***
Практически впритык следуя за полковником, приседая под ветками и перепрыгивая через валуны, торчащие из-под земли, Пелагея все же чувствовала, как захватывает дыхание от легкого волнения. Она думала, что у них будут настоящие мины, что главной целью будет охрана, а теперь самое важное — убежать от мгновенного взрыва тротила. Партизанка уже и забыла, что до сих пор является мишенью для гестапо, что ее жизнь тоже важна. «Главная цель — мир», — думала она, остановившись на мгновение у дерева, впуская пальцы в мшистый ствол, делая два глубоких вдоха, чтобы успокоить бешеный стук сердца. Раз. Два. И она снова бежит за отрядом. Ветер шелестел листьями и травой под ногами, заглушая еда различимый стук сапог партизан; гром лениво перекатывался от горизонта по серому небу, гремел над отрядом и катился дальше; с крон деревьев, испуганные грозой, летали птицы, громко хлопая крыльями. — Стоп! — полковник вскинул руку вверх, резко останавливаясь и оборачиваясь лицом к отряду. Дыхание у него сбилось от быстрого бега, у висков собрались капельки пота, а сердце билось у самого горла, не позволяя сказать больше и слова. Перед глазами прыгали разноцветные вспышки, и потребовалось несколько минут, чтобы восстановить дыхание. — До моста добежать не успеем. — Охрана на железной дороге стоит через каждый километр, по четыре немца, — сказал Карамзин, снимая с плеч тяжелый ранец. Опустив его под ноги, солдат присел рядом и начал развязывать шнурки на застежке. — Мы с вами закладываем взрывчатку, остальные отвлекают часовых. — Пелагея, Кравцов и Чеко с нами по левую строну дороги, — Дима присел к лейтенанту, закидывая оружие на спину, помогая справиться с ремешками на сумке. — Остальные прикрывают справа. У всех есть тридцать секунд, после того, как мы зажжем шнур, чтобы убежать как можно дальше. После взрыва время не терять, а бежать дальше, потому что приедет подкрепление. — Мы можем разделиться? — растеряно спросила Ольга, поднимая черные брови. — Нам придется, — полковник доставал из сумки коричневые тротиловые шашки и с лейтенантом Карамзиным разделял их по кучкам. — План меняется, погода не на нашей стороне. — Но как же… — Это больше не обсуждается, — грозно бросил полковник, стреляя строгим взглядом в обеспокоенную связистку. — Времени распределять кто и где нет. Главное — не попасть в зону взрывной волны. Связистка быстро заморгала, чтобы сдержать никому сейчас ненужные слезы, и прерывисто вздохнула, кивнув Диме. Страх начал перебарывать неизвестно откуда появившуюся отвагу. Она не знала, что будет делать после войны, куда пойдет, кто ее встретит, ведь осталась она совсем одна, без дома, без мамы, а теперь может и лишиться второй семьи, которая почти три года была горой за нее. Посмотрев на партизанку, встречаясь с ее таким же обеспокоенным взглядом, Ольга ободряюще улыбнулась и сделала шаг назад, освобождая рядом с полковником место для лейтенанта Чеко. В темных глазах связистки, мягких и печальных, отражалось странное смирение, будто она мгновенно решила для себя самой, что будет после диверсии и какова ее дальнейшая судьба. Отделиться от отряда — значит отделиться. Может после этого и начнется что-то новое, без войн и взрывов, что-то похожее на жизнь. — Мы можем что-нибудь придумать, — прошептала Пелагея, подойдя к Ольге совсем близко, так, чтобы полковник их не слышал. — Нет. Как сказал командир, так и будет. Незачем нарушать план, а то еще будем виной его срыва, — беспечно пожав плечами, ответила связистка, чувствуя, как кончики пальцев подрагивают от беспокойства.***
