Каллиграфия

Подружившись с Тельмой, Лесли прониклась любовью к китайскому кварталу, быстро стала грозой местной шпаны и даже распробовала пышные булочки баоцзы, которыми торговали на соседней от Тельминого дома улице. Однако в гостях у семейства Янг она была всего дважды — хотя там баоцзы тоже подавали, причем отменные. Первый раз случился прошлой весной, когда бесконечно добрый Тельмин папа потчевал их лапшой и пряниками после злополучной ночи в полицейском участке. Второй пришелся на ненастный день в середине августа, когда Лесли с Тельмой, промокнув до нитки, прятались от под сводами мансарды от ливня, обрушившегося на Чайна-таун. Лапшичная запомнилась Лесли густым ароматом диковинных пряностей, пропитавшим даже полотенца, и разноцветными китайскими фонариками, гроздьями свисавшими с потолка. Случайный человек мог бы счесть эту обстановку по-восточному уютной, но Купер сама выросла за чертой бедности и прекрасно видела, когда уют создан из любви к собственному дому, а когда нужен лишь для того, чтобы замаскировать убогость и нищету. Неудивительно, что Тельма обычно не звала ее зайти — лучше уж пройтись по парку и слопать парочку хотдогов, чем толкаться локтями в крошечной спальне. Лесли и не напрашивалась. Она бы вообще, скорее всего, больше бы не переступила порог закусочной и не попробовала бы воздушные булочки мистера Янга, если бы не одна очень уважительная причина. Когда Лесли объявилась у лапшичной в третий раз, в багажнике ее машины лежал труп. Стояла зима. По случаю празднования китайского Нового года заведение закрылось раньше обычного. Столики пустовали, свет не горел. Никого не стесняясь, диковинный зверь цилинь, косоглазый и на редкость неудачно нарисованный, отплясывал над входом румбу. Его украшала разноцветная мишура, припорошенная снегом. Лесли потопталась на крыльце минуту-другую, без толку молотя в дверь, и наконец оглянулась на собственные следы, тянущиеся к машине. Облом. Никого нет дома. Что теперь — снова садиться за руль и ехать за город? Оставить тело на какой-нибудь безлюдной пустоши в надежде, что и его занесет легким февральским снежком? Собственно, именно это Лесли и собиралась сделать с самого начала, но вихляющееся шоссе привело ее на окраину, в Чайна-таун, прямиком к Тельминому порогу. Как будто праздничный ужин в обществе Янгов мог сделать сегодняшний паршивый день — день, когда она застрелила своего отчима из подержанной «беретты», — хоть чуточку лучше. К несчастью, «Танцующий цилинь» оказался закрыт. Лесли уже собиралась махнуть рукой на свою идиотскую затею (ведь только идиот заезжает в гости к друзьям с таким подарочком, как свежеиспеченный мертвец), но тут дверь распахнулась. — Ты бы позвонила, — укорила ее Тельма, прижимая к груди корзинку мандаринов. — Мы тут забегались совсем, не слышно же… Чего стоишь? Заходи. — Здорово, Янг. — И тебе привет, Купер. Лесли стряхнула снежинки, насыпавшиеся в капюшон, и закинула куртку на вешалку, одиноко торчавшую рядом со входом, как деревце с облетевшей листвой. — Папа, добрая душа, разослал приглашения половине школы, если не всей… — Поежившись на сквозняке, Тельма поддернула рукава огромного джемпера с оленями и захлопнула дверь. — Но, думаю, других гостей можно не ждать. Заслышав голоса, мистер Янг вынырнул из кухни, словно речной зверек из зарослей бамбука. Он так усердно принялся махать гостье рукой, что с широких ладоней посыпался пекарский порошок. — Ну и хуй с ними, с гостями, — негромко буркнула Лесли, не забыв улыбнуться во все тридцать шесть зубов и помахать мистеру Янгу в