"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      − Тише… тише… не спугни… − Эрик приложил палец к губам, и Джонни замер в нескольких шагах от него.       Лавджой осторожно ступил вперед, поднимая ружье и прицеливаясь. Сидевшая в нескольких десятках метров от них куропатка, словно почувствовав опасность, взмахнула крыльями, готовясь взлететь. В ту же секунду грянул выстрел. Джонни вздрогнул и закрыл глаза.       − Черт ее дери… удрала! − удивленный, но вместе с тем веселый, смех заставил его уже без опаски открыть глаза.       Эрик стоял, уперев ружье стволом в землю, и зубами сдирал с руки кожаную перчатку. Вид у него был озадаченный.       − Промазал?       − Промазал. Видимо, возраст берет свое… − Лавджой вздохнул. − Да и практики давненько не было…       − Или ты ее просто пожалел, − Джонни многозначительно посмотрел на него. − Можно мне теперь? Ружьё…       Лавджой протянул ему двустволку и ухмыльнулся, наблюдая, как тот с ужасно серьезным видом берет в руки оружие и слегка взвешивает в руках.       − Тяжелое…       Они не торопясь шли по тропе, внимательно вглядываясь в окружающий их лес.       − Ты запомнил, как стрелять?       Джонни не ответил и, задрав голову, посмотрел наверх. Верхушки деревьев уже растеряли свой пышный зеленый убор. Сентябрь в этом году выдался дождливым, но теплым. Молодой человек с наслаждением вдохнул запах влажной, пожухлой листвы. Ковер из опавших листьев мягко поскрипывал под ногами. Он огляделся. Взгляд выцепил то, что он искал. Еще одна птица сидела на дереве, скрытая ветками. Джонни навел ружье и слегка прищурился, прицеливаясь. Потом опустил ружьё, снял перчатки и снова навел, держа приклад голой рукой. Сделал шаг вперед. Сухая ветка скрипнула под ногами. Куропатка встрепенулась и сорвалась вверх.       − Ах, чтоб тебя! − с досадой воскликнул Джонни, резко повел ствол вверх и нажал на курок.       В воздухе мелькнули серые перья, раздался шлепающий звук. Слегка опешив, Джонни развернулся к Эрику.       − Я что, попал?!       − Видимо, да.       − Охренеть… − на лице молодого человека возникло радостное изумление. Он быстро сунул ружье мужу и рванул вперед, в сторону леса.       − Осторожней! Не споткнись! Что за ребенок… − последнюю фразу Эрик произнес тихо, улыбнувшись про себя, и не спеша направился следом.       Джонни стоял на берегу небольшого озерка, затерявшегося в лесу, и скорее напоминающего большую лужу, нежели настоящий водоем. Подстреленная птица лежала на земле, выгнув пестрое крыло. Лавджой подошел и встал рядом, положив руку ему на плечо.       − Поздравляю… с первого раза в яблочко.       Молодой человек задумчиво смотрел на трофей, а затем присел на карточки, достав телефон.       − Ради Бога, Джонни, ты же не собираешься ее фотографировать!       − Именно это я и собираюсь сделать! − он навел аппарат на мертвую птицу и щелкнул. − Пошлю маме.       − Очень милое сообщение выйдет. Тебе ее не жалко?       − Жалко. Но я, по крайней мере, не собираюсь ее есть… только сфотографирую…       − Я про твою мать. Чем, она решит, ты здесь занимаешься? Уничтожаешь фауну?       − Ты ведь не ожидал, что я попаду, верно?       − Не знал, что ты такой кровожадный… − Эрик усмехнулся. − Признаюсь тебе, охота для меня − это скорее приятный процесс, чем нацеленность на результат. За всю жизнь я подстрелил одну косулю, две куницы и с пяток диких уток… Не потому, что не мог попасть, просто мне было их жалко.       − Здесь есть косули? − оживился Джонни.       − Да ты просто живодер! − Эрик рассмеялся. − Что, почувствовал первобытный инстинкт охотника?       − Не понимаю, зачем ходить на охоту, если тебе жалко стрелять в добычу… − он пожал плечами. − Лучше тогда вообще не охотиться… Можно отправиться, к примеру, на рыбалку. Или рыбу тебе тоже жаль?       − Не ожидал, что это дело тебя так захватит… хочешь ее забрать? Как победный трофей? − Эрик кивнул на мертвую куропатку.       Джонни покачал головой.       − Нет. Я бы не смог это съесть… Может, ее похоронить?       − Ход твоих мыслей не перестает меня восхищать… − Лавджой похлопал его по спине, взял ружье и закинул его за плечо. − Уже три часа. Может, устроим привал?       − Я только за.       Эрик с улыбкой наблюдал, как Джонни достает и аккуратно раскладывает на земле прихваченные с собой вещи для пикника: водонепроницаемую клеенку, брезентовый коврик и пледы, термосы с чаем, бутерброды, фрукты. Небо было пасмурным, на холмах вдалеке висел туман. Лес, в который он привел Джонни на охоту, находился в 15 км от поместья и принадлежал хорошему приятелю Эрика, генералу Дэвиду Эскорту, который в этот период отдыхал на побережье южной Италии. Он разрешал беспрепятственно гулять и охотиться в лесу своими друзьям и должен был вернуться в поместье в конце следующей недели. Эрик думал познакомить с ним Джонни, но ломал голову над тем, как сделать это, не травмируя психику старого приятеля. Он редко наведывался в свой дом в Йоркшире, почти не общался с соседями, и никто не знал, в каком качестве здесь находится молодой фигурист. Их свадьба, конечно, не была тайной, но и осталась закрытой от глаз общественности. Ему, понятно, все равно, что скажут знакомые… но вот Джонни не должен быть оскорблен или разочарован.       − Джонни, тебе не скучно здесь? − поинтересовался Лавджой, когда, перекусив, расположился, положив голову на колени мужу.       − Нет. Я провел детство едва ли не в большей глуши и научился занимать свое время. Тем более с тобой, дорогой, мне никогда не бывает скучно… − он улыбнулся и поцеловал Эрика в лоб.       − Я заметил, что ты был грустный с утра.       − Сегодня я разговаривал с мамой по скайпу, − Джонни вытащил из земли веточку и разломил ее пополам. − Саша беременна. Ребенок должен родиться в апреле.       − Что ж… жаль, мы не взяли с собой бутылку вина из моих запасов… − Эрик приподнялся. − Это стоило отметить! Поздравляю! Ты станешь отцом!       На лице Джонни, между тем, не отразилось никакой радости, только глаза как будто потухли от этих слов. Он отвернулся.       − Это не имеет ко мне отношения. Это ребенок Брайана. И потом… кто знает наверняка… может, и правда его… мало ли, что там говорила Саша…       − Джонни, Джонни… Ты ведь знаешь, что ребенок твой. Если ты, конечно… ну… сделал там все правильно… − Лавджой хмыкнул. − Но ты ведь правильно сделал, да? Наверняка много читал о том, как это происходит, в книжках…       − Я бы посмеялся твоим шуткам вместе с тобой… но что-то мне не весело. Когда мама сказала, я прислушался к себе и попытался понять: что я чувствую… Радость? Совсем нет. Только сильную тревогу. Не знаю даже… чего я боюсь…       − Что ребенок родится с такими же невозможными колдовскими зелеными глазами и густыми ресницами? И все сразу все поймут?       − У Боза точно такие же глаза и ресницы, как у меня, так что не пройдет… − молодой человек улыбнулся. − Просто, знаешь… иногда, когда я думал о том, что у меня могут быть дети… я даже вообразить себе не мог, что это будет… вот так.       Эрик снова лег в удобную позу, прислонившись к нему, и продолжил, как ни в чем не бывало:       − А знаешь, сейчас они там, наверняка, с ума сходят от счастья. Все эти разговоры… хлопоты… ты тоже можешь принять в этом косвенное участие. Кого бы ты хотел: мальчика или девочку?       − Не знаю… мне все равно… − Джонни ненадолго задумался, а потом выпалил: − Девочку, пожалуй, было бы лучше.       − Да? Почему?       − Наверное, потому что я сам похож на девочку. Мы бы нашли общий язык…       − Ха-ха… держу пари, это была бы та еще стерва… Я, кстати, женился именно с этой целью. Это то, что все-таки могло загнать меня в постель с женой в первые годы брака. Желание иметь ребенка. Я хотел сына. Должно быть, кто-то там, наверху, все-таки услышал мое желание и исполнил его с известной долей сарказма… я хотел сына и получил… Бри… Наказание и позор всей моей жизни. Впрочем, если бы ты знал его мать, многое бы прояснилось. Конечно, это моя ошибка.       − Ты мог видеть, как растет твой сын, мог бы быть рядом, если бы хотел…       − Да. Но я не хотел. Я был слишком поглощен собой и своим успехом. Как будто бы я верил, что моя отцовская миссия ограничивалась только тем, что я дал ему жизнь.       Джонни растянулся на покрывале и посмотрел в затянутое серыми облаками осеннее небо. Затем достал сигарету и закурил.       − Мне грустно, Эрик. Помню, когда у Эвана родился сын, я был так возмущен тем, что он не горит желанием быть рядом с ним… что он так напуган и растерян… что он избегает Алекса… А теперь я его понимаю. Я чувствую то же самое. Этот ребенок еще не родился, а я уже испытываю страх, думая о нем. Но у Эвана все же было неоспоримое преимущество − он был законный отец своего сына, который был рожден в законном браке. Он имел на него все права. А кто я? Я − дядя…       − Знаешь, все это формальности. Думаю, ты будешь отличным дядюшкой Джонни… ничем не хуже, чем был бы отцом. Может быть, в этой роли тебе будет легче и проще. Ты сможешь быть самим собой, и над тобой не будет довлеть груз всех этих родительских условностей и порядков.       − Нам с Бозом ужасно повезло с родителями. Не думаю, что я был бы в этой роли так же хорош, как они. Не думаю, что давал бы своим детям столько свободы и права выбора, как давала мне моя семья… Я помню, что также не понимал, почему Эван, который так трепетно и нежно относился к своим племянникам, едва ли не боялся собственного сына и не мог вести себя с ним точно так же. Я думаю, он чувствовал свою ответственность там, где не чувствовал ее раньше. Мы приписываем себе ошибки и несовершенства своих детей. Теперь, если с этим ребенком что-нибудь будет не так, я могу с чистой совестью сказать, что я здесь ни при чем. Ведь не я воспитаю его. Я не стану отцом лишь от того, что однажды, под влиянием странных сил судьбы, оплодотворил его мать.       − Да, и ты, кстати, негодник, так и не рассказал мне, как это было! − Лавджой с притворным возмущением посмотрел на него.       − Этого ты от меня не дождешься!       − Скажи хоть, что ты был трезв в тот момент! Хотя бы относительно…       − Не беспокойся. Я уверен, что с ребенком все будет нормально. И он не родится с врожденным похмельным синдромом…       − Ты ведь хотел этого, верно?       Джонни непонимающе посмотрел на Эрика.       − О чем ты?       − Ты ведь хотел, чтобы она забеременела от тебя и родила. Ты и решился на этот шаг, потому что она озвучила тебе эту просьбу. Ты хотел, чтобы у тебя был ребенок. Не важно, каким способом.       Джонни притих. Он чувствовал, что сейчас на всем свете у него нет ближе человека, чем Лавджой. Почему, почему ему так невыносимо тяжело на душе? Словно она, как это небо, затянута непроходимыми тучами, готовыми вот-вот пролить целый дождь слез.       − Я бы хотел, чтобы мой ребенок был рожден в любви и от любви. Но это невозможно. Я бы не смог любить женщину так… как должно было быть в моих идеальных мечтах. Я мог бы жениться и завести ребенка другим способом, и я думал об этом. Возможно, я бы однажды решился на это… но часть меня всегда будет считать такой способ суррогатом. Ребенок, созданный в пробирке − это, конечно, выход из ситуации… но есть в этом что-то неправильное, неестественное. Я не против искусственного оплодотворения… Более того, в какой-то мере то, что было между мной и Сашей именно им и является. Разве нет? Я не любил ее и почти уверен, что она не любила меня. И не я должен был стать отцом этого ребенка. Но я им стал. И сейчас внутри меня такой хаос… и впервые в жизни я не могу поделиться своими чувствами со своей семьей. Как раз именно с ней и не могу. Знаешь, Эрик, наверное, я решился на это из страха. Да-да! Все, что мы делаем, мы делаем либо из любви, либо из страха. Я хотел продолжения… я хотел бессмертия. Я хотел, чтобы в этом мире жила частичка меня…       − Так и будет, Джонни. Так и будет… − лицо Эрика неожиданно напряглось, и он закашлял.       Джонни испуганно вздрогнул, словно просыпаясь, и принял сидячее положение. И хотя приступ закончился быстро, оба они будто окаменели, возвращенные в реальность, о который оба предпочли бы забыть.       − Нам лучше вернуться! − Джонни решительно встал, отряхиваясь.       − Нет… не нужно… все в порядке… прошу тебя, не волнуйся! − Эрик удержал его руку. − Ты заметил, как мне стало лучше за этот год? Врачи говорят: химиотерапия… новые препараты… А я говорю − Джонни Вейр!       Джонни сдавленно улыбнулся, глядя в наполненные нежностью глаза. Эрик почти перестал кашлять за эти месяцы, и это давало обоим призрачную надежду: а что, если болезнь действительно отступает?       − Я в самом деле хочу домой. Я продрог. И, кажется, собирается дождь…       Эрик встал и, подойдя к нему, положил руки на плечи. Он был выше ростом, и, несмотря на худобу и возраст, эта фигура по-прежнему внушала силу и мощь. Лицо его было невероятно серьезно.       − Джонни, знаешь, о чем я действительно мечтаю сейчас?       − О чем?       − У меня появилась цель… у меня давно не было цели. Я хочу дожить до того момента, когда родится твой ребенок. Хочу увидеть его и взять на руки.       Они стояли молча, глядя друг на друга, не в силах произнести больше ни слова. С неба упали первые капли дождя. Джонни отвернулся, украдкой смахнул слезу и стал складывать вещи в рюкзак. ***       Начиная с восьми лет, с того момента, когда он начал заниматься фигурным катанием, Эван не помнил, чтобы у него не было дела. Регулярные тренировки, учеба, дополнительные занятия, секции, кружки, а после − соревнования, подготовка к ним, посещение обязательных светских мероприятий, шоу, − всегда была очередная цель и долговременные планы. Даже в самые трудные времена он не позволял себе остановиться и просто плыть по течению. А сейчас… Сейчас больше не было никакого плана. Когда время от времени его посещали надежды на выздоровление, Эван понимал, что понятия не имеет, что будет делать дальше и, самое главное, даже не хочет думать об этом. Он потерял интерес ко всему: к своей прошлой жизни и, самое ужасное, − к будущему. Порой приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы просто утром оторвать голову от подушки. Неумелые попытки родных его приободрить раздражали. Он перестал отвечать даже на звонки Веры, что раньше само по себе было невозможно. Он чувствовал себя медленно высыхающим растением, живым мертвецом, набором случайных клеток, которые готовы вот-вот распасться.       Кристина сдержала слово и ничего не сказала родителям о том, что Эван отказался от лечения. Впрочем, время от времени она сама пыталась как-то воздействовать на него, растормошить и заставить бороться.       − Зачем? Я не хочу… − он вяло отмахивался. − Почему я все время должен с кем-то бороться? Это невыносимо. Я просто хочу хотя бы под конец жизни ничего не делать…       Она не понимала. Эван видел: сестра готова тащить его вверх, словно утопающего… зубами, не желая мириться с тем, что он уже утонул. Она окончательно переехала к нему, потому что постоянная боль и необходимость принимать таблетки сделали его совершенно бесполезным в быту. Он мог бы не есть, если бы она не готовила и не напоминала ему о еде, не бриться, не менять одежду, не вставать утром с постели, не делать вообще нечего.       − Как твой бойфренд смотрит на то, что ты торчишь у меня целыми днями? − как-то поинтересовался вечером Эван, словно вспомнив о ее присутствии.       − Никак. Мы с ним расстались, − спокойно ответила девушка, отрываясь от вышивки: ей нужно было как-то успокаивать нервы и занимать себя долгими вечерами, находясь рядом с ним, порой в полной тишине по нескольку часов.       − Из-за меня?       − Не льсти себе, − она фыркнула. − Мы просто не понимали друг друга.       − Это грустно.       − И тебя не понимаю… − она отложила вышивку и посмотрела на брата, который сидел перед телевизором с выключенным звуком. − Ты же всегда был такой упертый… упрямый. Никогда не пасовал перед неудачами… Что с тобой произошло? Это гребанный рак превратил тебя в такую размазню?       − Я не был упрямым. Упрямой была мама. И ты. А я делал то, что считал правильным.       − Ты даже с Верой перестал общаться… Клянусь, не думала, что скажу это… но лучше бы ты продолжал играть в гламурного мерзавца в ее модельном террариуме. Тебе нужно с кем-то общаться. С людьми. Так у кого угодно съедет крыша.       − Я не поздравил Джонни с днем рождения в этом году… − неожиданно произнес Эван. − Я забыл.       − Подумаешь… ты за все это время ни разу не написал и не позвонил Саше… − с укором сказала сестра. − А у тебя был повод посерьезнее…       − Я звонил. Один раз.       Кристина замерла и пододвинулась к нему. Эван оставался невозмутимым.       − Когда?       − Прошлой осенью. В ноябре. Как раз накануне на ее дня рождения.       − И?       − Она не взяла трубку.       − Не удивительно…       − Я не стал перезванивать. Ребенка нет, это очевидно.       − Эван, она могла сделать аборт! Тебе это не приходило в голову? Неужели тебя это совсем не волнует? – Кристина смотрела на него и не верила. – Вы могли стать семьей. Нормальной семьей… как ты всегда хотел.       − Я не знаю, чего я хотел. И она бы не стала делать аборт… не в этой ситуации…       − Ты бы еще добавил: только не от меня!       − Ты просто не знаешь всего. Она бы не сделала этого, не поставив меня в известность.       − А ты совсем не принимаешь во внимание тот факт, что ты с ней поступил по-свински?       − Я всегда желал ей самого лучшего. Я не хотел, чтобы все вышло… вот так.       − Если бы она пришла к тебе и сказала, что ждет ребенка… − Кристина сделала паузу, − как бы ты поступил?       − Не знаю.       − Ты бы ушел от Веры?       − Наверное, я бы предложил ей выйти за меня. Только что-то подсказывает мне, что она бы ответила отказом… − Эван потянулся к тумбочке, на которой стояла наполовину пустая бутылка красного вина и, не долго думая, отхлебнул прямо из горлышка.       − Очень романтично! − девушка презрительно фыркнула. − Что в тебе бабы находят все-таки? Не пойму… Ты такой придурок…       Эван улыбнулся, впервые за долгое время.       − Я бы никогда не стал просить ее делать аборт. Я даже Танит об этом не просил. Но знаешь… потерять второго ребенка, как я потерял Алекса… Жить вдали от него… лучше бы уж он действительно не рождался.       − Почему у тебя все так сложилось? − пробормотала она. − В смысле… не сложилось. Ни с кем… Я думала, что с Танит-то все ясно… но и с Джонни вы разошлись, хотя ты любил его. И с Сашей… хотя она любила тебя…       − Наверное, потому что у меня всегда все с этим не совпадало… Ты думаешь, мне нравилось так поступать? Я только и делал, что старался всем угодить… всю жизнь… − в его голосе неожиданно проступили оттенки мрачной злобы. − Никто не может упрекнуть меня в бездействии! Я достиг всего, на что был способен… и все равно вижу недовольство на лицах!       − Передо мной тебе не надо было притворяться. Я знаю все твое дерьмо, Эван… − Кристина отобрала у него бутылку и вылила остатки себе в кружку, из которой до этого пила чай. − Мы с тобой в детстве в один горшок срали. Так что все это можешь мне не рассказывать.       − Бог мой, Кристи, почему ты такая грубая? − он смотрел на нее с удивлением. − Никак не могу этого понять. Ты же девушка… почему ты постоянно ведешь себя и выражаешься, как мужик?       − Эван, я же не спрашивала тебя все эти годы, почему ты ведешь себя и выглядишь, как мудак? − она хмыкнула. − Ты всегда был чувствительнее и ранимей, чем я. Только почему-то до ужаса стеснялся это показать…       − Зато ты ничего не стесняешься… − недовольно пробормотал он. − Ты вечно действовала мне на нервы… как будто специально… Я даже уверен, что назло… сводила меня с ума.       − Я не виновата, что только так можно было привлечь твое драгоценное внимание! Тебя же ничего не интересовало, кроме твоей собственной безупречной жизни!       − Ты жила, как хотела… никто не стоял у тебя над душой… никто не заставлял тебя быть безупречной во всем, что ты делаешь…       − А ты думаешь, мне было приятно, что тебя бесконечно, при всех друзьях и родственниках, ставят в пример? – девушка разволновалась и теперь буквально напирала на него, словно стремясь размазать по дивану. − Эван то… Эван се… Эван такой талантливый… такой умный… Я только и слышала все детство: Эван! Эван! Эван!… Все на тебе как будто помешались!       − Так и радовалась бы! Я только и мечтал, чтобы меня все оставили в покое! Чему ты завидовала? Тому, что шагу не сделать, чтобы на тебя не смотрели все, кому не лень? Кристина, ты дура, если завидовала такой жизни…       − А кто заставлял тебя так жить? Разве кто-то тебя принуждал? Эван, мне надоело слушать твое вечное нытье! − она вскочила с дивана. − Хватит уже себя жалеть и искать виноватых!       − Вот и я думаю… какого черта ты торчишь здесь целыми днями? − огрызнулся он. − Езжай домой! Может быть, когда я умру, сбудется твоя мечта, и ты станешь в центре внимания!       Кристина, ничего не ответив, вышла из комнаты, так шарахнув дверью, что с потолка посыпалась штукатурка. Несколько мгновений Эван сидел неподвижно, а потом вдруг резко схватил пустую бутылку и со всего размаху швырнул ее в сторону двери. Комнату огласил звук битого стекла.       − Можешь больше не возвращаться!!! − выкрикнул он вслед сестре. − Я поменяю замки, и никто больше сюда не войдет!       Если бы можно было умереть сейчас, он бы умер.       − Мама, но вы же обещали! − Кристина стояла возле мывшей посуду матери, не веря своим ушам. − Вы обещали, что я поеду в спортивный лагерь этим летом!       − Кристина, отстань, − раздраженно бросила женщина. − У нас сейчас нет на это денег.       Обида подступает к горлу, заставляя ее продолжать:       − На Эвана у вас всегда есть деньги! Ему, значит, можно купить новый гоночный велосипед, а мне нельзя в лагерь?       Таня выключила воду и уперлась руками о раковину, не поворачиваясь к дочери.       − Значит, так. Твой брат занимается спортом профессионально, у него совсем другие расходы, ясно? А ты тратишь время на ерунду. И закрыли эту тему!       Кристина вышла из кухни, прошла по коридору в прихожую и вышла на улицу. Она уже знала, что услышит потом. Эвану постоянно что-то нужно. То новый костюм для соревнований, то коньки, то тренажер, то еще что-то. И все это покупалось безотлагательно, как вещи первой необходимости! Если бы Эвану пришло в голову поехать в летний спортивный лагерь, Кристина не сомневалась, ему бы не отказали. Ему ни в чем не отказывают, потому что он − гордость семьи. Ещё бы… Успешный фигурист, лучший ученик, надежда и опора… А она кто? Вечный источник раздражения и придирок. Что бы ни было сделано, все будет рассматриваться под микроскопом и сравниваться с достижениями старшего брата. А до них ей, конечно, как до луны…       Разочарованная и обиженная, она обошла дом и присела на качели. Окно комнаты Эвана было распахнуто настежь. Так было всегда, когда он был дома. Два месяца назад на дверь его спальни установили замок. Якобы ему мешает заниматься то, что она постоянно врывается к нему без спроса. Ага, конечно… Хорошую причину выдумал…       Кристина подпрыгнула и, встав на качели ногами, стала раскачиваться. Подпрыгнув в воздухе, она поймала взглядом часть комнаты и увидела Эвана. Нет… Может, ей показалось? Она разогналась сильнее, стремясь подняться повыше, и это ей удалось. Так и есть… Как она и думала! Занимается он…       Брат лежал на кровати затылком к окну и читал какой-то журнал, заткнув уши наушниками плеера. Обозлившись, Кристина спрыгнула с качелей. Так вот, значит, как он занимается! Наглый врун! Прохлаждается там, а она из-за него не поедет в лагерь!       Девочка вернулась в дом с заднего двора и бегом направилась на второй этаж. Остановившись возле двери, она громко постучала, нет, скорее заколотила в комнату. Он же наверняка ничего не слышит из-за наушников.       − Эван, открой! − она с силой пнула дверь.       Та приоткрылась, и брат недовольно предстал на пороге, уперев руку в бок. Красный след от подушки на щеке подтверждал все подозрения.       − Кристи, тебе чего?       − Можно, я зайду?       − Нельзя. Я занят.       − Ты всегда занят! − она топнула ногой. − Пошли, поиграем в мяч на улице…       − Я не могу… Я же сказал, я занят. Мне не до игр… − он хотел закрыть дверь, но она вовремя выставила вперед колено, не давая ему это сделать.       − Ничего ты не занят, я видела! Ты валяешься и слушаешь музыку! А мама думает, что ты занимаешься! Вот будет здорово, если я ей расскажу…       − Ууу… Маленькая зараза! − прошипел он. − Давай, рассказывай, ябеда!       − А ты− Ты вообще! − у нее аж дыхание перехватило от возмущения. − Из-за твоих дурацких тренировок я не поеду в спортивный лагерь летом! Я вообще никуда не поеду и останусь дома!       − Я-то тут причём?       − Это ты виноват! Из-за тебя они не могут заплатить! А от тебя вообще ничего не допросишься! Теперь, когда я осталась без лагеря, ты должен играть со мной!       Эван молча уставился на нее, как будто немножко растерянно. Она ждала.       − Если я поиграю с тобой, ты оставишь меня в покое до вечера?       − Да! − с вызовом бросила она. − И ничего не расскажу маме. Не расскажу, чем ты тут занимаешься…       − Ладно, − брат, сдавшись, вышел из комнаты. − Хотя ты и жульничаешь, как всегда!       Окрыленная победой, Кристина понеслась на улицу, в гараж, чтобы достать баскетбольный мяч.       На улице уже начало смеркаться, когда они закончили. Эван невольно подумал, что, будь на месте сестры какая-нибудь другая девчонка одиннадцати лет, ему было бы совсем неинтересно. Но Кристина подавала и кидала мяч в корзину со сноровкой парня-подростка его возраста, постоянно подзадоривая при этом:       − Ой, Эван, я забыла, что баскетбол − это не женский вид спорта! Если бы я тебе предложила попрыгать через скакалку, ты бы сразу согласился!       Он поймал кинутый мяч и поднял его высоко над головой.       − Попробовала бы ты хотя бы один день делать то, что делаю я! Я бы посмотрел, кто тут девчонка!       − Давай, кидай!       Он несколько раз обернулся вокруг своей оси и, слегка присев, подкинул мяч, который угодил прямиком в кольцо корзины. Кристина перехватила его внизу.       − Все. Уже темнеть начинает… Я ничего не вижу. Пошли домой… − он демонстративно снял очки.       − Еще десять минут!       − Нет! − решительно сказал Эван и, развернувшись, направился к дому.       Он был не очень доволен собой: сестра попала в кольцо на несколько раз больше его, и казалось довольно позорным проигрывать в этом деле девчонке. Но все-таки надо было признать, она классно играет. Лучше, чем он. Не удивительно, что ей так хотелось поехать в этот летний лагерь… баскетбол явно ее стихия.       Эван зашел в дом, а Кристина вбежала следом. Она была раздосадована тем, что всё так быстро закончилось.       − Эван, признай свое поражение! Я выиграла!       − Окей, ты выиграла… Теперь ты от меня отстанешь? − недовольно пробурчал он.       − Йес! − она радостно подпрыгнула на месте, по-прежнему сжимая в руках баскетбольный мяч. − Ты не все умеешь делать хорошо!       − Отнеси мяч в гараж, − бросил он на ходу, направляясь к лестнице.       − Сейчас отнесу… − она несколько раз стукнула мячом об пол, подхватывая и снова ловя, словно не могла с ним расстаться. − Ладно, лови еще одну подачу! Проверка реакции!       Он не успел обернуться, не ожидавший броска. Мяч отскочил и, пролетев мимо его плеча, ударился о большую фарфоровую вазу, стоящую на тумбе. Брат с сестрой одновременно охнули. Массивная, украшенная причудливой лепниной конструкция покачнулась, словно сомневаясь, и рухнула на пол, разлетаясь на десятки осколков. Эван и Кристина замерли, остолбенев.       − Только не мамина любимая ваза… − он в ужасе закрыл глаза, а сестра прижала ладони ко рту.        Из кухни раздался крик Тани:       − Эван, что там случилось?       Он понимал, что врать бесполезно, она войдет сюда через пару секунд и сама все увидит. И все-таки крикнул, почти по инерции:       − Ничего!       Кристина сорвалась с места и, подбежав к нему, испуганно вцепилась в руку, прошептав одну фразу:       − Тебе она ничего не сделает!       Мать вошла в гостиную, вытирая руки полотенцем. Взгляд ее тут же метнулся в сторону осколков и валявшегося неподалеку оранжевого мяча. Эван знал, что на этот раз не обойдется замечанием: им было категорически запрещено играть в доме, в гостиной, именно из-за этой вазы − свадебного подарка одного из друзей, который Таня просто обожала. На взгляд Эвана ваза была жуткой − слишком большой, белой, в слащавых розовых цветочках, настоящий китч, но мама с нее пылинки сдувала. Ему было даже страшно подумать, что сейчас будет.       − Кто разбил вазу?       Один короткий вопрос превратил существование в вечность. Кристина стояла, словно онемев, не произнося ни слова.       − Я спрашиваю, КТО разбил вазу?! − прогремел голос.       "Тебе она ничего не сделает!"       "Ага, как же…"       Эван посмотрел на старающуюся спрятаться за его спину сестру, набрал в грудь побольше воздуха и произнес с некоторым вызовом:       − Я. Я разбил.       Как глупо!… Кристина вбежала вслед за Эваном в комнату, кусая губы. Тот захлопнул дверь и в ярости повернулся к сестре.       − Ну что, ты теперь довольна, да? Опять испортила мне жизнь!       Она хотела сказать, что очень сожалеет, попросить прощения, но слова обидой застряли в горле. Мама, конечно, ужасно разозлилась, и все-таки она была уверена, ей бы сейчас досталось на порядок больше, чем Эвану. Ну, подумаешь… покричала немного, отправила в комнату, пригрозила отобрать гитару и на месяц лишить прогулок с друзьями. Она, конечно, хочет быть справедливой. Если Эван разбил вазу, то он будет наказан. Вот только ему уже пятнадцать, и Кристине не верилось, что все угрозы матери могут быть приведены в действие. Ну, не будет же он, в самом деле, их слушаться… И что она ему сделает?       − Эван, ты спрячь гитару, чтобы она не нашла… а потом, когда она успокоится, достанешь обратно… − неловко произнесла Кристина, держась за дверную ручку и не в силах посмотреть на брата.       − Идиотка! Я же тебя предупреждал! Я же просил отнести мяч! Ты специально это сделала, да? − он кричал на нее, едва ли не как мама на него несколько минут назад. − Ты хочешь превратить мою жизнь в ад! Как будто у меня без тебя нет проблем!       − Эван…       − Уйди отсюда! И никогда больше не проси поиграть с тобой! − он схватил ее за плечо, вытолкнул из комнаты и закрыл дверь.       Несколько секунд она стояла, глядя на деревянную створку, потом спустилась вниз и пошла на кухню. Она не видела лица мамы, но по «выражению спины» знала, что та все еще злится. Таня выбрасывала в мусорное ведро осколки. Кристина постояла несколько минут, потом подошла и тронула ту за руку.       − Мам…       − Чего тебе? − раздраженно бросила женщина. – Уйди, Кристина, не мешай, я готовлю…       «Уйди, Кристина…» − она вечно слышит эту фразу. Она вечно мешает всем… все хотят, чтобы она ушла.       − Мама, это я разбила вазу, а не Эван. Он не виноват. Он сказал, что это он, потому что я попросила… я испугалась…       Таня резко развернулась к дочери. Кристина давно не видела мать такой рассерженной. И тут же пожалела о своем признании.       − Вы что, издеваетесь надо мной? Мало я нервов потратила, да? А ты еще и врешь, паршивка! А он тебя выгораживает! Все мои просьбы, как об стенку горох! − она развернулась и с грохотом поставила кастрюлю на плиту. − Забудь о своем летнем лагере, поняла? Никуда ты не поедешь! Не умеешь себя вести, чтобы ничего не сломать! Тебя вообще в люди выпускать нельзя!       Кристина закрыла глаза, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Она вытерла их рукой и прямо сказала:       − Ты только его не наказывай, ладно?       − Вы меня с ума сведете! Нет, трое детей − это слишком!       Кристина стояла, стараясь не вслушиваться в крики, мечтая провалиться сквозь землю. Мама редко выходила из себя настолько, чтобы начинать так орать, но когда это происходило, лучше было не встревать и не перечить…       Девочка осторожно пятилась из кухни, стараясь, чтобы та не заметила слез. Они никогда не действовали, только злили Таню еще сильнее. Эван уже очень давно не плакал при родителях… они все не плакали… Сделав еще пару шагов назад, Кристина уткнулась во что-то и, повернувшись, увидела на пороге кухни старшего брата.       "О, нет… Только не это! Только не влезай!" − в ужасе подумала она.       Мама бы не разозлилась так сильно, если бы он не начал спорить с ней, оправдываясь за вазу, если бы просто промолчал. Что с ним такое?       − Мам, успокойся, это всего лишь дурацкая ваза! − Эван тоже злился, это было заметно.       Кристина испуганно юркнула назад, прячась у него за спиной. Таня с силой швырнула полотенце на стул.       − Всего лишь дурацкая ваза? Вы хоть что-нибудь в этот дом купили? Вы только ломать все можете! А я должна ходить и целый день за вами убирать! Превратили дом в хлев!       В ее словах уже не было никакой логики, и это была последняя стадия ярости. В какой-то момент Кристине показалось, что Таня действительно сейчас схватит это полотенце и набросится на них. Развернувшись, она кинулась бегом из кухни, едва не сбив с ног вернувшегося домой отца, и вылетела на улицу. Даже оттуда было слышно, как Эван и мама кричали друг на друга. Добежав до гаража, она спряталась внутри, забившись в угол и обхватив руками злосчастный мяч. Ее не столько напугала ярость матери, сколько внезапно агрессивная реакция Эвана. Он никогда не спорил с Таней и, тем более, не повышал голос. Господи, да она же его прибьет! Кристина вдруг подумала, что стоило заподозрить неладное, увидев, что брат, запираясь в комнате, отдыхает в свое удовольствие в обход установленным правилам. Что это? Бунт?       − Все ты виноват… − она посмотрела на мяч.       Вот бы не возвращаться… Вот бы остаться здесь… Здесь хорошо. Тихо, никто не кричит, и пахнет машинным маслом. Она знала: завтра папа поддастся настоянию мамы и снимет баскетбольную корзину. Ничего больше не будет. Наказание неизбежно. Но из-за сопротивления Эвана оно будет сильнее.       Казалось, что она задремала, уставшая от испуга и слез. Ее разбудил скрип открывшейся железной двери. Первая мысль: мама нашла ее и пришла, чтобы наказать! Кристина испуганно вжалась в стену. И через минуту увидела пробирающегося к ней через строительные доски Эвана.       − Так и знал, что ты здесь спряталась… Поздно уже. Почти одиннадцать. Пошли домой.       Она покачала головой.       − Боишься? Не бойся, она уже успокоилась… − он помолчал немного и присел рядом, сдвинув в сторону ящик с инструментами.       − Она сильно ругалась?       − Ага. Всем досталось. Даже папе… − Эван вздохнул. − Ничего. Она купит новую вазу и забудет про эту. Ты же знаешь. Завтра никто и не вспомнит…       − Это я во всем виновата… − неожиданно для самой себя Кристина снова расплакалась. − Она меня ненавидит…       − Эй, ты чего? − брат посмотрел на нее с изумлением, потом обнял, прижав к себе и успокаивающе гладя по голове. − Любит, конечно. У нее просто климакс, не обращай внимания…       − Завтра папа снимет кольцо…       − Не снимет. Я его попрошу, и он не снимет. А если снимет, то потом опять повесит, ты же знаешь… Не плачь, ладно? − он осторожно вытер ей слезы со щек.       Она плакала не только из-за кольца и вазы. Теперь она точно не поедет в лагерь. Мама всегда доводит наказание до конца, потому что считает это правильным.       − Пошли домой, − Эван встал и потянул ее за руку.       − Ты меня тоже ненавидишь? − она серьезно посмотрела на брата.       Тот обреченно вздохнул:       − Кристина, почему ты такая глупая, а?       Дождавшись, когда мама ляжет спать, Эван вошел в гостиную, где папа смотрел телевизор. Скандал, устроенный Таней, невольно обрушился и на его голову. Та редко выходила из себя, но когда это происходило, вываливала наружу весь груз накопившихся обид и недовольства. Сегодня она припомнила все. Что дом держится только на ней… что она одна занимается тремя детьми, а он вечно занят на работе… что у нее уже нет никаких сил наводить здесь порядок… что она несколько лет не была в театре… что трое детей, и двое из них спортсмены − это чересчур… что невозможно тянуть и Кристину и Эвана… что все они хотят свести ее в могилу. В конце этой тирады у Эвана появилось сильнейшее желание еще что-нибудь разбить на глазах у мамы. Назло.       − Пап, можно с тобой поговорить о чем-то важном? − сходу начал он.       Дон нахмурился. Настроение у него уже было испорчено.       − Эван, сейчас не самый подходящий момент.       − Я про Кристину, − Эван присел на диван. − Я вот про что… Призовые… Пусть она поедет в спортивный лагерь. Это мои деньги, и я так хочу.       Отец с удивлением посмотрел на него.       − Ты же знаешь, что эти деньги идут на оплату тренера, костюмы и…       − Там хватит. Если я выиграю чемпионат, то хватит на все, − уверенно сказал Эван.       − Почему ты так уверен, что снова выиграешь? − на губах отца появилась улыбка.       − Я постараюсь. Я очень постараюсь… И почему нет? Я же выиграл предыдущий.       Дон положил руку ему на плечо, с нежностью глядя сыну в глаза. Эван видел: отец тронут и горд этим его решением.       − Это очень добрый поступок, Эван… Ты молодец…       − Ты обещаешь? − упрямо спросил он.       − Если выиграешь, то конечно.       Встав, Эван направился к двери, но обернулся на пороге и добавил:       − Пап, только ей не говори, ладно? Она разозлится и начнет отказываться… Не говори ей, что это я заплатил.       − Не скажу. Это ваши дела с сестрой… Эван!       − Что? − тот повернулся.       − Я тобой очень горжусь.       Кристина спустилась на несколько лестничных пролетов и остановилась. Ее все еще трясло от злости. Был большой соблазн послать все к чёрту − пусть остается один. Пусть! Жалость − это не то чувство, которое в почете у Лайсачеков, поэтому она не хотела жалеть Эвана. И ему не нужна ее жалость. Ему ничего не нужно. Он постоянно твердил, что хочет, чтобы его оставили в покое… Вот и пусть остается… Девушка присела на ступеньку и закрыла лицо руками. Она старалась не думать о том, что на самом деле происходит, не думать о болезни, которая превращает брата в озлобленное на весь мир беспомощное, несчастное существо. Для Эвана нет ничего более унизительного, чем стать таким… чем просить о помощи. Он готов умереть в одиночестве, лишь бы не показывать собственную слабость.       "Почему мы все идем у него на поводу? Он уже почти не в своем уме…" − Кристина достала мобильный телефон и позвонила Лауре. Она знала, что нарушает обещание ничего не рассказывать о прогнозе болезни. Но они имею право знать. Они − его семья. Они всегда говорили друг другу правду.       − Лара, только маме пока не говори. Надо ее подготовить… − она старалась говорить так, чтобы голос не дрожал от слез. − И Эван не должен знать, что мы знаем. Понимаешь?       − Может быть, мне приехать? − упавшим голосом спросила старшая сестра. − У вас с ним всегда были трудные отношения. Может быть, я с ним побуду?       − Нет… Не надо… Он все поймет… Ты не выдержишь, когда его увидишь. Сейчас надо быть твердой… − Кристина посмотрела на верхние пролеты лестницы. − Он не может смириться. Это самый трудный период.       − Возвращайся к нему, Кристи. Забудь все, что он сказал. Не обращай внимания… Просто не оставляй его.       Девушка попрощалась и отсоединилась. Она знала, что Лаура сейчас, наверняка, плачет. Пусть сейчас, главное, что не при нем. При нем никто не будет плакать.