Skies Get Rough

— Я хочу покурить, — выдает Моника, вытягивая ноги вперед, попутно смотря на Блейка. — Не-а, Грей, мы же договаривались. В моей машине не курят. Правило номер один. Правило номер два: с водителем не спорят, — немного нахмурив брови, но с легкой улыбкой на лице, которая была едва заметна, говорил парень. — Машина принадлежит твоему папе, — усмехается та, расправляя плечи. — А если, например, я высунусь в окно? Брюнетка открывает окно, вытягивает руку на воздух, ловит его, сжимая. Мимо проносятся автомобили, а люди за рулем поглядывают на закрывшую глаза девушку. Она чувствует, как по спине пробегают мурашки, доходя до затылка, там же испаряясь. Рэйчел улыбается Крамеру, который также широко растягивает губы в ухмылке. Он нащупывает пальцем кнопку на панели, нажимая, а по салону разливается знакомая мелодия. Моника не открывает глаз, впиваясь в сиденье, все еще сжимает и разжимает ладонь. Я не осуждаю тебя. Пейзажи постоянно сменяются: небольшие коттеджи чередуются с полями, полностью засаженными подсолнечниками, которые в свою очередь заменяются небольшими пустырями. Рэйчел сидела тихо, лишь иногда позволяя себе вставить пару слов. Она устала. И дело, наверное, не в долгой дороге, не тяжелой неделе, даже не в бессоннице, которая начала часто посещать ее; она устала от бессилия изменить что-то в жизнях других. Она не могла сделать так, чтобы Моника перестала вдруг винить себя в смерти отца, в ссорах с матерью, в собственном существовании. Не могла избавить Блейка от боли, пронзающей его сердца в самый неподходящий момент. Не в ее силах. Но она бы сделала все. Рукава ее свитера скрывали часть кисти, где виднелись легкие синяки. Но девушка скрывала их не от Моники, а от себя. Не хотела напомнить в очередной раз о том, чего боялась сейчас больше всего. Она готова была рвать на себе кожу, дабы перестать думать об этом, но не могла. Где-то в груди мучительно пульсировало, сжималось. Желание биться об стену головой, вырвать тот ноющий комок вместе с легкими не покидало ее со вчерашнего вечера. Но она была спокойна снаружи. Лицо не выдавало ее, не выражало ни капли эмоций. — Это Индианополис, — приподнимается на сидении Моника, заметно оживившись. — Я думала, мы едем в Саут-Бенд. Мимо проносится знак с приветствием. Вдалеке можно увидеть берег Мичигана. Отсюда озеро кажется не таким обыденным, как в Чикаго; вода не такая мутная, небо не такое хмурое, даже солнце светит по-другому. — Здесь есть одно место, куда мы заедем, — Блейк тормозит у обочины, доставая карту, и водит по ней пальцем, хмыкает. — Эй, человечество придумало навигатор. Включи его и введи нужный адрес. В чем проблема? Теперь хмыкает Грей. — Когда мы с папой были здесь, у нас не было навигатора. Так интереснее. — Точно, я забыла: сидеть в машине, рассматривая карту, которая ничего не дает, намного лучше. А если серьезно, то, пожалуйста, давай быстрее, меня тошнит, — Моника хватается за ручку двери, высовывая голову на воздух. В голове проносится мысль о том вечере на набережной с рыжеволосым, а в горле появляется ком со вкусом ржавчины, прямо как вода в озере. Это сложно. Слишком сложно — справиться с тягой воспоминаний. От них становится только хуже, но проститься с ними она еще не готова. — Нашел! — выкрикивает Крамер, хватаясь за руль. — Вот и все. Автомобиль дергается с места, выезжая на проезжую часть. Впереди виднеется пробка, и уже через несколько минут они тянутся за старым Вольво. Радио перестало работать, гадко шипя, а кондиционер, который бы сейчас очень пригодился, сломался года два назад. Но, наверное, отца Блейка это не смущало, раз он до сих пор не починил его. Монике нравились родители парня. Раньше она часто приходила к ним домой, а миссис Крамер всегда угощала её кокосовым пирогом или шарлоткой. Она видела, как искренне родители Блейка улыбались друг другу, держались за руку и мило разговаривали. Она чувствовала, как екало её сердце, когда она возвращалась домой и слышала голоса за стеной. Папа всегда говорил, что ее мать невыносима и конфликтна, но нужно быть терпеливым к её характеру. А еще он сказал, что она - лучшее, что было в его жизни, пока