"Imagine" или Все что нам нужно, это любовь..Часть 1

      Наташа поддерживала руками табуретку, на которой стояла сестра, снимая с новогодней елки большую серебряную звезду. Глупо получилось… Саша украсила квартиру к Рождеству, но они с Наташей поехали на праздники домой, к родителям. Январская погода в Калифорнии в этом году выдалась совсем унылой. С перманентно серого неба накрапывал мелкий дождь, а порывы ветра грозили сдуть каждого, кто оставался стоять на открытом воздухе дольше нескольких минут. Наташа думала, что Саша уедет встречать Новый год с друзьями в Нью-Йорк. Настя Люкин недавно отпраздновала помолвку и, догуливая последние свободные дни в девичестве, пригласила её провести всей компанией несколько веселых дней на Манхэттене. Саша сначала было согласилась, но потом неожиданно передумала. Наташа мысленно выстроила логическую цепочку, объясняющую поступок сестры, и сделанные выводы ее не обрадовали. Настя выходит замуж за Люка Лише, с которым встречалась последние несколько лет, а Люк, как известно, некогда был агентом Эвана. И хотя Лайсачек в последнее время явно не нуждался в услугах агента, потому что совсем пропал с радаров публичной жизни, эта связь невольно заставляла Сашу держать дистанцию между близкой подругой и ее женихом. Нет, разумеется, у них хватило бы такта не упоминать Эвана в разговорах, но Саша как будто желала перерезать все ниточки, даже косвенным образом связывающие ее с Лайсачеком, что оказалось очень непросто, учитывая большое количество общих знакомых. Пожалуй, это была основная причина, по которой Саша решила перебраться обратно в Лос-Анджелес.       Личная жизнь Эвана, несмотря на всю его скрытность, всегда была полна слухов. Недоговаривая, уворачиваясь от прямых ответов на вопросы, он рождал еще большую волну сплетен. Его два брака, сначала с женщиной, потом с мужчиной, последовавшие за этим разводы, судебные процессы, – все это не могло не привлекать внимание не только к нему лично, но и к окружающим его людям. Они с Сашей никогда не объявляли себя парой, это факт. Но после их внезапного разрыва и его сближения с Верой Вонг многие желтые таблоиды выдвигали свои собственные, зачастую довольно грязные, версии произошедшего. Каково было читать о том, что Эван променял свою подругу детства, на известного модельера, более чем в два раза старше его самого? И хотя Саша обычно выступала жертвой в этих разбирательствах, такая позиция еще больше унижала сестру в глазах друзей и знакомых. Господи, оказывается, столько людей хотели видеть их вместе, включая родителей! И только Наташа никогда не верила в серьезность всего происходящего. В сексуальных предпочтениях Эвана, конечно, черт ногу сломит, но все-таки она бы никогда не стала связывать жизнь с мужчиной, имеющим такие наклонности. Можно было бы порассуждать, что Саша сама виновата. Ну вот чего она ожидала? Что Эван изменится? Что наконец-то разглядит и оценит ее любовь и ответит взаимностью? Такое бывает только в бразильских сериалах, которые уже давно никто не смотрит из-за неправдоподобности сюжетных поворотов… Наташа задавалась вопросом: почему жизнь так несправедлива? Почему она заставляет так страдать и мучиться людей, которые совершенно этого не заслуживают? Почему из всех мужчин на планете Саша выбрала Эвана и влюбилась именно в него? Почему?       Наташа и сама желала забыть всю эту историю, как страшный сон. Иной раз, когда она смотрела на сестру, которая весело о чем-то болтала, смеялась, занималась привычными делами, ее охватывал почти мистический страх. Они ведь так и не поговорили о том, что произошло, по-настоящему. Она понятия не имела, что творилось в душе Саша после того рокового вечера, когда Эван нанес последний прицельный удар по их отношениям. А расспрашивать было страшно. Наташа слишком хорошо знала сестру, чтобы понимать бесполезность любого вмешательства. Если та приняла какое-то решение, переубедить ее все равно невозможно. Ровно с той преданностью, с которой та любила Эвана все эти года, она теперь упорно искореняла любые воспоминания о нем из своей жизни.       – Что теперь с ребенком? – только и смогла спросить Наташа, мысленно моля Бога образумить сестру и удержать от глупостей.       – Ничего. Будем считать, что никакого ребенка не было, – просто ответила Саша, давая понять, что тема закрыта. – Я ошиблась.       Аборт… Дура! Ну, какая же дура! Первое время Наташа думала, что это месть Эвану, но учитывая, что тот так ничего и не узнал о ребенке, ей пришлось найти другое объяснение случившемуся. Нет, скорее, это месть Саши самой себе. Она бы не смогла скрыть беременность, и вся эта история мгновенно выплыла бы наружу, поставив ее в еще более унизительное положение. Эвану пришлось бы среагировать, но любая его реакция в этой ситуации могла вызвать только отвращение. Наташа осознавала с горечью, что сестра совершенно не отделяет факт существования ребенка от мужчины, который был его отцом. Эван и ребенок стал для нее одним неразрывным целым, от которого она желала избавиться. Попытки объяснить, что ребенок здесь совершенно ни при чем, и ни в чем не виноват, – ведь он еще даже не родился, – были бесполезны. Родители ничего не знали. Никто не знал, кроме Наташи. И одному только Богу известно, что вынесла с собой Саша, покидая стены клиники, где сделала аборт.       