***
Аллен не видела своего «любимого» мужа уже целую неделю. За это время, в общем-то, многое должно произойти. Не произошло. Заточение девушки в пределах её покоев с успехом и раздражающим постоянством продолжалось. В быту ничего не переменилось ни на йоту. Всё те же стены, порядком измозолившие глаза, да резной потолок, сверлить который уже задолбался взгляд. От такой рутины хотелось либо повеситься, либо выброситься в окно. Второй этаж. Лететь вроде недалеко. Ну, сломает, максимум, руку или ногу. Только всё равно далеко не убежит — снова поймают и засадят в эту тошнотворную комнату, как в клетку, надолго. Аллен не желала снова играть с огнём. Она так устала, так устала от неуёмной жажды приключений, что хотелось банальнейшего отдыха от всех этих подростковых закидонов. Чтоб ни моча, ничего горючего и воспламеняюще-распаляющего не било в голову. Пора бы и на покой. Обрести какое-то постоянство в жизни. Только вот где искать того, кто сможет принять столь проблемную особу и, в конце концов, содержать? Аллен действительно почувствовала бы себя круглой дурой, если бы знала, что далеко ходить ей не надо. Не надо влипать во всякие нелепые передряги и потом злостно, по иронии судьбы огребать. Её счастье здесь, прямо у неё под носом, но она, кажется, и не думает его замечать. Или же не хочет. Одно другому не мешает. Могла ли она приказать себе отринуть засевшую в душе обиду на опекуна и его выходки и взглянуть на ситуацию трезво, под другим углом? Всё ведь не так плохо, как могло видеться на первый взгляд. Украсть у служанки ключи, коим та запирала Аллен в комнате — что может быть проще? Особенно для воспитанницы Кросса. Девушка не раз сбегала и весьма успешно из-под носа Мариана. Удирала тогда, так почему же не могла сделать этого сейчас? Да, это весьма рисковое предприятие, но ведь никто не говорил, что Уолкер планировала именно побег. Скорее, вылазку из приевшихся, надоевших ей с лихвой стен. В особняке полно комнат, в коих можно ненадолго затеряться, разбавить нудный досуг так, что никто об этом не узнает. Хоть и с одной оговоркой: всё тайное когда-либо становится явным. Об этом Аллен как-то не задумывалась вовсе. Или задумывалась, но упрямо игнорировала своё шестое чувство? Решилась на столь рисковую авантюру девушка, правда, далеко не сразу. Она подгадывала, высчитывала удобный момент и подходящий случай. Вот только тогда, когда она собралась, стряслось нечто… Уолкер не хотела быть замеченной, проколоться и показаться кому-либо на глаза, но она никак не ожидала, что будет в шаге от того, чтобы попасть в поле зрения Канды. Юноши, которого она не видела, как показалось ей, целую вечность. Человека, который и запер её, как в клетке, сделав безвольной пленницей. Он лишил её свободы и радостей, прелестей жизни. Только был ли японец настолько повинен в злоключениях своей супруги, что и вправду заслуживал презрения и ненависти со стороны оной? На этот вопрос девушка не знала ответа. А, может, сама не хотела знать? Обычно этим коридором Аллен без проблем добиралась до библиотеки, но тут она, ненароком свернув не в ту сторону, заплутала и, вконец потеряв ориентацию в пространстве, в итоге забрела в тупик. Тупиком это было, правда, лишь на словах. Об этом месте ей случайно обмолвилась одна из служанок, строго-настрого наказав не приближаться к нему более чем на десять метров. Причины такого запрета она не объяснила, сославшись на то, что это личное распоряжение преемника Тидолла и сего рода табу действует чуть ли не с самого появления Канды в стенах этого особняка. Аллен была бы не Аллен, если бы не горела желанием узнать, что происходило за той металлической массивной дверью, которая, шутки ли ради, оказалась несколько приоткрытой, и образовавшаяся щель чуть ли не манила невольную и заплутавшую путницу заглянуть внутрь, дабы утолить порядком разбушевавшееся любопытство. Заглянуть и узнать, что же там за таинство такое скрывалось, что даже прислуга побаивалась к этому месту приближаться. Уолкер старалась не пасовать перед трудностями, но сейчас, стоя в шаге от двери и не решаясь приблизиться, она ощущала, как мелкая дрожь пробирает её тело до самых костей. Уж не пыточная ли для шпионов там? Подбавило газку и опасений раздававшиеся по ту сторону двери звуки, напоминавшие то ли хлопки, то ли удары. То ли вовсе кто-то громыхал кувалдой и разряжал воздух. Если не часто-часто и прерывисто дышал. Дать дёру хотелось всё же больше, чем докопаться до истины. А ведь у бедных служанок, между прочим, и седых волос больше становилось после того, как они упоминали этот коридор и этот тупик! Демон, что ли, здесь замурован? Как назло, пробивавшийся из приоткрытой двери свет всё не хотел отпускать внимания Аллен, да и вообще не давал ей даже шанса развернуться