Яблочный привкус на губах

*POV Нивен* Неделя оказалась мучительной. Под конец я был, словно выжатый фрукт. Словно испили все соки, а оставили лишь мякоть внутри. Переговоры, бумажки, какие-то люди, поездки, снова переговоры… Незнакомые лица мелькали у меня перед глазами, как на кинопленке, дни же, то тянулись серой пеленой, то в спешной и безумной пляске бежали друг за другом, стремясь задушить в своих объятиях проблемами, градом и дождем, сыпавшимися на голову. В буквальном смысле, бьющими по мозгам. Все это чередовалось друг за другом, выстраиваясь в некую адскую очередь. Нет, это было лишь начало. Лишь начало кое-чего еще. Гул телефона. Он звонит уже вторую минуту, а я лежу, откинув голову на мягкую подушку, утопая в сладкой дреме, и не могу заставить себя шевельнуться. Чувствую расслабление, сонливость, а еще очень приятное тепло рядом. Открываю глаза. Приходит понимание того, что сегодня выходной, и что ко мне прижимается мой рыжий омега. Честно говоря, все эти будни прошли для меня, словно в тумане. Мой мальчик тоже выдохся, ведь и у него был свой завал работы. А еще я, кажется, несколько раз накричал на него, срывая гнев и раздраженность в эти дни. Да, такие грешки я тоже не раз допускал, хоть часто они сходили мне с рук. Как и сейчас. Он верен мне, готов простить все. А ведь еще в начале наших отношений я заверил, что собираюсь в любой удобный случай разорвать все, когда он мне надоест, или когда я найду кого-то лучше. И на что же Кертис в таком случае надеется? Мое решение неизменно, я любитель свободных встреч, когда нет ни долгов, ни обязательств. Быть честным, я никогда даже не задумывался о том, чтобы создать семью. Это напрягает, пугает, лишает всех радостей. По крайней мере, такого мое мнение. Вернемся к тому, что телефон продолжает трещать на всю комнату, что немыслимо бесит, а я удостаиваюсь взять трубку. Долго же ждал меня голос на втором проводе. Минута приветствия. ― Да, здрасте, ― Ничего плохого не предвещало. Ну, показалось. Затишье перед бурей. Словно приговор, голос известил о страшном. Дед, мой дед, живущий в деревни, успокоился. Как выяснилось, перед смертью он долго валялся в постели и хотел увидеть меня. Тихо звал, шептал, кашляя; желал о теплом и светлом прощании с близкими. Это наблюдали какие-то посторонние люди, вместо семьи. Его мучили кошмары и видения. Он ворочался, бредил, страдал жаром. Эти пытки длились до тех пор, пока Костлявая не забрала старика Джереми в свои объятия. ― Ясно, ― тихо фыркаю, ― До свидания. Трубку кладу с такой силой, что она ломается от удара. Черт. Я зол. Я в тоске. Я в шоке. Я ненавижу себя за то, что меня не было рядом с дедушкой в его последние минуты жизни. А вместо меня его окружали: черт пойми кто. Никогда не доверял сельским баранам… ― Что-то случилось, Нивен? ― сонным голосом спрашивает секретарь, приподнявшись на локтях, глядя на меня, а потом приобняв со спины, прижавшись. Отстраняюсь. Мне не до тебя, Кертис. Молча иду завтракать, хоть это и заканчивается тем, что я лишь поковырял вилкой яичницу с салатиком сбоку. Затем, для себя, я решаюсь поехать в деревню на поминки деда. Когда я был там в последний раз? Очееень давно. От этой мысли даже страшно. ― Что все-таки случилось? Вы, словно, сам не свой, ― продолжает лезть не в свое дело рыжий. ― Ничего, ― холодно отвечаю я, ― Уеду на какое-то время. Беспокой звонками только в крайнем случае, ― сразу дал указания. Просто знал, как мой любовник любил названивать по пустякам. «Как дела?», «Как здоровье?», «Скучаю»… Тошнит от этих тем уже, серьезно. Видимо, меня слишком сильно избаловали подобной сентиментальщиной. ― А куда уедете? ― интересуется парень. Мне хотелось бы ответить « Не твое дело», но я сдерживаюсь. ― Потом расскажу. Не скучай, ― сделал еле заметную улыбку. Он мило улыбнулся в ответ, все, значит, волноваться не будет. *** Вскоре я отправился в свое незначительное путешествие. То, что я увидел, казалось