Они, конечно, не проводили вместе все дни напролет, но Наташа ни разу не видела, чтобы сестра заплакала. Может быть, всем было бы лучше, если бы она впала в истерику или депрессию, рыдала ночи напролет, проклинала Эвана… одним словом, давала выход боли. Наташе казалось, Саша выбрала для себя другую позицию: придумать и убедить себя, что Эвана никогда не было в ее жизни. Вернее, он был, но просто как человек, один из многочисленных знакомых, а не тот, кого она так сильно любила все эти годы. Потому что в противном случае ей пришлось бы его возненавидеть. А этого Саша не хотела. Ненависть к Эвану причинила бы ей невообразимо больше страданий, чем полное равнодушие. В которое Наташа, к слову, тоже не верила. Не компьютер же та, в конце концов, чтобы просто удалить ненужный файл…       – Ну вот… я сначала наряжала ее два часа, а теперь разбирать столько же… – проворчала Саша, спрыгивая с табуретки и бросая звезду в картонную коробку. – В этом году хлопот от праздника больше, чем удовольствия… Тебе хотя бы было для кого стараться…       Наташа поняла, что под кем-то, Саша имела в виду Дейва, ее парня, которого родители пригласили отпраздновать с ними рождество. Девушка не очень комфортно чувствовала себя, приглашая на семейный праздник молодого человека, с которым надеялась в скором времени связать себя узами брака. Причина была, конечно, в Саше. После истории с Эваном мама как будто смирилась с тем, что старшая дочь не собирается замуж, и переключилась на младшую. Теперь их с Дейвом отношения стали центральной темой всех разговоров, в том числе и во время их приезда на праздники. Наташа чувствовала бы себя намного комфортнее, если бы у сестры тоже появился постоянный бойфренд, тогда бы она могла не чувствовать эту глупую вину за собственное личное счастье. Саша всегда и во всем успевала раньше нее, и замуж должна была выйти прежде младшей сестры. И так это странно, что у нее, такой красивой, умной и популярной, ничего не сложилось. А ведь теперь, когда с Эваном было покончено, можно было бы научиться открывать свое сердце и другим мужчинам, а не просто пускать их к себе в постель.       – Я тут подумала… почему бы нам не съездить в Европу весной? – Саша вытерла вспотевший лоб и схватила коробку, полную елочных игрушек. – Нам, в смысле, я, мама, и ты с Дейвом.       – Надо подумать…       Настя выходит замуж. Еще несколько Сашиных подруг недавно официально оформили свои отношения с бойфрендами. И вот теперь она, ее родная сестра, ее последний близкий человек, вот-вот оторвется и улетит строить собственное семейное гнездо. Наташа была и счастлива и грустна одновременно.       Не вовремя зазвонил лежавший на столе Сашкин мобильный.       – Возьми трубку, у меня руки заняты! – крикнула сестра, пытаясь запихнуть коробку на антресоли.       Наташа взяла телефон. Увидев на экране имя и фотографию, девушка слегка опешила и застыла в растерянности. Она не могла позволить себе сбросить вызов, но и принять не решалась. Трубка продолжала разливаться соловьем.       – Наташ, кто это? Ответь! Скажи, что я перезвоню…       – Это… – во рту у девушки пересохло. – Это Кристина…       – Какая Кристина?       – Лайсачек.       Саша замерла. Было видно, как напрягаются мышцы на спине, словно у животного, готовящегося к нападению. Между тем, она вполне спокойно развернулась и взяла из рук сестры телефон, который как раз замолчал.       – Как думаешь, что ей нужно?       – Не знаю. Но если что-то важное, она перезвонит.       – Сама перезванивать не будешь?       Саша покачала головой. Они обе застыли в напряженном ожидании. Телефон снова зазвонил, заставив вздрогнуть.       – Надо ответить. Она бы не стала звонить просто так, – как бы поясняя, сказала Саша.       – Пойду, выброшу мусор… – Наташа поняла, что ни она сама, ни Саша не хочет, чтобы она слышала этот разговор.       Оставшись одна в комнате, Коэн взяла трубку влажными от волнения руками и приняла вызов. Знакомый и вместе с тем уже почти забытый голос произнес дежурное приветствие.       – Привет, Саша. Хорошо, что ты сняла трубку… – в голосе Кристины чувствовалось облегчение. – Мне очень нужно с тобой поговорить. Ты не могла бы выйти в скайп… минут через пять?       – Зачем? – сухо спросила девушка. – Я сейчас немного занята… Ты можешь говорить сейчас?       В трубке послышался вздох.       – Слушай, Саш… мы с тобой ведь вроде не ссорились… Не смотря на то, что у вас произошло с братом, я сразу тебе сказала, что считаю тебя своим другом. Я ведь вроде ничего плохого тебе не сделала.       Саша закрыла глаза и прислонилась к стене, словно ища опоры.       – Если ты считаешь меня своим другом, то почему не звонила почти два года?       – Я бы и сейчас не стала звонить, если бы не крайние обстоятельства. Потому что мне кажется, ты… ты сделала кое-что… что меня очень сильно расстроило. Мы обе понимаем, о чем я.       Встрепенувшись, девушка нервно заходила по комнате. Она прекрасно поняла, к чему клонит Кристина. Господи, как же она пожалела, что рассказала сестре Эвана о своей беременности! Какая это была неосмотрительная глупость с ее стороны!       – На самом деле, Кристина, я никогда не сомневалась в том, что ты в любом случае будешь на стороне Эвана в конечном итоге.       – Я была на твоей стороне до некоторого времени. Но сейчас, да, я на его стороне. Ты же не знаешь, что случилось…       – Что случилось?       – Выйди в скайп. Прошу тебя.       – Хорошо. Через десять минут, – Саша отключилась, постояла немного, потом глубоко вздохнула и открыла лежавший на столе ноутбук.       Выбросив мусор, Наташа, решив, что будет неплохо немного порадовать сестру, забежала в ближайшую кондитерскую и купила французских пирожных. После разговора с сестрой Эвана ей, возможно, нужна будет физическая подпитка. Господи, от этого семейства одни неприятности… черт бы побрал всех Лайсачеков, вместе взятых! Что его сестрице понадобилось от Саши спустя два года?       Домой она вернулась только через полчаса, основательно промокнув под дождем. Саша сидела за столом в гостиной. Перед ней был открытый ноутбук. Наташа поставила на стол коробку с пирожными и осторожно присела напротив. Лицо Сашки было бесстрастным, но таким бледным, словно она вот-вот свалится в обморок.       – Эй, что стряслось? – Наташа накрыла руку сестры своей. – Вы поговорили?       – У Эвана рак… – Саша повернулась и посмотрела на нее. – Она сказала, что считала своим долгом сообщить мне это, независимо от того, как я отреагирую.       – О, Господи… – прошептала Наташа, прижимая руку ко рту. – У Эвана? Рак? Чего? Как?       – Костей. Остеосаркома. Полтора года как. Они не распространяли эту информацию до недавнего времени… но… но сейчас все стало слишком плохо.       – Как это… плохо? – Наташа отказывалась верить в услышанное. Вся ее злость на Эвана моментально испарилась, уступив место глубокому сочувствию. Такого даже он не заслужил.       – Он ведь звонил мне… год назад… я не взяла трубку… Сейчас думаю… может быть, хотел сказать?       В комнате повисла тишина, нарушаемая только частым тиканьем часов. Наташа вглядывалась в лицо сестры, стараясь прочесть по нему ее мысли.       – То есть никто не знает?       – Нет. Кристина сказала, что и Эван не знает, что она мне позвонила. Она сказала… что он… он вовсе не думал оставлять меня ради Веры. Что они приезжали ко мне домой, но я переехала. Кристи сказала, что они попали в аварию… это было в тот день, когда она рассказала ему о том, что у меня будет ребенок. Он хотел поговорить со мной, но не успел…       – Господи…       – Он попал в больницу, и там во время обследования случайно обнаружили… Кристина не хотела мне ничего рассказывать… она поняла, что я сделала аборт, и злилась на меня… но сейчас она очень хочет, чтобы мы с ним помирились… поговорили… Потому что все очень плохо… Она сказала, что лечение не помогло, и что Эван… он… он может умереть.       Последнюю фразу Саша произнесла совершенно бесцветным голосом и закрыла глаза.       – Какой ужас… И что… ты поедешь в Нью-Йорк?       – Я не знаю…       – Не знаешь?       – Я не могу в это поверить. Я ничего не сказала ему о ребенке, а он ничего не сказала мне о том, что болен… Мы отрезали себя друг от друга своим молчанием. И я не уверена, что хочу видеть его… даже сейчас.       – А что, если все это действительно… просто нелепое стечение обстоятельств? Саша! – Наталья схватила сестру за руку. – Возможно, ты неправильно поняла его там, на банкете! И он вовсе не собирался с тобой расставаться… ему просто нужно было время, чтобы прийти в себя… Может быть, вы сможете выяснить все это хотя бы сейчас! Если он болен… и так тяжело… ты должна увидеть и поговорить с ним… ты же потом всю жизнь будешь жалеть, если не сделаешь этого!       Саша беспомощно посмотрела на сестру. Наташа понимала, что та испытывает. Делать вид, что Эвана для нее не существует, теперь, когда она узнала, в каком он состоянии, было просто невозможно. Ее силой вернули в прошлое, заставили начать думать о нем. Оплакивать умирающего человека совсем не одно и то же, что оплакивать живого, которого ты сама решила похоронить.       – Мне надо подумать… я хочу побыть одна, – тихо сказала девушка, вставая. – Езжай домой…       – Хорошо, – Наташа крепко обняла сестру, стараясь не расплакаться. Ей это сделать было, как ни странно, гораздо легче. – Держись, хорошо? И позвони мне завтра, скажи, что ты решила.       – Обязательно.       Август 2002 года       Утреннее солнце бросало яркие лучи на обеденный стол. Мама только что раздвинула занавески на кухне, и Саша прищурилась, прикрывая глаза рукой от света.       – Будешь блинчики?       – Буду.       – Серьезно? – Галина засмеялась. – А, ну да… тебе пока еще можно… совсем немного времени осталось… скоро опять сядешь на диету.       Саша громко зевнула и вытянула ноги на соседнюю табуретку. Она не знала, чего хочет больше: спать или есть?       – Кое-кто еще не проснулся… – мама в очередной раз чмокнула ее в щеку, заставив сморщить нос.       На лестнице раздался грохот, громкое мяуканье и крик Наташи:       – Ах ты, жирная сволочь!       – Опять развалился на ступеньках, надо полагать… – вздохнула женщина. – Дорогая, ты не ушиблась?       Сестра в ночной рубашке появилась на кухне, потирая колено.       – Я споткнулась о Марса.       – Хорошо, не раздавила.       – Надо было раздавить… будет знать, как раскладывать свою тушу на лестнице!       Наташа спихнула ноги сестры с табуретки и уселась рядом.       – Девочки, вы, может быть, оденетесь? – с притворным неудовольствием спросила их мать. – Одна в пижаме, другая в ночной рубашке… Кто вас воспитывал?       – Ты! – Саша налила себе апельсиновый сок.       – Ой, слушайте… что мне приснилось! Пока не забыла! Это же вообще! – оживилась Наташка. – Мам, слышишь? Мне приснилось, что Сашка вышла замуж за Лайса.       Сестра поперхнулась апельсиновым соком.       – Что тебе приснилось?       – Вечно тебе сниться всякая ерунда… – рассмеялась Галина. – Эван еще школу не закончил, рано ему жениться.       – Не говорите мне о нем! – громко воскликнула Саша, пихая сестру. – Поедем на сборы, я его придушу!       – Ты что, все еще злишься на него за то, что он сказал родителям, что вы с ним встречаетесь? – хихикнула та. – Ладно тебе… дай ему помечать…       – Ага! О том, что ему никогда не светит…       – Эван, между прочим, очень симпатичный молодой человек… – попыталась вступиться за Лайсачека Галина. – Мы же не знаем, по какой причине он так сказал! Саш, может он таким образом хотел признаться тебе в любви? Может быть, он стесняется сказать об этом открыто…       – Мам, не говори ерунды, а? Если Эван в меня влюбится, я умру со смеху…       – Да ты и так все время хохочешь над всем подряд!       – Она слишком эмоционально реагирует, – Галина поставила на стол тарелку с горячими блинчиками. – Саша, ну не хватай ты столько сразу!       – Я спешу! – с полным ртом пробормотала девушка, облизывая шоколадный сироп с пальцев.       – Куда?       – Не иначе, как на свадьбу с Эваном! – снова захихикала Наташа и получила ощутимый щипок. – Мам, а давай его пригласим в гости еще раз… помнишь, как в тот раз было весело…       – Вот и не стыдно вам, двух дурехам, издеваться над мальчиком, а? – вздохнула женщина. – Александра, ну, ты-то уже взрослый человек!       – Это я над ним издеваюсь? – возмутилась девушка. – Это он оборзел… такое про нас рассказывать! Я даже разговаривать с ним не хочу!       – Поженитесь – наговоритесь…       – Ташка, я тебя укушу, если ты еще раз скажешь, что я выйду замуж за Эвана! – предупреждающе замахнулась на сестру Саша. – Ты не могла кого-нибудь получше мне выбрать во сне, а?       – Во сне он был ничего такой, кстати… Лучше, чем в жизни. Надо будет как-нибудь ему этот сон рассказать! Как продолжение его фантазии.       – Только попробуй! Я тебя убью!       Наташа схватила с тарелки сестры блин и с радостным воплем вылетела из кухни. Саша сорвалась за ней следом.       – Отдай немедленно!       – Вот две дурочки… – Галина тепло улыбнулась, глядя в след дочерям…       Саша присела на подоконник, провожая взглядом сестру, которая садилась в машину. Стекло было покрыто мелкими каплями, дождь еще больше усилился. В Калифорнии не всегда светит солнце… Она сбежала сюда за теплом, надеясь отогреться после серых и бездушных нью-йоркских пейзажей, но Лос-Анджелес еще больше напоминал ей об Эване. Правда, это были, в основном, хорошие воспоминания. Но лучше бы и их не было… Странно… чем взрослее становишься, тем труднее отпускать свое прошлое. Ты цепляешься за него, волочишь за собой, даже понимая, что это лишний груз, который тебе совершенно не нужен. Так не можешь расстаться с дорогой сердцу детской игрушкой. Вроде бы играть в нее уже неинтересно, но выбросить или отдать не поднимается рука. Что ей делать? Проигнорировать звонок Кристины она не могла. Но ехать в Нью-Йорк не хотелось отчаянно. Не потому, что она больше не хотела видеть Эвана, нет, она просто боялась, что, увидев его в каком бы он не был состоянии, уже не сможет вернуться назад. Он всегда умел "вовремя" заболевать, как бы цинично это не звучало. Саша совершенно не могла принять мысль о том, что Эвана может не стать. Не просто в ее жизни, – везде. Если он умрет, она простит его, но власть его, даже мертвого, над ней станет еще сильнее. Тогда она будет помнить только хорошее, что было между ними. Ведь было же и хорошее…       Про первую любовь говорят, что она не ржавеет. А у нее почему-то просто не проходит. Не было в ее жизни какой-то второй или третьей, чтобы сказать, что то, первое чувство, вспыхнувшее в далекой юности, было сильнее. Влюбившись в Эвана тогда, она даже не думала о том, что это может быть навсегда. Навсегда… Какое страшное слово… Ничто не должно длиться вечно. Что будет с этим чувством, если его объекта просто не станет? Но чтобы перестать любить гораздо проще умереть самой.       