и уйти. Почему-то девушке казалось, что она просто обязана узнать, что за тайну хранят эти стены. Как бы ей самой не оказаться замурованной в одной из них… С горем пополам, переборов зашкаливавшую трусость, Аллен взяла себя в руки и так же решительно, как и пошла под венец с Кандой, сделала последний и заключительный рывок к своей цели. Сделала и обомлела. Спроси её кто-либо пять минут назад, что она думает о преемнике Фроя, та, не раздумывая, назвала бы его сосунком и жеманной девицей, никак не юношей. Сейчас же, чуть ли не потеряв свою челюсть в районе пола, девушка бы проблеяла нечто невнятное, и сама, в общем-то, пытаясь понять: а что она о нём знает, раз судит так предвзято? Да, ему нравится ходить с длинными волосами, его ничуть не смущают дебильные выпады и звучащие в его адрес сомнения о его половой принадлежности, но если бы эти злословы… да если бы они увидели эту картину, то утонули бы в собственных слюнях, и поминай, как звали! Вот и Уолкер выпала из времени и пространства, стоило ей увидеть в поле зрения не дряхлого старичка, а молодого парня, обнажённого по пояс; юношу в самом соку с неплохой мускулатурой. Она бы даже сказала, что с отличной. Пожалуй, это был тот редкий случай, когда ей посчастливилось увидеть нечто сносное и удержать содержимое своего желудка на месте. Аллен невольно захотелось удариться головой о стену, дабы отогнать замаячившие в сознании воспоминания о потных, волосатых мужиках, от которых её не то что воротило — тошнило. Канда был не такой. Для глупенькой и, по сути, невинной юной девушки такая картина стала ударом исподтишка. Она ведь была твердо уверена в том, что он ей противен и она никогда, никогда не признает его своим мужем, сбежит за тридевять земель. За счет внешности хорошее отношение не притянешь за уши, но почему-то для Уолкер это и стало спусковым крючком навстречу Канде. От этого становилось ещё и в разы смешней. Потому что все её притязания и раздражение его персоной померкли, стоило воспроизвести в голове то, как он стоял, держа в руках деревянный меч, и, будучи потным настолько, что блики освещения играли на его коже, размахивал им, не жалея ни сил, ни времени. Так, будто он и владел настоящим оружием и наносил удар за ударом своему противнику. Так, будто он защищал что-то сверхценное, дорогое только ему, что никому и никогда, ни за что на свете бы не отдал, не отступился от своего, даже если бы такой поступок грозил неминуемой гибелью. Так, будто весь мир вокруг померк и только он один остался как сигнальный маячок, единственный источник света в непроглядной, хоть глаз выколи, тьме. Его тело было до предела напряжено, мышцы мерно, но в то же время лениво, перекатывались под кожей, а каждое движение, каждый замах было настолько четким, отточенным до совершенства, что хотелось просто рот открыть от изумления и ловить, впитывать дюймы, секунды невероятного зрелища. Канда выглядел слишком обезоруживающим в таком амплуа, — воина, защитника и поборника — но так гармонично, словно это была именно та стихия, в коей он чувствовал себя комфортно, и движения вторили в такт этому невидимому, но чувственному, убаюкивающему ритму. На него нельзя было не смотреть. Нет, даже не так. На него нельзя было смотреть и прятаться, как какая-то идиотка, но по-другому попросту не представлялось возможным. Тогда она разрушила бы эту хрупкую, хрустальную идиллию представшего перед ней мирка — другого Канды, который был ей непонятен и чужестранен, но так притягателен, что до покалывания в кончиках пальцев хотелось узнать его получше. Рассмотреть повнимательней и поупиваться красотой, что скрывалась от её взора то ли по стечению обстоятельств, то ли по расчетливому умыслу. Зачем же… зачем же было прятать что-то настолько мужественное так глубоко в себе и изо дня в день представать всего лишь пофигистичным засранцем, если не избалованной неженкой, что складывалось впечатление, будто он вообще плевал на какое-либо джентльменство и не выдавал ни унции такого сосредоточения, какого-то даже животного рвения брать своё, не кичась сокрытой внутри силой, но мудро ей распоряжаясь, какое Аллен имела честь видеть сейчас? От такого калейдоскопа информации и запестревших в светлой головке афоризмов, в общем-то, и стушевалась Уолкер, отчаянно покраснев, как помидор и, кажется, переоценив свои возможности. Девушка была на грани обморока и чуть ли не билась в конвульсиях при том, что вроде как была в засаде и тайком наблюдала за разворачивавшимся действом. Её уже даже не смущало, что это было незаконно и она вообще вторглась на частную территорию. «А нечего тут разврат разводить…» Аллен малодушничала, когда вроде и обвиняла Канду в своих бедах, и в то же время готова была чуть ли не в ноги ему упасть. Лишь бы он заметил её, а