***
У нее были светло-голубые глаза, большие, напуганные, как у олененка, веснушчатое лицо и две тоненькие, короткие косички. Она сама была как тростиночка, не смотря на свои шестнадцать лет. Автомат она ровно держать не могла, из пистолета целилась плохо, а о таком понятии как холодное оружие вообще не знала. Колейников восхищался ее аналитическими способностями и стратегическим складом ума. Ни одна диверсия не проходила без этой маленькой девчушки, которая постоянно таскалась за Пелагеей хвостиком. - Боишься? – негромко спросила Пелагея у Гали, смотря в прицел, направленный на часового у входа на склад. По всему периметру распределись партизаны, держа на мушке всего пятерых охранников, а Галя лежала рядом с Пелагеей, взволнованно поджав узкие губы. - Нет, – ответила девочка хриплым, от долгого молчания, голосом. А в глазах ее, голубых, как небо над землей в тот день, плескался недюжинный страх. Так было всегда. - Тогда подними руку. - Что? - Руку подними вверх, я не могу, иначе собьется прицел. Надо дать команду «огонь», – негромко объяснила партизанка, сердито хмуря брови, не переставая следить за часовым в прицел. Ее раздражала нерасторопность девочки и вечная пугливость, но отказать водить ее за собой она не могла. Чувство, что она в ответе за нее, превышало все возможные неудобства. В тот миг, когда рука Гали взмыла вверх, воздух будто разрезал один единый громкий выстрел. Пятеро часовых в разных концах здания упали как один. Теперь у партизан оставалось всего пара минут, чтобы подбежать к зданию, уложить взрывчатки и убежать. Галя, схватив маленькую сумку, рванула практически первая.***
- А потом что-то пошло не так. Я не знаю, как из здания появились еще немцы, полностью экипированные. Мы просчитали, все напортили. Их было в три раза, а то и в четыре, больше нас. Они мигом схватили Мишку, Володю, Лену, Степана и Галю… Я видела, как Галя что-то кричала на ломанном немецком, брыкалась, но не смотрела туда, где прятались мы с отрядом, она не хотела выдавать. А потом бросила гранату, так слабенько. Целилась в дверь, а бросила практически рядом с собой. Не видела, кто еще бросил, но через пару секунд раздалось три взрыва, практически в эпицентре всего месива, где немцы хватали наших ребят. Голос Пелагеи дрогнул, она поджала дрожащие губы и со всей силы вцепилась в рукав полковника, чтобы не оступиться, так как подступившие слезы не позволяли разглядеть перед собой ничего. Дима чувствовал, как замирает и его сердце от рассказа партизанки, чувствовал, как болит душа за лейтенанта Ледого и за остальных бойцов, которых он потерял. - А потом мы начали стрелять, – внезапно продолжила Пелагея. – Стреляли в тех, кто бежал от взрыва, кто еще живой валялся на той территории, во всех, кто двигался. А потом стреляли в нас, в Славу и Никиту, в Валю и Евгению. А потом стало так тихо, из ближайших кустов выглянул мальчик, вечно забывала, как его зовут. Кивнул в сторону, мол, уходить надо. А я замешкалась, в голове все стоял тот грустный, чистый взгляд Гали. Внезапно мальчик дернулся, я словно опомнилась и тут же почувствовала на своем плече чью-то руку большую, которая быстро переместилась на шею и подняла с земли. Практически ничего не помню с того момента, но дышать было сложно, в глазах потемнело, кто стоял передо мной, я не видела, но вскоре упала на землю. Тот мальчик убил его. Его звали Ренат, и его схватили тут же, как он ударил ножом в спину немца. Рената сразу убили, тем же ножом, а мне ничего не оставалось, как бежать. Партизанка остановилась, и полковник тут же развернул ее лицом к себе. Заплаканная, с красными глазами, Пелагея была измучена тяжелыми воспоминаниями, уставшая от постоянного страха, но выдавила из себя мрачную улыбку для полковника, взгляд которого потерялся из-а собственных мыслей о жизни. В его голове все не могло уложиться, почему всем приходится так страдать, почему погибают невинные, жаждущие быть живыми, почему они должны испытывать боль. Молодые, дети, старики… - До сих пор в голове это неуверенное ее «нет», - прошептала Поля, заглядывая в опустевшие глаза полковника. – Ведь не должно было это случиться. Отряд скрылся за деревьями, куда-то свернул, продолжая идти по намеченному пути, а они просто стояли, вглядываясь друг другу в глаза, медленно вдыхая тяжелый запах влажной земли. Диме снова хотелось целовать эти раненые губы, держать в ладонях влажное от слез лицо и прижимать к себе хрупкое тело. Он готов был нырять в зелень ее глаз, растворяться в ней. Он готов был быть всегда рядом, но в его ли это власти? Он не поцеловал ее, но все так же продолжал крепко держать за локти, чувствуя, как и она впивается в его рукава со всей силы своими пальчиками. - Ты больше ничего не могла сделать, – негромко ответил