Lace

Я останавливаюсь на пороге и осматриваю дом. Большой, хорошо обставленный. Видно, что мои хозяева богатые люди. С потолка свешиваются аккуратные хрустальные люстры, которые излучают мягкий свет, стены покрыты темными деревянными панелями. Посетителей встречает такого же цвета, что и панели, массивная лестница, которая расположилась перед входом. Справа, за открытой настежь стеклянной дверью царит полутьма, слышится какое-то копошение, глухие постукивания и звонкое звяканье металла. Если не брать это во внимание, в доме гробовая тишина. - Komm, lieber, - мужчина в шляпе уже зашел в дом и остановился, ожидая, пока я последую его примеру. Опускаю взгляд на свои грязные босые ноги. Мне не хочется пачкать блестящий чистый пол. Чувствую себя жалкой. - Hab keine Angst, - пропускаю мимо ушей его слова, нехотя переступаю через порог и еще раз пробегаюсь взглядом по дому. Справа стоят два дивана на резных деревянных ножках, под ними постелен большой узорчатый ковер. Тут же, рядом с диванами стоит журнальный столик, который украшает небольшая стопка книг и торшер. Хозяин дома, стараясь не производить лишнего шума, закрывает за мной входную дверь. - Folge mir, okay? - он поднимается по лестнице, постоянно оглядывается, проверяя, иду ли я за ним. Второй этаж представляет собой темный коридор со множеством безликих, одинаковых дверей. Мужчина поворачивает налево и идет до тех пор, пока перед ним не появляется еще одна, ничем не отличающаяся от других. От волнения у меня начинает кружиться голова, я собираю последние силы и иду вперед. Хозяин поворачивает ручку двери и я слышу ужасный, проводящий по нервам скрип железной ржавой двери, вижу испуганные лица девочек, вижу, как падает на колени женщина, умоляя пощадить ее. Зажмуриваясь, трясу головой и все проходит. Мужчина открывает дверь, мягким жестом приглашает меня в комнату. Слегка пошатываясь, вхожу. Никакой ржавчины, сырости, мусора или отвратительного запаха. Напротив двери стоит небольшая, аккуратно застеленная кровать с прикроватным столиком. На нем, тускло освещая все вокруг, стоит светильник. Провожу взглядом правее, вижу еще одну дверь, рядом стоит зеркало в полный рост. На соседней стене расположилось широко открытое окно, холодный ночной ветер развевает полупрозрачные бежевые занавески. За дверью спрятался комод. Где-то совсем близко раздается негромкий хлопок и мы оба оборачиваемся. В коридоре застыл юноша, по его лицу понятно, что мы не должны были его увидеть. Пару секунд смотрит на меня, потом на мужчину, затем быстро разворачивается и уходит. Я узнаю его по затылку, он был в машине. Хозяин дома поспешно поворачивается ко мне и начинает суетливо бубнить что-то, жестикулируя руками. Замолкает на минуту, тепло улыбаясь мне и аккуратно прикрывает дверь. Некоторое время слышу звук отдаляющихся шагов, а потом все стихает. Медленно подхожу к зеркалу и внимательно рассматриваю в себе каждую деталь. В лагере не было зеркал, всем было плевать, как ты выглядишь. Я выгляжу ущербно. Неровно отрезанные, грязные и взлохмаченные темные волосы едва доставали до плеч, унылые и испуганные серые глаза, длинные, но страшно худые ноги и руки. Мне совсем не помешало бы помыться, на щеке красуется засохшая грязь. Я провожу рукой по лицу, пытаясь оттереть ее, делаю только хуже, размазав все по подбородку. Теперь я выгляжу еще ущербнее. Перевожу взгляд на непонятную дверь рядом с зеркалом, едва касаюсь гладкой ручки, провожу тонкими пальцами по золотому изгибу, затем, уверенней обхватив ее, поворачиваю. С тихим щелчком дверь открывается, пропускает меня внутрь. Неширокая полоска света, исходящая от уличного фонаря, позволяет рассмотреть едва различимые контуры ванной, которая занимает большую часть маленькой комнатки. Я замираю, не знаю, что делать дальше. Пробегаюсь глазами по стенам в поисках выключателя, наконец найдя, неуверенно тяну его вверх. Комната моментально наполняется светом. Я оборачиваюсь, поверяю, не зашел ли кто-нибудь, обнаруживаю, что по-прежнему одна. Тихо закрываюсь в ванной, наполняю ее горячей водой и, скинув с себя серую тряпку, отшвыриваю ее ногой, медленно погружаюсь. По коже пробегают мурашки, а я слабо улыбаюсь.

***

Выхожу из ванной, обнаруживаю на своей кровати аккуратно сложенное нижнее белье, простое голубое платье и ночнушку. На полу скромно разместились кожаные коричневые сандалии. На прикроватном столике стоит тарелка с вареной куриной грудкой и картошкой, рядом - стакан с водой. Быстро облачаюсь в ночную одежду, жадно съедаю все, что было на тарелке и тихонько подхожу к распахнутому окну. Холодный ветер обдувает мое лицо, где-то вдалеке слышатся автомобильные гудки. Я неуклюже пытаюсь закрыть его, затем, не выключая светильника, залезаю под одеяло.

