* * *
Канда проснулся в холодном поту. Проснулся и тут же сел на кровати. Сон как рукой сняло, хотя клокочущее чувство где-то в груди, меж рёбер, никуда не делось. Чувство, будто рокотавшая внутри абсурдность внезапной тревоги казалась чем-то до боли знакомым. Тем, что было близким, родным. Только вот Канда не мог вспомнить, почему такие яркие всполохи, вспышки внезапных картин, от которых не веяло ничем хорошим, отдавали немного-немало сюрреализмом. Сложно было поверить в то, что это и есть потерянная им память – далёкое и тёмное прошлое, лишённое радужных и тёплых моментов. Прошлое до того мига, как его несладкая судьба вплелась в жизнь и быт Фроя Тидолла. Долго замешательство японца, правда, не продлилось: он, вновь вернув себе лежачее положение, предпринял попытку провалиться в очередной сон. Только вот тот всё не шёл и не шёл. Время на часах близилось к трём утра – уже не ночь, да и до рассвета пока что далековато. Валяться в постели попусту и пинать балду юноша не горел желанием, равно как и найти себе занятие по вкусу, дабы скоротать выкроившееся времечко. Будничные дела так утомили ему мозг, что, скорее, он действительно провёл бы пару часов за чем-то, что не напоминало бы о его обязательных тошнотворно-рутинных делах. Вариант существовал только один – помедитировать и поотрабатывать то или иные приёмы с Мугеном. И голову разгрузить, и тело утомить. Только вот в то, что сон всё же настигнет его впоследствии, он не верил. Частые недосыпы и чёткие временные рамки на утренний подъём давали о себе знать. Закалить не закалили, но вогнали Канду в тот нормированный график, по которому он, собственно, и жил. Сон всего лишь стандартная потребность в подзарядке, попытке расслабить тело и отключить сознание, а не культ идейных поисков и пора мечтательных соплей и стенаний. Технический аспект определял мировоззрение японца, а не та высокопарная лапша, которой обвешивались различные понятия и тезисы. Наплести можно чего угодно. А вот отыскивать в этом скопе истину куда сложнее. Да только проблемы свои Канда решал с полумата-полувзмаха. Иными словами – покрыл руганью и дал в челюсть. Такая вот патетика. Если углубиться в его прошлое, – не то, которого он не помнил, - то назвать тогдашнего Канду милым и пушистым язык не повернётся. Тот мальчишка был тем ещё драчуном, комком нервов и негатива, оборванцем, что распалялся буквально от одного косо брошенного на него взгляда. Подобное поведение казалось чем-то естественным, будто бы Фрой подобрал вовсе не мальчика, а дикую, не терпящую людского общества, зверушку. Канда скалился, Канда рычал и даже шипел, грозясь либо изувечить, либо исцарапать того, кто не внемлет столь очевидному протесту насчет посягательства на его личное пространство. Нынешний Канда, конечно, был куда спокойней и вменяемей, но былой запал навалять по первое число никуда не делся и нисколько не угас. Просто юноша научился фильтровать и не воспринимать окружающий мир так уж враждебно. В глубине души юноша, наверное, даже посмел допустить мысль о какой-никакой благодарности за сего рода акклиматизацию. В конце концов, если бы не это, то долго прожить в подобной среде – аристократическом обществе – у него не вышло бы. Слившись с толпой, Канда не растерял своей уникальности, своей души – всего лишь стал больше помалкивать, оставляя своё мнение и редкие, слетавшие с языка комментарии при себе. Тогда к чему разводить подобную демагогию в три утра? Не проще ли заняться делом и перестать муштровать свой мозг? Всяко пользы больше. Потому, сдавшись на милость своим привычкам и тому, чем он по обыкновению занимался, Канда откинул в сторону одеяло и, нащупав штаны, которые аккуратной стопкой возлежали на сидушке кресла, натянул их на себя, а после поспешил покинуть собственные покои. Лишь шлёпанье