***
Прижимать юношу к своему телу казалось жизненно необходимо. Я не мог себе в этом отказать, особенно когда он сам тянулся ко мне за лаской. Но я оторвался от его искушающих и сладких губ, а он привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до меня. — Нет, Гарри. У меня другие планы на первую брачную ночь. Мальчик поднял веки и смотрел на меня сквозь опущенные ресницы. Он был соблазнительным и желанным. Когда я смазанным поцелуем коснулся его скулы, он инстинктивно меня обнял и не хотел отпускать. Он жарко шептал несвязанные слова мне на ухо. — О, Гарри, я же не железный. Он желает меня, как того и требует свадебный обряд, чтобы закрепить союз двух волшебников. Сама магия пытается сблизить нас, и сейчас малейшее её колебание в воздухе действует как мощнейший афродизиак. Я вдыхал через раз и единственный был пока ещё в здравомыслии. Мальчик же совсем потерял голову и пытался быть как можно ближе ко мне. Я перехватил его руки и связал их своей лентой для волос. Его глаза зачарованно следили, как мои волосы водопадом спадают на плечи. Руки мальчика дёрнулись к моему лицу, и он непонимающе посмотрел на ленту, но освободиться не пытался. Сейчас он сгорал в своей страсти и желании, чтобы, возродись, он вновь и вновь сжигал себя для меня. Я уложил его на мягкую перину и привстал. Он наблюдал за мной и пожирал меня. Я медленно, дразня, расстегивал пуговицы мантии, и она скатилась с моих плеч, растекаясь по полу. За ней последовала рубашка. Гарри наблюдал и учащённо дышал. Это было… — Сумасшествие, — закончил мои мысли Гарри. — Какое-то помешательство. Эта магия действует так… — он задохнулся, когда моя холодная рука коснулась его разгорячённой от возбуждения кожи. Он не заметил, как я с помощью заклинания избавил его всего от одежды. Гарри был великолепен. Мягкая бархатная кожа. Очерченный пресс. Длинные ноги. Мальчик просто создан для меня. Мои клыки вышли наружу и коснулись его соска, слегка царапая. В ответ Гарри застонал. Он был чувствителен, и это знание меня распаляло ещё сильнее. Хотелось ворваться в желанное и податливое тело своего возлюбленного. Но впервые я не только хотел брать, но и давать. Давать нежность, ласку, не причиняя боли. Магия, летающая вокруг, словно торнадо, помутила мой ясный разум. И я не сдержался и вонзил клыки в прекрасную и специально подставленную мне шею. Словно тягучий мёд, я высасывал его кровь, слушая болезненный стон мальчика. Я пробовал его, как изысканное вино и пьянел от каждого глотка. Комната наполнялась сводящим с ума металлическим запахом крови. Мой язык одним смазывающим движением прошёлся по оставленной мной ране. Медленно она начала затягиваться, оставляя мой отпечаток зубов в виде шрама. Довольный работой, я широко улыбнулся. Я болен им, неизлечимо болен. И даже если в будущем найдётся лекарство, я не буду лечиться. Это сумасшествие мне по вкусу.***
Я был доволен своей работой. Мои багровые глаза неотрывно смотрели на произведение искусства. Юношеское тело оплетали верёвки, связывая его руки и ноги, практически полностью обездвиживая. Верёвки плотно обхватывали его руки в несколько узлов, врезаясь в загорелую кожу, и была возможность подвесить его за них. Стройные ноги так же оплетали, словно змеи, прочные верёвки и были подняты вверх, держась за крюки, разведённые в разные стороны, показывая его стоящий член и аппетитные ягодицы. На его глаза легла тёмная повязка. Он был полностью в моей власти. Никогда ещё власть так не будоражила меня, не возбуждала, не опьяняла, как власть над обладанием его тела, его разума, его души. — Гарри, ты знаешь, почему сейчас связан? Он кивнул и захныкал. Моя ладонь резко обожгла аппетитную ягодицу. — Да, — поторопился он ответить, захлёбываясь. Из уголка губ вытекала слюна к подбородку, и я не побрезговал поймать её своим языком, а после поцеловал. Мои губы жадно и грубо целовали, я хотел испить его всего. Он с таким же отчаянием отвечал мне. Я играл с его языком, сосал его, причмокивая, кусал. Он стонал, но не мог даже пошевелиться. Мои пальцы нежно коснулись покрасневшего пятна, оставшегося после шлепка. Губы поцеловали пострадавшую кожу. Гарри застонал в ответ. Пальцы продолжали ласкать кожу юноши и мягко, ненавязчиво касались сжатого сфинктера. Под моими ласками Гарри млел и расслаблялся. Но сжался, когда в него проникло пол моей фаланги. — Гарри, я не сделаю тебе больно. Я не могу сделать тебе больно. Мне это причинит такую же боль, мой Гарри. Эта была чистая правда. Врать ему я тоже не мог, особенно в такой момент. Он постарался расслабиться, и вскоре мой палец полностью проник в него. Я аккуратно оглаживал его нежные и мягкие стенки. Мальчик жалобно скулил и кусал свои губы. Сейчас он должен привыкнуть к повязке на глазах и ориентироваться только на оставшиеся чувства. Каждый участок его кожи был сверхчувствителен. Каждое моё лёгкое и мимолётное прикосновение остро воспринималось, и стон вырывался из самых соблазнительных губ. Он даже не подозревает, какая у него власть надо мной. Я сделаю всё, чтобы он не узнал об этом. Приглушённый крик заполнил комнату, когда я ввёл второй палец и развёл их в разные стороны. Я сгибал пальцы, вращал ими, разводил в стороны. И каждое их движение сопровождалось прекрасными стонами. Не было сил сопротивляться этой тяге, этому животному желанию. Я взял его немного грубо, но он стонал божественно прекрасно. И теперь я могу уверовать в ангелов. Сейчас один из них стонет подо мной и пытается вырваться из пут, выгибаясь в спине до хруста позвоночника. Я целовал его, пытаясь испить досуха. Кусал податливое тело, чуть не потеряв контроль и не выпустив клыки. Мой член врывался в жаркую глубину, а музыкой для моих ушей сейчас были его крики и мольбы. О, он молил жарким шёпотом, и сводил меня с ума. Будто ему мало того, как я болен им. Он хотел меня извести больше, чтобы я утонул в этом вязком болоте глубже, чем нужно. Я сам, добровольно сдамся на его милость, только ему знать этого совершенно не нужно. Пусть будет счастлив в своём неведении. Он кончил, жемчужно-белая сперма запачкала его живот. Ох, он так юн и прекрасен. Я продолжал медленно входить в жаркую тесноту девственного тела. Наши губы целовались так жарко, так неистово. Его член тёрся о мой живот, постепенно возбуждаясь вновь. Он кричал, когда я грубо брал его. И молил меня быть быстрее, когда я мучительно медленно входил в него. Ночь была благословлена Богами и Магией.