не родилась Моника. Девушка до сих пор не понимает. Женщина, которая изо дня в день говорила ему, что он - ничтожество, лучшее в его жизни? Пока Грей старалась забыть о подступающей рвоте, движение пришло в норму, а они уже ехали по широким и неизвестным им улицам Индианополиса. - Там впереди еще пробка, нам придется оставить машину здесь и идти пешком. Пару кварталов, к счастью, - Блейк сворачивает к одному из зданий, скорее офисных, а потом тормозит. Он облегченно вздыхает, кладя руку на грудь. Первой вышла Моника, а за ней и Рэйчел с Крамером. Первое, на что они обращают внимание, - небо, синее, без единого облака, а за соседним небоскребом скрывается яркое весеннее солнце. Но Фишер натягивает рукава еще сильнее, полностью скрывая кисти рук, а Грей лишь часто дышит, приводя себя в состояние. Дальше они идут почти молча. Блейк занят картой, а девушки заинтересованно осматривают улицы. Иногда замечают, как люди косятся на них, но не могут понять почему, ведь туристов здесь достаточно. - Знаешь, что, Блейк? - Моника хлопает его по плечу, на что он немного ежится, но не подает виду, что ему неприятно, а она и не замечает, поэтому продолжает. - Ты был прав. Это лучший день за последнее время. Я бы даже не отказалась от хорошего завтрака. На твоей карте есть кафе поблизости? - Я думаю, что да, - он улыбается уголками губ, переводя взгляд на строение впереди. - Мы на месте. Рэйчел начинает звонко смеяться, пропуская мимо себя взгляды прохожих: - Мы здесь из-за детского музея? - Вам понравится. Моника поднимает глаза, рассматривая огромного динозавра. Он стоит во всю длину здания, будто заглядывая внутрь, приподняв край крыши. Она долго рассматривает его, замечая небольшие разводы на стеклах, а также то, что и часть животного где-то выцвела, но это если присматриваться. Она как-то приглушенно слышала рассказ Блейка о то, как он испугался, что этот динозавр захватил город, когда увидел его впервые, потянул папу за рукав рубашки, стараясь спасти. И представлял, как он - маленький мальчик, предотвратит атаку чудовища, освободит жителей, и все будут скандировать его имя. В этот момент Моника с Рэйчел посмотрели на парня, на их лицах сверкали искренние улыбки. Сейчас они забыли обо всех своих проблемах, ясно представляя малыша Блейка, сидящего на плече его отца, пока они проходят через полуразрушенный городишко, а люди кричат его имя. Маленькими они часто представляли себя в качестве супер-героев, спасателей. Они хотели помогать людям. Но в итоге эта затея кончалась не очень благополучно. Когда они полезли на дерево спасать кота одного из соседей Рэйчел, то пришлось вызывать скорую и службу спасения для них, потому что Блейк сломал руку, падая, а Грей с Фишер просто громко плакали, потому что, как оказалось, слезть было не так просто, как залезть. Как-то Крамер хотел помочь женщине на кассе в супермаркете, обранившей бумажник, в итоге, она позвала охрану, а мама парня умоляла ее не вызывать полицию, потому что он не собирался красть у нее кошелек. После нескольких попыток они все же смирились. Похожее чувство эйфории в их груди, когда они раздумывали о новых планах, сейчас расплылось по их телам. - Я тоже не откажусь от бургера и кофе, - говорит Рэйчел, осматриваясь по сторонам. - Здесь полно еды, это огромный комплекс. И если не ошибаюсь, то там за углом палатка с едой, - и он не ошибся, уже можно было почувствовать запах выпечки и свежего кофе, а у дороги стояло несколько столиков. Моника замечает один свободный, надеясь, что они успеют дойти до него до того, как кто-то их опередит. Рэйчел подбегает к витрине, занимая очередь за маленьким мальчиком лет шести в голубой кепке с непонятным рисунком. Он пытается рассмотреть меню с напитками, но ему не достать, почему Блейк, догнав девушку, присаживается на корточки, мягко улыбаясь ему. Тот вопросительно смотрит на него, поджимая губы и бегая глазами, скорее всего, ищет родителей. - Тебе помочь, парень? - говорит Крамер, указывая пальцем на вывеску. - Я справлюсь, - спустя некоторое время он все-таки отвечает, опять поджимая губы. Его голос настолько тихий и надрывистый, что его еле слышно.