босых ног вторило его мыслям, эхом отдаваясь в голове. Погружаться в воспоминания Канда не любил, равно как и возвращаться к осознанию того факта, что он, по сути, человек без четко выраженного прошлого. Нечто, что пребывало чуть ли не в коме, некоем вакууме до тех пор, пока его не потревожили, и кокон не раскрылся. Сам того не понимая, - а, возможно, и попросту игнорируя – он ощущал свою неполноценность. Ощущал и бесновался в душе. Истина не принесёт ему ни облегчения, ни покоя: она всё разрушит. А пока Канда только и может, что восседать на руинах собственной судьбы и, не имея никаких подручных средств, строить новый мир, рисовать иную картинку, что в корне противоречит ранее заложенному фундаменту. Мальчику, рождённому рабом, никогда не суждено стать королём.* * *
Аллен ввиду недавних событий наивно полагала, что записка от её нового знакомого, как минимум, поступит не единожды, что будут ещё письма и послания с мольбами о том, чтобы их встреча всё же состоялась вновь. Девушка стойко продержалась и в течение нескольких минувших дней не то что и мыслей о Тики не допускала, но и за пределы поместья Тидолла не выбиралась. Из головы всё не выходили нелепые предположения о том, что где-то за воротами её вполне может поджидать он, чуть не караулить. Про то, что этот темпераментный мужчина мог бы вышибить дверь особняка и похитить её, - цель подобной выходки не принципиальна – задумываться было вообще кощунством и верхом глупости. Как будто тому заняться больше нечем, кроме как замужних девушек из домов их мужей красть! С целью выгоды вариант тоже не катит: Аллен только в восемнадцать лет сможет распоряжаться своим состоянием. Он что, два года будет её пасти да нянчиться? Нет уж, увольте! И морочно, и затратно, да и вообще тот ещё геморрой. Канда всё же гадом будет, ни пенни не заплатит за то, чтобы вызволить свою «горячо любимую» жёнушку. Впрочем, и Кросс не лучше; смотает удочки и исчезнет с горизонта, на дно заляжет, и поминай, как звали. Забивала на своих баранов Уолкер, правда, не долго. В какой-то момент терпение у неё лопнуло, и она, то ли желая потешить свою душеньку, то ли просто проверить, бросал ли Микк на ветер свои ладные-складные слова, решила выбраться в город и понаблюдать со стороны, с безопасного расстояния, на котором шанс распознать её личность будет минимален. Лучше бы, чтоб присутствие Аллен рядом с тем местом вообще осталось тайной за семью печатями. Иначе чего будут стоить её слова о том, что она более видеть и даже пересекаться с этим Тики не хочет? Только вот такое понятие как благоразумие Аллен, скорее всего, знакомо не было. Куда уж ей со своим юношеским максимализмом и бьющими через край гормонами. Так ли её этот загадочный Тики Микк караулил или всего лишь рисовался, наивно полагая, что одно письмецо заставит кроткую, не поддающуюся никаким приёмам обольщения и уловкам девушку растаять и со всех ног прибежать к нему, чуть ли не в ноги падая? Пыли в глаза Уолкер мужчине напустила, осталось лично убедиться в правдивости его слов. Отбытию из дома девушки никто не воспрепятствовал, потому она с чистой совестью переступила порог особняка и, уверенной походкой отдаляясь от него, в итоге оставила позади. Добраться до города тоже вышло без проблем: в этот раз Аллен прихватила с собой свои сбережения, которые ей чудом удалось уберечь от вечно загребущих рук Кросса.,так что с тем экипажем, который ей удалось поймать, расплатилась своими кровными. То самое место, которое и стало той точкой отсчёта, её пунктом назначения, находилось буквально в пяти минутах ходьбы от набережной, с которой открывался несравненный, живописный вид на пролив Ла-Манш, пестревший разномастными яхтами и кораблями. Те, словно вкрапления драгоценных камней, яркими пятнами выделялись на фоне водной