"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      Войдя в комнату, походу снеся один из уже упакованных чемоданов, не включая свет, Джонни упал на постель. Стоило ему закрыть глаза, голова начала кружиться, а в животе было такое ощущение, словно порхали бабочки. Ощущение, как во время влюбленности. Только в его случае, причина – почти целая бутылка вина. Он не представлял, сколько прошло времени, прежде чем скрипнула дверь. Увидев Сашу, мужчина лишь слегка приподнялся на локтях и спросил, стараясь, чтобы голос звучал адекватно:       – Зачем ты пришла? Разве я приглашал тебя?       – А почему ты тогда не запер дверь, как накануне? – тихо и спокойно ответила девушка.       Он промолчал и, словно смирившись с ее правотой, опустился на подушку. Саша закрыла дверь. Раздался тихий щелчок.       Девушка шагнула к кровати и, словно во сне, опустилась рядом, так, что их лица оказались напротив друг друга. В этот момент Саша решила, что ей не нужно от него абсолютно ничего. Просто не хотелось оставаться одной, возвращаться к себе и ложиться в холодную пустую постель. Уже одно то, что он знает… знает всю правду… давало чувство удовлетворения. Какая разница, возможна между ними физическая близость или нет? Ей просто хотелось лечь рядом, обнять его, чувствовать тепло – даже это может сделать счастливой, пусть и ненадолго. Джонни смотрел на нее без всякого удивления или тревоги. Темнота почти совсем скрывала их лица друг от друга, и сейчас это было хорошо. Девушка лишь слегка удивилась, когда Джонни мягко, но настойчиво обнял ее, притянув к себе. Они поцеловались. На этот раз поцелуй был достаточно откровенным, чтобы заставить ее забыть, о чем думала минуту назад. Они целовались и раньше, и Саша знала, что для него это ровным счетом ничего не значит. Но только не сейчас. В голове проскользнула странная мысль, что вот так он, может быть, целовал своих любовников, а теперь так же целует её. Было удивительно делать это вот так, лежа, прижавшись друг к другу, словно что-то совершенно естественное. Саша неожиданно для себя поняла, что, предлагая ему секс, совершенно не задумывалась над тем, как это будет, и сейчас чувствовала почти растерянность. Она боялась сделать что-то не то и спугнуть его, боялась даже обнять, хотя так много раз обнимала до этого. В какой-то момент он сам перевернул ее на спину и лег сверху, положив ладонь на бедро, чуть отводя её ногу в сторону и сгибая на себя, не разрывая при этом поцелуя. Все словно подернулось легкой дымкой, она не думала, что делает, и была почти уверена, что Джонни думает об этом еще меньше.       Он касался ее, раздевая, бережно, но, на удивление, вполне уверенно. Саша запустила руки ему под свитер, с восторгом трогая и поглаживая подтянутое тело и чувствуя по его рукам и дыханию, что ему это, вот именно сейчас, очень нравится. Приподнявшись, Джонни снял свитер совсем, оставшись в джинсах, и широкая пряжка ремня металлическим холодом обожгла Саше живот. Почувствовав, как Джонни, склонившись, целует ее в шею, она чуть не задохнулась, и, неожиданно для самой себя, вздрогнула и неуверенно сжалась.       Он вдруг отстранился, вставая, и потянул ее за руку, заставив привстать. Он всего лишь хотел откинуть одеяло, а Саша подумала, что опомнился, и сейчас все закончится. Но они снова легли и в мягкой теплоте постели девушка перестала дрожать, согреваясь от его тепла. Теперь ей казалось, это Джонни ее успокаивает, осторожно поглаживая, покрывая кожу легкими поцелуями. Брайан никогда ее так не целовал. Так… нежно. Она не знала, чего ожидала в реальности, но все равно думала, что он будет другим. Джонни даже не пытался уступить ей инициативу, напротив, как будто хотел сделать все сам, но так, чтоб быть уверенным: ей хорошо. Это было странное и непривычное чувство – быть в постели с человеком, который в этот самый момент ценил ее настолько, что готов был совершенно забыть о себе. Она бы и хотела сделать для него что-то, но понимала – он этого сейчас просто не позволит. Она была его ориентиром и единственной, осязаемой целью в этот момент, и он хотел и готов был отказаться от самого себя ради нее.       