не прошел мимо. Только памятуя о том, что она аристократка, а не дешёвка, и от своих слов не отказывается, и решительно дает бой в край распоясавшимся гормонам, Уолкер взяла себя в руки. Что было, в общем-то, не так уж и легко. Потому что картина полуголого и находящегося на грани измождения Канды до сих пор стояла перед глазами. И то, как его длинные, доходящие до пояса волосы, растрепавшись в разные стороны, липли к телу… Тут и нос сломать можно, если чересчур сильно биться лицом об подушку. Да лучше бы память отшибло, ей-богу! Заметил ли её юноша, она не знала, но уповала на то, что всё-таки ей должно было подфартить. Настроение такое хорошее стало, что ли, али попросту, эстетически удовлетворившись, она позабыла и всякий стыд, и элементарный инстинкт самосохранения. Именно потому, когда Уолкер, чуть ли не дойдя до кондиции, начала захлебываться метаморфически брызжущей из носа кровью, то тогда-то она и поспешила скрыться, улепетывая на ватных ногах с всё ещё затуманенным сознанием. Неважно куда, но главное — подальше отсюда. Только нельзя со стопроцентной уверенностью сказать, что девушка и впрямь осталась незамеченной.***
Канда привык коротать вечера, в принципе, как и обычно. Как у него было принято и вошло в привычку. Потому он, преждевременно выбираясь из своих покоев, заставал если не сумерки, то переходящий из вечера в ночь промежуток времени. С авралом в виде неотложных дел график тренировок юноши хромал, смещаясь чуть ли не к полуночи. Изменять привычкам преемник Фроя не любил больше, чем динамить встречи с крайне важными, значимыми для бизнеса отца людьми. Балансируя между молотом и наковальней, он то и дело расшатывал свою нервную систему, заодно и подкашивал драгоценное здоровье. А болеть японец очень и очень не любил. Да лучше б в монастырь ушел, ей-богу! Только снимать с себя должностные обязательства юноша не спешил: не видел смысла. Да и где он был, когда такой пиздец творился? Воспитанница Кросса наломала нежелательных дров, списать или ликвидировать которые он не видел ни вариантов, ни шансов. Похоже, женитьба априори носила похабный характер. Мариан Кросс вряд ли бы пошел навстречу Канде, потому тот даже и не кичился тем, что смог бы отмотать все назад и вернуть те «подарочки», что свалились ему на голову непосильным грузом и по сей день продолжают давить. Приходилось лишь пожинать плоды своих и чужих ошибок и жить дальше. Только разумен ли был такой подход? Видеть Аллен после несколько неприятного и напряженного разговора вообще не хотелось. Послевкусие не отпускало. Канда, словно бы оправдываясь, постоянно искал какую-никакую, но обязательно вескую причину, чтобы с ней не сталкиваться, не пересекаться вовсе. Так он вроде и не мог, и в то же время отгораживался, избегал её общества. Не то что бы Уолкер ему была противна, да и в её лице он не видел чего-то отторгающего… лично для себя. Скорее, этот изъян делал вечно напыщенную и хрен-знает-что-о-себе-думающую особу в его глазах более приземленной, что ли. Их отношений в корне это не меняло: чуть теплее относиться друг к другу они не стали. Преемник Фроя предпочитал сохранять нейтралитет, если не безразлично забивать на напряженные отношения с супругой. Вечно подобное отступничество продолжаться ни в коей мере не могло. Судьба не преминула столкнуть парочку лоб в лоб в самый непредсказуемый момент, да так, что они оба не поняли, что с ними, собственно, произошло. Тренировка в пределах его тайного убежища и личной берлоги. Взгляд, который чуть ли не пожирал Канду целиком, медленно заставляя плоть тлеть, а кожу гореть, словно ошпаренную. Ощущение, будто ты зверек в террариуме, а кто-то со стороны таращится на тебя, сверлит глазами с такой маниакальной одержимостью, что и сбивает с толку. Сводит на нет железную концентрацию и прилагаемые усилия. Чуть ли не в душу влезли, только что конкретно в ней искали? Хотели покопаться в той черни, что закоптила её за многие годы и заставила зачерстветь? Канда так и не увидел, не узнал и не понял, кто шпионил за ним. Одно он знал точно — смелости этому храбрецу не занимать. Да и долгой, счастливой жизни тому, видимо, не видать тоже. В конце концов, японец ясно дал понять, что не приемлет посторонних вблизи столь сакрального — почти священного — для него места. Осталось, правда, вычислить нарушителя его спокойствия. Только принесет ли эта ясность облегчение?***