глади, что при соприкосновении с лучами солнца и сама превращалась в диковину, переливающуюся от лазурно-голубого до медово-жёлтого. Точно окно в загадочный, скрытый в толще воды мир. Хотя Аллен прибыла сюда вовсе не затем, чтобы разглядывать красоты, а совершенно по другой причине, но не отметить столь животрепещущей картины она не смогла. Задело, запало в душу. Порой в своих несбыточных мечтах, коих было пруд пруди, Уолкер видела себя на палубе одного из таких судов, что мчатся в заоблачные дали, навстречу приключениям и новым впечатлениям. Туда, где восходит и где заходит солнце. Где царит бесконечное лето и где лютая стужа и вечная зима. Аллен дальше Лондона и носу не совала за все свои шестнадцать лет, потому эфемерные фантазии, словно призрачные видения, были для неё не в новинку. В порядке нормы. Такие же естественные, как и элементарное желание дышать, искать что-то мистическое и сверхъестественное в, казалось, пресном и истощенном мире. Впрочем, целью приезда Уолкер было только наблюдение, на большее планы она не вынашивала. Вступать в контакт с Тики девушка не собиралась, а разговаривать и подавно. «Как и ожидалось, никого здесь нет и в помине не было, - пронеслось в мыслях Аллен, которая, затаившись за одним из кустов, коими был усажен этот маленький, но уютный, лишённый городской суеты скверик. – Как будто этот Тики здесь вообще за минувшее время появлялся хотя бы на несчастные пять минут». Девушка и не питала ложных надежд на этот счёт, прекрасно понимая абсурдность такого развития событий. Он не мог прозябать тут ни секунды. Как минимум, это было бы глупо и просто лишено всякого смысла. Тики Микк не производил впечатления того, кто стал бы стелиться перед женщинами и позволять из себя любимого вить верёвки и нешуточные узлы. Скорее, он сам не отказался бы от покорной и безропотной, которую чуть пальцем помани, и она сделает всё, чего бы он только ни пожелал. «Всё же Микк показушничал. Какое огорчение или… хм, удовлетворение? По крайней мере, теперь с ним всё предельно ясно. Мои умозаключения подтвердились на деле». - Бу! Аллен, испуганно дёрнувшись, шарахнулась в сторону с такой прытью, что ей даже кенгуру бы позавидовал. - Нельзя же так пугать! – чуть ли не выплюнула она, обомлев от пережитого шока и всё ещё трясясь от испытанного потрясения. Это ж надо было удумать… - Да как… да как вы посмели?! - Я позволил себе сего рода вольность в противовес тому, что позволили себе вы, мисс Уолкер, - от того, как была отчеканена её фамилия, Аллен всё же удосужилась обратить внимание на этого нерадивого шутника, который её чуть не оставил заикой. Сказать, что она удивилась, значит, ничего не сказать! Девушка просто остолбенела и буквально в землю корни пустила. Доселе румяное и разгорячённое лицо настолько побелело, будто в мелу его кто-то испачкал. Аллен не могла поверить в то, кого видела перед собой. Шутка, что ли, когда приходишь убедиться в некомпетентности и лживости человека, а на деле не ты, а тебя обводят вокруг пальца. Причём так бессовестно, что и самому становится стыдно за свою выходку. Ну, и кто кого проверял? - Признаться, я был крайне удивлён, застукав Вас здесь за подобным занятием. А чем Вы тут, собственно, занимались? - Прогуливалась, - коротко и уклончиво, на автомате выдала Аллен, хаотично соображая, как же ей теперь выкручиваться из столь неловкой ситуации. Признаться, что она тут шпионила за ним, а он её так позорно застукал? - Вот как… Мне казалось, что лучше подобное времяпровождение складывается, если ходить по мощённым камнями тротуарам, а не топтать газон, - взор Тики от лица девушки мгновенно переключился на её ноги, а точнее, туфли, что выглядывали из-под подола юбки. – Ещё и в такой неудобной обуви. Да Вы, леди Уолкер, весьма отважная девушка. «А ещё круглая дура