Взойдёт ли твоё солнце?

Тики не испытывал ни удовлетворения, ни удовольствия, будучи облепленным красавицами в одном из пабов Лондона. Осознание реальности происходящего ускользало от него: толком и не скажешь, что конкретно в этом было повинно – принятый на грудь алкоголь или же тяжёлые думы, не дававшие и вздохнуть спокойно. Или суетные дамы, которые буквально роем вились вокруг него, липли точно пчёлы к мёду. Что же так тревожило Микка? Неужели та самая Уолкер, которую он с особым энтузиазмом обхаживал, пытаясь и словом, и делом втемяшить в ту её истинное призвание, разбудить дремавшую в ней беспробудным сном женщину? Мужчина не стал бы отрицать, что столь упрямая особа всколыхнула в нём нечто и задела его хвалёную гордость, подпортила репутацию того ещё донжуана и ловеласа. Под его чарами Уолкер не млела, хотя моментами – вспышками – её существо тянулось к нему и буквально-таки готово было ответить взаимностью, но тут же в голове Аллен будто что-то щёлкало, и она поспешно одёргивала себя. Точно приходила в сознание от внезапного помутнения рассудка. Приходила и заставляла Тики стискивать зубы от досады. «Вот же упрямая девица!» Временами хотелось сгрести её в охапку и уволочь в какое-нибудь злачное место. Желательно тихое и уединённое, лишённое гомона и посторонних. Уж что-что, а посредством ложа убеждать и уламывать строптивиц Микк умел и в совершенстве владел этим хитрым, но подлым приёмом. Обычно дамы под такой атакой лоб в лоб сдавались ему на милость, но какого-то упоительного, будоражащего кровь кайфа Тики не ловил. Несчастные после своего раскрепощения в тот же миг становились в глазах португальца блеклыми пятнами, жалкими объедками и огрызками, протухшими насквозь. Грязными и падшими женщинами, которые не вызывали у него ничего, кроме горькой усмешки. И каждый раз, укладывая под себя одну за другой, он морально унижал и уничтожал их. «Разве те, кто уподобились куртизанкам, достойны маломальского уважения и снисхождения?» - Господин, почему Вы не уделяете нам должного внимания? – одна из тех девиц, что липли к Тики, решилась, наконец, подать голос. Порядком поднадоело ей ощущать себя пустым местом, тем, кого упрямо и изощрённо игнорируют. - Если вас что-то не устраивает, мадемуазель, то я никого подле себя силой не держу, - с кристальной честностью заявил мужчина в ответ, не испытав ни унции сожаления за столь дерзкую и резкую правду. – Можете катиться на все четыре стороны и докучать другим сэрам, милордам и господам. Алкоголь, ударивший по мозгам, отчётливо давал о себе знать: язык у Тики развязался не на шутку. Такое бывало нечасто, когда у него под градусом вдруг срывало башню, и он нарочно старался грубить не то что представительницам прекрасного пола, но и всем тем, кому посчастливилось попасться ему под горячую руку. Вспыльчивым Микк бывал редко, но метко. В этот же раз масла в огонь подлили размышления о неприступной воспитаннице Кросса. Она не торопилась, да и вообще оставалась безучастной ко всем ухищрениям и изворотливым попыткам втереться к ней в доверительный круг лиц. Одним словом, испытывала и без того шаткое терпение мужчины. Играла на его нервах, всем своим видом показывая, что не дастся. Как ни старайся. Хотя Тики не терял надежды, что затеянная авантюра в итоге всё же выгорит, но вот сколько на это будет убито времени, неизвестно. - Что Вы, что Вы, господин! – виновато и испугано залепетала прилипшая к нему, точно улитка, девица, которая всё никак не хотела оставить его в покое, вырывала из зыбкого забытья. Будь Тики ещё более пьяным и раззадоренным то, возможно, не преминул прибегнуть к грубой силе и чуть ли не за шкирку отцепил бы от себя этот банный лист. Да только даже в столь расхлябанном состоянии он считал себя выше такой выходки – марать руки о подобную ничтожную женщину считалось полнейшей низостью. Зачем ещё пуще усугублять