех пор, как я впервые очнулся. Удовольствия, которые я искал, получая свободу, наконец-то удалось расширить и примирить весь потаенный мир со своим присутствием. Я стал сильнее, живее и лучше разбирался в этих чуждых моей природе душах, звавшихся людьми. Осознав все это, я решил, что пора брать управление в свои руки.   Джекил беспардонно пользовался мной, как мебелью. Меня все больше и больше раздражало такое положение дел. И, если раньше я не имел возможноти сопротивляться, то теперь мои возможности изрядно возросли. От Генри следовало избавиться, или хотя бы отправить его на то положение, которым до этого довольствовался я. Придя к этому решению, я стал думать, как бы его осуществить.   Смерть Джекила привела бы и к моей смерти тоже, поэтому от этой соблазнительной идеи пришлось отказаться. Я решил забрать власть над телом.   Помогли мне, как ни странно, периоды сна. В этот момент, контроль над телом совершенно терялся,а следовательно, при должном старании, его мог получить я. Это вышло не сразу, во время сна все части души словно отключались от тела, оставаясь лишь в смутных картинах, называемых снами. Но, через некоторое время, я понял, как пользоваться этим состянием к своей выгоде.   Поэтому, в один прекрасный день я проснулся самим собой, хотя ложился Джекилом. Это был триумф! Но попытка прорваться сквозь сны и утренний бред, совершенно меня измотали. Проклятый Джекил! Я так устал, пытаясь вырваться к управляющей роли, что едва не перестал существовать. И, как это не было ужасно, не смог удержать власть в своих руках. Подстегнутый страхом доктор захватил в свои руки, если не управление, то сознание, так что через двадцать минут после пробуждения я был на свое дно души, с которого так старательно пытался выбраться.   В эти глубины долетали только отголоски эмоций, но и их хватало, чтобы понять происходящее. Я стал неудобен, от меня хотели избавиться.   Сложно выразить словами, какое бешенство охватило меня в этот момент. О, как проклинал я свою поспешность, и так не вовремя закончившиеся силы, и Джекила, так подло вырвавшего у меня поводья из рук, и свою судьбу, неудачную настолько, я что даже не был человеком. Я был придатком человека! Ненужной никому тварью, созданной для развлечения. Третьей рукой, о которой никто не знал, и которой так удобно было творить зло исподтишка, которую можно было легко отсечь, если она перестанет подчиняться хозяину. Но нет, меня так просто не уберешь! Я не дам избавиться от себя безболезненно!   Эти два месяца дались мне нелегко. Я полюбил эту жизнь, и ощущения, получаемые от этой жизни, слишком сильно, чтобы снова томиться в темнице духа. Попробуйте представить себе абсолютно пустую темную камеру, ни звуков, ни запахов, не шевельнуться, ни вздохнуть, и только изредка с воли долетают оттенки ощущений, рвущие меня на части мыслями о том, как это все выглядело на самом деле.   Я не мог смириться. Я копил силы на новый, отчаянный рывок, который дал бы мне волю, я подтачивал душу Джекила всеми возможными способами. Он был не так совершенен, как я, он содержал в себе часть той тьмы, что составляла меня полностью, он мог откликнуться на мой зов. Я подчинял его волю себе через его память, чувства. Отказ от солидной части жизни не проходит легко, такова человеческая натура. Моя сила была в близости с ним, он не мог скрыться от меня, как от любого другого человека, вздумавшего столкнуть его с намеченной цели. Это приносило свои результаты. Пусть не сразу, пусть держался он очень долго, но я смог-таки подточить основы его решимости. Джекил сдался.   Я пропустил тот миг, когда его воля подломилась, как старая табуретка, но сразу ощутил ту свободу, что дал мне этот срыв. Это совершенно незаметный момент, когда человек сдается, неважно под действием чего, когда его решимости "Ни за что!" сменяется, пока еще слабым, "Ну может быть?". Проупустить его легко, но но последствия незаметить не возможно. Когда держишься до конца - главное не давать себе даже легкой мысли о сбое. Каждая такая мысль - падение на много метров вниз по отвесной скале, откуда потом очень трудно вернуться к прежней решимости. А если кто-то грамотно воспользуется этим моментом, то и вовсе невозможно.   