ответ: время и Тельма наконец-то выработали у нее привычку беречь уши маленького китайца от американских непристойностей. — Только ебланов этих мне не хватало для полного счастья. Сапоги ставить куда? Пахло свежим тестом, мясом и бананами в карамели. — Под вешалкой кинь. Там тапки есть запасные, можешь взять синие в горошек, они побольше. Папа тебе купил. — В таких моя бабуля рассекает по дому престарелых, — хмыкнула Лесли, но тапки все же надела. Они оказались велики на целый размер, но Лесли ничуть не смутилась и проследовала за Тельмой вглубь дома, бесстыже шаркая подошвами при каждом шаге. Небольшой стол был уставлен яствами: плошками с рисом, круглобокими китайскими пельменями и чем-то, что подозрительно напоминало зажаренные до хруста куриные лапки. Среди них, словно башня, возвышалась совершенно чуждая здесь двухлитровая бутылка кока-колы. С ней соседствовала приземистая белая бутылочка, расписанная иероглифами. — А твой батя что пьет — это… как его… саке? — Саке пьют японцы, — пояснила Тельма, ничуть не удивившись такому невежеству. — А это маотай. Папин начальник дарит ему одну бутылку в год, не больше и не меньше. Мило, правда? Судя по голосу, на самом деле милой она такую «щедрость» не считала. Лесли не питала большой любви к китайским деликатесам — бычьим хвостам, свиным ушам и прочим потрохам, замаринованным в обжигающих соусах, но сейчас решительно плюхнулась на стул и потянулась к первой попавшейся миске. Блюдо, покоившееся в ней, по запаху напоминало тушеную баранину. И хотя в действительности оно могло оказаться чем угодно, Лесли смело ткнула в него вилкой под радостный щебет довольного ее аппетитом мистера Янга. — Ну, рассказывай, как у тебя дела, — сказала Лесли с набитым ртом. — Скучала по мне? Тельма смотрела на нее со странным выражением лица — не то удивляясь, как Лесли вообще пришел в голову такой вопрос, не то думая, как бы повежливее ответить «не очень». Прожевав кусочек того, что могло быть, а могло и не быть бараниной, Лесли пришла ей на помощь: — Давно мы с тобой не виделись. Месяца полтора, что ли. Мистер Янг подлил дочке кока-колы. Она выпила. Поморщилась, будто в стакане плескалась не газировка, а что покрепче. Пауза неприятно затягивалась. — Вообще-то не полтора, а четыре, — наконец поправила Тельма ровным тоном. — Я тебя не ждала сегодня. Думала, не придешь. Лесли подумала, что она ошибается. Четыре месяца — да не может быть. Но прежде чем выдать в ответ неделикатное «Ну не пизди», которое ранило бы нежные уши мистера Янга, пошевелила мозгами и произвела несложные калькуляции. По всему выходило, что в последний раз она действительно видела свою маленькую приятельницу в начале осени: они ели в парке каштаны, которые жарил на продажу пожилой вьетнамец, и Тельма сделала огромную корону из листьев, едва тронутых желтизной. С тех пор деревья успели не только сбросить листву, но и надеть снежные шапки, а Лесли успела прогулять весь семестр, хорошенько навариться на продаже травы и научиться играть на гитаре нового бойфренда песни из трех аккордов. Жизнь била ключом, и так уж вышло, что места для Тельмы в насыщенном расписании не находилось. Будь шкура Лесли чуть тоньше, она почувствовала бы укол совести, но толщине ее шкуры мог позавидовать слон. — Ты что-то не подросла, — выдала Лесли, кинув оценивающий взгляд на подругу. — Даже как будто уменьшилась. — Это обычное дело для нас, китайцев, — сказала Тельма совершенно спокойно. — Мы уменьшаемся с возрастом. Ты не знала? — Ну хватит пиздеть! — все-таки вырвалось у Лесли. Громко брякнула