Саша прислонилась к прохладному стеклу щекой. Она не плакала. Слезы тоже могут заканчиваться. Сколько можно плакать об одном и том же? Тем более, что легче от слез совсем не становится. Напротив, она будто теряет вместе с ними всю жизненную силу и энергию.        Девушка смотрела на пустую асфальтированную дорогу за окном, и вспоминала тот день, когда влюбилась в Эвана. Вернее, поняла, что влюбилась. Хотя это, конечно, произошло не в один день. Просто именно тогда она взглянула на него по-другому, и это было похоже на то, как если бы все время смотреть на предмет в темноте, а потом вдруг увидеть его при ярком дневном свете. Ты, вроде бы, всегда знала о его существовании, форме, но никогда не видела по-настоящему. А тут вдруг увидела. Теперь уже можно смотреть на него как угодно: через розовые очки, вблизи или издалека, ощупывать с закрытыми глазами, в полной темноте, - всё равно этот образ навсегда запечатлелся у тебя в голове. Наташа утверждала, по девичьей памяти, что сестра влюбилась в Лайсачека уже летом 2002 года, еще сама не подозревая об этом. А ей все открылось во сне. И вот у нее, как у сестры, была такая миссия: сообщить эту новость. И она сообщила. Правда, тогда это показалось ужасно смешным и глупым. А какая она сама была глупая… Господи! Думала, что влюблена в парня, на три года старше ее, хоккеиста из сборной. Он казался ужасно крутым. Сравнивать с ним Эвана было даже смешно. Да Эван и сам был смешной тогда. Младше ее на целый год, такой тощий, со странной прической, в очках, с неизменной дурацкой ухмылкой, которая возникала у него на лице по любому поводу. Хотя они, конечно, дружили. А как было не дружить, если все тогда были одной командой? Правда, тогда ей гораздо больше нравился Джонни. А учитывая тот факт, что ему Эван совсем даже не нравился, она автоматом делала выбор в пользу Вейра. А Эван, вроде бы, и общался со всеми, но всё равно был как-то сам по себе. Тоже чудак… но не такой милый и забавный, как Джонни, а скорее нелепый в своих странностях. Поэтому когда вышла та дурацкая история со звонком его матери, которой он сообщил, что они встречаются с Сашей, было одно желание: прибить его. И поскорее. Она за лето вообще успела позабыть о его существовании, а тут ей так по-идиотски напомнили…       Саша закрыла глаза. Она видела себя, семнадцати-восемнадцати лет… И эта девчонка, еще такая по-детски счастливая, полная надежд, планов хотела снова стать ее лучшим другом. Она хотела вернуться и стучалась к ней из прошлого, недоуменно хмурясь и не понимая, почему ее не могут впустить…       – Джонни, знаешь, что сделал Эван?       – Нет, а кто это?       Саша, как обычно, рассмеялась его шутке.       – Я жду его специально, чтобы убить.       – Это будет очень кстати в новом сезоне… – Вейр зевает и с хрустом потягивается. – Странно, что его еще нет. Он точно приехал? Я его не видел.       – Мишель сказала, что да. Она его видела.       Саша скользила взглядом по маленьким группам людей, рассредоточенных на льду, и искала среди них знакомое лицо. Взгляд задержался на незнакомом ей высоком парне в черной куртке и солнечных очках. Интересно… У них что, новенький?       Загоревшись от любопытства, она выскользнула на лед и подъехала ближе, наклеив на лицо милую улыбку. Как это? У них на сборах появился новый человек, и ей никто об этом не сказал?       – Привет, а ты…       Она не успела договорить, как парень, заметив ее, сорвал темные очки и воскликнул:       – Коэн! А я думаю, чего это ты со мной не здороваешься! Совсем уже, да?       – Эван?! – Саша вытаращила глаза.       Парень подъехал к ней и обнял, слегка приподняв над землей, вернее, надо льдом. Сейчас, когда он снял темные очки, она узнала его, но не могла поверить своим глазам.       – Ничего себе…       Лайсачек возвышался над ней. Такой неожиданно взрослый и непривычно красивый в черных джинсах и белом свитере, с этими модными очками, вместо своих обычных, с увеличивающими стеклами.       – Эван, я тебя не узнала… – искренне произнесла девушка.       – Я подстригся! – радостно оповестил он, проводя рукой по волосам и слегка взъерошивая их.       Она уже забыла, что собиралась хорошенько пропесочить его при встрече, но Эван сам принял ее странное молчание за недовольство и начал сбивчиво объяснять:       – Саша… слушай… На счёт моей мамы… Мне жутко неудобно… так глупо вышло! Не знаю, зачем я так сказал… Я пошутил, а она… Я же не думал, что она… – он продолжал бормотать что-то, смущенно улыбаясь, а Коэн по-прежнему стояла, изумленная, глядя на него, как на какое-то чудо.       Джонни, который наблюдал за ними со стороны и теперь тоже узнал Эвана, кажется, был потрясен не меньшее нее. Хотя и постарался это скрыть.       – У Лайса физическое развитие явно не поспевает за умственным… Смотри, он все еще валяет дурака, изображая, как будто первый раз встал на коньки… Вымахал за лето, а ведет себя, как и в прошлом году!       Он фыркает пренебрежительно на ее слова о том, что …Эван стал таким симпатичным… Но сам время от времени бросал в сторону соперника любопытные взгляды. Тот же явно был недоволен таким поворотом и неожиданным вниманием к его персоне.       – Ты что-то там мне сказать хотела… Про Эвана… – напомнил Вейр. – За что ты там его убить хотела?       – Я? – она махнула рукой. – Да нет… Это Наташке сон такой дурацкий приснился…       Дождь за окном прекратился, но уже начало темнеть. Саша вынырнула из странного оцепенения и посмотрела на часы. Оказывается, она сидит уже почти два часа и даже не заметила этого.       Зачем она сейчас это вспомнила? Между тем днем, когда она словно увидела его впервые, и тем, когда видела в последний раз, казалось, прошла целая вечность. Тогда это был совсем другой человек… Наверное, никто из них всех так сильно не изменился, как Эван. Если бы она тогда, в свои восемнадцать могла представить, что их ждет… Она, наверное, никогда больше с ним не заговорила бы.       – Эван, ты без очков! Я только сейчас заметила, какие у тебя красивые глаза…       Ну вот зачем она это сказала?!       Парень явно смутился, взгляд его метнулся куда-то в сторону, потом вниз.       – Спасибо… У тебя, вообще-то, тоже красивые… всегда…       – Да, они у нас одного цвета… – она понимала, что говорит какую-то чушь, и рассмеялась.       Это что сейчас такое с ней было? Она что, с ним кокетничает? С Эваном?       Он стоит, засунув руки глубоко в карманы джинсов с таким напряжением, словно вот-вот прорвет ими грубую ткань. Саше ясно, что он не совсем понимает, как сильно изменился за лето, но чувствует, что люди смотрят на него как-то иначе, и его это пугает. Ей хочется сделать что-нибудь, чтобы он расслабился, а вместо этого она заставляет его смущаться еще больше.       – Эвааан… – девушка протягивает к нему руки и обхватывает за талию, обнимая. – Ты мог бы меня предупредить…       …Что ты станешь вот таким… Таким… впечатляющим…       – О чем?       – Что мы с тобой встречаемся… – она хитро улыбнулась. – Я бы тебе подыграла… если что…       – Ааа… Да я не подумал как-то… – парень обескураженно развел руками, потом, словно спохватившись, сцепил их у нее за спиной. – Но я уже сказал, что пошутил.       Что она тогда могла знать о любви? Она знала только, что ее заставляет волноваться его присутствие, чего не бывало с ней раньше. Знала, что теперь его появление где бы то ни было наполняло сердце беспечной радостью и воодушевлением. Она не строила никаких планов. Она не понимала, как много он значит для нее, пока не ушла из сборной, а Эван не начал встречаться с Танит. Пока не увидела где-то, как они целуются. Она не могла видеть то же самое раньше, с парнем, и поэтому никогда не ревновала. Она могла даже сама поцеловаться с ним, ради шутки, не вкладывая в это ничего серьезного. Как целуются любопытные дети. Очень хочется попробовать… но пока еще не понятно, что в этом такого. Ничего она не понимала… Пока Эван в первый раз не был с ней… по-настоящему. Это было уже в 2007. Тогда Саша поняла, что хочет большего, хочет продолжения. Но его не получила. Ни тогда, ни теперь. Ей всегда доставалось все наполовину. Как будто остатки от кого-то. Ласки, предназначавшиеся для других, которые он отдавал ей, потому что она по случайности оказывалась поблизости…       Саша открыла ноутбук и заказала на завтра билет на вечерний рейс до Нью-Йорка.       Джонни вошел в полутемное, пахнущее сеном и навозом помещение конюшни, и закрыл за собой дверь. Несколько лошадей, почуяв его присутствие, негромко заржали, но это напоминало скорее приветствие, чем недовольство. Мужчина направился к деннику в самом конце, где тихо перебирала копытами его любимица. Теперь он совершенно спокойно открывал заграждение и входил внутрь, лошади его знали и не боялись. Мерелин отреагировала на его появление, несколько раз махнув хвостом и склонив породистую голову.       Не так давно Эрик сделал очередное приобретение: чистокровная верховая кобыла по кличке Эмми. Джонни оказался более постоянен в своих привязанностях. Строптивый характер Мерелин нисколько его не отвратил. Ему казалось, что лошадь оценила такую преданность и запросто давала кормить себя с рук, гладить и даже обнимать.       – Мы стали друзьями, верно, моя девочка? – прошептал он, утыкаясь лицом в теплую шелковистую шею. – Эрик, как истинный король, меняет своих фаворитов, а у нас с тобой настоящий любовный союз…       Он достал из кармана несколько припрятанных с завтрака кусочков сахара и подставил ладонь. Мягкие бархатные губы мгновенно скользнули по ней, принимая угощение. Джонни погладил кобылу по крутому боку. Он загадал про себя, что сделает еще одну попытку с приходом весны, и в этот раз Мерелин ему покорится. Он проедет на ней через все поместье легкой рысью с гордо поднятой головой, как полководец…        Все чаще он приходил в конюшню в одиночестве, просто стоял и разговаривал с лошадью, совершенно не чувствуя себя ненормальным. То, что Мерелин не могла ответить ему на человеческом языке, совсем не означало, что она его не понимала. Здесь он мог болтать, что в голову взбредет, делясь самыми сокровенными мыслями и переживаниями. Иногда Джонни тихо шептал ей ласковые слова, прислонившись к накачанному плечу, иногда говорил нарочито громко, на всю конюшню, чтобы и остальные лошади могли слышать его.       – Знаешь, дорогая, в последнее время мне очень грустно… Я не могу сказать об этом Эрику, потому что это из-за него… – Джонни заглянул в темный влажный лошадиный глаз. – Я вижу, что ему становится хуже, и я ничего не могу с этим сделать. Мне кажется, мы с ним одни на всем свете в этом проклятом поместье. И если он умрет, я похороню себя вместе с ним…       Мерелин мотнула головой и фыркнула.       – Да-да… я знаю, что это звучит безумно. Он так нуждается во мне… Теперь он во мне. Мы смотрим друг на друга с улыбкой, но каждый думает про себя, что конец слишком близок. Я не представляю, как буду жить без него… Ну почему я все время влюбляюсь в тех, кто меня оставляет? – мужчина вздохнул и закрыл глаза, чувствуя живое тепло рядом. – Сначала Дрю, потом Эван, потом Джеффри… и вот теперь он. Стоит мне привязаться к кому-то, как все заканчивается. Наверное, я как кошка… когда я живу с человеком, могу вести себя независимо, но если меня выставить на улицу, буду сидеть и мяукать под дверью… Я не ищу кого-то специально, но отдаю себя полностью. Наверное, так нельзя. Мне категорически нельзя влюбляться… В тебя я тоже влюблен. Когда ты ответишь мне взаимностью?       Зазвонивший в кармане телефон заставил Джонни едва ли не подпрыгнуть от неожиданности. Мерелин тут же недовольно прижала уши и попятилась вглубь денника. Эрик собрался вздремнуть после обеда, может, он проснулся и разыскивает его?       Джонни достал телефон и чуть не выронил его от удивления, увидев номер звонившего. Сердце учащенно забилось.       «Господи, что ему нужно? Почему сейчас?»       Он даже хотел сбросить вызов со страху, но потом взял себя в руки и принял звонок.       – Алло… – голос прозвучал непривычно осторожно.       – Джонни, привет! Это я…       – Стеф… ты… ничего себе… так неожиданно… – слегка охрипшим голосом ответил Джонни и, выйдя из денника и закрыв его, направился к выходу из конюшни. – Где ты?       – Дома, в Лозанне… Вот, шел по улице и… сам не знаю, с чего, но вдруг решил тебе позвонить. Боялся, что ты сменил номер…       – Нет, не сменил…       – Фантастика, да? Я сам в шоке, что слышу тебя! – в трубке раздался смех. – Как твои дела?       Джонни силился, но никак не мог вспомнить обстоятельства своего последнего разговора с Ламбьелем. Почему-то у него было смутное подозрение, что они пребывали в очередной ссоре, но уверен он быть не мог. Они со Стефаном ругались миллионы раз, а потом могли вот так вот созвониться, как ни в чем не бывало, словно и не было никаких разногласий. И вот сейчас, услышав знакомый голос, он испытал такой прилив радости, что перестало хватать дыхания.       – Дела? Я… а я… А я даже не знаю, что тебе сказать… В смысле, я так рад тебя слышать! Но я не ожидал… правда…       – Да я сам не ожидал! Джо, ты совсем пропал из виду. Ни с кем не общаешься, в социальные сети не заходишь. Я слышал, что ты переехал в Англию. Ты сейчас там?       – Да, в Йоркшире.       – И как тебе размеренная жизнь в староанглийском поместье? – Ламбьель снова рассмеялся. – Ты не зачах?       Джонни вышел на улицу и тут же угодил в большую грязную лужу, обдав грязью джинсы. Не обратив на это внимания, он едва ли не бегом направился к дому.       – Извини, что не звонил тебе все это время. Дел было очень много. Я несколько раз собирался, но почему-то останавливался… – Стефан слегка понизил интонации. – Не знал, будешь ли ты рад меня слышать.       – Я всегда рад тебя слышать, – искренне сказал Джонни.       – Ты на меня не сердишься?       – За что?       – Не знаю… ты часто на меня злился… – в его голосе прозвучали лукавые интонации.       – Может быть… Если и так, то я уже не помню, на что, – Джонни засмеялся. – Я правда страшно рад тебя слышать. Но ты сейчас потратишь все деньги… Может, созвонимся вечером? Через скайп?       – Сегодня вечером? Черт… Сегодня вечером не смогу… Может быть… завтра? Утром… Когда ты будешь свободен?       – Знаешь, я теперь все время свободен.       – Тогда до завтра?       – До завтра… – Джонни стоял, чувствуя, как губы растягивает улыбка.       