ситуацию, если и без того эта особа очерняет свою сущность до такой степени, что потом и после смерти не отмоется от сего рода позора? Могилу для себя она уже выкопала, оставалось дождаться, когда же оступится и полетит прямиком в неё. Сократить время ожидания развязки и столкнуть самому? Слишком просто, да и в этой спешке потеряется свой шарм, интрига, а предвкушение уже не будет так сладко. Пускай падает дальше, ниже, больше. - Я не это имела в виду. Просто весь Ваш вид говорит, что Вы заскучали. А я… Мне всего лишь хотелось скрасить Ваш досуг. - Скрасить досуг, говоришь? Другое лицо. Ни грамма схожести с упрямой Уолкер. Ни в чертах, ни в масти. Откровенное платье, выгодно подчёркивающее каждый изгиб и выставляющее напоказ все прелести женского тела, не оставляя простора для воображения, какой-то интриги. Всё слишком очевидно, наглядно и до омерзения, до тошноты просто как дважды два. Ребус, лишённый смысла, решить который способен даже младенец, толком не мыслящий ни в математике, ни в жизни. Ноль азарта, искры и тривиального влечения. Только вот ему, захмелевшему и начинавшему постепенно сходить с ума, нужны веские причины для того, чтобы отказаться, отклонить столь беззастенчивое предложение. Долой излишнее словоблудие. Будь Тики трезв, то, может, и пересмотрел бы настолько поспешное решение, но сейчас, когда голова закипала от раздиравших её мыслей, было не до лишних сантиментов. Потому, не произнеся ни слова, Микк, взяв под локоть свою спутницу, поспешил утянуть её прочь. Туда, где ни ему и ни ей никто не будет мешать предаваться грехопадению. - Желание мадмуазель для меня закон, - бросил мужчина в ночь, словно пытаясь оправдать собственные действия. Только вот к кому он конкретно обращался? К той, с кем буквально со всех ног нёсся в ближайшую гостиницу, или к той, что бессовестно заграбастала место в его худо-бедной черепной коробке? Об этом Тики если и собирался раздумывать на досуге, то поутру и будучи в здравом уме и твердой памяти. Ну, а сейчас… сейчас ему плевать. «Когда-нибудь ты будешь на её месте, Аллен Уолкер. Когда-нибудь».

* * *

Удивляться тому, что полюбившемуся Аллен за последнее время затишью рано или поздно наступит конец, не приходилось. Равно как и мириться с тем, что десятком и, может, даже сотней своих нервных клеток придётся пожертвовать безвозвратно и безвозмездно. Намечался – а верней, безапелляционно должен был состояться – очередной бал, на котором Уолкер в компании своего супруга просто обязана была засветиться. Аллен весьма не обрадовалась сулившей ей участи, но спорить тут излишне и бесполезно до такой степени, что даже если бы ума хватило закатить Канде истерику на этой почве, то ни в коей мере ситуацию это не изменило бы. Потому и приходилось воспринимать всё это как дань неизбежному, тому, что предписано судьбой и не предано огласке. Жить так, как хочет, как угодно преемнику Фроя – вот, что написано у Аллен на роду. Бередить себе этим душу и так казалось занятием чуть ли не мазохистским, отчего в этом отсутствовал всякий резон и толк. Воспитанницу Кросса собрали, принарядили, привели в сносный и божеский вид, а после под ручку с Кандой выпроводили прочь из поместья. Не имело значения, куда их занесёт на этот раз: девушку мало волновали такие душещипательные подробности. А если серьёзно – смачно было наплевать. Её жизни и унылого существования это знание не облегчит, так зачем же забивать голову всякой ерундой? Прибыв на место, парочка как ни в чём не бывало, словно до этого в экипаже не испепеляла друг друга взглядами, несколько оживилась. Вжились в роль супругов, мягко говоря. Хотя по лицу и поведению Канды нельзя было сказать, что он «любит» свою ненаглядную до одури, но, по крайней мере смотрел на неё не как на пустое место. Его взгляд с натяжкой можно было бы назвать полным оттенков тёплых чувств, особенно любовных, но