"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      Он стоял на боксерском ринге. Маленькое пространство было огорожено со всех сторон канатами, которые запирали его наедине с противником. Эван не знал, с кем предстоит сразиться, но чувствовал непередаваемый ужас. Скрытая в темноте толпа зрителей громко кричала, приветствуя его, но эти вопли совсем не внушали уверенности. Он застыл посреди помоста, нервно озираясь и ожидая нападения. Свет софитов бил по глазам, и те слезились, будто кто-то намеренно пытался вывести его из строя. Сквозь пелену он видел, как на арене появилась фигура. Огромный, под два метра ростом, мужчина в набедренной повязке стоял, скрестив руки. Его мускулатура была нечеловечески развита, и Эван понимал, что сегодня живым ему не уйти. Он бросился назад, словно пытаясь найти кого-нибудь, кто сможет спасти его. Где-то там, позади, должен быть его тренер, его защитник… Он в ужасе метался по рингу, и постепенно крики в зале превратились в злобное улюлюканье.       Трус! Он трус!       Наконец, впереди замаячила знакомая фигура. Тренер! Эван ринулся вперед и вцепился в стоящего в углу ринга мужчину. Незнакомое лицо. Но все-таки он откуда-то знает этого человека…       – Я хочу уйти… Я не буду! – в голосе сквозит отчаянье. – Я не должен здесь быть!       На плечо ложится тяжелая рука. Она сжимается все сильнее и сильнее, пока Эван не вскрикивает от боли.       – Иди! Иди и дерись!       Сильный толчок – и его выбрасывает на середину, прямо под ноги сопернику. Эван съеживается, ожидая удара. Неожиданно воцарившаяся тишина заставляет подняться на ноги. На ринге нет никого, кроме него, и только из темноты сверкают десятки рассерженных глаз. Он вдруг понимает, что вот они, все они, – и есть его противники. Разъяренная толпа, которая жаждет крови. Они будут избивать его до потери сознания, растерзают, уничтожат… Впереди маячит светящаяся надпись "Выход". Он знает, что может пробраться туда и вырваться на свободу, но тогда придется идти прямо сквозь толпу, которая ненавидит его и хочет уничтожить. Эван снова бросается туда, где стоял тренер. Ему просто нужно уйти… Нужно выбраться… Он ведь имеет право отказаться!       Возле уха шепчут влажные губы… Невозможно разобрать слов, но он понимает, чувствует, что никто не собирается его выпускать. Он должен остаться здесь и драться. Он должен драться, потому что есть правила. Правила надо соблюдать. Паника охватывает тело, почти парализуя. Эван срывается с места и бежит в сторону заветной надписи. Перелезая через барьер ринга, он падает, вскакивает на ноги и снова рвется вперед. Толпа неожиданно расступается перед ним, освобождая дорогу.       "Помогите! Помогите!"       Ему так страшно, что кажется, сердце разорвется в груди, не выдержав ужаса. Неожиданный удар слева опрокидывает Эвана на пол. Он снова видит перед собой великана. Тот возник из ниоткуда. Помощи не будет. Размытые буквы зеленой таблички впереди меркнут. Удары сыплются один за другим. Толпа сужается вокруг кольцом.       – Трус! Трус!       Он даже не пытается сопротивляться и защищаться, обессиленно сжимаясь на полу в комок, стараясь закрыть себя от ударов. Неожиданно кто-то подходит и, схватив его за руку, тащит за собой по грязному полу. Вокруг раздаются смешки.       – Господи, Эван… Ну, что же ты…       Он открывает глаза и видит над собой ухмыляющееся лицо Джонни. Тот тащит его вперед, расталкивая толпу, как мешок с мусором.       – Джонни…       – Эван, помолчи. Тебе не стыдно?       – Их слишком много…       Он хочет оправдаться, но не может найти слов. Вперед и вперед. Джонни волочёт его в темноту. Он проиграл! Проиграл…       Эван проснулся и в ужасе сел на кровати. Кромешная темнота на несколько минут дезориентировала, и он не мог понять, где находится. К реальности вернула боль. Нога горела, словно ее поджаривали на огне. Эта боль разлилась по всему телу, отдавая даже в голову. Чувство страха, не успев покинуть его во сне, снова сцепило свои ледяные объятия. Он попытался встать с кровати, но понял, что не в состоянии этого сделать. Правая нога словно ему не принадлежала. Он не мог пошевелить ею, не мог согнуть. Эван прижал ладонь ко рту, подавляя крик ужаса.       «Вот оно… Начинается…»       – Кристина!       Звук шагов в коридоре, и в комнате вспыхивает свет. Сестра, одетая в пижаму и ночной халат, встревоженно присела к нему на постель.       – Эван, что случилось?       – Я не могу встать… Я не могу… Я не чувствую ногу! – он в ужасе посмотрел на Кристину.       Кошмар становится явью буквально на глазах. Он чувствует себя поверженным и слабым, как ребенок. Как там, на полу, окруженный кольцом ненависти.       – О, Господи… – девушка широко распахнула глаза, глядя на него с неподдельным страхом. – Эван… Ты…       – Что? Что? – он в панике схватил ее за руку.       – У тебя кровь…       Он посмотрел на свою ладонь, которую только что прижимал к лицу. Размазанные красные следы. Кристина инстинктивно коснулась своего лица возле носа. Эван повторил ее жест. На руку упали темные капли.       – Что мне сделать? Что? – она вскочила и резко остановилась посреди комнаты, в страхе озираясь. – Я позвоню… Вызову скорую!       – Нет, не надо, пожалуйста!       Если сюда приедут врачи, они заберут его в больницу… И там ему ампутируют ногу…       – Эван, ты с ума сошел! – закричала сестра. – Тебе надо в больницу!       Он смотрел на стоящую с буквально перекошенным от страха лицом сестру, задыхающуюся, испуганную, и неожиданно внутри начало что-то отпускать. Он слегка согнул ногу, почувствовав, что снова может управлять ею. Горячая волна схлынула вниз и отступила.       – Подожди… Кажется, отпустило… – он закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. – Просто дай мне воды.       Девушка стояла, не двигаясь, и тяжело дышала. Вид у нее был почти безумный от страха. Он понял, что Кристина, напрямую столкнувшись с его болезнью, только сейчас по-настоящему все поняла. Ее прежняя уверенность и дерзость рассыпались, сгорели, превратились в пепел. Эван смотрел на сестру, изо всех сил старающуюся не заплакать, и думал, что ведь она, на самом деле, не верила, что все это всерьез. Как маленький ребенок, закрывающий лицо руками, думая, что спрятался от опасности. Не верила, что это рак, что это болезнь, которая убивает его, и что все очень серьезно. Папа болел, и он поправился. Значит, Эван поправится тоже. Выздоровеет, как от простуды. И все будет как раньше…       – Эван! Эван! Давай позовем врача! Пожалуйста! – взмолилась Кристина, снова садясь рядом. – Мне страшно… Ты такой бледный… Вдруг у тебя внутреннее кровотечение?       – Все… Все хорошо… Мне показалось… Я в порядке… Просто приснился кошмар, и мне показалось… – он заставил себя улыбнуться. – Я могу встать, видишь? Все нормально… И кровь больше не идет.       Он действительно встал и демонстративно твердой походкой направился в ванную, умылся, стараясь не смотреть на окрашенную в красный цвет воду.       Впервые за долгое время в нем вновь проснулся старший брат. Он не должен ее так пугать. Он должен защитить ее от этого кошмара…       – Все. Хватит! – вслух произнес мужчина, глядя на собственное отражение в зеркале. Ему было противно. – Возьми себя в руки. Ты же можешь.       Он вел себя безобразно. Он трус. Вот где правда. Просто трус!       Вернувшись в комнату, Эван попытался успокоить Кристину, убеждая, что с ним все в порядке. Боль в ноге и правда как будто утихла, только от пережитого напряжения кружилась голова.       – Иди ложись спать, я в норме. Правда. Я испугался, вот и все… Приснился кошмар…       – Нет, – она хмуро покачала головой, – никуда я не уйду. Эван, я все поняла…       – Что ты поняла? – устало спросил он.       – Ты не можешь отказываться от лечения. Это безумие. Это твой самый глупый поступок из всех, что ты совершал! Я всегда знала, что ты без тормозов, но это…       – Послушай…       – Как ты себе это представляешь? Хочешь умереть дома? Самостоятельно? Все сам, да? Тебе никогда не нужна помощь, конечно… – ее глаза возбужденно блестели, лицо вспотело, и девушка то и дело вытирала его ладонью. – Ты не можешь так поступать с нами. Хочешь умереть? Ты не можешь хотеть этого! Никто этого не хочет! Ты делаешь это назло!       – Кристи, успокойся ради Бога! – взмолился он, не зная, как заставить ее замолчать.       – Это месть, я все поняла… Ты хочешь умереть назло! Кому? Мне? Маме? Тебе нужно что-то доказать… Ты не понимаешь, что тобой движет на самом деле! Ты хочешь заставить нас всех страдать. Чтобы мы наблюдали, как ты умираешь. Ты испытываешь какое-то жуткое, мазохистское наслаждение от собственной боли и от боли, которую ты причиняешь другим… – она закрыла лицо руками и вся как-будто сжалась. – Господи, за что? За что ты так поступаешь с нами?       Эван, потрясенный, молча смотрел на сестру. Что она сказала только что? Что он… Мстит?       – Успокойся. Послушай… – он взял ее за руку, – все будет хорошо.       – Не будет, если ты умрешь…       – Слушай… Ну я же пока еще не умер… А ведь мог. И не один раз. Может быть, я и сейчас не умру. По крайней мере, в эту минуту не собираюсь. Не сегодня.       Они посмотрели друг на друга. Он произнес эту фразу только для того, чтобы ее успокоить. И себя. Никто из них не верил в ее смысл. Вот только сейчас, в эту самую секунду, Эван понял, что не хочет… действительно не хочет умирать. Ему ни хрена не всё равно. Он хочет жить. Не важно как, не важно с кем и где. Пусть он уже никогда ничего не достигнет. Пусть ему отрежут ногу, и он станет инвалидом. Но он хочет жить. Господи, как же он хочет жить…       В голове промелькнула странная фраза, словно вырванная из контекста его подсознания:       "Нужно вернуться на ринг и драться…"       Кристина, несмотря на его протесты, притащила в комнату свою подушку и одеяло и улеглась рядом.       – Тебе что, пять лет? – не выдержал Эван. – Перестань валять дурака и иди к себе!       Девушка проигнорировала его слова, заявив, что никуда не уйдет до утра и будет спать здесь. Эвану ничего не оставалось, кроме как смириться с ее присутствием. Когда сестра была совсем маленькой, она часто будила его посреди ночи, жалуясь на кошмары, и тогда он позволял ей остаться и спать рядом, чтобы не будить родителей. А наутро приходилось отодвигать кровать и открывать шкафы, показывая, что там нет никаких чудовищ. На этот раз он сам чувствовал себя чудовищем, наводящим ужас монстром, от которого никуда нельзя спрятаться. Эван подумал о том, что было бы, если бы Кристина ушла и не вернулась, если бы они поссорились по-настоящему, и он проснулся один, в пустой квартире. Ему стало плохо при мысли об этом.       