и законченная идиотка», - прибавила Аллен с толикой самоиронии в уме. Со стороны могло показаться, что эти двое вели вполне себе непринуждённую беседу, но воспитанница Кросса буквально кожей ощущала повисшее меж ней и её собеседником напряжение. Тики отчитывал Аллен за содеянное. За что конкретно, – шпионаж или эту прогулку наобум там, где, по сути, не положено, - так и осталось непонятным, но особой роли эта разница не играла. Сам факт того, что незнакомый ей толком человек и позволяет себе подобное, не то что напрягал, скорее, подтрунивал над девушкой, словно бы тыкая носом в то, как её поведение и поступки воспринимаются со стороны. Похлеще пощёчины столь нравоучительные речи и неприкрытое пеняние на то, что, выйдя замуж, она ни на йоту не повзрослела. Как была грубиянкой и порой истеричной, доводящей до белого каления сумасбродной девчонкой, так и осталась. - Раз уж Вы изволили почтить меня своим присутствием, то, что ж, наберусь смелости пригласить Вас немного пройтись и полюбоваться окружающими красотами, - от человека, готового разнести в пух и прах всю красивую и ладную ложь, что Аллен собиралась в своё оправдание воздвигнуть подобно стене, не осталось ни следа. Снова перед ней был тот обаятельный, зацепивший за живое смуглокожий португалец. «А глаза хитрые-хитрые. Как будто мои оправдания и категоричный отказ его остановят. Через плечо перекинет, да и дело с концом. Тут ори не ори, сопротивляйся или же сдайся на милость – без разницы. Ну, и попала ты, Уолкер! По-крупному влипла!». Всё её существо противилось, вставляло палки в колёса неуёмному разуму, который готов был в любой момент пуститься во все тяжкие и избавиться от пут, что столько лет удерживали его в рамках дозволенного, не позволяя преступить ту черту, за которой находилась точка невозврата. Согласиться, значит, поставить под удар, внести смуту в размеренную и до тошноты пресную жизнь. Это не сулило ничего хорошего, но больше не другим людям, самой Уолкер грозила кара и страшная. Просто за то, что она наплевала на запреты и принципы и в кои-то веки позволила себе быть самой собой. Она добровольно протянула руку Микку, словно бы этим жестом беззвучно говоря «да». Аллен хотела попробовать, узнать, сделать что-то, чего она действительно желала, а не то, что ей навязывалось Кроссом и Кандой. Что-то настоящее. То, чему хозяйкой стала бы сама Уолкер, не бесплотной фантазии, а осязаемым, отдававшимся в кончиках пальцев приятным покалыванием. Душа юной леди тянулась к надежде и свету, трепетала от предвкушения момента. Момента, когда бушующая внутри неё стихия, наконец, прорвёт неприступную плотину. Аллен заглушила доселе отдававшуюся в висках тревогу и, мотнув головой, точно прогоняя непрошеные сомнения, сделала шаг навстречу новому и неизведанному. Тики оказался приятным собеседником. Пусть поначалу его наглость с примесью хамоватости отталкивала девушку, но чем больше она слушала его, пленяясь чарами бархатного голоса, вникая в каждое слово и будто визуализируя его у себя в голове, тем более симпатичным он ей казался. Аллен проникалась натурой мужчины, его существом и тем, каким виделся ему мир. Девушке достаточно было просто слушать и если не душеизлияние, то сокровенные речи, в которых Микк чуть ли не каялся в тех или иных вещах. Будь это случайно недоплаченный пенни или же дурацкая привычка раскидывать по комнате вещи, а потом, бранясь, искать их вновь. Казалось, что секретов от Аллен он не держал и был готов с радостью поделиться с ней всем, чем только мог. Рассказать ему было что, да и его болтовня практически не напрягала Уолкер, и она, как заворожённая, всё слушала, впитывая буквально слово за словом. - А потом он и говорит, дескать, я дурю его, и эта рухлядь не стоит и фунта…Мисс Уолкер, Вы меня слушаете? – характерный