моментами Канда настолько сосредоточенно пялился на Уолкер, что у присутствующих близ парочки людей по коже невольно бегали мурашки. Если бы Аллен не привыкла к чудачествам своего благоверного, то ей бы подобное внимание даже польстило, но, списывая всё на крайне удручающие способности Канды на актёрском поприще, она делала всё возможное, чтобы как-то отгородиться, а то и вовсе этого не замечать. Изображал он свой интерес обескураживающе, почти на грани пароксизма, но этот факт не претил гостям. Их восторженные охи и ахи касательно того, как Канде и Аллен повезло друг с другом, были тому первостепенным, не поддающимся сомнениям доказательством. Будь всё не так печально и серьёзно, то эти двое наверняка оспорили бы аналогичное заявление. Только вот зачем, если и так из кожи вон лезут, чтобы казаться заинтересованными друг в друге. На деле же это было не так: Аллен вне всякого сомнения старается, но дается ей это с огромной прикладной силой, а Канда больно халтурит и отлынивает, чем в душе, наверное, и кичится даже, ибо, по сути, и палец о палец не ударяет. Какое, к чёрту, влечение и еле осязаемое притяжение между супругами? Где же намек на искру, на сантименты и просто человеческую теплоту? Уолкер поняла и приняла правила игры несмотря на то, что тот, кто и задавал ей их, сам далеко не всегда им следовал. Канда не был тем, кто сдавал карты и перетасовывал колоду. Он и сам пешка, которой морочили голову и водили за нос. Не в лице людей юноша сыскал себе беду – в лице жизни, что крутила и вертела им так, как капризам её угодно. На других подобных приёмах танцевать было желательно, но не обязательно. На этом же от каждого присутствующего требовалось хоть раз пуститься в пляс. Канда не понимал такого рода времяпрепровождения, считая это признаком нарушения работы опорно-двигательного аппарата. Словно человека заклинило, и он, дёргаясь, ничего с этим поделать не в состоянии. Да и как сам факт того, что извивания в конвульсиях на манер эпилептика, может трактоваться чем-то пригожим? «Танцы – это не захватывающее действо, а отклонение в психике, подразумевающее под собой явное слабоумие. Только совсем чокнутый согласится на подобную пытку, дабы пораскидывать свои конечности в пространстве. В старой-доброй драке и то смысла больше – если уж вздумал махаться, то по делу, а не для того, чтобы пощеголять, эго своё повыпячивать. Тошно смотреть на глупцов, что дрыгают ногами в такт под не менее отвратительную мелодию. Стадо баранов и заурядное сборище раздражающих всем своим видом придурков». - Канда, давай потанцуем, - протянув юноше руку, Аллен проявила недюжинную смелость, но этим жестом она больше выразила дань сложившимся обстоятельствам, чем искреннему желанию. Японец на внезапное предложение едва слышно фыркнул, красноречиво давая понять, что принимать участия в этом балагане он ни в коей мере не собирался. Себе дороже. Парочки, заходившиеся в немыслимых пируэтах, сновали туда-сюда вокруг супругов, что испепеляли друг другу взорами и всё никак не могли между собой договориться. Аллен не могла понять такой бескомпромиссности, Канда же вообще отказывался воспринимать что-либо и упрямо открещивался и от направленной на него пары глаз, и от творившейся вокруг суеты. Вот ещё, чтобы он и пустился в пляс, да в компании с этой Уолкер! - Почему ты так сопротивляешься? – Аллен покачала головой, силясь понять, почему взрослый юноша ведет себя словно избалованный мальчишка. В выражении её лица отразилась смесь пассивного удивления, поскольку для неё было в диковину такое наблюдать. Идеальный образ, который преемник Тидолла пытался на себя напустить, особо и не зацикливаясь на этом, дал трещину, и глазам девушки предстал неуверенный в себе ребенок, который отпирался не потому, что не хотел делать тех или иных вещей, а потому, что не умел. Не хотел учиться, вникать в это всё, поскольку