Кристина лежала, прислушиваясь к дыханию брата. Ее все еще немного потряхивало от страха, и она замирала от любого движения Эвана, словно ожидая чего-то ужасного. Очевидно успокоенный ее присутствием, тот быстро уснул. Девушка сама не ожидала, что может так испугаться. Знакомое чувство беспомощности и паники, однажды захватившее ее с головой, теперь возвращалось вновь. Оно смотрело из темноты холодными пустыми глазами, заставляя нервно вцепляться в одеяло и вслушиваться в каждый звук. Она закрывала глаза, и в голове вновь и вновь возникала одна и та же картина.       Зима 2001 года. Она дразнит Эвана, стоящего рядом с друзьями, Томом и Мартой, возле "черного спуска". Так называлась снежная горка, с которой съезжали лыжники и сноубордисты в парке. Эван начал кататься на сноуборде всего год назад, а Том уже давно занимался этим. Эвана это напрягает. Он с трудом переносит, когда кто-то из его друзей делает что-то лучше его. Кристина стоит с ними, смеется над словами брата о том, что он может съехать с этого спуска. Здесь место для профессионалов, самый высокий трамплин. Она видит, Эван просто рисуется перед Мартой, а на самом деле ужасно боится, и это раздражает еще сильнее. Брат злится и пытается прогнать ее, Том говорит, что не стоит спускаться здесь, мол, это слишком круто и рискованно. Эван, судя по всему, слышит только то, что это очень даже круто. Он зол на сестру и зол на Тома, который катается лучше. Они все молчат, но не отговаривают его, когда он берет сноуборд и идет с ним к началу спуска. Никто не верит, что он съедет, даже он сам. Она должна была остановить брата, потому что знала его ужасный упертый характер и вечное стремление доказать, что он лучше всех во всем. Он в этом не признается. Но она-то знает, что теперь он съедет просто назло себе и своему страху. Все происходит очень быстро, так, что никто толком не успевает разобраться, что именно произошло. Эван скользит на чертовой доске, и его заносит на первом же повороте. Он вылетает с дорожки и врезается в дерево на полном ходу. Со стороны это выглядит даже смешно… Кристина помнит, что в первые несколько секунд, или даже минут, она совсем не испугалась. Она, как и все, ждала, что Эван поднимется и начнет глупо смеяться вместе с ними, а потом придумает какую-то причину, по которой так вышло, и полезет все делать заново. Они ждали, но он не поднимался, так и лежал на снегу, словно решил отдохнуть. Первой перепугалась Марта. Она увидела кровь и начала звать на помощь. Кристина заметила, как побледнел Том. Схватив ее за плечи, он говорит, чтобы она скорее бежала за родителями…       – Он просто нас разыгрывает! Я его знаю… – неуверенно произносит Кристина.       Ее охватывает страх, она не может смотреть туда, где лежит брат. Сорвавшись с места, она бежит наверх. Дальше все было словно в тумане… Кристина не нашла родителей и заблудилась. Их отца нашел Том. А она все бежала и бежала куда-то, словно пыталась скрыться и спрятаться от самого страха. А потом было то, что воспоминанием намертво выжжено у нее в голове до сих пор… Она стоит рядом с мамой, к ним идет отец. Он несет Эвана на руках. Первая мелькнувшая в сознании молниеносной вспышкой мысль: брат умер, и папа несет его мертвое тело. Вокруг крики, шум и суета, а когда отец приближается к ним, Кристина видит, что голова Эвана в крови. Это жуткое зрелище как сейчас стоит у нее перед глазами. Это она виновата. Из-за нее он полез туда с этим дурацким сноубордом.       Боже, почему ей всегда было суждено видеть Эвана таким… истекающим кровью… беспомощным… беззащитным…       Кристина зажмурилась и перевернулась на другой бок, уткнувшись лицом в плечо брата. Там, на дороге, после аварии, она думала, что это конец. Нет… как раз там она вообще не думала, не могла думать, не могла позволить себе поддаться хаосу, потому что от этого зависела их жизнь. И вновь она была виновата. Эван второй раз чуть не погиб по ее вине. Но никогда… никогда она слышала от него упрека. Никогда он не винил ее. Этот дурак после даже гордился своими шрамами и с удовольствием рассказывал, как получил какой-то из них. Вообще-то, после того падения у него были проблемы с головой, но потом все вошло в норму. А может, и не вошло. Мама переживала, что брат не сможет учиться, а отец – что ему придется уйти из спорта. И никого не волновало, что действительно с ним происходило. Никто никогда не интересовался, что он думает, чувствует…       Кристина посмотрела на спокойное во сне лицо Эвана. Сейчас все по-другому. Они все бессильны. Им кажется, что они теряют его, и даже не понимают, что он потерян давным-давно. Вот это медленное ожидание и чувство неизвестности изматывало так сильно, что ей пришла в голову страшная мысль: для Эвана и для всех них было бы лучше, если бы он погиб, разбился в той аварии. Страшно, скоропостижно, но в этой смерти он бы обрел какое-то величие. Роковой поворот судьбы, а не это медленное увядание и унизительные мучения, которые он терпит теперь. За что Бог его так мучает? Если он хотел забрать Эвана на небеса, то у него была такая возможность там, на шоссе. Но нет, брат должен был выжить, чтобы узнать, что его смерть будет долгой и мучительной…       Неожиданно она подумала, что он ничего не стал говорить родителям, Вере, потому что знал: те слетятся, как коршуны, и будут кружить вокруг него, рвать его на части… Будут говорить, что надо делать, и контролировать каждый шаг. Ради его блага и из большой любви. Пока он действительно не захочет умереть…       Совершенно вымотанная этими мыслями, девушка заснула только под утро.       – Доктор Льюис, к вам Эван Лайсачек.       Роджер оторвался от чтения и посмотрел на стоящую в двери секретаршу.       – Пусть войдет, Меган.       – Но ему не назначено…       – Пусть зайдет.       Психотерапевт встал из-за стола и оправил пиджак, который так и не отдал в чистку, как собирался, на этой неделе. Его охватило смутное ощущение предстоящего триумфа. Он знал, что Эван вернется. Он надеялся на это, потому что это подтверждало его гипотезы. На этот раз сомнений в том, что Эван здесь по собственной воле, быть не могло.       Но когда Лайсачек вошел к нему в кабинет, радостный настрой испарился. Мужчина выглядел – хуже некуда. Он похудел еще больше и сильно хромал. Бледная кожа без привычного бронзового загара смотрелась совсем болезненно, под глазами пролегли тени. Он был очевидно болен, и болезнь прогрессировала, в этом тоже сомнений не было.       – Заходи, Эван. Рад тебя видеть… – Льюис призвал все свое самообладание, чтобы ничем не выдать собственного ужаса. Ему было жалко Эвана почти до слез.       – Я знаю, что должен был предварительно записаться на прием, извините… – Лайсачек неуверенно присел в кресло и улыбнулся. – Боялся, что вы не примете меня.       – У меня как раз есть окно на ближайшие два часа. Я тебя внимательно слушаю.       – Я пришел… – Эван задумчиво подпер лицо ладонью, – потому что передумал. Я хочу продолжить терапию. Но перед этим я хочу извиниться. Я вел себя неправильно и осознаю это. Вы все верно сказали в тот раз…       – Если ты хочешь продолжить нашу работу, я ничего не имею против. Я рад это слышать.       Эван ненадолго замолчал, глядя в окно. Доктор Льюис хотел было взять на себя смелость и самому начать разговор, но неожиданно тот произнес:       – Сейчас середина осени. Мне кажется, зимой я умру.       Мужчина внутренне содрогнулся от этих слов и, как можно мягче, сказал:       – Твои страхи естественны. Мы здесь для того, чтобы тебе стало легче.       – Я с самого начала не сказал вам всю правду. Я действительном не доверял вам… Я сказал, что не посещал психолога по личным проблемам, но это была неправда.       Доктор Льюис напрягся, а Эван продолжил:       – Мне было шестнадцать. И у меня начались серьезные проблемы. Знаете, как будто в жизни все пошло наперекосяк. Родители отвели меня к психологу, потому что я стал очень агрессивен, совершенно не мог нормально тренироваться, стал плохо спать и съехал в школе на тройки. Понимаете, я шел на золотую медаль, а тут тройки… Никто ничего не понимал, ведь до этого все было идеально. Плюс у меня была серьезная травма головы после падения со сноуборда… Родителям посоветовали проконсультироваться со специалистом, и они отвели меня к психологу… Это был какой-то профессор… очень серьезный мужик… Он много спрашивал меня про мой образ жизни, про фигурное катание, а потом посоветовал мне заняться борьбой. Карате… или дзюдо… Сказал, что во мне много негативной энергии, которая не имеет выхода, а борьба поможет злости выйти без ущерба для всего остального. Я занялся карате. Мне это нравилось. Мне всегда нравились такие крутые парни в фильмах, которые умели драться… И я захотел тоже научиться. Я занялся карате, а потом, по совету того же психолога, еще и йогой. Утром у меня были тренировки, потом школа, потом я шел на карате, чтобы выплеснуть там всю злость, которая накапливалась во мне от усталости. А после карате я шел на йогу, чтобы, по словам психолога, научиться концентрации и спокойствию. Через какое-то время у меня начала съезжать крыша. Я просыпался утром и не мог вспомнить, какой сегодня день недели и число… Я провалил сезон и стал двенадцатым на чемпионате США. Я научился атаковать противника на мате и сидеть в позе лотоса, но я не мог исправить свои оценки в школе и вернуть былой успех на льду. Это была катастрофа. Зато у меня появилось много друзей, и мне вдруг впервые захотелось бросить тренировки. Мне надоело. Я решил, что ничего не хочу. Не хочу получать школьный аттестат, не хочу завоевывать медали… Я мог вечерами сидеть, пить пиво, есть чипсы и смотреть телевизор. Мне все было до фонаря. Мама была в ужасе. И мы снова пошли к психологу… – Эван запнулся, но потом продолжил: – На этот раз наш разговор был совсем иным. Он посмотрел на меня так серьезно и спросил: Эван, ты занимаешься сексом? – Лайсачек передернулся. – Вот так… в лоб. Я растерялся и ужасно перепугался. Мне было стыдно отвечать незнакомому человеку на такой вопрос, но я считал, что врать нельзя, поэтому честно сказал, что нет, не занимаюсь. Что у меня просто нет на это времени… и все такое… А он