Не прошло и пары дней, как он снова выпил свой реактив. Изводящее ожидание, неприятная неизвестность, страх за свою жизнь, личность и будущее, жуткая, почти непереносимая ненависть, переполняли меня до краев. Я не удержался от того, чтобы не рвануться наружу со всей возможной скоростью, чтобы наконец уже вдохнуть этот воздух, увидеть этот мир, эту силу в своем, только своем теле. Правда, выходя на улицу, я взял трость, так как слегка отвык от ходьбы и ноги плохо слушались.   Вырвавшись на волю, я почти бегом выскочил на улицу. Опрешись на трость, я тяжело дышал, как после продолжительного марафона. На небе проплывали клубы грязно-серого дыма, покачиваясь на легком ветерке. Стены домов в темноте были слабо различимы, блеклые фонари заливали трепещущим светом маленькие участки улиц, выхватывая из тьмы какие-то детали. На улице было свежо, но меня прошибал пот от жуткого внутреннего раздрая.   Я бесцельно пошел прочь от дома. Мне почти не хотелось прорываться за какими-то дополнительными ощущениями, после долгого безчувствия, меня пьянили даже эти.   Внутри кипела жажда деятельности, а на практике не было ничего, что я мог бы сделать. Я просто шел по улице, бездумно пиная камни и обрывая цветы с растений, выставленных на окнах. Мимо пробежала черная кошка с нервно подрагивавшим хвостом. Я хотел ее пнуть, но она зашипела и скрылась за углом. Я злобно, до скрипа, стиснул зубы. Неудача неприятно поразила меня.   Пройдя по переулку, я вышел к реке. На небо вышла луна, было почти все видно. С реки дул ледяной, пронизывающий ветер, заставляя меня нервно ежится. Трость холодно и сухо стучала по мостовой, звук отдавался дребезжащим эхом от стен окружающих домов.   Злоба пробирала меня все сильнее. Герань осталась позади, кошки убежали, вокруг не осталось ничего, чему я мог бы причинить вред, выпустить свою злобу безнаказанно и легко. Бить стекла я считал скучным и пустым занятием, как и прочий вред, наносимый мертвым предметам. Живое в этом плане приятнее. Ничто так не пьянит, как боль, наносимая другому существу. Постепенно моя цель окончательно оформилась - я искал, куда спустить свою злобу на все мироздание. Я искал жертву.   Через пару минут я увидел идущего мне навстречу человека. Это был старик, который сменил свое направление, увидев меня, и с неприятной улыбкой шагнул навстречу. Внутри меня все скрутило от злости. Меньше всего на свете мне хотелось напрягаться для общения с этим двойственным, двуличным существом с которым, к тому же, надо говорить с этим идиотским этикетом и ненужными раскланиваниями. Все эти мысли пролетели в голове мгновенно, пока он подходил ко мне.   - Доброй ночи, мистер, не найдется ли у вас табачку? - осведомился он слащавым голосом, на мой взгляд, слишком учтивым, слишком медленным. Да мне все в нем не нравилось!   Ярость поднялась во мне мгновенно.   - Нет у меня табака! - заорал я, дергаясь. Он отшатнулся, глядя на меня с обычным брезгливым недоумением. Это разозлило меня еще сильнее. Очень захотелось стереть это выражение с его лица. Я, не задумываясь ни на секунду, взмахнул тростью, нанося удар.   Он нелепо взмахнул руками и упал на землю. На разбитом лице мгновенно появилась кровь, такое ненавистное мне выражение пропало. Появилось другое, куда более приятное - страх и боль. Оно раздразнило меня еще сильнее. Я снова взмахнул тростью.   Удары наносились быстро и точно. Трещали кости, рвалась тонкая старческая кожа, выпуская на мостовую темную кровь. В лицо я бил особенно тщательно, пока оно не потеряло всякое выражение за кровавым месивом, за сломанным и почти вбитым в череп носом, за разбитыми и выпавшими на камни зубами.   С влажным треском сломалась трость, кусок ее с грохотом отлетел в сторону. Меня это слегка отрезвило. Человек уже не двигался. В воздухе повисла ледяная тишина. Я почти спинным мозгом почувствовал, что мое буйство привлекло чье-то внимание, а это значит, что пора уходить отсюда. В последний раз я с удовольствием наступил на пальцы, чувствуя хруст суставов под подошвой, затем развернулся и ушел.