считал излишним и не заслуживающим внимания аспектом. - Опозориться боишься или, быть может, всё намного проще и просто не умеешь танцевать? Правый глаз Канды дёрнулся, и юноша, едва ли не шипя и стараясь придать голосу ещё более раздолбайский тон, красноречиво выражающий, насколько ему наплевать и сколь категорично он не намерен подстраиваться, выдал: - Ни то, ни другое. Не хочу, да и не собирался, - почти на одном дыхании выдал японец и напряженно сжал губы. Смелости ему в столь прямолинейных речах не занимать. -Да, да, конечно, охотно верю, - несколько едко обронила Аллен и выгнула бровь, ставя под сомнения услышанное оправдание из уст своего собеседника. Возникло нестерпимое желание взять и рассмеяться на тем, насколько абсурдно и неестественно выглядела вся эта картина. Канда так старался, так пыжился, а она будто видела его насквозь, читала словно открытую книгу. - Только что ни говори, на ситуацию это никак не повлияет, - отпускать колкости в адрес юноши можно было бы до самого посинения, но ситуация явно не располагала к тому, чтобы перемывать ему косточки и насмехаться над тем, как же тот попал впросак. Потому голос разума и взял верх над Уолкер, нашептывая на ушко дельные и справедливые речи, что не терпели ни эгоизма, ни лицемерия: - Будешь и дальше стоять как истукан? Признаться, я сама бы предпочла отказаться, но кто же спрашивал моего согласия? Раз уж мы здесь, слиться с толпой и не выделяться - именно то, что и нужно делать в сложившихся обстоятельствах. Или предпочитаешь, чтобы в течение всего этого вечера каждый из присутствующих буравил нас взглядом? Канда не стал спорить – сказать в ответ на столь дельные слова ему было нечего, но и признавать правоту девушки он не торопился. Поддаться на уговоры и согласиться или дальше продолжать упрямиться? От позиции «моё слово крепче гороху» стоило переходить к кроткой и примирительной сделке. Вот только какой тут компромисс? Либо да, либо нет – вот и весь ответ. На фоне всего этого безобразия противостояние Канды выглядело по-детски глупо и нерационально. Хотя зерно истины крылось не только в нежелании японца танцевать, но разве сознаешься в неподдельной и настоящей причине? - Твоя взяла, - казалось бы, какая короткая и примитивная фраза, но чего стоило Канде выдавить её из себя. Сама мысль претила, что эта несусветная чушь всё-таки сорвалась с его языка. Сразу одолело желание прополоскать рот с солью, дабы вымыть послевкусие дрянного поражения. В очередной раз прописное и негласное напоминание – хозяином своей судьбы он не был и никогда не будет. Оставалась ещё одна причина рьяного отпирательства от этих дурацких плясок – Канда и вправду не умел танцевать. А полагаться на Уолкер в этом деле смахивало на эвтаназию. Позволить ей вести его? Да это будет самым ужасным на памяти японца опытом, ещё и позором таким, что потом никак не отмоешься. Воспитаннице Кросса лишь дай повод для того, чтобы попересчитывать ему позвонки, и самомнение вкупе с тщеславностью взыграют в ней, что потом раздутую гордыню не поубавишь. Одним словом, бунтующая натура Аллен раскроется в полную силу, и бороться с ней будет элементарно без толку. «Я об этом пожалею». - Скажи честно: ты вообще танцевать умеешь? – подобная прямолинейность оказалась для Канды ударом под дых настолько, что он уже готов был пойти на попятную. В красках живо и ярко представилась картина, как нерадивая девица тут же поднимает его на смех. Не то что плюнуть захотелось на эту затею с танцем, но и вообще убраться восвояси. Только Канда не был трусом и сбегать при первой же проволочке никуда не собирался. Он это переживёт и стойко подержится, выйдет из выпавшего на его долю испытания если не победителем, то точно не проигравшим. В конце концов, бывали ситуации и похлеще, рядом с которыми танцы и рядом не стояли. - В общих чертах, - отстраненно отрезал японец с таким