— Так продолжаться больше не может, — сказал Канда где-то спустя ещё неделю заточения Аллен, когда вызвал оную на ковер к себе в кабинет. — Не может продолжаться что? — искренне не понимая, что конкретно под этим подразумевается, переспросила девушка. Вагон и маленькая тележка причин существовал, а которую он из них затрагивал? — В твоем пребывании здесь нет смысла, если ты будешь сидеть без дела. Многообещающая фраза, оставлявшая за собой лишь след из очередной цепи вопросов, которые стоило бы непременно озвучить вслух, но останутся ли все они отвеченными? — Можно подумать, такова была моя воля, — пожимая плечами, резюмировала Уолкер, дескать, она тут вообще не при чём. По крайней мере, в этом девушка была более чем уверена. — Ну, так по своей воле я и отменяю все, — парировал Канда с такой легкостью, как будто ранее назначенное наказание было обычной шуткой, а не карой за серьёзный проступок. Вот и пойми его логику. Где-то вспылит, а где-то даст такую поблажку, что и не раскусишь, в чем подвох. Да и была ли у него за душой такая серьёзная обида или он попросту выделывался, строя из себя крутого властелина судеб? — У нас вот-вот состоится приём. — Приём? Так сразу? — Аллен не успевала за полётом мысли мужа и лишь удивленно захлопала глазами, то таращась на настенные часы, то на его сосредоточенное лицо, не оставлявшее и намёка на шутку. Как будто этот человек вообще мог обладать таким чувством юмора, что обхохочешься. — Тебя что-то не устраивает? — взгляд Канды был лишен какого-либо злого умысла и хитрости. Сложившийся расклад мало его устраивал, и он и вправду хотел наметить какой-то сдвиг, разрешить возникшие разногласия. Потому и был предельно честен. Если не кристально, но все же. Только понимать и принимать негласный протест в словах девушки юноша не собирался. Он же и так пошел ей навстречу, хотя в любой другой ситуации дело принципа было бы превыше всего, даже таких крайних обстоятельств. — Вообще-то, да, — Уолкер с отвращением ткнула пальцем в шрам, пресекавший половину лица. Канда на это лишь фыркнул. — Глупая отмазка. И всего-то? Нашла, чем удивить. Даже если бы у неё был перелом руки, это бы не изменило первоначального плана действий. — Ну, знаешь ли, не всем быть такими, как ты… как… — напустив на себя отстранённый, но крайне важный вид, Аллен, уперев руки в бока, даже не взглянула на супруга и сладеньким, не предвещавшим ничего хорошего тоном выдала, бросая слова куда-то в пустоту: — Девицами-красавицами. Не то что бы она сказала это специально, из злого умысла. Скорее, это произошло в состоянии аффекта от того, как просто он отмахнулся от её проблемы, точно высмеивая за глаза. За то, какой она стала. Ему было мало унижения, которое она пережила, так ещё и на люди хотел в таком виде выставить? Стоило слышать, как скрипнули зубы Канды; будто лезвием по стеклу резанули. Взгляд его вмиг потяжелел, словно налитый свинцом. Лицо, и без того каменное, лишённое широкого спектра эмоций, исказила гримаса застывшей, точно посмертно, ярости, которая чуть ли не выплёскивалась через край. Да он молнии готов был метать, что уж говорить о кровожадном и беспощадном убийстве! — Девицами? — уголок его напряжённо сжатых губ опасно дёрнулся вверх, а в глазах промелькнуло провально сыгранное удивление, перетёкшее в одночасье в беспощадный и злобный взгляд, коим он, наверное, расщепил бы неугодную на атомы, если не на что-то ещё более незначительно-мелкое. — Тогда что за страшилку я вижу перед собой? Чучело с опилками вместо мозгов? Выдерживать градус напряжения Уолкер с каждой секундой становилось всё сложней и болезненней. От слов Канды на неё нахлынула такая дурнота, что она еле подавила в себе желание сократить разделявшее их расстояние и залепить негодяю настолько смачную пощечину, чтоб он из кресла чуть ли не вывалился. Только девушка упрямо продолжала стоически держаться, стиснув зубы и глотая желчь. Ни один мускул на её лице так и не дрогнул. Зачем же ей смягчение наказания, дававшееся через подобные унижения и глумления? Да лучше концы отдать в своей комнате, чтобы никто не видел и не смел тревожить! Лишь бы не видеть эту наглую рожу и не слушать, как он поливает её грязью и методично, изощрённо измывается над ней и её несчастьем. — Вот, значит, как… — оправившись от шока, едко выплюнула Аллен, дрожью в голосе выдавая себя со всеми потрохами. Что ей и вправду стало нехорошо от прозвучавших в её адрес «комплиментов». — Чучело? — посмаковав послевкусие от столь барской поблажки, она дерзко, с гневом, захлёстывавшим её до краёв и затуманивавшим сознание, прокричала следующие слова, да так, что они больно ударили по барабанным перепонкам Канды, заставив того ладонями прикрыть уши, дабы не оглохнуть: — Да, я чучело! А ты тогда кто?! Может быть, монстр?! Чудовище?! Бесчувственная скотина?! — Чего ты от меня хочешь? — отойдя от столь бурной выходки своей половинки, как ни в чём не бывало выдал юноша и бровью не повел. Вспышка её негодования, кажется, была попросту им проигнорирована, если не списана со счетов как излишек, вытекавший из соглашения об их вынужденном союзе. — Извинения? Его не будет, как и прежнего