чуждым и отстраненным. Мои глаза привыкли к городским огням, к толпам куда-то спешащих людишек; а уши к гулу машин и к шуму разговоров в толпе. Я сроднился с оживленными трассами, пешеходными переходам и светофорами. С кучей ярких магазинов, кафе, горящих выставок, эмблем, ресторанов и салонов. Но годы городской жизни меня не готовили к такому… Я слишком глубоко утерял невидимые связи с юностью, когда мог жить и здесь и там… Когда для меня существовали два ярких мира, переплетающихся нежными красками, заставляющие сердце биться быстрее. Теперь остался только один… Тот единственный, где нет тех безумных радостей и тех незначительных трагедий. Где есть только «серьезность и самостоятельность». Вернемся же к деревне. Здесь теперь, кажется все иначе: здесь не воняет выхлопными газами, везде какие-то жутко неровные, дырявые почвенные дороги, не видно асфальта. По прямой расположены, идущие друг за другом, дома. Все они старые и дряхлые, такие же, как и основное население, проживающее здесь. Покрашены они в самые тусклые и мрачные цвета, не выделяется ни один. Ни к одному не прилипает взор, создается мерзкое впечатление, что они, подобно близнецам, одинаковы. Отличаются лишь некими деталями и формами. Рядом деревянные заборы, вечно сломанные в разных местах, слышен крик птиц. Можно увидеть петухов, куриц, индюков, цыплят… Также коз и даже коров. Не часто столько живности встретишь. Впрочем, восторгался я подобным лишь в детские года, особенно любил ехать в машине по таким местам, устроившись на мягком заднем сидении, глядеть в окошко и то и дело выкрикивать: ― О, коровка! О, барашек! Пап, пап, смотри, какой красивый! Впрочем, это было слишком давно… Сейчас беззаботность улетучилась, осталась лишь серьезность и холод во взгляде. Сегодня я видел очень много лиц. Это были местные алкоголики-беты, пара усатых стариков-альф, какой-то пожилой дядя-омега и местная «звезда», прославившийся падением в колодец на всю округу. Честное слово, мне было глубоко плевать на личности этих людей. Единственное, что я знал, так это то, что при жизни все эти деревенские жители ладили с Джереми, вот и пришли вспомнить его, прославить добрыми словами. Некоторые даже рыдали. Я же не сумел. Я тосковал по старику, в моей душе скопились множество негативных чувств, переливающихся и дополняющих друг друга. Для меня это, конечно, стало горем. Я никогда не хотел потерять кого-то близкого. Но… Столько времени улетучилось в прах. Я так плохо помнил его. Лицо я смог восстановить в памяти лишь тогда, когда взглянул на фотографию. Печально. Но все же, если бы он был бы мне безразличен, я бы не бросил дела и не приехал бы сюда. Это многое значило. Его «избушка» была ужасно ущербного вида. Да, ремонт бы здесь не помешал. И не один. Трещины, сползающая штукатурка, в дополнении стены обросли ветками какого-то растения. Дикого винограда, кажется? Паутина. Очень-очень много пыли и паутины. Все заросло травами и растениями. Стекло в окне и вовсе разбито. Я все еще задаюсь вопросом, как дедушка прожил столько лет в «этом». Ах да, я же разбалованный роскошью мальчишка, мне не понять. За столом я не перебирал, тем более что за рулем. Удостоил какое-то время посиделкам, а затем вышел покурить в сад. Пока доставал сигарету, приметил около забора кого-то. Этот кто-то, а точнее юный парень, блондин, стоял и завороженно глядел на меня, словно знал уже очень-очень давно. Словно я его старый знакомый-приятель. Я, будучи не до конца склерозным, сумел вспомнить его по испуганному взгляду голубых глаз. Иногда моя память могла ужасно удивить, ведь она сразу выдала историю, случившуюся ужасно давно: Тогда была ночь. Я сидел на жесткой, нелюбимой кровати, глядя на старика. Джереми, читал книгу, наслаждаясь креслом-качалкой. Оно, к слову, до сих пор стоит на том месте в доме. ― Вот жеш чертовщина, ― внезапно выругался седой, переведя взгляд серых глаз на меня. ― Что такое? ― я не понял. Он