для щелчка пальцев звук раздался прямо у кончика носа Аллен, и она, зардевшись, удивлённо, с толикой растерянности уставилась на Тики: - Вы что-то спросили? - Вообще, я хотел узнать, в каких далях дальних вы витаете, но вижу, что, откровенно говоря, всего лишь утомил Вас своей болтовнёй. - Что Вы, что Вы! Ничего подобного! – поспешила откреститься от таких поспешных выводов юная леди, активно мотая головой. – Просто мне солнце непривычно напекло, вот и сонная малость, - в подтверждение этих слов она приложила одну из ладоней ко лбу, и резко констатировавшие по температуре с ним пальцы блаженной прохладой несколько остудили разгоряченную кожу . – Мы не могли бы переместиться в тень? Аллея, по которой она с Тики прогуливалась, оказалась крайне скудной на растительность, потому солнце полноправно хозяйствовало и даже не думало скрываться. Зря девушка не прихватила с собой зонт, а то голову так напечь может, что не ровен час и в обморок свалиться. Никакая шляпка не спасет её от солнечного удара, да и такого позора она не перенесла бы. - Как Вам будет угодно, миледи, - мужчина, приложив ладонь к груди, туда, где билось его сердце, чуть поклонился Аллен, тем самым выражая безоговорочное согласие. Ему самому это солнечное «безобразие», мягко говоря, надоело до такой степени, что будь это не светилом на небе, а обыкновенной люстрой, усеянной многочисленными огоньками, он бы тут же разбил её и ни капли не пожалел бы о содеянном. Духота, пропитавшая насквозь воздух, мутила и без того подутомившееся сознание Тики, у которого его совместная прогулка с мисс Уолкер уже, честно говоря, в печёнках сидела. Девушка хоть и хотела казаться рьяно увлеченной всей той болтовнёй, что он нёс напропалую, на деле не производила впечатления прельщённой его речами и откровениями. Микк даже на мгновение растерялся: а не играют ли с ним в ответ? Аллен была неплохой актрисой, но в нынешних обстоятельствах она не видела необходимости надевать какие-либо маски и идти вразрез с собственным мироощущением и настроением. Смысла притворяться не было, равно как и бесстыже лгать в глаза своему собеседнику. То, что по её лицу и внешнему виду нельзя было сказать, так ли нутро её прониклось услышанными россказнями, ещё ничего не значило. Да и какая, собственно, уважающая себя леди позволит читать свою душу, словно открытую книгу? В глазах Уолкер плескались еле заметные, но яркие искорки – одобрение. Удовлетворённость тем, что время течёт не впустую, так, как ей самой угодно. Почти подвластное развитие событий, точно отголоски желанной, кажущейся недосягаемой роскошью свободы. Так прельщает и заставляет всё естество трепетать, что сердце в груди колотится, как оглашенное. Смена направления, в котором протекала прогулка парочки, случилась как раз в сторону той самой цветочной ярмарки, через которую Аллен в прошлый раз прогуливалась, параллельно глазея на витрины и прилавки. Уолкер не стала заострять на этом внимания, поскольку её больше волновал Тики, идущий по правую руку от неё. Микк же вынашивал в уме одну пусть и рискованную, но всё же идею. Весьма смелый шаг, реакция на который может быть какой угодно. Непредсказуемый поступок, своеобразная авантюра на пути к ещё большему сближению с девушкой. - Позвольте мне оказать Вам маленькую услугу и отплатить за столь чудное времяпрепровождение, - и, не дожидаясь, пока Аллен сообразит, что к чему, и предпримет попытку возразить, отказаться от подобной щедрости, мужчина подошёл к первому попавшемуся торговцу. Лёгким взмахом руки он извлёк из кармана своего пиджака пару бумажных купюр, сунул их, при этом ткнув пальцем в одну из составленных из цветов композиций. Уолкер даже охнуть не успела, как щедрая кипа белых роз оказалась у мужчины в руках, а после, решив не медлить, не оттягивать момент, он