полковник, все же делая неуверенный шаг к Пелагее. – Ты должна была жить, и ты осталась жива. - Но если бы… - Нет, – Дима неуверенно переместил свои руки партизанке на талию, сцепляя их в замок на спине, смотря на нее сверху вниз нежным, но строгим, поучающим взглядом. – Ты должна была находиться здесь и сейчас, поэтому в тот день все вышло так. Может, ты послана мне. Пелагея медленно выдохнула, перебирая пальчиками по складочкам на рукавах полковника, и подступила к нему ближе, укладывая голову на плечо. Все казалось бы сном, если бы не отрезвляющий запах сырости и мелкий, моросящий дождь, приятно покалывающий кожу. - Ты внушаешь мне уверенность в завтрашнем дне, – шепотом ответила Пелагея. Сейчас для нее снова все было слишком хорошо. Слишком открытый для нее полковник, слишком открытая она сама, слишком мягкая земля под ногами, будто перина, от затуманенного трепетной любовью сердца. Но она чувствовала, что Дима для нее сейчас истинно родной, без преувеличений и «слишком». - Мы отстали от отряда, – заметил командир, бережно целуя Пелагею в висок и нехотя отпуская ее из своих рук. Без нее, находящейся совсем рядом, доверительно обнимающей, Дима уже чувствовал себя не так.***
Бегом нагнав спешно продвигающуюся шеренгу партизан, Дима и Пелагея чувствовали на себе чьи-то взгляды, но если девушка скромно опускала голову вниз, то полковник, прищурившись бегал газами по каждому из солдатов. Каждый смотрел перед собой, на четко намеченный путь, и Диме уже начинало казаться, что просыпаются его невольные переживания, что отряд не потерпит любви командира. Дабы как-то отвлечься от ненужных мыслей в голове, полковник задал вопрос, который уже давно просился: - Зачем ты искала мой отряд? Пелагея нервно сглотнула и поджала губы, проводя языком по ранке. Эта тема была именно той, которая затрагивала все болевые ниточки, и о которой не хотелось говорить. Эта тема, даже не тема, а проблема, стояла особняком, среди всех пустяков в душе Пелагеи. Вокруг нее вертелась вся ее жизнь, когда все хотелось просто забыть и выкинуть из головы. - Вообще, я искала не вас, уважаемый полковник, – громче, чем обычно, ответила Поля, вспоминая, что рядом отряд и фамильярные «тыканья» проскальзывать не должны. Дима удивленно глянул на нее и остановился, но Пелагея цепко схватилась за его рукав и потащила вперед, чувствуя, как полковник сверлит ее взглядом. - Моя цель немного другая. Я ищу одного человека, практически ничего не знаю о нем, видела его лишь на фотографиях… Однажды так получилось, что в тот вечер, когда я пела в театре, на первом ряду сидел капитан Аракаев из Центрального партизанского штаба. Оказалось, что он давний знакомый нашей семьи. Это была важная встреча, полезное знакомство, потому что он точно знал, где находится нужный мне человек, - Пелагея прерывисто вздохнула, чувствуя, как под тяжестью воспоминаний и чувств начинает кружиться голова. Теперь ей казалась бессмысленной ее цель. Ее основной целью было задание полковника, его важная диверсия, а не глупые поиски человека, которому было на все плевать. – Он сказал, куда мне нужно направляться, и сказал, что туда же направляется отряд партизан. Сказал, что я должна вас нагнать, чтобы ничего не случилось… - … но что-то случилось, – неожиданно вставил Дима, сжимая руки в кулаки, вспоминая о мерзком клеймо на пояснице девушки. - Да. В одной из деревень меня поймали, держали около трех месяцев, не знали, что на моих руках крупная диверсия. Потом, конечно же, все тайное стало явным. Кто-то из гестапо оказался там, когда опрашивали всех укрывшихся в деревне, я пыталась бежать до того, как меня поведут на допрос, но не успела, тогда меня и узнали. Собирались вешать, но в ночь перед этим мне удалось улизнуть. Долго ходила, укрывалась, пока не наткнулась на вас, - закончила свой рассказ Поля, упуская множество ненужных, на ее взгляд, подробностей жизни в лесу и встреч с немцами в лесу. Полковник все четче видел перед собой не партизанку, не солдата, жаждущего воевать, а хрупкую, уставшую от жизни девушку, желающую выжить, а не жить. Ему казалось, что она должна быть полна жизни, задора, счастья и любви, ему казалось, что она создана только для мира и жизни, а во взгляде ее видел тяжесть прожитых лет, как у старушки. В тот момент, когда полковник хотел задать следующий вопрос, взгляд его зацепился за поднятую вверх руку Карамзина. Сердце Димы тревожно застучало, ладони вспотели и он, сняв с плеча автомат, прижался к ближайшему дереву грудью. Взмах руки полковника, и отряд рассыпался по местности, падая на землю, прячась за кустами и деревьями. Партизанка, прижимая к себе пулемет, присела на корточки у ног полковника и с горечью поняла, что уверенность в завтрашнем дне бесследно растворилась в воздухе.