Время собирать камни

На последнем отрезке пути его вез совсем молодой неулыбчивый офицерик в дурацкой форме с шевронами вместо погон и беретом вместо фуражки. На вид ему было лет восемнадцать. Он сидел напротив Алана в машине и сверлил его взглядом. - Ты по-нашему понимаешь? - с плохо скрываемой неприязнью спросил он после пары часов молчания. - Да, - ответил Алан. - Понимаю. Он решил не врать. Может, стоило сделать вид, что знает лишь несколько слов, но с его объектом все равно придется разговаривать на вэстландском, и вообще актер из него не слишком хороший. - Хорошо. Через неделю - народный суд, - его конвоир говорил, четко проговаривая слова. - Твое присутствие не нужно. Результаты ты узнаешь. До этого времени лучше тебе вести себя тихо - больше шансов выжить. Ясно? - Да. Спасибо. Вежливость солдата удивила, он странно посмотрел на Алана. Тот в ответ пожал плечами. Изменять своим правилам он не собирался. Автомобиль остановился спустя час, когда солнце уже село за холмы, поросшие лесом. Темнело тут быстро, осенние ночи ранние. Площадка, где Алана высадили, неласково подтолкнув в спину, ярко освещалась прожектором. Такие же точно горели на грубо сколоченных деревянных вышках, освещая забор из колючей проволоки. Лениво лаяли собаки. - Алан Россини, - крикнул офицерик. - Забирайте, оформляйте, нам еще возвращаться с водителем. Алан старался двигаться чуть раньше, чем его направляли тычком. Он спокойно отвечал на совершенно излишние вопросы, подтверждая, что он Алан Россини, 25 лет от роду, и так далее. Все и так было написано в бумагах. Изображать из себя повстанца и патриота не хотелось, так же как прожигать взглядом охрану… Потом, подписав бумаги о приемке и отпустив машину, ему приказали раздеться - уже в одном из внутренних помещений. - Догола, - уточнил угрюмый охранник, у которого на руке не хватало двух пальцев. Алан выполнил и это распоряжение без разговоров. Он и не ожидал, что в подобном лагере соблюдаются хоть какие-то нормы отношения к военнопленным. Наготы он не стеснялся. Аккуратно сложил одежду. Посмотрел вопросительно на охранника. Тот некоторое время смотрел на него, ухмыляясь, но, так и не дождавшись интересной реакции вроде негодования или стыда, бросил на пол перед Аланом стопку одежды. Серое, застиранное солдатское белье, штаны и куртка. Все это было чистым и даже пахло обеззараживающим составом, но явно не новым. - Спасибо. Алан поднял одежду и быстро оделся. На куртке не хватало пуговицы, но заострять внимание на этом он, разумеется, не стал. - Я готов, - сказал он негромко. Охранник вывел его через внутреннюю дверь во двор и подтолкнул в спину. - Иди, ищи себе место. Найдешь место в бараке, скажешь, кто ты такой, старшему, он тебя запишет. Каждое утро и вечером проверки. Все, вали. Алан огляделся. Прожектор был развернут в сторону ворот, освещая их и полосу вдоль забора, в остальном же лагере было темно. Он сделал несколько шагов, пытаясь определиться. В темноте угадывались какие-то смутные очертания строений. Были ли это бараки или склады, или склады, переделанные в бараки - разобрать было сложно. Алан направился туда, на ходу растирая руки. Он почти сутки провел в наручниках, запястья болели. А руки в его работе важны. Он подошел к первому же зданию и двинулся вдоль стены, касаясь рукой шершавых досок в попытке отыскать вход. Двери здесь не было – был проем, но само полотно, видимо, кто-то снял с петель или изначально не стал вешать. Внутри небольшого вытянутого помещения оказалось светлее: горела керосинка под потолком, от печки в углу шло тепло. Вдоль стен стояли сколоченные из неоструганных досок нары в два яруса, под потолком тянулись какие-то веревки с сохнущим тряпьем. Народу было немного, человек пятнадцать. Алан тихо зашел, пытаясь оглядеться. Нужно было найти старшего и найти место. Он медленно пошел вдоль нар, вглядываясь в лица, но на его появление отреагировали без особого энтузиазма. Только с одной из полок поднялся человек с рыжей, всклокоченной бородой и хрипло спросил: - Вас много привезли? - Я один, - ответил Алан на чистом вэстландском. - Вы старший? - По третьему бараку - да. Здесь будешь жить? Им все равно, - он мотнул головой в сторону проходной, - но они потом будут сверять списки, чтобы никто не убежал. - Здесь три барака, да? - Алан насторожился. Если Мориц в другом бараке, будет сложно потом перебраться. Но если сейчас начать спрашивать... Он решился: - Да. Здесь. - Четыре. Места есть везде, живи где хочешь, только потом придется на проверках приходить к "своим". Бородатый зевнул, прикрыв рот ладонью и медленно начал подниматься. - Давай, запишу тебя. - Алан Россини. А вас как зовут? - Том Кертис. Обер-лейтенант второго ударного полка, - на