протянул букет девушке. Аллен отрицательно мотнула головой, не понимая, к чему такой позерский поступок. К чему такие траты и несколько показушный жест? Это шло вразрез с внутренней установкой девушки не переступать тех или иных границ в общении с этим пылким, не привыкшим довольствоваться малым господином. Знаки внимания не та вещь, которую человек стал бы оказывать просто так, за банальное спасибо. Если бы ему не было что-то нужно. Если бы в этом не крылся завуалированный подтекст или, возможно, корыстные намерения. - Я не… не надо, прошу! – то ли взмолилась, то ли принялась основательно отнекиваться Уолкер. В её планы не входило принимать этот дар и категорично. Да и цветы она не то что бы не любила, ей просто их никто никогда не дарил. Сама себя она не баловала – в подобном отсутствовал всякий смысл. - Аллен, но… - Тики осёкся. - Нет, прошу, избавьте меня от этого. Я не приму от Вас цветы, это уже слишком! – рука, взметнувшаяся вверх, перегородила путь протянутому ей букету, который, казалось, девушка трактовала как некую опасность для неё самой. Словно это была не охапка роз, а венок сплетённых меж собой хищных, ядовитых гадюк. Аллен опасалась этих змей так же, как столь повышенного внимания к её персоне. «Так ведь не бывает…Не может быть». Для Уолкер её же упрямство было пыткой, но в то же время острой необходимостью и защитным механизмом. Рефлекс, импульсивно одёрнуться от которого казалось естественным ходом вещей. Розы. Белые розы. Пылкость и напористость вкупе с невинной чистотой и самыми светлыми помыслами, желаниями. Завуалированная порядочность, видимое отсутствие похотливых и непристойных порывов. Овечья шкура для волка, жаждущего вцепиться зубами в молочную плоть, но вынужденного притворяться тихой и безобидной зверушкой. Тики Микку совокупность столь путаных сравнений и ярлыков подходила как нельзя лучше. Он ведь не был пай-мальчиком, да и никогда не претендовал на нимб и ангельские крылья. Дьявол во плоти и в самом соку, упивавшийся своими тёмными делами, интригами и воздыхательницами. «Она возьмёт эти цветы, даже если мне придётся покривить душой и чуть ли не умаслить её. По-другому и быть не может. Я что, зря время прожигал, карауля эту Кроссовскую воспитанницу? Упёртая как баран, но никто не говорил, что с этой упрямой девицей всё будет донельзя просто. В ней нужно посеять больше зёрен сомнения, растеребить душу и заштопать образовавшиеся прорехи своими нитками, которые, отравив её существо на корню, сделают за меня половину работы». - Поймите меня правильно, Тики. Я не… не хочу. Я просто… не могу. - Всё дело в Вашем муже, да? – как-то горько усмехнувшись, Тики выдал первые пришедшие на ум слова. Уголок его рта на манер полуулыбки пополз вверх, но это было больше нервным импульсом, чем отголоском радости, которой он, казалось, буквально пропитывал свой голос. Говорить почти счастливым тоном и такие, что били по больному и задевали за живое слова, как минимум, отдавало разномастным противоречием, режущим и слух, и глаза. - Возьмите цветы, - с каким-то усталым спокойствием произнёс Микк, - Это Вас ни к чему не обяжет. Я просто хотел сделать Вам приятно, но, наверное, раз Вы так реагируете, то Ваш муж просто заваливает Вас цветами. Настолько, что и видеть их тошно. - Нет, это не так. Просто я… - Аллен сделала паузу, пытаясь подобрать правильные слова. – Я не люблю цветы, - это была не совсем правда, но и ложью окрестить подобное откровение язык не повернулся бы. Тики мог бы рассмеяться, сочтя это наспех придуманной отговоркой, но лицо Аллен выглядело серьёзным и сосредоточенным, когда она сознавалась, что пришлось принять эту истину за чистую монету. Проглотить и не подавиться. - Рискну поинтересоваться, но что же вызвало подобное отторжение от флоры? – тактично решил