видом, будто обсуждать эту тему ему, как минимум, было противно. - Так это «да» или «нет»? – Аллен округлила свои глаза, поражаясь его логике и тому, что он не мог или даже не хотел давать ей толкового и вразумительного ответа. Будто нарочно издевался, чем и изрядно досаждал девушке, которая с удовольствием дала бы юноше либо пинка под зад, либо устроила бы тому запоминающийся полет аккурат на пол, закончившийся эффектным поцелуем с мрамором. Только насилием насущные дела всё равно не решить, как бы это ни выводило из себя. - О, боже, с кем мне приходится иметь дело, - ладонь с тихим шлепком прилипла к девичьему лицу, а сама Уолкер чуть ли не протяжно простонала, пытаясь осознать, за какие такие грехи ей ниспослали такого болвана. - Не нравится – можешь отвалить и забыть. - Серьёзно, ты просто… просто поражаешь, - других слов Аллен не могла подобрать, чтобы выразить ту гамму чувств и эмоций, бушевавших в ней. Эта пассивная и наплевательская позиция Канды не могла не коробить её. - Набиваешь себе цену, а элементарных вещей не умеешь. - И долго ты мне нотации читать будешь? – согласиться на подобное, и так было сродни признанию собственного бессилия, но никто не говорил, что запас терпения, дабы снести эту головомойку, у Канды существовал и бесконечный. В душе юноша чуть ли не волком выл и горел желанием как-нибудь, но выплеснуть рокотавшую внутри злость. - Я не говорил, что эти кривляния меня вообще интересуют. - И как ты вообще все эти годы держался в обществе? Да за такую оплошность не ровен час вытолкать взашей человека и даже имя его забыть. С ума сойти, Канда… - Может, ты, наконец, закончишь причитания, и мы займёмся делом? – вот, знал же, что так всё и будет, а всё равно ввязался в эту ахинею, чёрт подери! Сам танец уже не казался таким отторгающим, ибо он просто блек на фоне того, как несносная супруга с изощрённым удовольствием выносила ему остатки разума и хвалёного самообладания, что порядком было потрёпано и висело на хлипеньких ниточках расшатанной нервной системы. Того гляди, и впрямь сорвётся юноша. - Теорию ты знаешь, как же… - всё не желала унимать свои причитания Уолкер. - Давай сюда свои клешни, покажу, что и куда класть, как двигаться. В общих чертах, ага. Несмотря на свою осведомлённость, Аллен и представить себе не могла, чтобы она и учила кого-то, да ещё и азам танцев. Учитель из неё, как девушка считала, был не ахти. Признавать этого, да ещё и вслух, она, конечно же, не собиралась, но и права отказываться от приваливших обязанностей тоже возможности не предоставлялось. Хотелось ли Уолкер хоть раз ощутить себя на коне? Да, безусловно. Правда, радость от сего рода триумфа будет мимолётна и быстротечна. Раз уж выпал шанс, то безусловно она им воспользуется, но и сильно раскатывать губу ввиду этого не станет. Аллен довольно-таки своевольно и решительно взяла Канду за руки, одну из которых чуть ли не силком закинула себе на плечо, а вторую пристроила на своей талии. Юноша в ответ то ли присвистнул, то ли шумно выдохнул. Не от смущения или чего-то в этом роде, а от бесцеремонной наглости. Чтобы так и обходились с ним, точно с тряпичной куклой… Возмутиться было бы вполне разумно и оправдано, но японец забил на эту осечку, убедив себя в том, что по-другому никак. В конце концов, он сам на это подписался, вот и платит соответствующую цену. Только бы сильно нос не задирала да ценник за свою помощь не набивала, и, быть может, за это Канда посмел бы допустить мысль о благодарности. - Что ты как вермишелина какая-то. Руки-то держи. Крепче. Да нет, не так, - Аллен чуть ли не зашипела от боли, когда юноша чересчур сильно сжал конечность на её талии, но вовремя прикусила губу, тем самым сдержав грозивший вырваться наружу писк. – Знаешь, мне кажется, что либо ты меня убьёшь, либо опозоришь на пару с собой. Причём, думаю, первое тебе больше по душе. - Ты можешь