военного и тем более офицера бородатый "старший" похож не был совсем. - Хорошо, Алан. Устраивайся, где найдешь. Тут с этим просто. Только вот матраса лишнего у нас, наверное, нет. Если не выдадут тебе, придется искать где-то. Никто лишний не отдаст, сам понимаешь. - Да, понимаю... - спать на голых досках не хотелось, к тому же за несколько дней, прошедших с памятного разговора с майором, Алан все же сумел более менее выспаться. В первый день сошли бы и голые доски. Он медленно прошел дальше, поискав матрас. Не нашел и сел на свободную кровать. Ложиться на жесткие топчан пока не хотелось. К нему потеряли всякий интерес, как будто появление здесь новичка было делом самым обычным. Или эти люди уже в принципе мало чем интересовались. Под керосинкой играли в карты, - самодельные нарисованные карточки с азартом выкладывали на стол, сопровождая это короткими словами и шутками. Алан разглядывал заключенных, отыскивая нужное лицо. Потом встал и подошел к рыжему. - Скажите, обер-лейтенант, может, мне стоит поискать матрас в других бараках? Или это бессмысленно? Том Кертис сперва удивленно уставился на него, потом хмыкнул: - Почему бессмысленно? Может, там и есть что. Поищи. Тут недавно десять человек "отправили", может, чего и осталось. И зови меня Том. Я свое отвоевал, надоело. - Извини, Том. Хорошо. Алан вновь вышел на улицу, поплотнее запахнул куртку от холодного ветра и отправился искать другой барак. Они стояли в один ряд, так что найти было не так сложно - да и глаза у него немного привыкли к темноте. Встретила его та же картина - нет двери, тусклая керосинка под потолком, печка. Только в карты здесь не играли, кто-то спал, кто-то шил или чинил одежду, сев под самую лампу. Алан направился к керосинке, чувствуя себя - глупее не бывает. Но он упрямо продолжал действовать, хотя ему казалось, что это просто затяжной сон, переходящий в бред. Его окликнули, задав, по-видимому, стандартный вопрос о том, новенький ли Алан и здесь ли будет жить. На вопрос про матрас старший по бараку задумчиво потер лоб. - Матрасов нет, но можно попробовать вытряхнуть из-под кого-нибудь лишний. Ты кем был до... до восстания? - Врачом. - Это хорошо, - вздохнул его собеседник. – Сейчас, подожди. Он отложил куртку, на которой зашивал приличных размеров дыру, и негромко крикнул в темноту: - Господин капитан, у нас есть лишние постели? Парня впустили без всего, на голые доски. - Я могу отдать свой второй, он у меня дырку в стене загораживает, - отозвался из темноты голос. - А парень "наш" или нет? - Врач военный. - Тогда отдам. "Капитан... фон Альберг тоже был капитаном", - Алан пошел на голос. Конечно, капитанов здесь могло быть много, а голос ему не казался знакомым, но с другой стороны, ему могло повезти. А голос... он просто не помнил никакого голоса, не так уж много раненый тогда разговаривал. Какой-то человек поднялся ему навстречу - он спал на нижнем ярусе, как и большинство здесь. В темноте, особенно после того, как Алан постоял возле керосинки, почти нереально было различить его лицо. Разве что бороды не было, как у Тома. - Матрас здесь стоит, у стены. Забирай. Алан нашел матрас – сырой, тяжелый, с комкастой ватой, сбившейся внутри. - Спасибо, - он протянул свободную руку, - Алан. Алан Россини. Его собеседник помолчал, но руку пожал. Пальцы были холодные и жесткие, как у того, кто занимается физической работой. - Здесь редко знакомятся, но раз так... Мориц Альберг. Алан от неожиданности чуть не выпустил матрас, который придерживал одной рукой. Помедлив, он сказал: - Я... первый раз в подобном месте, но... не хотелось бы... вы не могли бы мне вкратце объяснить правила, принятые в здешнем обществе? Не хотелось бы провоцировать не нужные конфликты... Конечно, если вы собираетесь спать или же у вас есть дела, моя просьба снимается. - У вас такая фамилия странная, - задумчиво, словно не слыша его вопроса, проговорил невидимый Мориц. - Истландец по рождению, так? Эрвин Россини вам не предок? Я очень люблю его музыку. Моя мама каждый вечер играла что-нибудь из "Священной зимы". - Очень отдаленный. Но уважаемый, - Алан с готовностью включился в беседу, пытаясь использовать подвернувшийся шанс. - Только мне больше нравятся его музыкальные шутки. Хотя я не слишком хорошо разбираюсь в музыке. Не оправдываю фамилию. - С ума сойти. Если бы у меня была бумага и карандаш, я бы попросил автограф. Садитесь, не стойте вы с этим матрасом. Фон Альберг похлопал по полке рядом с собой, запахло пылью. - У меня-то за что автограф? Я не музыкант - я врач, - Алан сел, аккуратно пристроив матрас сбоку. - Ну, никто же не узнает, - усмехнулся Мориц. - А я всем буду говорить, что расписывался тот самый Россини. За что вас сюда? Последнее