вздохнул и сказал, что мне уже семнадцать, и мне уже пора… в общем, вы понимаете… Что все мои проблемы от того, что во мне накапливается эта сексуальная энергия. Послушать его, так чего во мне только не копилось… и как я еще не лопнул. Он говорил что-то с важным видом, а я думал, что, не дай-то Бог, ему придет в голову сказать то же самое моей маме… Он спросил, есть ли у меня девушка, и я сказал, что нет. Тогда он посоветовал найти себе подружку… Я вышел от доктора в каком-то ступоре… это была рекомендация, которую я не мог выполнить, как все предыдущие, понимаете? Я мог записаться на карате и йогу, мог изменить режим питания и тренировок, много чего мог… Но я не мог вот так просто найти девушку и заняться с ней сексом. Мне казалось, что он издевается надо мной. И все-таки я не мог выбросить из головы его слова. Я только понимал, что не хочу искать себе просто партнершу для секса, потому что это казалось мне чем-то неправильным. И я не мог просто так сделать это с кем-нибудь из моих знакомых. Просто не мог, и все. Я ничего не сказал ему о Джонни… о Тиме… вообще о том, что случилось до этого. Он бы счел меня извращенцем и точно бы рассказал родителям. Как я мог сказать ему, что хотел бы встречаться с парнем, который, к тому же, является моим соперником? Я даже себе признаться в этом не мог. А потом Джонни начал встречаться с Дрю Миккинсом… Это было ужасно. Я видел, как они счастливы друг с другом, и хотел чего-то похожего. Мне было очень грустно. И тогда я уступил. Я сдался Тиму. Не то чтобы я этого хотел… я не был уверен… он не возбуждал меня, как это было с Джонни… но все-таки с ним было проще. Мы понимали друг друга, и знаете, это нормально воспринималось там… в фигурном катании много геев. Некоторые парни занимались сексом друг с другом, а потом уходили из спорта, заводили подруг, женились… Я не думал, что будет так уж страшно, если у меня будет так же. Я не считал себя геем. И знаете, на какое-то время все действительно вошло в норму. Я успокоился. Мне даже начало нравиться. Я где-то читал, что в Древней Греции такие отношения считались нормальными между мужчинами, например, во время военных походов. Это был мой поход. Только у нас с Тимом все равно все было не так, как у Джонни с Дрю. Я понимал, что выходит что-то не то… Я не мог открыто встречаться с парнем, но такие отношения быстро мне надоели. Родители начали что-то подозревать… мне стало ужасно стыдно. Друзья и знакомые донимали меня вопросом: Эван, почему у тебя до сих пор нет девушки? И я думал: действительно, а почему? Неужели я голубой? И не нашел ничего лучше, как обвинить во всем этом Тима. Я прекратил наши отношения – они перестали приносить хоть какую-то радость. Как будто эта игра слишком затянулась и перешла в реальность, которая меня испугала. Мне был почти двадцать один год, и у меня ни разу не было секса с женщиной. Я даже не знал, смогу ли я… Я представил, что через лет десять превращусь в одного из этих старых одиноких педиков, больных венерической болезнью, которых все презирают. От меня все отвернутся… Я был сам себе противен. Тем более, в нашей сборной обо мне все уже говорили, как о гее, постоянно клеились какие-то парни… это был кошмар. Нужно было срочно все исправлять. И тут появилась Танит. Мы давно знали друг друга, часто общались, и она всегда относилась ко мне очень хорошо. И она была подружкой Джонни. Я знаю, что это глупо… но отчасти я делал это назло ему. Он был для меня недоступен, но мне казалось, что, если я нравлюсь женщинам, то это как-то… возвышает меня в его глазах. Я помню, что мы обсуждали это… Не только вы, но и многие другие, в том числе и он, спрашивали меня, почему, если я решил завести девушку, я выбрал Танит, а не Сашу… Это трудно объяснить. Я знаю, что это прозвучит недостойно, но… с Танит все было проще. Она была красивой, но вместе с тем у нее был мягкий и нежный характер. Мне это нравилось. Саша нравилась мне… всегда нравилась… я мог бы влюбиться в нее… возможно… но она… она мне слишком напоминала самого Джонни. Я боялся, что, если у нас с ней все начнется, она просто подавит меня, и я уже ничего не добьюсь. Она была звезда в те годы, ужасно популярна… а я нет. Я бы просто не решился даже пригласить ее на свидание… Она отшивала одного парня за другим, смеялась, флиртовала, она казалась мне такой… легкомысленной. Это прозвучит цинично, но такие девушки, как она, всегда лучше смотрятся в качестве подруг или любовниц. Я, конечно, понимал, что многие ждут от меня этого. Мы так давно дружили, что никого бы не удивило, если бы мы начали встречаться… некоторые даже думали, что мы встречаемся… но я не мог. Я опасался, что могу все испортить… наши отношения… нашу дружбу… Однажды, когда нам было лет по четырнадцать, я поцеловал ее, а она засмеялась… это ужасно меня смутило. А потом, позже, мы целовались как-то еще раз по-пьяни, и у меня не возникло ощущения, что ей это нравится… Уже потом, после, когда я начал встречаться с Танит, я немножко пожалел… Саша ушла из спорта, и кто-то мне сказал, что она была в меня влюблена. Мне было так приятно это слышать… мое самолюбие взлетело до небес. И я уже ничего не боялся. Я настолько обнаглел, что решил, что она должна быть той, с