попусту не молоть языком? – сделал дельное замечание Канда. - Ещё скажи, что я виновата в том, что ты такой ограниченный, - затыкаться неуемная и болтливая воспитанница Кросса, походу, просто так не собиралась. То ли и вправду не понимала, что тем самым доводит партнера до белого каления, то ли делала это в изощренных и специальных целях, прекрасно осознавая, как же её муженька это злит. - Может, я чего-то не знаю? Например, ты однажды вознамерился научиться двигаться в танце, но по неумению и незнанию случайно сломал своей первой и последней партнёрше, которой крайне не повезло стать твоим учителем, ребро? Ты скажи, я всё пойму… - Ты можешь прекратить нести всякую чушь?! - Ты наступил мне на ногу. Дважды, - с каким-то спокойствием, но сквозь зубы отметила Аллен, и хотя её губы по-прежнему были изогнуты в обезоруживающе дружелюбной улыбке, в глазах же отражались отголоски еле сдерживаемого дискомфорта. - И прекрати так стискивать руки, будто жить без меня не можешь. - Хватит болтать и танцуй, - пропустив мимо ушей прозвучавшие в его адрес укоры, только и ответил ей Канда. - Если топтания на месте для тебя танец, то боюсь представить, что будет, когда мы вальсировать начнём. - Валь…что? - По залу кружиться, дурень! – и, не дожидаясь, пока смысл её слов дойдёт до Канды в полной мере, Аллен утянула своего горе-партнёра в гущу танцующих вокруг них парочек. Первой мыслью у дезориентированного преемника Тидолла было желание придушить эту ненормальную девицу. Мало того, что зубы смела заговаривать, так ещё и пользовалась своим доминирующим положением. А когда свою руку положила ему на плечо, то в отместку за недавние страдания ущипнула и впилась ногтями так, что отцепить от себя эту конечность и сломать, как минимум, пару пальцев казалось не такой уж плохой идеей. Канда всё опасался, что от выкрутасов Аллен они в кого-то из гостей возьмут и врежутся, потому движения его были скованными и зажатыми. Уолкер полноправно пользовалась этим, выписывая разнообразные пируэты, что юноша в сердцах пожелал ей как можно скорее довыкобениваться и получить заслуженное наказание. Только возмездие, похоже, не спешило снизойти до неё, и девушка продолжала активно передвигаться по зале, увлекая за собой истукана-кавалера. Такого партнёра никому не пожелаешь, хуже балласта, но Аллен это, казалось, не смущало. Она знала своё дело, посему и отдача была соответствующей, с толком и расстановкой. То, что забивало ей ранее голову, выветривалось в никуда, ощущение невообразимой лёгкости захватило её душу и тело, двигавшиеся в такт звучавшей музыке. Приятное, ничем не отягчавшее чувство. Будто камень с души упал, а то и вовсе целая скала. Из воспитанника Тидолла танцор вышел, мягко говоря, не аховый, но пропасть между супругами, зиявшая огромной, мрачной и непреодолимо-глубокой пропастью, стала немного меньше. Края разлома чуть сдвинулись навстречу друг другу, словно намекая на то, что продолжи и дальше горе-возлюбленные налаживать контакт, и от этой трещины вскоре не останется и следа. Однако, это всего лишь теория, домысел, не имевший права воплотится в реальность и казавшийся мечтой несбыточной, невыполнимой задачей, что по дурости поставили на кон. Существовал ли даже не шанс на установление мира меж Кандой и Аллен, а вообще какой-никакой смысл в этом? Нужно ли подобное кому-то из них двоих? Если и у кого-то возникали раздумья касательно этого, то без взаимного согласия подобное попросту невозможно. Юноша начал постепенно свыкаться с выкрутасами своей партнёрши и уже не напоминал рыцаря в доспехах, которые проржавели и нуждались в смазке, движения становились менее механическими, прибавлялась плавность, что и сглаживала угловатость, сквозившую в каждом жесте японца. На смену отвращению и презрению к сего рода времяпрепровождению пришла реальная оценка ситуации и принятие действительности за