отношения к тебе. Канда не знал, зачем он ляпнул последнюю фразу. Хотел как-то оправдать собственное равнодушие или же холодность по отношению к девушке? А, может, таким крайне странным и аморально-абсурдным образом попросить прощения? Зачем вообще надо было цепляться за подобное? Что он хотел этим сказать? Что ему не всё равно? — А что изменилось? — откровенно смеясь в глаза японцу, саркастично ответила Уолкер и вызывающе облизнула нижнюю губу. На лице расплылась довольная, словно у чеширского кота, улыбка, но фальшивая, пропитанная невысказанной, нестерпимой болью, что шла от самого сердца. — Тебе как было плевать на меня, так и осталось. Казалось, ещё более скотским выродком, сволочью и ублюдком и предстать перед несчастной девушкой нельзя, но, нет, с каждым услышанным словом, Аллен всё больше убеждалась, насколько далёк был от нее Канда. Насколько он бездушный, бесчувственный человек, не разменивавшийся на сантименты, не считавший её равной ему и плевавший на всех и вся. — Твои глупости отражаются на моей репутации. Ещё одна такая выходка, и изуродованное лицо будет самой меньшей из твоих проблем. Юноша как будто не слышал её. Не слышал её слов и того, в какой агонии билась её измученная, истерзанная, буквально вывернутая наизнанку душа, которая так нуждалась, так стонала от того, что некому было утешить, пожалеть. Согреть её. Потому он в неё плюнул и продолжал плевать раз за разом, каждой своей фразой, пропитанной ледяным безразличием. А ещё — он не хотел её слушать. — Значит, это был ты? — кровь, ударившая Аллен в виски, готова была брызнуть из носа от самой мысли, что вот он, тот, кто был виновником всех её проблем. — Ты настучал Кроссу? — красная пелена заволокла девушке обзор, а голову прострелила нестерпимая, адская вспышка мигрени, что хотелось выть от отчаяния белугой. Если не вырвать себе глаза, а то и вовсе вдавить в череп. — Как же можно… настолько низко пасть… — голос внезапно подвёл её, и фраза оборвалась, так и не будучи сказанной до конца. Да и что тут было говорить — всё и так до омерзения очевидно. — Я не знаю, с чьей подачки он это узнал, но пусть это будет тебе уроком, — слова, что бросил в качестве оправдания Канда, казались уже чем-то далёким и призрачным, и не имели ровным счётом никакого значения. Ни для девушки, ни, уж тем более, для юноши. Скорее, они были произнесены механически, точно на автомате, а не по какой-то иной причине. Причине, которую и не собирались озвучивать. — Как же… как же я вас ненавижу… Что ты, что он… Ненавижу! — сдерживая готовые вот-вот политься из глаз слезы, Аллен пулей вылетела из кабинета, глотая разъедавшую её изнутри, словно серная кислота, боль. Рыдания, послышавшиеся из-за громко захлопнутой двери, стали последней каплей, и кулак Канды, впечатавшийся в стол, должен был хоть как-то, но отвлечь юношу. Не помогло. Концентрация ни к черту. Он, кажется, и не помнил себя, когда их разговор с девушкой перетёк в нечто, что, в общем-то, можно было трактовать как очередную попытку поцапаться. Не помнил настолько, что когда ответил на бьющую под дых колкость, то уже не смог остановиться. Ему хотелось ранить её так же извращённо, как и ей нравилось перечить ему. Канда не просто горел искренним желанием отмахнуться от неё и отделаться. Он хотел её добить. Добить окончательно. Не имело уже значения, куда наносить удар и какая цель основополагающая. Главное — чтобы было нестерпимо больно. «Что за проклятое чувство?» Канде хотелось перевернуть кабинет вверх дном, лишь бы отвлечься от ненужных мыслей, переключить внимание на что-то другое и забыться. Уйти в себя. Залечь на дно. Испариться. Только что бы это ему дало? Облегчение? Или временную передышку? Да и от чего? От того, чего он избегал всё то время, пока Аллен прозябала под арестом? Что это за чувство такое дурное? Что за напасть и идиотизм? Он как дитя малое. Не может понять, что ему мешает, куролесит мозги и лишний раз заставляет сжимать кулаки, стискивать челюсти, одергивать себя от необдуманных поступков и действий. Видимое безразличие — не самая лучшая тактика ведения разговора, равно как и платформа для налаживания отношений. А, может, лучше отпустить все тормоза и пустить все на самотёк?***