кем это будет в первый раз. Я совершенно не думал о ее чувствах. Но мне нравилось думать, что она без ума от меня… что она и Танит… что они обе будут моими, если я только захочу. Вы не представляете себе, что я чувствовал в тот период! Я снова восстановил свои позиции в спорте, я начал прилично зарабатывать… И у меня была девушка, первая красавица сборной… и еще одна, которая мечтала быть на ее месте… – Эван горько рассмеялся. – Самонадеянный болван, вот кто я был. Я дошел до того, что начал относиться с пренебрежением к тем парням, кто все-таки остался верен себе… вроде Джонни. Меня считали чуть ли не предателем, потому что я теперь был с девчонкой, но мне это нравилось… я чувствовал себя героем… один, против всех них. Нормальный. Я смог выбраться, а они остались… Я целый год жил в таком ослеплении, пока не пришел в себя и не понял, что Танит мне, в общем-то, глубоко безразлична. Это было ужасно… понять, что мужчины по-прежнему меня возбуждают больше, чем она, такая красивая… Это было то, что я не мог преодолеть усилием воли. Целый год я бы искренне верен ей и хотел, чтобы все было нормально… как у всех. Но она ведь тоже знала… ну, про Тима… и про то, что было до нее. Она не верила мне и дико ревновала. К Саше в том числе. У нее была навязчивая идея, что, если я говорю, что иду гулять с друзьями, я на самом деле с кем-то трахаюсь на стороне. Со всеми. И что все смеются над ней, какая она дура. Я пытался ее переубедить, но это было бесполезно. Она хотела контролировать каждый мой шаг, едва ли не телефон проверяла. Это так раздражало… Я подумал: какого черта! она же все равно мне не верит! А все только подливали масла в огонь. Особенно Джонни… Не знаю уж, что он там говорил ей про меня, только все ржали над нами. А она закатывала скандалы по любому поводу, говорила, какая я сволочь, что я ей изменяю, все такое… И мне стало все равно. Я подумал, что с парнями проще… и снова все началось. Но у меня не хватало смелости послать ее к черту. Во-первых, я боялся, что тогда опять сорвусь, и все решат, что я голубой. Во-вторых, она была моей гарантией. Хотя бы внешней. Для безопасности… Хорошо, когда у тебя есть девушка… Нас считали красивой парой, и я никак не мог придумать, как бы так все сделать, чтобы мы расстались по-хорошему… чтобы она не рыдала, не устраивала истерик… и не выдала журналистам правду от обиды. Это была бы катастрофа. Вы думаете, я хотел, чтобы вышло так, как сейчас? – Эван поднял глаза на Льюиса. – Чтобы все окончилось так ужасно? Я действительно был дураком. Но я мечтал, что у меня… у меня однажды будет семья… И жена. И я буду ее очень любить. И дети… Я даже имена им придумал… Я представлял себе, как все это будет здорово… Я даже не сомневался в том, что так будет. Может быть, я не видел в этой роли Танит, но это не важно… А вышло… вышло то, что вышло. Я попробовал с Танит, потом с Джонни… и с Сашей… Я все попробовал, и ничего не вышло. И мне уже не о чем больше мечтать… и некого винить… У меня уже не будет той семьи, о которой я мечтал… ничего уже больше не будет. И сейчас я чувствую, словно все в моей жизни… все было зря. Я не стал хорошим отцом, как мечтал, хорошим мужем… даже хорошим спортсменом не стал. Да и другом, наверное, не был… просто… Мне так жаль, что я ничего не могу уже исправить… что я ничего не успею. И мне так страшно умирать, зная, что я ничего так и не создал. Я только разрушал…       Он поднял лицо, и Роджер увидел, что Эван плачет. Он еще никогда не плакал, тем более вот так… открыто… ничего не смущаясь. И доктор Льюис впервые пожалел о том, что занимаемое положение не позволяет сейчас просто подойти и обнять своего пациента. Он вынужден был просто сидеть и смотреть на эти слезы, бегущие по лицу сидевшего напротив взрослого и все еще красивого мужчины. Это была исповедь. На этот раз ему не нужно было задавать уточняющих вопросов. Он знал, что должен ответить на все это.       – Эван, ты сказал, что ты ничего не создал. Но ведь это не так… неужели ты забыл?       – О чем? – тот непонимающе посмотрел на врача.       – У тебя есть сын. И ты ему нужен.       – Эван! Эван!       Дождавшись, пока спина учительницы окажется на безопасном расстоянии, он быстро обернулся на зов. Том сделал большие глаза и жестом подозвал к себе.       – Ты написал? Последняя задача… сколько получилось? У меня ерунда какая-то выходит.       Они оба, как по команде, развернулись к своим листкам, когда учительница остановилась у доски и неторопливо направилась в обратную сторону. Она ненадолго задержалась возле его стола, ровно настолько, чтобы Эван занервничал, и пошла дальше.       – Эван!       – Тихо! – он раздраженно приложил палец ко рту.       Том просто поражал его своей беспечностью.       – Эван, дай списать, умоляю! – друг молитвенно сложил руки. – Мне только одна осталась… не могу… Пожалуйста!       Эван растерянно посмотрел на него. Ему было не жалко, вот только каким образом он должен это сделать? Отдать свою тетрадь? У них все было честно. Том отвечал за физику и химию, в которых Эван абсолютно ничего не смыслил, а сам он взял на себя историю, английский и испанский языки и, конечно же, алгебру. Это был справедливый обмен.       – Эван, семь минут всего осталось!       Эван перевернул тетрадь, вырвал листок и стал быстро переписывать решение последней задачи, прикрывая написанное рукой. Потом аккуратно сложил его, дождался момента, и, развернувшись, быстро передал Тому. Робинс показал большой палец. Вух… облегчение… Вроде, не запалили.       – У вас осталось три минуты… потихоньку заканчиваем…       Сзади раздалось шуршание. Том, списав то, что ему было нужно, как ни в чем не бывало передал записку Марте. Эван открыл рот от возмущения. Марта сидела… да, она сидела очень неудачно… совсем…       – Заканчиваем… заканчиваем… Марта, Том, отдайте то, что вы списали у Эвана… – спокойный голос заставил его зажмуриться. – Эван! Встань и выйди.       – С вещами? – он поднял глаза, с вызовом смотря в суровое лицо.       – С вещами.       Он поднялся и, не говоря ни слова, с грохотом собрал все, что было на парте, забросил в рюкзак и вышел. Они все получат двойки. Только ему, конечно, в журнал не поставят. Один хрен… Она это специально… Хотела унизить его при всем классе.       Эван стоял у стены и терпеливо ждал. Ученики покидали класс, мимо прошли Том и Марта. На их лицах было написано искреннее сострадание и виноватое выражение.       – Извини, приятель… не хотел тебя подставлять… – Том посмотрел на друга.       – Забей. Все нормально. Я разберусь. Идите.       Он подождал еще минуту и зашел в класс.       – Мама, зачем ты это сделала?       Таня закончила вытирать доску и обернулась к нему.       – Вы думали, я ничего не знаю? Эван, ты не будешь жульничать у меня на уроках, запомни это.       – О, Господи… – он упал за парту. – Надо мной все ржут! Из-за тебя! Все ведь и так знают, что я получу за работу… К чему устраивать этот спектакль?       – Спектакль? – женщина нахмурилась. – Эван, ты меня поражаешь. Ты что, думаешь, если будешь давать им списывать, то твои друзья начнут ценить тебя больше? Они и так сели тебе на шею. Скоро ты будешь решать за них всю контрольную целиком, ведь ты никому не можешь отказать. У тебя есть своя работа. Если твоим друзья нужна помощь, они могут обратиться за ней после уроков. А не подставлять тебя перед всем классом, передавая твои записки.       – Это ты меня подставляешь! – в ажиотаже воскликнул он. – Могла бы и не заметить. Какая тебе разница? Тебе жалко? И что это было? "Эван, выйди!" Я в каком классе учусь, мам? Меня просто бесит эта твоя манера вести себя так, будто мы с тобой не знакомы.       – Я не собираюсь давать тебе поблажки только потому, что ты мой сын. Это все. Имей в виду. В этот раз, так и быть, я вам троим двойки не поставлю.       – Еще бы… Ты и не можешь их поставить! Там все правильно решено! – съязвил он.       – Останешься после уроков. У тебя сегодня нет тренировки.       Ему показалось, что он ослышался. После уроков?       – Ты шутишь?       – У нас собрание. Подождешь меня. Тебе нравится делать чужую работу? Отлично. Заодно решишь второй вариант, – она положила перед ним листок. – Я вернусь через час.       – Да, миссис Лайсачек, как скажете! – огрызнулся Эван. – Не буду я тут сидеть целый час.       Таня взяла свою сумку и направилась к двери.       – Эван, я не знаю, что с тобой происходит в последнее время, но это плохо кончится для тебя, я предупреждаю.       Она вышла, оставив его одного. Пару минут он сидел, глядя на напечатанные на листке примеры, потом фыркнул и встал. Она что, такая наивная, что думает, будто он будет сидеть тут и заниматься дополнительно алгеброй? Рехнуться можно! Эвана просто поражало, что мать ведет себя с ним так, как будто ему лет десять, а не шестнадцать. Он не обязан все это терпеть. Тем более, Том наверняка ждет его за школой.       Взяв свой рюкзак, он перекинул его через плечо, подошел и дернул ручку двери. Заперто. Это… Это шутка? Парень в шоке уставился на дверь, все еще не веря своим глазам. Заперто?!       В груди от злости перехватило дыхание. Он достал из кармана сотовый и увидел сообщение от Тома: «Ну что, обошлось?». Ему было стыдно отвечать, что его, как трехлетнего идиота заперли в классе в качестве наказания. Все это просто не укладывалось в голове…       «Иди домой без меня. Я задержусь. Все окей.»       Он не может просто сидеть здесь и ждать. Через окно? Не вариант. Четвертый этаж… Эван подошел к учительскому столу и внимательно осмотрелся. В голове постепенно выстраивался план действий. Подумав немного, он стал перебирать папки, пока не нашел то, что искал. Варианты итоговых контрольных работ за семестр.       "Ты хочешь войны? Будет тебе война!"       Он взял ручку, открыл тетрадь и стал переписывать задания.       – Ты знаешь, зачем я тебя позвала?       Эван поднял глаза и посмотрел на миссис Крафт-Джонс. Или просто Саманту – так она обычно представлялась и именно так просила к ней обращаться даже учеников. Учительница химии и биологии, и по совместительству – близкая подруга его матери. Зачем она могла его позвать? Можно только догадываться, что ни за чем хорошим.       – Не знаю. Вас мама попросила?       – Нет, – неожиданно Саманта улыбнулась понимающей улыбкой. Она догадывалась о его сомнениях, и ей явно было приятно их развеять. – Я очень надеюсь, что мне не придется потом с ней обсуждать это отдельно.       