время отсюда чаще забирают, чем приводят. - Я не помню, как звучало обвинение. Я слишком устал тогда, - сейчас Алан говорил чистую правду. - Считайте, за подрывную деятельность против молодой республики. А вас? - Я военнопленный. Участвовал в войне против той же самой молодой республики. Но это неприятная тема. Что вы хотели узнать? Я не запомнил вопрос. Он говорил тихо, но в голосе слышался хрипотца – то ли много курит, то ли простужен. - Вы сказали, что здесь не принято представляться. А что вообще здесь принято, а что не очень? - повторил Алан. - Да... не то, чтобы не принято. Понимаете, здесь ведь все подряд. Бывшие офицеры, аферисты, просто уголовники. Мы стараемся не сталкиваться, но и знакомиться вот так сразу - мало кто это делает. - Понятно. Значит... это просто такой вариант тюрьмы, да? - Я слышу разочарование в голосе, - заметил Мориц. Сейчас, когда глаза Алана чуть привыкли к темноте, он мог видеть его лицо. Капитан фон Альберг мало изменился за два года, даже учитывая, что видел его Алан умирающим, в горячке, в крови и грязи. Он принадлежал к тому типу мужчин, которые сохраняют юношеские, почти мальчишеские черты до зрелого возраста. Алан видел чуть оттопыренное ухо, темные, резко очерченные губы – либо яркие от природы, либо обветренные, в темноте не разобрать, глаза казались слишком большими и запавшими из-за темных синяков под ними. - Я не ожидал, что здесь будут уголовники, - признался Алан. - Впрочем, это, наверное, не слишком важно. Он вздохнул. - Вы сделали большую глупость, господин Россини, что не уехали в Ривию, а еще лучше - в свою Истландию. Даже если у вас не было там родных, можно было что-то придумать. Алан обернулся и посмотрел на Морица. - Спасибо. Вы очень мне помогли, сказав это. - Бестактно, да? Мы тут стремительно теряем человеческий облик. Наверное... они этого и добиваются. Что вам еще сказать, чтобы оказалось полезным? - Он помолчал. - В субботу утром банный день. Вам повезло – завтра сможете помыться с дороги. Кормят два раза в день, если не забывают. Каждое утро зачитывают правила, они меняются. Точно как и законы в этой идиотской стране. За нарушение - карцер... или расстрел. - Часто меняются? Правила? - Да. - Спасибо. Буду слушать внимательно. - Алан помолчал, потом спросил: - Скажите... а какие реальные шансы выбраться отсюда? Я имею в виду официально. Вы сказали, что последнее время люди уходят скорее, чем появляются. Куда уходят? - Я не знаю, куда они уходят, - голос Альберга, такой ровный и дружелюбный неожиданно стал злым и жестким. Настроение сменилось резко. - Но могу предполагать, что у них два пути - в овраг или сотрудничество. Непонятно, что хуже. - То есть суда, особенно беспристрастного, можно не ждать? Я правильно понимаю? - голос Алана намеренно оставался задумчивым, он словно просто размышлял вслух. - А вы шутник, - уже спокойнее сказал Мориц. - Это здесь редкость. - Почему-то мне часто говорят это, хотя обычно я серьезен, - невесело усмехнулся Алан. - Но вашу мысль я понял. Как тут проводят дни? Полагаю, что не за игрой в подвижные игры? - Нет. Иногда есть работа... как правило, она есть. Сообщают утром. Это может быть что угодно, но редко вне территории - они боятся побегов. Тех, кто работает, лучше кормят. Но заставить невозможно... А вообще, это просто место, куда согнали тех, кого по каким-то причинам не хотят пока убивать. Вот и все. - Вы работаете? - Разумеется, нет, - ответил Альберг с достоинством, но почти сразу закашлялся. Потом продолжил: - Я не хочу ничем и никак помогать тем, кто захватил власть и изуродовал нашу страну. Убить они меня все равно не убьют. - Как проводите дни вы? Ведь сидеть целый день в бараке, наверное, скука смертная. - А вам какое дело? - смена его настроения по-прежнему была непредсказуема. - Что можно делать в тюрьме? Ничего. - Я оцениваю собственные перспективы, только и всего, - примирительно ответил Алан. - Но теперь уже я бестактен, да? - Да. Извините. Я... я не самый лучший собеседник здесь. Вы уже нашли, где вам спать? - Ну... да, там темно очень. Наткнулся на третий барак, записался у старшего. Так что там. Спокойной ночи. Алан встал, решив, что более прозрачного намека ему не требуется. Альберг сидел неподвижно и молча, но смотрел прямо на него. - Еще раз спасибо. И за матрас, и за беседу. - Знаете что, - Мориц заговорил, когда Алан был уже на полпути к выходу. - Найдите меня завтра. Вы... занятный. Алан ничего не ответил. Даже не показал, что слышал. Просто ушел. Добрался до своего барака. Там все еще играли, замусоленные карты хлопались об стол, слышалось негромкое переругивание. Он тихо прошел к свободной койке и разложил матрас, стараясь более тощую и комкастую часть пристроить под ноги.