чистую монету. Одним словом – смирение. Да и развязное поведение Аллен было как раз под стать сложившимся обстоятельствам. Когда музыка подошла к концу, что и ознаменовало окончание танца, Канда облегчённо выдохнул, а после отстранился от Аллен, словно бы прикосновения к ней обжигали. А то и вовсе сама мысль о близости претила. Не сказав девушке ни слова, он поспешил уйти, растворяясь в толпе людей. Со стороны это выглядело как недвусмысленная попытка бегства. То ли действительно японцу было так противно танцевать, то ли просто он хотел оказаться как можно дальше от Аллен. «Ну, и что это было? Даже спасибо не сказал». Нельзя сказать, что Уолкер огорчилась, скорее, элементарно понять не могла такой внезапной перемены в юноше. Впрочем, его тараканы и заскоки волновали воспитанницу Кросса в самую последнюю очередь. Что бы там ни было, но наверняка какие-то чрезмерно важные и неотложные дела. Оставшись одна, девушка ощутила некий дискомфорт в толпе незнакомых ей людей. Людей, что мало интересовали и знакомство с коими не прельщало. Она действительно могла бы развернуться и уйти, выбраться наружу из душной залы, дабы сделать глоток свежего воздуха, но внезапно заигравшая музыка и пустившиеся в пляс гости буквально силком оттеснили Аллен на противоположную от дверей, ведущих на улицу, сторону. Стало тоскливо. От того, что её так беспардонно бросили, оставили, намеренно забыв, точно она была не человеком, а ненужной вещью, надоевшим питомцем. Впрочем, последнее вполне могло относиться к Уолкер, ибо отсутствие права голоса и трактовка её личности как пустого места можно было бы списать на этот счёт. Аллен и дальше продолжала бы стоять на одном месте, сверля взглядом снующие туда-сюда парочки, но нарисовавшийся на горизонте кавалер, у которого хватило духу и смелости, протянул ей свою руку, этим самым жестом приглашая на танец. - Прошу прощения, сэр, я не танцую, - даже не взглянув на незваного гостя, отрезала девушка категорично. - Вы так бессердечно жестоки, миледи, в своих словах. В своём отказе. Этот голос. Подозрительно знакомый, в коем проскальзывали задорные нотки. Будто тот, кому он принадлежал, искренне насмехался и над услышанным, и над тем, что посмело слететь с его губ. Для кого вся жизнь, походу, была одним сплошным приключением, азартной игрой. Отказ за чистую монету Тики Микк вряд ли бы принял, равно как и смирился с тем, чтобы молодая и одинокая леди скучала где-то в уголке, точно загнанная котом мышь. А что Аллен, собственно, теряла? То, что минуту назад казалось ей чем-то аморальным и непозволительным, вдруг стало восприниматься совсем в ином ключе. Да и выжидающий взгляд Микка, буравивший девушку чуть ли не насквозь, подливал масла в огонь. Аллен будет чувствовать себя неловко, если примет это предложение, но куда тяжелей она будет выносить мысль, что стоит здесь, чуть ли не вжавшись в стену, брошенная собственным мужем. Вот почему Уолкер, не сказав ни слова и не издав ни звука, молча протянула руку навстречу Тики, и их пальцы переплелись между собой. - Вы не пожалеете об этом танце, миледи. Если кому и стоило локти кусать, так это Канде. А Аллен… Аллен было уже всё равно. «Тебе ведь нет дела до меня, так почему же я должна, прикрываясь всевозможными обязательствами и негласными правилами, отказывать себе в чём-либо, чего не можешь и не хочешь дать мне ты? Даже если рано или поздно прознаешь, тебе будет всё равно. Тебе всегда было, есть и будет наплевать на меня. Ничто этого не изменит, мы не то что парой не станем, даже, на худой конец, друзьями. А я не хочу прожить всю жизнь зазря. Прости меня, Канда, прости и прощай». Аллен сделала свой выбор, свой шаг в бездну, а Тики Микк в душе уже предвкушал пусть и маленькую, но победу. - Надеюсь, вы неплохо танцуете, потому что мой прошлый кавалер отдавил мне все ноги. Ещё одного акта вандализма они не переживут.