Дела у Аллен шли из рук вон плохо. Несмотря на то, что она в пух и прах разругалась со своим мужем, и вследствие этого у неё должно было быть крайне паршивое настроение, напротив, ей стало чуточку легче. Они так давно не виделись, что она даже соскучилась по их обоюдным склокам. Так соскучилась, что, кажется, стала зависима от подобных встрясок. Иначе и не потолкуешь с этой напыщенной задницей. Уолкер была не из тех дамочек, что предпочитали загонять сладострастную шарманку, с наигранным придыханием повествуя о тех или иных вещах и фактах, при этом по-дурацки, часто-часто хлопая глазами как какая-то пришибленная. Её саму от такого воротило, а уж Канду и подавно. На этой почве можно было бы сойтись, если бы не одно «но»: Аллен постепенно охладела и воспринимала их своеобразное общение по-будничному, чего нельзя было сказать о преемнике Фроя. Ему явно было не до шуточек и дуракаваляния. Он воспринимал все до одури серьёзно, что-то и дело хотелось подойти к нему, сжать за плечи и хорошенько встряхнуть. Или врезать. В конце концов, руки давно чесались. Все эти размышления меркли на фоне того, что Уолкер предстояло выйти в свет. После произошедшего. В не отвечавшем дресс-коду виде, аляповатостью которого было многострадальное лицо с пересекавшим его шрамом. Оптимизмом и не пахло, но девушка старалась не унывать. Должна же она доказать своему муженьку, что не лыком шита и будет так же блистать, как и раньше. Лучше, чем прежде. Пусть от её обаяния даже самые скептично настроенные типы растают и с раскрытыми ртами будут ловить каждое её слово. Она ведь Аллен Уолкер, дочь Маны Уолкера. Та, в чьих жилах течёт королевская кровь. Для неё нет ничего невозможного. Хотя стоило увидеть своего горячо «любимого» супруга в крайне скверном расположении духа, то планка настроения девушки несколько упала. — Приём отменяется, — чуть ли не выплюнул эти слова Канда, выглядя разозлённым и раздосадованным одновременно. Аллен стоило бы обрадоваться такой новости, но шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего в этом известии не было. — Что-то стряслось? — Стряслось, — огрызнувшись, ответил японец. — Какой-то козел пустил слушок, что кое-кто сходил налево, — смерив пристальным взглядом девушку, он продолжил: — Нас там даже видеть не хотят, не то что на порог пускать. — Тебя это так огорчило? — не то, чтобы она сожалела из-за связи с Микком, скорее, её покоробил тот факт, что последствия сказывались не на ней, а на супруге. Хотя, казалось бы, с какого перепуга ей вообще переживать из-за таких мелочей? Разве он не получил то, что заслужил? Аллен ведь так хотела, так хотела давно нагадить ему в душу, что, в принципе, и случилось. — С одной стороны — отдохну от общества этих чванливых идиотов, — заправляя растрепавшиеся пряди обратно в хвост, сварливо резюмировал Канда, но по его нечитаемому выражению лица нельзя было сказать, так ли он обрадовался подобной вести или же, наоборот, просто решил пустить пыль в глаза. В любом случае, тон его голоса звучал если не недовольно, то всё с той же присущей ему раздражительностью. — А с другой — вполне вероятно, нас вообще нигде видеть не захотят. — Скажи честно: тебя сильно задело то, что я спуталась с мужчиной у тебя за спиной? — выстрелив этой фразой наобум, Аллен ни в коей мере не пыталась скомпрометировать своего мужа. Ей было банально интересно, что он скажет в ответ, если учесть, что выбрала момент, как она сочла, крайне подходящий. Канда пребывал в таком распоряжении духа, что вроде бы и посмеивался над свалившейся проблемой, и в то же время оценивал её с щепетильной серьёзностью. Что бы он ни ответил, вряд ли дело дойдёт до ругани. — Что за вздор? — ощетинился Канда, сведя брови в районе переносицы. Такого нахального подката к своей персоне он никак не ожидал. Равно как и не понимал смысла столь компрометирующего вопроса, на который, в общем-то, и отвечать ни в коей мере не собирался. — Я хотела бы услышать ответ, — настойчиво попросила девушка. Хотя, конечно, и без этого знания ей жилось бы неплохо, но и не попытать удачу тоже было бы смертным грехом. — Ну, и хоти, — коротко отрезал японец, даже и мысли не допуская о том, чтобы внести немногим больше ясности в свои слова. Вот ещё, обойдётся. — Канда, послушай, — из несколько игривого и деликатно-беззаботного тон девушки резко стал серьёзным, и она, протянув в сторону юноши руку, настойчиво сжала его плечо, тем самым препятствуя возможному побегу. — Так больше продолжаться не может. Цапаться друг с другом не выход. Может, стоит хоть раз поговорить спокойно, без ругани? — Попытку пойти на мировую я не оценил, — Канда отцепил конечность Аллен, чуть ли не скидывая её с себя, словно надоедливую муху, — Оставь меня в покое. — Канда… да, Канда… чертов папенькин сынок! Тупой дурак-Канда! — выкрикивала вслед поспешно скрывшемуся из поля зрения преемнику Тидолла Аллен, стоя посреди гостиной. Она ощущала себя брошенной и отвергнутой. Впервые захотела поговорить тихо-мирно и по душам, закрыв глаза на недавний инцидент в кабинете юноши, который не прошёл бесследно для потерявшей над собой контроль девушки. Уолкер могла обидеться, разозлиться, отомстить, да что угодно, лишь бы укорить эту азиатскую задницу, а то и ещё раз словесно обласкать, но почему-то в этом больше не было необходимости. Хотелось просто по-человечески поговорить. Как нормальные взрослые люди. А Канда что? Да он сбежал, трусливо поджав хвост, и бесцеремонно кинул девушку, что виделось в ещё более худшем свете, чем если бы он опять решил обхаять её внешнее уродство. Неужели человеку, который так рьяно размахивал деревянным мечом, нечего защищать и ему чужды благородство и милосердие? Аллен не знала ответа на этот вопрос, но очень хотела бы знать. А ещё… она, кажется, начала влюбляться в этого нелюдимого грубияна. Ну, и кто теперь возразит, что она и впрямь не мазохистка?***