вилка. Мистер Янг недоуменно посмотрел на нее, надеясь, что это не еда вызвала у гостьи столь сильное неудовольствие. — Обиделась, что ли? — Да, — усмехнулась Тельма. — Да, обиделась. Да на оба твоих вопроса. — Не поняла. — Первый вопрос был — скучала ли я. Так вот, да. Скучала. Разрумянившийся мистер Янг опрокинул вторую рюмку маотая и на радостях включил музыкальный центр — облупленный трофей с чьей-то гаражной распродажи. Центр заурчал, проглатывая диск, и выплюнул первые звуки многоголосой, жизнерадостной китайской песенки. — Давай я тебе налью, — чуть более миролюбиво предложила Тельма. — Я добавила в колу виски, пока папа уходил в магазин. Не фонтан, но пить можно. — И где ты нарыла виски, интересно, а? Тебе же на вид двенадцать лет. Кто продаст тебе бухло? — Давай, давай, пройдись по этому опять... Мой отец работает в общепите. Думаешь, у меня есть проблемы с тем, чтобы достать алкоголь? — Ты его украла, что ли? А хозяин не хватится? — Он сам его разбавляет, я видела, — пожала плечами Тельма. — Хуже не будет. Так что не беспокойся. Дядюшка Сунь Бо никогда и не заметит, что я налила в его бурбон две лишних чашки крепкого чая. — Маленькая бандитка, — ухмыльнулась Лесли. — Тюрьма по тебе плачет. Кража — раз, подделка алкоголя — два… — Ну, хоть пока до убийства не дошла. В другой ситуации Лесли расхохоталась бы, потому что представить паиньку Тельму в тюремном комбинезоне было невозможно (хотя оранжевая роба определенно пошла бы ей больше, чем нелепый свитер с оленями — явно еще одно выгодное приобретение с гаражной распродажи). Только вот сегодня шутки про убийства, как назло, не казались смешными. Всё в доме Янгов — от вкусного угощения до тихого Тельминого смеха — приглашало забыть об досадных обстоятельствах и окунуться с головой в семейный теплый праздник. Однако Лесли вспомнила о «Мустанге», одиноко стоящем в двух шагах от забегаловки. О пистолете, оттягивающем карман. О пятне крови на любимом бабушкином ковре. И с удивлением обнаружила, что рука, потянувшаяся к чашке, дрожит. Этого она никак от себя не ожидала. Вся шпана Стилуотера знала, что у Лесли Купер стальные нервы. — Ты что, чай хочешь? А как же виски-кола? — Наслаждайся сама, — буркнула Лесли. — Я за рулем. — Ну, заночуешь у нас, поедешь утром. Не проблема. Раскладушка есть… — Янг, блядь, куда я утром поеду? У меня труп в багажнике. — Что? — Что слышала. — Это опять твои дебильные шутки? — Шутки, твою мать, — пробормотала Лесли. В левом виске начала пульсировать головная боль. — Шутки. Я тебе покажу шутки… И выложила на центр стола пистолет — тоже облупленный, будто с распродажи, и тоже нелепый посреди праздничного великолепия из разноцветных пельмешек, аккуратных чашечек и печений с предсказаниями. Интересно, мельком подумала Лесли, есть ли среди этих предсказаний хоть одно, где говорится про долгий, долгий срок на нарах. Вряд ли. Мистер Янг переполошился, не понимая, что происходит, и горестно всплеснул руками. Тельма погладила папу по плечу, что-то отрывисто, но мягко сказала на китайском, и взяла пистолет в руки, рассматривая, как игрушку. — Не трогай, — раздраженно зарычала Лесли. — Мне пришлось сказать папе, что это твой подарок. Пистолет шерифа из нашего любимого вестерна, точная копия. Улыбайся. Улыбайся, Купер, и скажи что-нибудь вроде «Счастливого тебе, Тельма, Рождества». — Ты ненавидишь вестерны. Счастливого, блядь, Рождества! — Улыбайся, я тебе говорю. И возьми в правом верхнем ящике салфетки. Папа сейчас после третьей рюмки пойдет спать, а мы с тобой будем стирать отпечатки пальцев.