Увидев, что он не возражает и слушает ее, женщина продолжила:       – Речь о твоих оценках, Эван. И не только по химии. Не знай я Таню и тебя столько лет, я бы, конечно, не стала вмешиваться. Ведь учеба – это твое личное дело. Но я обеспокоена. Ты всегда хорошо учился. И вот теперь, когда до получения аттестата остался год, у тебя начинаются проблемы.       Он молча слушал эту проповедь, которую она явно старалась преподнести, как заботу. Нужно было ожидать чего-то подобного рано или поздно. Странно, что его еще не вызвали к директору за четверки.       – Что происходит? Ты можешь мне объяснить? – она прохаживалась перед своим столом, а потом остановилась и уперлась в него руками, чуть склонившись к нему и глядя прямо в глаза. Эван только сейчас обратил внимание, что вырез блузки у Саманты несколько более откровенный, чем полагается иметь учителю. Она, вообще-то, была красивой женщиной, особенно для своих лет, но, пожалуй, слишком старалась продемонстрировать это. Особенно сегодня. Так ему показалось…       – Ничего не происходит. Просто у меня нет времени, чтобы заниматься. Я… я постараюсь все исправить… – пробормотал он в надежде, что этим все ограничится.       Саманта спустилась с кафедры и подошла к нему. Вид у нее был ужасно серьезный.       – Эван, не надо меня обманывать. У тебя что-то случилось, да? Ты сам не свой в последнее время. Какой-то рассеянный… Мне казалось, раньше тебе нравилось учиться. Твоя мама очень расстроена. Неужели тебе не будет обидно потратить зря столько усилий в прошлом, чтобы теперь остаться без золотой медали? Это же глупо, Эван. Ты потом сам будешь жалеть об этом.       – Не буду, – он пожал плечами. – Меня гораздо больше волнуют золотые медали на соревнованиях.       Ему на плечо легла теплая рука.       – Ты умный и талантливый молодой человек. У тебя все впереди. Но ты сам понижаешь свои возможности, пренебрежительно относясь к учебе. Я понимаю, что у тебя такой возраст… что тебе сейчас не до этого… – она улыбнулась. – Свои переживания, страхи… Волнения… Ты с кем-нибудь встречаешься?       – Что? – он вздрогнул, не ожидая подобного вопроса, и почувствовал, как заливается краской.       – У тебя есть девушка, Эван?       – Нет… Э… Я очень занят, мне не до этого… – он отвернулся от женщины. С ума сойти! Как она может задавать ему такие вопросы?       – Извини, что я интересуюсь. Просто я подумала, может быть, ты в кого-то влюбился… и тогда понятно, что тебе не до чего…       Он глубоко вздохнул.       – Нет.       – У нас с тобой частный разговор. Я ничего не собираюсь передавать твоей маме. Ты можешь мне доверять.       – Спасибо, но нет, – он решительно покачал головой. – Я ни с кем не встречаюсь и не собираюсь… в смысле… пока…       Она как-то странно посмотрела на него, словно пыталась разгадать, что стоит за этими словами. Эван вдруг понял, что ее рука по-прежнему лежит у него на плече, и ему стало не по себе.       – Я хочу помочь тебе. Если слухи о твоей успеваемости дойдут до Тани, у тебя могут быть проблемы, ты же знаешь.       – Да… я… – он посмотрел ей в глаза. – Что же мне делать?       – Успокоиться для начала, – мягко сказала она. – С каким предметом у тебя больше всего трудностей?       Он снова смутился.       – С вашим.       Саманта засмеялась.       – Искренне. Эван, это нужно срочно исправлять. Я понимаю, что химия – это сложный предмет, но ведь ты же можешь… когда хочешь… – она облизнула аккуратно накрашенные красной помадой губы.       Эван не мог понять, отчего так нервничает. Ему хотелось поскорее уйти из класса, оказаться как можно дальше от миссис Крафт-Джонсон. Ему вдруг пришло в голову, что если она сейчас предложит заниматься дополнительно химией, он окончательно свихнется. Это уже слишком.       – Если тебе что-то непонятно, ты всегда можешь обратиться ко мне, ты же знаешь.       Он встал.       – Спасибо… да… мне пора идти…       – Конечно, иди… – странная пелена спала, она отвернулась и пошла обратно к своему столу. – Но я хочу, чтобы ты знал, Эван… Я твой друг.       Он не нашелся, что ответить на это заявление. Оно казалось ему абсурдным. Дружба не может быть односторонней, а он явно не может быть другом женщины, которая всего на три года младше его собственной матери.       Выйдя из школы, он достал телефон и увидел пропущенный звонок от Тима. Перезвонить, или не стоит? Тим хорошо относится к нему, но слишком уж напоминает родителей. Слишком часто ведет себя, как покровитель. Почему все опекают его, как какого-то немощного инвалида? Эван, ты поел? Эван, ты сделал уроки? Эван, а у тебя есть девушка? Сдуреть можно… Все чего-то ждут, чего-то хотят от него. Дня не проходит, чтобы кто-то не обратил на него внимание и не начал воспитывать. Ладно, родители… ладно, тренер. Но Тим? Ему-то какое дело, а? Какая выгода? А Саманта? Ну, скатится он на двойки, ей-то какая разница? Заниматься дополнительно химией он не будет. Такое ощущение, что его везде мало. Нужно всегда что-то… «дополнительно». Сверхурочно. Больше тренировок… больше уроков… больше… больше… пока он вообще не исчезнет!       Эван сбросил очередной вызов от Гейбла и набрал Тому сообщение, что сегодня вечером можно пойти в кино.