осведомиться мужчина, преследуя не четкую цель докопаться до истины, а просто для того, чтобы поддержать разговор. Нутром чувствовал, что причина настолько банальна, что и ломать голову касательно этого не имело смысла. Только спросить надо было, иначе бы контакт, установившийся с собеседницей, оказался бы потерян. - Ничем таким, о чём Вам стоило бы беспокоиться, - поспешила отмахнуться Аллен, прекрасно осознавая, как же глупо может прозвучать её отговорка. Да и усложнять жизнь, по сути, постороннему человеку своими заморочками и проблемами как-то не хотелось. - Давайте закроем этот вопрос. Я не хочу об этом говорить. - Что ж, как хотите, - не то что бы такая попытка отмахнуться от сквозившего любопытства Тики как-то огорчила, скорее, наоборот, всё было вполне ожидаемо. Набивал оскомину только тот факт, что сдаваться просто так девушка и не собиралась, из-за чего все усилия буквально шли коту под хвост. - Правда, теперь встаёт другой вопрос: куда это «добро» мне девать? Признаться, я не привык вот так запросто на ветер выкидывать уйму денег и не столько в переносном, сколько в прямом смысле. - Я не подбивала Вас на такие траты, - категорично отрезала девушка, ни капли не смутившись тому, что на неё, мягко говоря, повесили столь несправедливый ярлык виноватой во всех бедах особы. - В этом целиком и полностью Ваша заслуга. - А Вы жестокая девушка, Аллен. Жестокая и беспощадная, - сложно было сказать, приносили ли эти слова Тики какое-то изощренное удовольствие или же, наоборот, вызывали крайне отторгающие и отрицательные чувства. В любом случае, он всего лишь констатировал факт, который во всей красе представал прямо перед его глазами. Что и раздражало, и привносило в столь тупиковую ситуацию какую-то изюминку, своеобразную интригу. - Любая другая с радостью приняла бы этот букет без лишней суеты, но не Вы. - Я не просила Вас набиваться мне в знакомые, а после докучать столь пафосными жестами, - признаться, такое пристальное внимание к упрямству и персоне Аллен, мягко говоря, начали не на шутку напрягать. То, что ей пытались чуть ли не впарить этот шикарный букет, не могло не вызывать подозрений, не заставлять щекочущее изнутри чувство подвоха задавать свои правила, пиликая отвратительно-раздражающим барабанные перепонки звуком в ушах, - впоследствии давить на жалость, чтобы я соизволила принять сей дар чуть ли не как манну небесную. Этого не будет, Тики, - и, говоря конкретно об этом, девушка подразумевала безоговорочный и безапелляционный отказ. - Что ж, охотно верю. Упрямства Вам, миледи, не занимать, - и поскольку мужчина и Аллен вновь вернулись к набережной, тот без промедления швырнул букет роз прямиком в водную пучину. Аллен даже рта раскрыть не успела, настолько всё быстро произошло. Что ей стоило сказать? Извиниться? Попросить прощения, что столь дивные цветы так легко упорхнули в море? Гложила ли её совесть за то, что она подтолкнула нового знакомого на подобный шаг? Даже сердце в груди у Аллен не ёкнуло. Удивилась подобной выходке, бесспорно. Да и в глаза, словно бельмо на глазу, бросался тот факт, что её рьяная попытка пойти на попятную отдавала чем-то до боли знакомым. Чем-то, что невольно напоминало о горе-муженьке Канде. - Раз нам теперь ничего не мешает, то можем продолжить наше незатейливое времяпрепровождение, - и как ни в чём не бывало Тики увёл Уолкер прочь, вдоль по аллее.* * *