Для воспитанницы Кросса время молниеносно и стремительно проносилось перед глазами. Ещё вчера, кажется, была под замком, а сейчас могла бегать и прыгать, гулять по поместью Тидолла с той же вольностью, с коей она это делала, впервые переступив порог особняка. Жизнь вроде бы налаживалась, входила в привычное русло. За исключением одной оговорки — Канда был так же неприступен и холоден и всё так же находил причины избегать общества своей супруги. Уолкер же, наоборот, с упрямством, достойным лучшего применения, и завидным постоянством старалась его поймать, даже прислугу задолбала вечными расспросами о том, где мог пропадать их господин. Наверное, как Аллен считала, со стороны она выглядела той ещё невменяемой неврастеничкой и сумасшедшей, но, откровенно говоря, ей было плевать. О Тики Микке думать девушка и забыла. Порой казалось, что этого португальца юная леди попросту нафантазировала, а когда ей надоело, безжалостно распрощалась с призрачной иллюзией. Да и сам мужчина, кажется, позабыл о воспитаннице Кросса с концами, раз ни словом, ни делом не давал о себе знать. А нужно ли было ему это вообще? А ей? Ей нынешней, как-то недолго горевавшей об утраченном кавалере, нужно ли было возобновление этой горе-интрижки? Теперь мысли Аллен текли в несколько другом русле. Против течения, которое она так хотела, но не могла обуздать. К отправной точке, с которой всё и началось. Дважды в одну реку не войдешь, но так невмоготу, до одури хотелось отмотать всё назад и начать сначала. Сделать всё правильно. Только существовало ли верное решение, которое могло бы повлиять на твердолобость и упрямство оных? Пожалуй, такие фокусы были вне времени и пространства. Если не шли наперекор законам природы. Слишком непредсказуемый субъект попался, что на кофейной гуще ни гадай, всё равно пальцем в небо ткнёшь. Нужны ли были такие ухищрения и заморочки, когда искомое само в руки приплыло? — Мне нужно кое-что тебе сказать. Эти слова Аллен услышала в первый раз в жизни из уст Канды, и они звучали как-то… как-то по-особенному, что ли? Уолкер беспечно слонялась по дому и скучала, но тут вдруг из ниоткуда объявился её ненаглядный супруг. Сказать, что девушка была удивлена, значит, ничего не сказать. Она так редко видела его и то мельком за последнее время, а сейчас он стоял так близко… Сердце в груди заколотилось, словно сумасшедшее. Канда открыл рот, дабы ещё что-то сказать, и Уолкер почувствовала, что вот-вот и упала бы в обморок. Как же жарко. Она услышала, как он тяжело выдохнул, и наверняка заалели не только её щёки, но и кончики ушей. А потом юноша произнес: — Ты можешь собирать вещи. Что-то сдавило ей горло, а немая обида застыла в глазах. Скажи это Канда чуть ли не в самом начале их сожительства с Аллен, и девушка с радостью и превеликим удовольствием паковала чемоданы, а после её и след бы простыл. А сейчас что? Почему она не обрадовалась подобному известию? Да и зачем, зачем он сказал такое прямо сейчас? Выбрал наилучший, по его мнению, момент? Уолкер бы поспорила, что наихудший. — Ты можешь возвращаться домой, — более настойчивей, решительней повторил её супруг. Он так издевается над ней? Только Канда и не думал шутить. Время игр уже давно подошло к концу. Если уж рубить гнилой сук, то и всё дерево вместе с ним. — Я… я сделала что-то не так? П-постой… Что случилось? — девичий голос непривычно дрожал, равно как и еле приоткрытые губы. — Всё уже в прошлом, — холодно и безжалостно отрезал японец, точно не заметив, если не проигнорировав произошедшие в Аллен перемены. Размениваться на сопливые объяснения и подробности он не любил, да и не собирался. — Наша сделка подошла к концу. — Почему? — глаза Уолкер широко распахнулись, а неверующий, полный сомнения взгляд оказался направлен на Канду. — Скажи, почему ты избавляешься от меня, словно от ненужной вещи? — внезапная твёрдость, появившаяся в голосе, проявилась в виде следующих слов: — Я же твоя жена. — Ты лишь формально моя жена, — сделал замечание юноша. Было бы правильней назвать её «невестой», ведь он не сделал с ней ничего дурного. Она все так же чиста и невинна. Так в чём же проблема? Канда и пальцем к ней не притронулся, мысли грязной не допустил о том, что у них вообще