***

Солнце понемногу взбиралось все выше и выше, пока не осветило легким, жизнерадостным свечением землю, облака, успевшие заботливо укрыть ночное небо, уступчиво рассеивались, предоставляя яркой синеве шанс показать себя во всей красе. В доме и на улице тихо. Еще совсем раннее утро, так что было бы странно заметить человеческую активность в столь ранний час. Блаженное спокойствие беспощадно разрывает звук тяжелы шагов. Эхо, отскакивающее от плотной резины подошв, гулко разносится по пустому коридору. К нему присоединяется еще один идентичный звук. Их теперь двое. Ее стальной хваткой держат за тощие руки, потом наверняка останутся сочные, ярко-фиолетовые синяки. Двое никак не реагируют на крики и мольбы о пощаде. Они бездушны. Открывается тяжелая металлическая дверь и в лицо ударяет нестерпимый жар и запах жаренного, наверняка человеческого мяса. Тебя не купили, а значит ты больше не сможешь принести пользу этому обществу. Резко открываю глаза, пытаясь прийти в себя, фокусируясь на безупречно белом потолке. Ночная рубашка мокрая от пота, как и подушка. Тонкие худощавые пальцы крепко сжимают мягкое одеяло. Яркий солнечный свет беспощадно проникает в комнату сквозь широкие окна и заставляет меня прищуриться. По возне за дверью понимаю, что в доме уже не спят. Облегченно выдыхаю. Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями. Аккуратно приподнимаюсь и, откинув одеяло с ног, касаюсь пола, готовая тут же отпрянуть. Но гладкая древесина на удивление теплая. Блаженно становлюсь на пол всей стопой и искренне надеюсь, что мне больше не придется ходить по ледяному бетону. В дверь раздается глухой стук. Я испуганно оборачиваюсь, сердце уходит в пятки. Дверь не открывается, но с той стороны доносится мягкий мужской голос, он явно не принадлежит человеку, который меня забрал из концлагеря. - Мы ждем тебя к завтраку. Спускайся, пожалуйста. Я удивленно таращусь на дверь. По-английски? Молодой человек, которому принадлежит этот голос, сказал по-английски? Слышу как человек спускается по лестнице и обеспокоенно оглядываю комнату. Что мне делать? А что, если я все неправильно поняла? Сжимаю ладони в кулаки и со всей силы впиваюсь ногтями в кожу, чтобы привести себя в чувство. Кажется, еще чуть-чуть, и из тонких ранок в виде полумесяца мелкими каплями просочится кровь. Так я наказываю себя. Если мне приказали спускаться, значит, иначе и быть не может. Так и не взглянув на свои саднящие ладони, я быстро, насколько мне позволяют мои силы и истощенное тело умываюсь, надеваю с вечера подготовленное платье и сандалии. Проверяю в зеркало, все ли в порядке с моим видом и насмешливо усмехаюсь. Господи, ты серьезно что-ли? С тобой не может быть все в порядке, уродина.

***

С громко бьющимся сердцем я подхожу к высокой деревянной двери и несмело хватаюсь за такую же круглую ручку, что и в ванной. За ней никого. Стараясь не издавать лишнего шума, переступаю через порог на лестничный пролет и так же тихо возвращаю дверь в изначальное положение. Руки начинает бить мелкая дрожь. Я ведь понятия не имею, кто эти люди, и что они собираются со мной делать. Может хозяину и его жене нужна игрушка на ночь? Или заботливый папаша решил подарить сыну живую куклу? А может меня откормят и перепродадут по более высоко цене? Продолжая строить жуткие, неприятные догадки, я осторожно спускаюсь по лестнице на первый этаж. В лучах утреннего солнца все выглядит еще более одомашнено и приятно. На темных деревянных панелях бегают забавные солнечные зайчики. За окном слышится звон велосипеда и радостный смех какого-то мальчишки. Если бы у меня был такой дом и жизнь, я, наверно, была бы самым счастливым человеком на свете. Я абсолютна уверенна в этом. - Honig, Sie immer noch kommen. Setzen Sie sich und frühstücken bei uns, - услышав громкий раскатистый мужской голос откуда-то со стороны, я вздрагиваю. Не понимаю немецкого, не знаю, что делать. Я растерянно поворачиваюсь к источнику звука. - Мой отец предлагает тебе сесть за стол, - мягко переводит сидящий рядом с ним юноша. За круглым обеденным столом, уставленном разнообразными склянками и тарелочками, сидят четыре человека. Женщина, по-моему, необычайно привлекательная, неспешно и аккуратно намазывает специальным серебряным ножиком на тост масло. Ее волосы цвета соломы уложены в красивую женственную прическу. Она держится ровно и благородно, на ее лице неумело различаю спокойствие и умиротворенность. С двух сторон от нее сидят мужчина, юноша и мальчик. Юноша, лет 19-ти, дружелюбно и неуверенно сморит на меня, будто я дикий и очень ценный зверек, которого ни в коем случае нельзя спугнуть. По цвету его волос различаю, что парень и есть второй человек из машины. Его иссиня-голубые насыщенные глаза светятся задором и добротой, красиво выделяясь на фоне бледной, лишенной изъянов кожи. Губы юноши сложены легкую улыбку. Я предполагаю, что именно он обращался ко мне как сейчас, так и некоторым временем ранее. Рядом с ним сидит его... брат? Медововолосый мальчик лет десяти, облаченный в белую рубашку, темно-зеленую жилетку, такого же цвета шорты и гольфы сидит на слишком высоком для него стуле, беспечно дрыгая ногами. Заметив меня, ребенок широко улыбается практически беззубой улыбкой. Я люблю детей. Чтобы не напугать его своим жалким видом, слабо улыбаюсь в ответ. - Доброе утро, - на ломанном английском произносит малыш, заставляя мое сердце вздрогнуть.