опять на своей волне… ― Чертовщина, говорю, ― его манера речи казалась смешной, он картавил. И не любил, когда это подмечают, ― Мальчишки соседские обнаглели. Выхожу в сад, а груша вся нагая, яблони такие же. ― Воруют фрукты? ― усмехнулся я. Он, кажется, уже не первый раз мне жалуется. ― Да. Вот уж, купить ружье, да и по-распугивать. Совсем покоя не дают, ― Пробурчал старик. В эту же ночь я вышел в сад. Не из-за слов деда, просто хотелось подышать свежим воздухом. И тогда я поймал «воришку» на горячем. Светловолосый омега, видом на много младше меня, был на ветке яблони, стаскивая её плоды. Заприметив меня, он перепугался, резко дернулся, выронил все «награбленное», а в дополнение ко всему свалился с дерева. Затем я услышал звонкий вскрик. Ушиб ногу. Вот глупый. Я подошел. Он весь сжался, задрожал, глядя на меня. Боже, как он боялся… Не знал, что делать, но и бежать не мог, из-за ушиба. ― П-пожалуйста! ― выкрикнул голубоглазый. Я в тот момент, наверное, и вправду жутко на него смотрел. Словно, собираюсь здесь же прибить за воровство. Но после мое выражение лица сменилось улыбкой. Я даже рассмеялся. Он не понял. А я смеялся над тем, как забавен этот омежка. ― Спокойно, ― произнес я, помогая тому подняться. Ему больно наступать на правую ногу, он облокотился об меня, но сразу поспешил отпрянуть. Бедняжка, ― Тебе бы не повезло, если бы вместо меня вышел старик. ― Ходить можешь? ― после спросил я, наблюдая, как голубоглазый понемногу успокаивается. Он растерянно кивнул. Попытался отойти, но опять споткнулся и упал. Словно нелепый, неуклюжий четырехлетний ребенок. Мне ничего не оставалось, как выпытать у малого адрес и донести его туда. Не по каким-то там важным причинам, просто из-за своей прихоти. Я, кажется, в разговоре даже успел прозвать его «яблочным воришкой». Так, для смеха. А с тех пор я больше его не видел. Ну, точнее, до сегодняшнего дня. Как там его имя? Вот, что бы там ни было, а все равно я был уверен, что что-то, да забуду. Не хочется обижать себя любимого, но, черт возьми, неужто моя память сравнима с памятью золотой рыбки?! Впрочем, и сама физиономия этого типа вспоминается смутно. Этот блондинчик явно изменился за пролетевшие лета. Вполне миловидный, с заметно бледной кожей. Показалось, что ростом ниже даже, чем Кертис, в то время как рыжий на пол головы меньше меня. У него не плохое тело, что я не мог не приметить в первую очередь. Прямая осанка, привлекательная худоба. Какие тонкие изящные запястья, видна выпирающая ключица… А еще я приметил не малое количество родинок на светлой коже. Никогда не считал подобные «знаки» на теле уродливыми. А если опираться на какое-то там народное поверье, то оно и вовсе гласит: «Много родинок ― счастливым будешь». Но единственное, что больше всего поразило меня, был запах. Он был великолепен и притягателен. И как я понял ― не просто так. Это был аромат моей пары. Моей настоящей пары в этом мире. И не ощутить его я не мог, он сразу ударил по ноздрям и вскружил голову. Такой манящий и дурманящий рассудок… Затягиваюсь табачным «ядом», выдыхаю в сторону пучки дыма. ― Тебя, я смотрю, словно магнитом тянет к этому саду, ― усмехаюсь, сверля взглядом упирающегося о дряхлый заборчик, ― Тут что, медом намазано? Наблюдаю за его реакцией. Он застыл, словно хрустальная статуя, продолжая исследовать меня каким-то удивленным, робким, завороженным взглядом. Я знаю, он тоже почувствовал. Нельзя не почувствовать, когда в твою жизнь вторгается сама судьба, делая свой выбор, кидая свой жребий на того, с кем придется провести остаток дней. Хотя, про это я не успел подумать. Меня перебили. ― Просто очень люблю вкус яблок из этого сада, ― однако, этот малый еще и обнаглел маленько за прошедшие годы. А ведь с виду и не скажешь… Неужто его даже не смущает то, что в этом месте сейчас повис траур и такие слова неуместны? Кажется, мне резко захотелось остаться еще на несколько дней в этой деревенской глуши.