Внутренняя дрожь постепенно утихла, уступив место постепенно усиливающемуся возбуждению. В какой-то момент ей показалось, что мужчина вообще забыл, с кем он, уткнувшись ей куда-то в плечо и часто дыша. Рука пробралась под спину и приподнимая, слегка надавила на поясницу, выгибая её к себе. Не выдержав, девушка тихо застонала, запрокидывая назад голову, чувствуя его в себе абсолютно всего, словно пальцы прошли сквозь ее позвоночник…       Когда все закончилось, Джонни не отстранился от нее сразу, как это делал Брайан, а продолжал обнимать и прижимать к себе. Саша провела рукой по его волосам и закрыла глаза. Она испытывала такое удивительное, щемящее… и в то же время непонятно грустное чувство близости, что захотелось заплакать.       Она вдруг поняла, что по-настоящему не верила, что это произойдет, что это возможно и что, о Господи, это может быть так прекрасно.       Они все еще лежали рядом. Саша, прислонившись к его плечу, смотрела на заставленный вещами комод. Джонни заговорил неожиданно первым, как-то очень буднично и спокойно:       – Вот тот шкаф, видишь? Дверца приоткрыта… когда я был маленький, я лежал в кровати, смотрел туда, в темноту, и думал, что однажды оттуда выйдет монстр, чтобы забрать меня с собой…       – А я думала, что мой живет под кроватью.       Мужчина слегка поглаживал пальцами кожу на ее спине, как-то очень интимно, так, будто они давно уже вместе… и много раз занимались любовью.       – Мой чемодан лежит у самой двери. Если ночью сюда кто-то войдет, он грохнется… и при том очень больно…       – Джонни… – она не выдержала и засмеялась, удивленная, что он еще может шутить. – Кто может войти сюда ночью?       – Ваня. Он уже один раз пытался… я видел…       – Когда?       – Он всегда выбирает самый неприличный момент…       Когда утром Саша проснулась, Джонни уже не было в комнате. Девушка села на постели, задумчиво накручивая на палец прядь волос и пытаясь осмыслить, что все-таки произошло. Теперь, при свете дня, ожидаемо стало неловко. Джонни вчера… он все-таки выпил почти целую бутылку вина… кто знает, насколько он отдавал себе отчет в своих действиях? Что, если утром он пришел в ужас и испытал отвращение? А вдруг решит, что это она во всем виновата?       Одевшись, Саша вышла в коридор и… едва ли не нос к носу столкнулась с Джоном-старшим, направлявшимся в свою комнату с кружкой в руке. От неожиданности она испуганно вскрикнула, а мужчина удивленно произнес:       – Джонни, мы вроде бы виделись только вчера, а ты все еще можешь меня удивить! Как ты изменился за ночь!       Джонни, полностью одетый, повязав вокруг талии фартук Патти, был на кухне и уже гремел какими-то тарелками.       – Доброе утро… Все говорят, вы совсем не похожи с отцом, но чувство юмора у тебя явно от него… – именно с такой реплики начала Саша.       Он повернулся к девушке, явно обрадованный таким началом. Она рассказала о встрече с Джоном-старшим, и Джонни рассмеялся.       – Я часто забываю, как мне повезло иметь такого отца!       Ни у кого из них явно не было идей, о чем говорить дальше. Можно было бы сделать вид, что ничего не было, но мысль об этом обоим была неприятна. Джонни нервничал, и это было видно по количеству приготовленной еды и горе перемытой посуды, которая высилась на столе. Есть не хотелось совершенно, но не могла же она отказаться от завтрака, который он любезно приготовил для них. Саша села за стол, налила себе кофе, наблюдая, как Джонни лихорадочно ищет, чем занять руки, перекладывая предметы с одно место на другое.       – Ты… в порядке? – не выдержала она.       – Да… голова болит немного. Думал, что оно полусухое, а оказалось, полусладкое… – пробормотал он, вытирая совершенно чистый стол. – Я про вино…       – Я так и поняла.       – Я так много пил эти дни… ужас какой-то. Что ты теперь обо мне подумаешь? Что я скрытый алкоголик?       – Джонни…       Он замер с тряпкой в руке, стоя спиной к ней, опираясь ладонями на стол и опустив голову. Саша отодвинула стул, встала и, подойдя, дотронулась до его плеча. Она чувствовала какую-то личную ответственность, необходимость развязать этот возникший узел.       – Джонни…       – Саша… – он повернулся к ней и неожиданно взял за руку. На бледном лице вспыхнул румянец, и это выглядело невероятно трогательно. В Джонни явно шла борьба между желанием сохранить собственный покой, делая вид, что ничего не было, и обязанностью выглядеть достойно в ее глазах.       Девушка подалась вперед и обняла его, почувствовав, как две руки крепко обхватывают ее талию, поглаживая по спине. Это были хорошие дружеские объятия, позволившие обоим вздохнуть с облегчением.       – Меня разбудил Ваня, – пояснил Джонни, когда они сидели за столом и завтракали. – Он скулил у двери, не понимая, почему не может попасть внутрь.       – Все твой чемодан…       – У него просто чутье. Явно ревнует кого-то из нас. Надеюсь, что меня… – Джонни протянул руку и коснулся ее лица, убирая случайно попавший в рот волос. Этот заботливый и, вместе с тем, очень личный жест заставил ее внутренне замереть. Поймав ее взгляд, мужчина слегка улыбнулся и опустил глаза.       После завтрака они вышли на улицу. Дождь прекратился, и небо снова прояснилось, обещая хорошую, солнечную погоду. Было еще довольно рано, и не чувствовалось жары. Саша присела на ступеньки крыльца, смотря, как Джонни выводит из гаража машину. Пора было ехать в Коаствилл. Он вытащил из кармана зазвонивший телефон, и по разговору девушка поняла, что звонил Боз.       – Что? Я не понимаю… Дай маме телефон… – он сделал жест подождать и прислонился к капоту машины. – Привет. Я ничего не понял, что он мне сказал! А? Ты уверена? А инструменты? Я не знаю… Как она захочет.       Мужчина многозначительно посмотрел на Сашу, которая молча выжидала, и произнес:       – Ладно. Я понял. Передам. Аккуратней там. Целую.       Сунув телефон обратно в карман, он подошел к Саше и, надвинув на лоб бейсболку, присел рядом.       – Я разговаривал с Патти. Она сказала, что не надо приезжать. Они нашли там какого-то парня, у которого есть инструменты, и он согласился помочь починить машину. Они уже в Пенсильвании. Она сказала, что бы ты оставалась дома, но если хочешь, – Джонни пожал плечами, – я могу тебя отвезти к ним…       Где-то тихо гудела муха… Солнце начинало припекать, и трава перед домом буквально искрилась капельками росы. Они смотрели на стоящую машину, не двигаясь с места, думая об одном и том же.       «Патти сказала, чтобы она оставалась дома…»       – Ты хочешь?       – Нет… Я останусь… – Саша закрыла глаза и прислонилась к его плечу.       Не нужно было слов. Джонни задумчиво посмотрел на терявшуюся где-то на горизонте полосу дороги. Он все еще слышал голос матери в трубке: «Пусть Саша побудет с тобой… незачем ей приезжать… отдохните там…»       Голова девушки доверчиво покоилась у него на плече, создавая странное и непривычное чувство. Оно не покидало Джонни с самого утра. Он пока еще не мог осознать, что это такое, но ему не было неприятно. И хотя он мало что помнил о прошедшей ночи, но обнаруживал с легким удивлением, что ситуация совсем не пугает его, как раньше. Он вообще больше не чувствовал страха или растерянности. Он просто сделал это, и этот поступок уже не казался чем-то неправильным или невероятным. Видимо, однажды этому суждено было с ним случиться… В любом случае, нужно что-то делать со всем этим дальше… Им предстоит провести вместе сегодняшний день.       В кармане снова завибрировал сотовый. Достав его, Джонни увидел на дисплее номер Эрика. Поколебавшись несколько мгновений, мужчина сбросил вызов и отключил телефон. Саша вопросительно посмотрела на него. Джонни пожал плечами и, обняв ее, поцеловав в макушку. Они остались вдвоем.       – Смотрю на тебя, дорогой, и не перестаю удивляться… и как это в тебя столько влезает? – Эрик с искренним изумлением наблюдал, как Джонни приканчивает остатки бифштекса и пододвигает к себе тарелочку с тортом. – Ты не лопнешь?       – Хм… врачи рекомендовали мне набирать вес! Я отощал… – пробормотал молодой человек, с видимым наслаждением засовывая в рот ложку с кусочком десерта. – Боже! До чего прекрасно!       – Что будешь делать, если начнешь терять форму? – продолжал язвить Лавджой. – Здесь нет фитнес-клубов, знаешь ли. Думаешь, никто не будет оценивать размеры твоей талии и взвешивать, как тушку на рынке? Что моя любовь не имеет весового предела?       – Неужели нельзя было в таком оогроооомном доме сделать один маааленький спорт-зал? Просто удивительно!       – В те годы, когда этот дом строился, не существовало качалок в нынешнем их понимании. Мне, по-твоему, нечего больше делать в мои-то годы, кроме как истязать себя на тренажерах? – мужчина презрительно фыркнул и достал портсигар. – Удивительно, как в такого хрупкого мужчину влезает такое количество еды… ты ешь больше, чем лошадь…       – Как ты можешь курить и делать мне какие-то замечания? Не будь старым занудой. Я здесь умираю от скуки… Могу я хотя бы вкусно поесть?       – Лучше умирать от скуки, чем от рака…       Джонни демонстративно отбросил приборы и откинулся на спинку большого деревянного стула. Сидевший за столом напротив него Эрик улыбался самым наглым образом. Огромная комната могла вместить около десяти таких же столов, и они редко ужинали здесь. Джонни не мог не признаться себе, что ему нравится гостиная, напоминающая королевскую столовую, да и вообще этот антураж старины: чувствуешь себя удивительно важным, когда еду тебе подает слуга, пусть и одетый в простой белый фартук вместо ливреи.       – Ты бываешь совершенно невыносим! Совершенно!       – Ты, Джон, тоже далек от совершенства… особенно когда у тебя на носу – шоколадный крем… – он всегда звал его Джоном, когда хотел подколоть, но Джонни это даже нравилось. Он взял салфетку, вытер остатки десерта и, отодвинув стул, встал. Обойдя стол, молодой человек остановился возле кресла мужа и присел на подлокотник. Эрик положил руку ему на колено. Джонни непроизвольно вздрогнул от этого прикосновения, что не укрылось от Лавджоя. – Когда я к тебе прикасаюсь, у тебя каждый раз на лице написано ожидание чего-то ужасного… как будто я могу наброситься на тебя и изнасиловать.       – Не думаю, что тебе это удастся, даже если бы ты захотел… – Джонни улыбнулся. – Мы женаты полгода, а ты даже ни разу меня не поцеловал.       – А ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? – Эрик поднял голову и насмешливо посмотрел на него. – По-взрослому?       Джонни смутился.       – Я бы не стал сильно сопротивляться…       Эрик протянул руку и коснулся его лица, погладив по щеке тыльной стороной ладони.       – Ты самый красивый зажатый парень, которого я встречал.       – Я зажатый?       – Конечно. С твоей внешностью тебе, даже как гею, не пришлось бы испытывать проблем с поиском партнера. Но ты выбрал для себя образ и стиль поведения, который отталкивает всех потенциальных любовников.       – Ты опять начинаешь… – Джонни тяжело вздохнул. – Я все это уже слышал. А ты, в свою очередь, отбиваешь всякое желание целовать тебя, даже когда оно у меня возникает…       – Ты не должен на меня обижаться, – Эрик взял его руку в свою и переплел пальцы. – Я жил на свете дольше тебя и лучше разбираюсь в людях. Я пытаюсь тебя понять.       – Никто не может понять меня… даже я сам…       – Меня успокаивает, что ты живешь здесь, вдали от назойливого женского роя, который старается заставить тебя забыть, кто ты есть на самом деле.       – Если ты решил напомнить мне о моей половой принадлежности, то я каждое утро вижу себя в зеркале. И да, я схожу с ума от скуки. А ты даже поесть мне спокойно не даешь!       – Джонни, однажды ты скажешь мне спасибо за мое занудство, – Лавджой вздохнул. – Так как ты почти полностью зависишь от меня, – да-да, не делай такое лицо, – я могу совершенно спокойно говорить тебе правду, как она есть… Терять нам обоим нечего, правда ведь, Джон?       – Эрик, не называй меня так… высокопарно. Я же просил.       – Давай договоримся: я не буду звать тебя Джоном, а ты не будешь говорить о себе в женском роде…       – Я не говорю о себе в женском роде!       – Даже думать не смей! Я все-таки гей в отставке, не забывай… – Эрик фыркнул. – Могу я хотя бы на старости лет официально состоять в отношениях с мужчиной?       – Почему ты решил, что я зажатый? – Джонни решил сменить тему. – Я просто еще до сих пор не понимаю, каковы наши отношения и чего ты ждешь от меня.       – Ничего не жду. Я просто наслаждаюсь реальностью. А в отношении тебя у меня самые благородные чувства… – Лавджой закурил, выдыхая пряно-сладковатый запах табака, от которого у Джонни закружилась голова. – Тебе не хватает твоих маскарадных костюмов… скажи честно?       – Они были дороги мне… как память о молодости.       – Я много знал людей из шоу-бизнеса. Ни в одной среде, пожалуй, не встретишь такой концентрации комплексов неполноценности. И я всегда понимал, почему многие геи ведут себя подобным образом… стараются подчеркнуть свою женственность. Ведь это проще.       – Проще? – Джонни был озадачен. – Сейчас я действительно тебя не понял. По-твоему, выглядеть и вести себя женственно – это проще для мужчины?       – Для парня-гея – да, конечно. Не нужно дополнительно доказывать свою принадлежность к мужчинам. В нашем идиотском обществе установилась глупая идиома, что парень, который спит с другими парнями, имеет проблемы со своей половой идентификацией. Одним словом, перестает быть мужчиной.       – Я знал очень мужественных геев.       – Иногда даже слишком, да? Мы как будто должны доказать лишний раз себе и другим, что у нас что-то есть между ног, и мы знаем, как этим пользоваться. Другое дело, что часто эти усилия пропадают даром. Особенно в подростковом возрасте. Тебе еще повезло… Во времена моей юности хуже, чем быть геем, было, наверное, только быть коммунистом. Женственный парень – мишень для насмешек, но, с другой стороны, от него не ждут никаких подтверждений… Общество может считать тебя моральным уродом, но относиться к тебе, как к безнадежно больному. Оно даже не сочтет нужным вступать с тобой в открытый поединок. Женственный гей – в его глазах это так же нормально, как мужественный натурал. И ты, Джонни, в некотором роде, подсознательно, пытаешься соответствовать этой норме.       – Никогда не думал о себе так глубоко… – Джонни засмеялся. – Эрик, ты просто… дока в психологии…       – Я говорю тебе все это не потому, что хочу обидеть… Я понимаю тебя, может быть, так, как не понимает никто. Я гей, выросший в Америке 60-х, переживший Стоунволл и эпидемию СПИДа, сделавший состояние исключительно собственным умом, а не членом.       – Я уже боюсь спросить, что ты думаешь обо мне…       – Я думаю, – Лавджой сжал его руку, – что ты самый обыкновенный человек, который хочет самых обыкновенных вещей, но который больше всего на свете боится выглядеть ординарным, и поэтому вынужденный защищаться. Ты весь – одна сплошная защита от мира. Ты не доверяешь этому миру, мир враждебен в твоих глазах. Ты почти не можешь расслабиться… Я был точно такой же. В своей области.       Джонни задумчиво рассматривал резной узор обеденного стола.       – Всю мою карьеру мне говорили о том, что я должен выглядеть, как подобает мужчине. Но я решил, что лучше буду самим собой, чем собирательным образом чьих-то неопределенных качеств. Мне не важно, видят ли меня мужчиной или женщиной. Я знаю, кто я, и этого достаточно. Я не считаю, что я враждебен.       – Я сказал, что видишь враждебным мир, но ты верно уловил этот посыл. Мы всегда враждебны к миру, если видим в нем угрозу. Даже не осознавая этого.       – Возможно… возможно, я стал агрессивнее, чем был раньше. Но я не считаю, что это хорошо. Насилие и злоба в любом виде никогда не решают проблем.       – Джонни, я наблюдаю за тобой довольно давно. Я почти уверен, что я прав. Ты думаешь, что если та самая, традиционно-мужественная часть тебя самого оказалась недостаточной для того, чтобы быть принятой и одобренной обществом, то лучше совсем ее не показывать. Лучше быть тем, кого в тебе хотят видеть, смеяться над ними и самим собой… чувствовать себя снисходительным заговорщиком…       – Эрик, ты меня с ума сведешь однажды… – Джонни забрал у мужа сигару, сделал затяжку и тут же закашлялся, едва не свалившись с кресла.       – К такому над привыкнуть…       – Эрик! Я только что понял, что не доел свой торт!       – Иди, съешь его… Прикончи эту шоколадную сучку! – Эрик засмеялся.       Джонни встал и направился к своему месту за столом.       Наполовину собранные чемоданы Джонни спрятал под кровать. Совершенно неожиданно ему пришла в голову забавная мысль, что вот на этой постели в родительском доме до прошлой ночи он еще никогда ни с кем не спал. Разве что с Ваней… и тот был явно не доволен тем, что оказался вытеснен судьбой и чемоданом в коридор.       