что-либо могло быть. Так почему же вместо банальной, маломальской благодарности он должен встречать столь рьяное сопротивление и попытку докопаться до истинных мотивов, что руководили им в принятии такого решения? Только он вовсе не собирался с ней на эту щекотливую тему беседовать. — Нет, ты не посмеешь, слышишь?! Да почему же она так упрямствует? Хочет лишний раз его позлить? Что за глупое, притянутое за уши лицемерие? С самого начала Аллен только и хотела, чтобы Канда избавился от неё, отказался от брака, отпустил, а сейчас, когда желаемое само приплыло ей в руки, идёт на попятную? Что за несуразное отсутствие логики? Даром, что ли, что женская. — Всё уже решено. Точка, — безапелляционно отчеканил юноша, не намереваясь и слушать отговорки. — Засунь свое решение себе, знаешь куда? — откровенно психанула Аллен от такого зазнайства, покраснев от возмущения. Она чуть ли не захлёбывалась от негодования, распиравшего её. — Мне надоело плясать под дудку того вечно пьяного пройдохи! Да и свои амбиции поубавь! — когда запал несколько поутих, девушка спокойно, рассудительно продолжила, перефразировав более лаконичней свою точку зрения. — Я всё для себя решила. Я остаюсь тут, и ни одно твое слово ни гроша не стоит, — и в качестве весомого аргумента Уолкер отчебушила такую колкость, которой, как минимум, хотела если не отговорить мужа от столь скоропалительного решения, то хоть немного подразнить, зацепить его. А то и просто привести в чувство. Потому его требование выглядело крайне неразумным и глупым: — Или ты забыл, что имеешь титул только потому, что я подле тебя? — Это больше не имеет значения, — парировал Канда её выпад. Безусловно, правота Аллен была налицо, но разве ж эта упертая задница признает, что облажалась? — Тебе наплевать на титул и имя своего отца? Так просто отставать от него девушка не собиралась. Раз уж пошла такая пьянка, то она хотела бы узнать, кто был её зачинщиком. Узнать истинную причину творившегося бедлама. — Не твоего ума дело. — Моего, милый, моего! Я была лишь разменной монетой в делах моего опекуна и твоих. Несколько же минут назад мне была дарована свобода. Если дашь вразумительное объяснение, то я покину твоё поместье так, как ты этого хочешь. А если нет, то я останусь тут, но уже на правах твоей жены. Не просто красивой куклы, а той, кто больше не посмеет давать себя так нагло использовать. Ну, так что? Ответишь мне? — Тч, иди ты к черту! Я не обязан отчитываться перед такой, как ты. — Кто же за такого, как ты, пойдет? — бросила самодовольную шпильку Аллен, не теряя былого ритма старой-доброй проказницы-Уолкер. — Верх бескультурья — грубить даме. — Ты… — японец чуть ли не подавился вскипевшим в нём негативом, в сердцах лелея желание разорвать нерадивую девицу на кусочки. Только этого было, пожалуй, мало, чтобы утихомирить разбушевавшуюся в нём бурю. Калейдоскоп поглотивших тёмных эмоций, словно чёрная дыра, засасывал его разум, выкорчёвывая из него всё человеческое, остатки хлипкого самообладания, всё ещё удерживаемого на тоненькой ниточке. Ниточке, что могла в любую секунду взять и оборваться. А потом — поминай, как звали. — Что, слова иссякли? — упрямо игнорируя подозрительную, исходившую от Канды мрачную ауру, что пробирала до костей и заметно снизила температуру в комнате, всё продолжала пиршествовать Аллен, не стесняясь в выражениях. — Я пыталась быть милой, покорной, как от меня требовалось, но получила в ответ только чёрную неблагодарность! От тебя. От такого, как ты. Ты и мизинца моего не стоишь! — Я сказал, рот закрой, — прошипел Канда, уже стискивая, что было сил, зубы. От этого скрипа, наверное, даже оглохнуть можно, если в радиусе метра от источника звука стоять. Нараставший в душе бунт, казалось, вот-вот даст выход наружу, но юноша, словно давая Аллен шанс, все ещё сдерживался, терпел. Только окупится ли ему подобное благоразумие? — Что, правда глаза колет? Без роду, без племени… Где маршал откопал тебя, ума не приложу. Японца чуть ли не потряхивало от гнева. Он пытался стоически сдерживаться, но с каждой секундой не врезать нахалке по лицу становилось всё сложнее. Уолкер, кажется, совсем забылась. Она хотела только припугнуть женишка, но в итоге это вылилось в поток брани, направленный на то, чтобы оскорбить его. Растоптать и унизить, как и он её чуть ранее, тогда в кабинете. Канда мог и дальше позволять ей вываливать на него грязь, но внезапно возникшая в его мозгу мысль заставила нервно сглотнуть. «Когда же ты, наконец, заткнешься…» Он точно знал, что пожалеет об этом, но другого выхода не было. С самым что ни есть равнодушным видом юноша, силком обратно затолкав лезшее наружу отвращение и презрение к стоявшему рядом субъекту, резко схватил оный за плечи, притянув к себе, а после… поцеловал.