В поместье Аллен вернулась лишь ближе к вечеру, в пятом часу дня. Шутка, что ли, что время пролетело, словно один миг, перед её носом, еле весомо мазнув кончик. Ожидать можно было чего угодно, равно как и теряться в догадках, что за кара ждёт девушку за долгосрочное отсутствие. Такого явления предвидеть было нельзя. - Ну, и где мы потерялись? – фигура, встретившая Аллен в холле особняка, принадлежала не одной из служанок, а самому Канде. «Кажется, кому-то светит нехилая взбучка». - Я в городе была, - проигнорировав направленный в её сторону крайне недовольный и требующий немедленного объяснения взгляд, парировала Аллен. – Ты ведь сам разрешил мне. Так в чём проблема? - Ты время видела? – казалось, что Канда откровенно игнорировал, начисто вычленил из памяти обещание, данное собственной супруге. Хотя у него и были веские причины для выдвижения претензий, но его возмущений это не умоляло. - Как минимум, это уже наглость - злоупотреблять моей щедростью. - Щедростью, говоришь? – у Аллен подобные слова вызывали лишь недоумение вкупе с сознательным пониманием собственного проступка, но рьяным неприятием столь нелицеприятного факта. - Да нормальный супруг не отпустил бы свою жену без гроша в кармане. Хотелось действительно уколоть. Урезонить внезапно оживившегося юношу, который для того, кому было, мягко говоря, наплевать, чрезмерно пекся о том, где же посмела пропадать его вторая половинка, да ещё и столько часов. - Если учесть, что ты благополучно съездила в одну сторону и вернулась обратно, значит, не всё так запущено, как ты полагаешь, - констатировал очевидное Канда, ничуть не смутившись кощунственных ноток в своем голосе, полного неподдельного сарказма. - Откуда такая уверенность, что я этих денег не украла? – Аллен не могла не выгнуть бровь на столь смелое заявление. Даже руки в боки уперла, надеясь услышать, с каких пор о тех или иных чертах её личности прознали настолько дотошно и конкретно, что могли уже наперед предсказать, что ей вполне по силам сделать, а что нет. - Ты и воровство - вещи несовместимые, - Канда только повел плечами, опираясь хоть и не насовсем существенные доказательства, а всего лишь на собственные домыслы, размышления и наблюдения. Его «супруга» действительно не производила впечатления человека, что стала бы унижаться ради денег. Да даже за собственную свободу от пут Кросса и уз брака с Кандой она бы не заплатила столь дорогой цены. Схитрила бы, да, безусловно, обманула бы, но не унизилась, не пала бы ниц, тем самым признавая свою беспомощность. - Лучше на горло себе наступишь, чем не то что украдёшь что-либо, попросить грош тебе гордость не даст. Так что советую унять свой пыл и идти готовиться к ужину. Аллен хотела запыльнуть в юношу ещё пару-тройку дерзких и колких словечек, как если бы это были увесистые вазы и она целилась ими ему прямо в голову, но юноша как возник внезапно, так и исчез. Оставил девушку наедине с клокотавшим в груди раздражением. «А ведь день прошёл почти идеально. Какого чёрта ты появился так не вовремя, а, муженёк?» Проглотив душившие её отрицательные эмоции, Аллен, удручённо вздохнув, поспешила в направлении своих покоев. Грядущий вечер не сулил радужных перспектив, потому хотелось как следует подготовиться, собраться с мыслями. «Этот Тики Микк хоть и редкостный засранец, но не нудная заноза в заднице, как этот Канда. Брр, да я с его заскоками долго не проживу. Если и протяну дольше, чем мне светит, то вряд ли слово «покой» будет и близко стоять. Надзиратель чёртов. Только и может, что цепляться. По любому пустяку и за любое случайно брошенное слово. Убила бы его, если бы могла. Ненавижу. Напыщенный индюк и зараза патлатая. Чтоб пусто ему было!»* * *
«Дом, милый дом!» Нередко с этих слов люди начинают свои хвалебные дифирамбы, когда соскучились по родным стенам, истосковались по родимой землюшке, Родине-матушке. Это как некое откровение, невысказанные, выстраданные эмоции, засевшие внутри, точно валун, преграждающий путь воде. Как святая молитва, обращённая к Богу, благодатный посыл тёплых и светлых чувств. Только вот омрачает столь позитивные размышления одно «но» - одному человеку не дано окунуться в этот сонм. Имя этому герою – Фрой Тидолл.