Джонни несколько раз порывался включить телефон и перезвонить Эрику. Какая-то часть его просто хотела… нет, не похвастаться… скорее, что-то доказать. Лавджой словно брал его «на слабо», но он решил, что в этой ситуации поддаваться таким мыслям довольно некрасиво. Черт, Эрика это вообще не касается! Достаточно того, что он читает ему бесконечно нудные проповеди в Йоркшире. Его родной отец никогда этого не делал, чего уж тут говорить…       Джонни пытался понять, рад он или нет тому, что все так сложилось с этой поездкой в Коаствилл, вернее, с ее отменой. Еще вчера он решительно хотел видеть Сашу как можно дальше от себя самого, но сегодня… Вроде бы они перешли границу, некую невидимую черту… но ноги по-прежнему стояли на твердой земле, она и не думала под ними обрушиваться. Раньше ему казалось, что, переспав с женщиной, он совершит какое-то внутреннее предательство по отношению к самому себе. Он четко знал, что этого не должно быть. Он не осуждал тех геев, которые так делали… не осуждал даже Эвана… просто считал это проявлением слабости или трусости. Ему никогда не были нужны доказательства, подтверждения того, кто он есть. Более того, он всегда крайне избирательно относился к сексу с мужчинами. Джонни считал, что ему повезло осознать и принять себя достаточно рано, что позволило жить в гармонии с собственной ориентацией. Поэтому издевки и подколы Эрика так раздражали его. Ничего он не будет говорить. Никому. Потому что это по-прежнему его личное дело.       В тот самый момент, когда, сидя на крыльце, они решили, что Саша остается, напряжение рассеялось. Ему вдруг стало очень легко и спокойно. Как будто сама судьба распорядилась именно таким образом… Он сделал все, от него зависящее, чтобы этого не случилось. А теперь, когда все произошло, глупо оглядывать назад. Они вдвоем словно очутились в каком-то особенном, принадлежащим только им, мирке. Джонни смотрел на Сашу и не хотел думать о Бозе, о том, что он поступает неправильно. Пространство и время словно разграничилось, и они выпали из реальности. Той, в которой жили до этого и будут продолжать жить потом.       Он никогда не был с девушкой… так. Даже не думал об этом. Это было очень странно… ведь кое в чем Эрик оказался, пожалуй, прав. По-настоящему он не чувствовал себя мужчиной ни с одной из них. Как друг или подружка, в зависимости от того, кем они хотели его видеть. Напарник, наставник – кто угодно… любая социальная роль. Так сложилось с самого начала, и его это полностью устраивало. Теперь рядом с ним была Саша, которая смотрела и видела в нем то, чего он сам видеть совсем не привык. Ее признание нарушило душевное равновесие, даже разозлило. Он не знал, что со всем этим делать, и не хотел идти на поводу. А теперь все переменилось… в какие-то несколько часов… Она не требует того, чего Джонни не может ей дать: своей любви. Но они оба могут осуществить эту фантазию, примерить на себя новые роли, чтобы потом вернуться к привычной жизни.       Молодой человек посмотрел на свое отражение в зеркале шкафа. Он никогда не думал, что подобная идея может его захватить. Но здесь никого нет, никто не будет ставить ему оценки, никто, в конце концов, не будет знать об этом, кроме них самих. Что это? Игра с его стороны? Возможно. Но никак не обман. Он знал только одно: если он собирается ввязаться в эту игру, то будет играть по правилам. В любом человеке есть закрытая от окружающих и от него самого сторона. И у него она тоже есть. Любой натурал на какую-то малую часть себя может быть гомосексуален, он всегда так считал. Это означает лишь то, что и он сам попадает под это правило. Джонни вдруг стало смешно. В комнату снова, как оголтелый, вбежал Ваня и, прыгнув на кровать, завалил на бок чебурашку.       – И ты туда же… а ведь никто даже не знает, какого оно пола… – Джонни вздохнул и снова повернулся к своему отражению.       Если он уверен в себе, как гей, он может какое-то время вести себя как натурал. Один день. И это не будет жестом жалостливой благотворительности по отношению к Саше. Он должен знать… хотя бы попытаться честно представить себе то, о чем лишний раз старался не думать: что было бы… если бы все было… по-другому…