Отключившись, он несколько минут не мог прийти в себя от волнения. Единственный человек, с которым он иногда общался с момента переезда в Англию, кроме родителей и брата, был Дрю. И то, это происходило нечасто. У Джонни было подозрение, что Миккинс тщательно скрывал их общение от Джеми, который был недоволен этой дружбой. Он все понимал и не сильно настаивал. Дрю и так сделал столько, что он в неоплатном долгу перед ним, а этот долг предполагал как минимум не создавание тому лишних проблем. С большинством друзей Джонни сам не хотел поддерживать отношения, и на то было много причин. Он чувствовал пропасть, возникшую между ним и его прошлой жизнью с момента болезни. Тем более теперь, после времени, проведенного с Эриком, Джонни по-новому взглянул на многих своих знакомых. Он просто не знал, о чем будет говорить с ними теперь, когда его образ жизни так кардинально переменился. Странно, но со Стефаном такой проблемы не возникало. Может быть потому, что их с самого начала разделяли сотни километров расстояния?       Эрик не спал. Он сидел в кабинете и просматривал бумаги. Увидев в приоткрытую дверь стремительно несущегося вперед Джонни, он окликнул его.       – Куда это ты бежишь с такими счастливыми глазами? – улыбнулся Лавджой.       Джонни зашел в комнату и порывисто обнял мужа. Он невольно вздрогнул от неожиданной хрупкости, даже какой-то тщедушности, тела в своих руках. Кризис болезни затянулся почти неделю. Джонни чуть с ума не сошел, слоняясь из угла в угол по комнатам и обращаясь с молитвами к Богу. Эрика все-таки пришлось увезти в больницу, и дом моментально опустел и стал навевать жуткие мысли. Была бы его воля, Джонни переселился бы в клинику и не отходил от постели мужа, но врачи убедили его в бессмысленности такого поведения. На прямой вопрос о том, какие перспективы их ждут, доктор ответил вполне ясно:       – Вы должны принимать во внимание его возраст. Да, с одной стороны, рак в эти годы не развивается с такой же скоростью, как это бывает у тех, кто моложе… но, к сожалению, этот процесс совершенно необратим. Мы ничего не можем сделать.       – Сколько? – только и смог спросить он.       – Месяц. Может быть, два.       Через неделю, забирая мужа домой, Джонни видел, что увозит дряхлого старика. Скорость, с которой болезнь стала прогрессировать, не могла не ужасать. Он старался улыбаться и не подавать вида, как шокирован. Эрик тоже улыбался, сжимая его руку, только эта хватка уже была намного слабее привычного крепкого мужского рукопожатия. Он словно держал в руке тонкий, сухой лист.       Джонни ничего не стал говорить Лавджою о прогнозах врачей, но чувствовал, что тот и так все прекрасно понимает.       – Не грусти, – сказал Эрик, – мы оба были готовы к этому. Я вообще не рассчитывал прожить так долго…       Разумеется, легче Джонни от этих слов не стало.       – Мне неожиданно позвонил старый друг. Это так приятно…       – Друг? Джонни, – Эрик провел рукой по его волосам, нежно поглаживая, – теперь, когда я не подходящий спутник, тебе не мешало бы пообщаться с друзьями. Если ты хочешь съездить куда-нибудь или пригласить кого-то сюда…       – Не обсуждается, – тот нахмурился. – Никуда я от тебя не уеду.       – Меньше всего мне хочется, чтобы ты сидел у моей постели и держал за руку. Я не для того женился на тебе.       – Что ты имеешь в виду?       Лавджой с видимым трудом поднялся из кресла и подошел к окну.       – Когда настанет момент… я хочу, чтобы ты уехал из Йоркшира. Я не хочу, чтобы ты видел, как я умру.       Джонни почувствовал, как от этих слов земля закачалась у него под ногами. Он подошел к Эрику и, обняв его сзади, уткнулся лицом в плечо.       – Прости, но я не исполню эту просьбу. Я буду там, где сочту нужным быть.       – Джонни, знаешь, я вот о чем хотел с тобой поговорить… – неожиданно неестественно бодро воскликнул Лавджой. – Я тут разбираю всякие бумаги… купля-продажа недвижимости… акции компаний… Я подумал, может быть, ты поможешь мне разобраться с этим мусором?       – Но я ничего не понимаю в финансах! – удивился тот. – Разве для этого нельзя нанять специального человека?       – Можно. Но я хочу, чтобы ты был в курсе этих дел. Я уже говорил тебе, что твое образование оставляет желать лучшего?       – Я много читаю…       – Я знаю. Но в наше время умение управлять и распоряжаться деньгами, никому не повредит.       Джонни попытался сопротивляться, но в конечном итоге сдался. Он просто не мог отказать Эрику в чем бы то ни было. Они просидели в кабинете до ужина, от которого Лавджой, в итоге, отказался и отправился к себе в комнату. Джонни поел в одиночестве, изредка бросая взгляды на телефон, словно надеясь, что тот еще раз зазвонит. И он зазвонил.       Первая мысль: «Стефан!» – не оправдалась. На дисплее он увидел номер Саши Коэн.       – Да что сегодня за день такой, интересно, что все про меня вспомнили? – пробормотал он про себя. – Алло? Саша?       Он стоял молча несколько минут, слушая. От лица постепенно отливала кровь, и оно стало мертвенно бледным. Джонни с силой вцепился в край дубового стола.       – Я тебя понял… Когда? Да… да… да, милая… я приеду…       Отсоединившись, он, как подкошенный, рухнул на стул, закрыл лицо руками и заплакал.