Ненужно. Ни сейчас, ни вообще

- Нам следует заняться тем, что я откладывал… - сердце бьется прямо в ребра, ладони потеют, пальцы дрожат. В голове мелькают картинки: сильные ладони Хотча на нежной коже моих бедер, поцелуи жаркие, настойчивые, почти до боли. Предательский румянец окрасил щеки. Господи, как же хорошо, что здесь темно! - Нам надо поговорить. О нас, - голос Хотча такой спокойный, почти равнодушный. Как на допросе. Он лежит расслабленно, закинув одну руку за голову, пиджак расстегнут. Кажется таким невозмутимым, впрочем, как обычно, но он впервые так близко. От этой нежданной близости сушит во рту, а вдоль позвоночника стекает возбуждение тягучей медовой сладостью. Где–то в затылке бьется мысль, что Хотч специально завел этот разговор, чтобы отвлечь меня от паники. - Спрашивайте, агент Хотч, - я стараюсь говорить спокойно, всматриваюсь в его лицо в полутьме. За эти долгие месяцы я научилась видеть его настоящие чувства, по движению широких плеч, по напряжению, по еле уловимым оттенкам в голосе. - Последние недели вы стараетесь избегать меня. В чем причина? - Это вы меня как психолог спрашиваете или как мой непосредственный начальник? - да, я намеренно стараюсь дерзить. Но мне надо время, хотя бы несколько минут, чтобы собраться, загнать это возбуждение поглубже, спрятать его. Заставить руки не дрожать. - Я обидел тебя? – голос еле слышный, настоящий. Святой Боже! Тихие ласкающие слова въедаются стеклянными крошками мне в кожу, просачиваются в кровь, еще глубже. Желание расплавленным золотом, горячим, густым растекается по телу, заставляет гореть щеки, тянет низ живота. В висках размеренно стучит, мысли разлетаются миллионами разноцветных осколков, и каждый царапает, оставляет след в душе. Я хочу его, сейчас, сильно, хочу глубоко в себе, всего, без остатка. Я не могу контролировать себя, не могу загнать это желание вглубь, не могу быть такой же спокойной и равнодушной как он. Возбуждение накатывает, шумит в голове, скручивает нервы в тугие жгуты. Такое ненужное, ни вообще, ни сейчас. - Вы очень привлекательный мужчина, агент Хотчнер. В вас столько много качеств, которые вызывают у меня уважение, восхищение, - вижу его удивление, легкое, почти невесомое на спокойном лице. Эта невозмутимость злит, снова. Прикусываю губу изнутри, сильно, до ощущения меди на языке. Это помогает отвлечься. – Мы с вами работаем уже шесть месяцев вместе и мое отношение к вам стало превращаться из рабочего в личное. А это ни вам, ни мне не нужно и может быть истолковано неверно остальными. Я подбираю слова с предельной тщательностью, просеиваю сквозь тонну мыслей, правил, норм. Он в разводе, у него сын, он мой начальник, он старше, из этого ничего не получиться. Но самое главное - Хотч не чувствует ко мне то, что я ощущаю каждой своей клеточкой к нему. Даже сейчас, особенно сейчас. В деревянном ящике полумрак, и это радует меня, он помогает скрыть свое смущение. И спрятать возбуждение, которое растекается по телу неотвратимо, неизбежно, мешает дышать, покрывает мурашками все тело, вздыбливает волоски на затылке. Я чувствую рядом Хотча, он заполняет своим присутствием все вокруг, его запах впитывается в мою кожу, въедается в легкие, бьет громким шумом крови в ребра. Я хочу его, до темноты в глазах, до острой боли внутри, до дрожи в стиснутых пальцах. Стискиваю пальцы, до хруста, пытаюсь унять дрожь. Да что это со мной такое творится, господи! Что в этом человеке настолько влечет меня, что нет никаких сил сдерживаться? И как же мне продержаться до прихода помощи? - Вы дрожите, агент Стоун. Вам нужно согреться, - Боже, он издевается надо мной?! Хотч стягивает с себя пиджак и накрывает меня, касаясь осторожными, почти невесомыми движениями. На несколько долгих секунд я чувствую прикосновение его щеки к своему виску, его близость, тепло, запах. Меня накрывает с головой, в ушах звенит, в горле тугой комок, наваждение стучит в позвоночник. - Это нервное, но спасибо за помощь, - выдавливаю из себя слова благодарности, стараясь говорить таким же ровным и спокойным тоном. Выходит плохо, сама слышу, как дрожит и рвется мой голос. - Вы плачете, агент Стоун? Я достану платок из кармана, прошу прощения, - и прежде чем я успеваю хоть что- то возразить, Хотч тянется к карману своего пиджака. В темноте ему плохо видно и его рука скользит по моему бедру в поисках нужной вещи. Это обжигает, плавит, оставляет дорожку из мурашек. Я вздрагиваю и не могу сдержать стон. Еле слышный, такой оглушительный в тишине. Аарон замирает, я чувствую, как он напрягается всем своим сильным большим телом. Горячими пальцами берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к тонким лучам света, пробивающимся через отверстия деревянной крышки. - Посмотри на меня, - требовательно, настойчиво, не подчиниться невозможно. Кожа горит под его пальцами. Понимаю, что не могу справиться с этим, и открываю глаза. Дыхание рвется как от удара под дых, комком застывает бешено стучавшее сердце. Я цепенею, замираю, чувствуя как внутри дрожат нервы, закрученные до предела. Карие глаза Хотча почти черные, они так близко. И я вижу, как возбуждение расширило радужку, вижу, как Аарон пытается выровнять дыхание. Желание - настойчивое, тягучее, удушающее - расползается дурманящем запахом по деревянному ящику. Взъерошивает короткие волоски по всему телу, наливает сладкой болью соски, тянет внизу живота. Наваждение. Такое ненужное ни сейчас, ни вообще.