"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      – Что вы сказали? Повторите еще раз… – Эван, скорее с недоумением, чем с удивлением, смотрел на присевшего напротив него врача.       Рядом, возле кровати, сидели родные. Мама, Кристина, Лаура… слава Богу, обошлось без Веры. Словно предчувствуя беду, вся семья, кроме отца, который не смог приехать из-за болезни, собралась вместе.       – Это остеосаркома, Эван. К сожалению, худшие опасения подтвердились…       Эван услышал, как у мамы, за его спиной, вырвался тихий вздох.       – Вы хотите сказать, что у меня рак, и я умру?       – Мне очень неприятно сообщать этот диагноз, тем более учитывая, что ты совсем недавно балансировал на грани жизни и смерти… – по взволнованному голосу и напряженному лицу было видно, что врач говорит правду. – С другой стороны, я не хочу, чтобы сейчас, услышав это, ты отчаялся. В современном мире рак – не приговор. К счастью, болезнь находится на ранней стадии. Есть все шансы…       – Подождите, – снова прервал его Эван. Он выглядел спокойным и сосредоточенным. – У меня не может быть рака… Вы знаете, сколько раз я оказывался на грани жизни и смерти за последние шесть лет? Я получил травму после сильного падения на льду, в меня стреляли, я перенес тяжелейшую операцию на бедре из-за остеонекроза, попал в эту чертову аварию… Я лежу здесь до сих пор живой. И вы говорите мне, что у меня рак? Что я могу умирать долгой и мучительной смертью?       Доктор смущенно откашлялся и произнес, очень мягко и сочувственно:       – Эван, я не говорил, что ты умрешь. Я всего лишь обозначил тебе проблему. Рак – это проблема, но не приговор.       В палате повисло молчание. Эван отвернулся, уставившись в стену перед собой бессмысленным взглядом. Пальцы растерянно теребили край покрывала… Повернув голову, он посмотрел в сторону родных. Таня стояла, поджимая дрожащие губы, Лаура, не выдержав, вышла из палаты, а Кристина… она стояла, словно парализованная, глядя на Эвана потрясенным взглядом. Она тоже не верила.       – У моего отца был рак. Он жив. Болезнь регрессировала, – Эван снова повернулся к врачу. – Что вы хотите? Я не понимаю…       – Я хочу сказать, что тебе необходимо все хорошо обдумать… – тот почти дружеским жестом похлопал Лайсачека по плечу. – Тебе и твоей семье. Лечение будет стандартным, с учетом течения болезни. Операция необходима. Но сейчас проводить ее опасно: организм еще не оправился после травмы. Поэтому… Медикаментозное лечение. Лучевая терапия и химия…       Химиотерапия… От одного звучания этого слова по телу Эвана пробежала дрожь. Он нервно вжался в кровать и закрыл глаза.       Таня вышла вслед за доктором в коридор, а Кристина присела на кровать рядом с братом. Эван никогда еще не видел у нее такого испуганного и растерянного выражения лица. Гематомы от ушибов еще не сошли, на левой щеке остались следы от швов. В этот момент он почему-то подумал о том, что она тоже пострадала. Эван протянул руку и осторожно коснулся лица сестры.       – Кристи…       Она смотрела на него взглядом испуганного ребенка, который не знает, что делать, и ждет готового решения с надеждой и страхом.       – Господи Боже, Эван, за что нам все это? За что?       Он все еще отказывался понимать происходящее. Как у него может быть рак? Он перенес кучу болезней, которые были последствиями тяжелого, даже жестокого, образа жизни. Множественные травмы, физические и душевные, сделали его почти нечувствительным к боли. Это была борьба. Борьба с самим собой. Но он видел, как боролся его отец, боролся за собственную жизнь, сражаясь с болезнью, и эта борьба не идет ни в какое сравнение с тем, за что он сам страдал все эти годы. Неужели теперь и его настигла эта участь? Но почему рак? Он столько раз мог уйти из этого мира, умерев быстрой и безболезненной смертью, а Бог посылает ему долгую и мучительную?       В палату вернулась Таня. Она старалась казаться спокойной, но Эван видел, что мама вот-вот готова была разрыдаться.       – Меня обреют налысо?       – Боже мой, Эван! – с горечью воскликнула Таня. – Они ставят тебе этот страшный диагноз, а тебя волнует потеря волос?       – Не хочу, чтобы мне выбрили голову… – он сам поразился тому, как спокойно звучал его голос. – Что угодно, но только не это. Я буду выглядеть ужасно.       – За что Господь так мучает тебя? Бедный мой мальчик… – прошептала женщина, гладя сына по волосам. – Это несправедливо… Просто несправедливо. В чем он провинился, Боже? – она посмотрела вверх.       – Наверное в том, что в пять лет меня стошнило на церковной службе, помнишь? – с усмешкой пробормотал он.       Кристина в шоке уставилась на брата, а Таня, не выдержав, разрыдалась и выбежала из палаты.       Следующие дни оказались удивительно однообразными. Бесконечные анализы и странные, неумелые попытки врача его поддержать. В первый же вечер Эван прочитал в интернете все, что нашел про остеосаркому. Наверняка он понял одно: его реальные шансы выжить и прожить долгую жизнь где-то процентов 30. Если он попадет в группу счастливчиков с пятилетней выживаемостью, качество его жизни в ближайшие года два будет таким, что, скорее всего, ему самому захочется умереть. Ему были безразличны все эти ободряющее слова, которыми врач пичкал его с утра до вечера.       Эван знал, что такое рак, не понаслышке. Его отец потратил на борьбу с болезнью семь лет и всегда говорил ему, что именно гордость за сына, любовь к нему продлевали ему жизнь. Но отец был уже немолодым человеком, Эван не мог и не хотел сравнивать себя с ним… Все это напоминало чудовищную нелепость…       – Мы найдем самую лучшую клинику, – обнадеживала его Вера.       – Я буду каждый день молиться за тебя, – уверяла Таня.       – Ты не умрешь. По крайней мере, не сейчас, – успокаивала Кристина.       Он видел, что все они растерянны и напуганы. Вера – потому что достаточно умна, чтобы понимать, что никакие лучшие врачи и лекарства не дадут гарантий, что он выживет. Мама – потому что после всех несчастий, выпавших на долю их семьи, уже начала сомневаться в справедливости всевышнего.       Эван не понимал, что чувствует. Он знал наверняка, что не умирает прямо сейчас, но знал так же и то, что ему предстоит. И он не был уверен, что справится. А главное, что хочет справляться.       – Я думаю, самое время обратиться к доктору Льюису, – спустя некоторое время сказала ему Вера. – Тебе предстоит долгое и сложное лечение. Поддержка опытного психотерапевта будет просто необходима.       Эван пожал плечами. Он не испытывал особого энтузиазма по этому поводу. Если ему суждено умереть, то какая разница, отправится ли он в могилу в глубокой депрессии или с оптимистичным принятием жизни? По правде говоря, последний вариант был бы довольно прискорбен, так как умирать, только почувствовав радость жизни, наверняка тяжелее и досаднее.       Когда все необходимые приготовления были сделаны, Эван выписался из больницы. План лечения состоял из двух курсов химиотерапии, до и после операции.       – Мы будем внимательно следить за развитием опухоли, – Эван почти не слушал, что говорит ему доктор Честер. – На данный момент картина довольно обнадеживающая, но ты должен понимать, что качество твоей жизни теперь будет другое…       Эван машинально кивнул. Он был слишком измучен, чтобы думать об этом прямо сейчас.       – Я подожду тебя в машине, – Вера выключила зажигание и повернулась к Эвану.       Мужчина хмуро глядел перед собой. Несмотря на теплую погоду, на нем был свитер и шарф, обмотанный вокруг шеи. Осунувшееся лицо почти полностью скрывали темные очки.       – Ты думаешь, в этом и правда есть смысл?       – Ты должен хотя бы попробовать… Доктор Льюис ждет тебя.       Он кивнул и взялся за ручку двери.       – Эван!       – Что?       Она кивнула на заднее сидение, где лежали сложенные костыли.       Кабинет, в котором он оказался, вписывался в классические представления о рабочем месте психоаналитика. Сдержанная, строгая классика. Стены, выкрашенные бежевой краской, компактный письменный стол у окна, почти в самом углу два больших, глубоких кожаных кресла, маленький журнальный столик между ними, большой ковер темно-зеленого цвета, почти такого же оттенка шторы, простой торшер, книжный стеллаж и цветы в горшках на подоконнике. Комната выглядела большой и напоминала домашний рабочий кабинет. На столе стояла чашка с недопитым кофе и пепельница с одним окурком.       – Здравствуй, Эван! – ему навстречу поднялся уже довольно пожилой мужчина в очках, одетый в светло-серые брюки, желтый джемпер и пиджак.       Пожимая протянутую руку, Эван тут же подумал, что сочетание цвета и самих предметов одежды просто ужасно, но одернул себя, решив, что внешний вид терапевта может быть никак не связан с его компетентностью. И все-таки доктор Льюис ему не понравился.       – Присаживайся, пожалуйста… – психотерапевт указал ему на одно из кресел и сам опустился напротив, закинув ногу на ногу. – Обычно на первой встрече я спрашиваю своих пациентов, что привело их ко мне, но твой случай – исключение. Я давно знаю Веру и, сказать по правде, ее идею в отношении нашего с тобой знакомства воспринял довольно скептически.       – Почему? – Эвану стало любопытно.       – Одним из ключевых аспектов успешной терапии является искреннее желание клиента и его заинтересованность. Поэтому я обязан спросить тебя: ты здесь по собственной воле?       Лайсачек закусил губу и посмотрел в окно, откуда открывался скучнейший вид на задний двор. Первый же вопрос ввел его в замешательство.       – Она, наверное, сказала вам… У меня рак. Многим кажется, что мне нужно пройти психотерапию…       – А что ты сам думаешь по этому поводу? В прошлом ты обращался к психологам? – голос у доктора был довольно приятный, спокойный и бархатный. Эван подумал, что таким хорошо, должно быть, вводить в состояние гипноза.       – Я думаю… Я не знаю. Может быть, мне и нужно. Понимаете, дело не а том, что я не верю в психоанализ… и все такое… я посещал психолога несколько раз еще накануне той Олимпиады, в 2010… но это были скорее профессиональные, нежели личные причины. Вы имеете в виду, пришел бы я сюда сам, если бы не уговоры Веры? Нет, не пришел бы.       Повисло короткое молчание, заставившее Эвана нервно ерзать в кресле. Он рискнул посмотреть на доктора Льюиса. Тот, в свою очередь, внимательно смотрел на него, словно ждал продолжения.       – В общем, я не отказываюсь, и никто меня не заставлял. Скажем так… Скорее, уговорили… – ему стало неловко за свою резкость. Не хотелось, чтобы тот считал его таким закостенелым дикарем, который не верит в современную психологию…       – Эван, – после некоторого молчания наконец продолжил тот, – прежде чем мы начнем, я должен обсудить с тобой некоторые… обязательства с обеих сторон.       – Обязательства?       – Да. Я говорю это всем своим клиентам до начала работы. Психотерапия – это долгий и, зачастую, болезненный процесс, который требует серьезного и искреннего подхода со стороны человека. Тебе предстоит говорить и пережить здесь много такого, о чем, возможно, не хочется даже вспоминать… Но я подчеркиваю, что ты всегда будешь волен прервать процесс, если сам того пожелаешь. Со своей стороны, я гарантирую тебе, что все, что мы будем обсуждать в этой комнате, никогда не выйдет за ее пределы.       Эван кивнул:       – Я понимаю.       – Хорошо, – доктор Льюис слегка улыбнулся. – Ты не возражаешь, если я буду записывать наши беседы на диктофон и кое-что фиксировать для себя?       Только тут Эван заметил в его руках блокнот.       – Да пожалуйста…– он пожал плечами.       Снова воцарилась тишина. Эван понимал, что доктор ждет, что он начнет разговор, но надеялся, что для начала будет просто отвечать на вопросы. С чего, собственно, ему начинать?       Словно прочитав его мысли, Льюис произнес с улыбкой:       – Говорите о чем угодно. Нет никаких специальных тем. Что приходит вам в голову именно сейчас.       Эван тяжело вздохнул и сцепил руки на коленях.       – Как я уже сказал, у меня рак… – он замер, внутренне прислушиваясь к своим ощущениям от этих слов. - Вы будете смеяться, если я расскажу вам, сколько раз я оказывался на больничной койке за эти годы. Думаю, один этот факт способен заинтересовать специалиста… Завтра я начинаю курс химиотерапии. Я знаю, что это… Мой отец его проходил. Дважды. Я не думал… Вернее… Мне кажется, я до сих пор не осознал, что произошло. Все сходят с ума. Мама, сестры… Вера… А я просто не понимаю. Мне отчего-то даже смешно. В смысле, это, конечно, не смешно… Просто я… я пережил столько, что рак… Это как шутка Господа, причем совсем неудачная. Такая бородатая шутка… – Эван закрыл глаза.       – Продолжай…       Лайсачек тяжело вздохнул, пожалев, что не курит. Достать сигарету и чем-то занять свои руки ему бы не помешало.       – Наверное, я должен быть в ужасе. Перед тем, как мне поставили диагноз, я попал в аварию вместе с сестрой. Она вытащила меня из машины перед тем, как та взорвалась. Сейчас я ловлю себя на мысли, что, может быть, лучше бы я умер там, в одночасье… а теперь мне остается ожидание. Я пришел сюда, потому что мне все равно.       – Чего ты ждешь от терапии?       – Я не знаю… – Эван пожал плечами. – Каких-то ответов… Может быть, на то, почему все это происходит со мной. Я начинаю ощущать себя самым невезучим человеком в мире. Такое ощущение, что кто-то там, наверху, кто вершит мою судьбу, просто сошел с ума или издевается. Моя семья религиозна. Мама во всем видит божий промысел… – Эван немного помолчал. – А я не вижу никакого смысла в происходящем. Не знаю, чем заслужил все это… Может быть, я и не самый хороший человек, но не настолько плохой… я всегда старался поступать правильно. Это не всегда получалось, но я никому не желал причинить зла… – он подумал о Саше, и ему стало очень грустно.       – Ты считаешь, что несчастья, которые с тобой происходят, должны быть расплатой за какие-то твои грехи?       – Может быть. Не знаю. Я вообще не уверен в том, что я чувствую… но согласитесь, если это постоянно происходит, если вся моя жизнь напоминает сон сумасшедшего, со мной ведь что-то не так, верно? – мужчина улыбнулся и посмотрел на доктора Льюиса, как бы ища подтверждение.       – Ты говорил об ужасных событиях, которые с тобой произошли. Расскажи о них поподробнее…       Рассказать… о Джонни, Танит, Саше, Джеффри… Эвану, впервые с момента его прихода сюда, стало не по себе. Как вообще начать говорить о таком?       – Эван?       Он вздрогнул.       – Тебе сложно начать?       – Да… Начать… Я просто не знаю, с чего… – Лайсачек занервничал и посмотрел на часы. Они сидели только десять минут. Осталось еще сорок.       – Тебе совсем не обязательно рассказывать мне всю свою биографию на первой встрече. Говори то, что считаешь нужным и возможным. Может быть, ты хочешь прилечь?       – Что, простите?       – Это кресло… оно откидывается. Тебе будет комфортнее. Хотя бы первое время… Сбоку есть регулятор.       Эван нащупал рукой что-то слева от себя и потянул. Спинка кресла плавно отъехала назад. Он не стал опускать ее до конца и просто откинулся так, чтобы иметь возможность не смотреть в лицо доктору Льюису. Теперь перед глазами был только белый потолок и часть шкафа. Еще люстра.       Начать… С чего начать?       – Мне было восемь лет, когда я начал заниматься фигурным катанием… Мама отдала меня на хоккей, но бабушка очень любила смотреть фигурное катание по телевизору… Она отвела меня на каток. Никто не ожидал, что я сделаю такой выбор. Я сам не ожидал. Я сейчас думаю: может быть, это действительно было ошибкой? Почти все были против. Отчасти из-за фигурного катания я сейчас сижу здесь. Возможно, у меня никогда не было бы таких проблем со здоровьем, если бы не спорт. Хотя, сейчас я вспоминаю, что, в общем-то, с детства был слабым ребенком… много болел…       Когда, спустя положенное время, он спустился вниз, Вера ждала его в кофейне напротив. Эван поблагодарил ее за кофе, прислонил к стене костыли и задумчиво уставился в окно.       – Как все прошло?       – Нормально.       – Хорошо… – она, кажется, испытала облегчение.       Эван почувствовал, как женщина берет его за руку и разворачивает ладонь внутренней стороной к себе. Тонкий палец ногтем прочерчивает линию на коже.       – Завтра все начнется.       – У тебя, Эван, очень длинная линия жизни… – звучит тихий голос Веры.       Он с удивлением смотрит себе на ладонь.       – Да? А по-моему, обыкновенная…       – Ты не умрешь, Эван. Еще не сейчас…       Молодой человек посмотрел в сторону окон кабинета доктора Льюиса. Скоро ему предстоит туда вернуться. Неожиданно стало страшно. Интуитивно мысль о том, что ему предстоит психотерапия, показалась более пугающей, чем курс химиотерапии. В своем роде, она тоже… химиотерапия… Только для души.       – Я не умру, – повторил он машинально и взял стаканчик с кофе.