Отряду пришлось разделиться. Часть, во главе которой был полковник Билан, пошла в обход, ожидая, когда вторая часть начнет отвлекать охрану. Передвигаясь рывками, прислушиваясь к каждому шороху, Пелагея цеплялась взглядом за каждую веточку, боясь, что оттуда выпрыгнет немец, которого могли не досчитаться. Когда прогремели первые выстрелы, она вздрогнула и схватилась за пулемет, чувствуя, как ее тут же бросило в жар. — Не стой на месте, они должны уводить немцев совсем в другую сторону от нас, — полковник дернул замершую партизанку за запястье и потащил дальше. — Они не глупые, наверняка кто-то остался там, — негромко ответила девушка, выдергивая руку из крепкой хватки Димы и вновь хватаясь за оружие. — Наверняка… — полковник замедлил ход, поднимая руку вверх, останавливая и лейтенантов, идущих за ним. — Я и Пелагея идем первые, как только увидим, что периметр около железной дороги чист, дадим команду. У вас будет минута, чтобы прибежать и установить тротил. — Есть, товарищ полковник, — шепотом сказал лейтенант Чеко. Полковник, кивнув Пелагее, пошел вперед, вглядываясь и в деревья, и на землю. Поднимающийся сильный ветер шелестел всем, что ему попадалось, заставляя партизанку вздрагивать при каждом шорохе и вертеть головой, теряясь в пространстве, среди абсолютной зелени. И если бы не Дима, который шел впереди, она бы точно потерялась. Гром гремел все реже, и казалось, что гроза уже уходит, если бы не мелкие капли дождя, которые дробью забарабанили по листьям. Только Пелагея хотела возмутиться насчет погоды, как полковник снова поднял руку вверх и резко опустил. Партизанка упала на землю, прячась за деревом, а Дима присел на корточки, доставая из-за спины автомат, прицеливаясь и тут же выстреливая. Немец, который что-то выискивал вдали, повалился на землю. Пелагея хотела подняться с земли, но Дима надавил рукой ей на спину, покачав головой из стороны в сторону. Привстав с корточек, выглянул из-за дерева в поисках еще одного фашиста. Партизанка раздвигала ладошками траву и тоже пыталась выискать кого-нибудь. Стояла тишина, выстрелы вдали уже давно замолкли, но это не давало покоя. Шелест справа. Партизанка резко перекатилась на бок и выстрелила не прицеливаясь в немца, который крался практически бесшумно. Спустила курок, совершенно не переживая о чужой жизни, но чувствуя, как на душе становится легче. За выстрелом, который эхом пошел бродить по лесу, раздался еще один раскат грома. Девушка перекатилась на спину, раскидывая руки в разные стороны, хватая воздух ртом, и тут же встретилась с широко открытыми глазами Димы. Он навис над ней и смотрел в упор, даже не моргая. — Что бы ты без меня делал? — шепотом спросила партизанка. — Не пугай меня так, — ответил полковник, подавая руку девушке, помогая встать. Сердце неистово билось в груди, и удивительно, как автомат не ходил в руках ходуном. — Ты уверен, что больше никого нет? — Уверен. Они бы так долго не отстреливались от одного немца. Закрывая глаза, делая глубокий вдох носом и выдыхая ртом, партизанка стояла неподвижно, пытаясь осмыслить, что все почти закончилось. Ни громкий крик полковника, призывающий лейтенантов со взрывчаткой, ни быстрый, неосторожный топот их ног, не заставил партизанку открыть глаза. Все проносилось мимо нее, вместо минуты, ей казалось, что она стоит тут уже вечность, ощущая последние минуты тишины. Все закончилось, когда полковник схватил ее за руку и дернул на себя, переводя через железнодорожные пути. Дождь уже окрашивал пыльные камни под железной дорогой в яркий цвет, когда отряд услышал, как шумит приближающийся немецкий эшелон. — Успели, — выдохнул Дима, крепко сжимая ладонь партизанки в своей руке. Как только он хотел отдать команду «Огонь», с двух сторон, будто по щелчку, раздались крики. Слева, стреляя в разные стороны, вывалилась кучка немцев, надвигаясь к партизанам, что-то голося на своем, справа из леса вынырнула Ольга, запыхавшаяся, взъерошенная, в форме, испачканной кровью, громко окликнув полковника. Лейтенанты Кравцов и Карамзин, не дожидаясь команды главного, чиркнули спичками и подожгли шнур, которым были обмотаны тротиловые шашки, уложенные прямо на рельсы. — Надо бежать! — Пелагея дернула замершего полковника за руку, выводя его из оцепенения, и понеслась в лес. За ней три лейтенанта и связистка.***
Один, два, три, четыре. Не выпуская руку полковника из своей руки, чувствуя, как кружится от волнения голова, Пелагея бежала просто вперед, спотыкаясь о камни, цепляясь носками сапог за корни деревьев, выглядывающие из-под земли. Слышно было, словно из-под воды, как стреляют немецкие автоматы, пытаясь поймать убегающий партизан. Десять, одиннадцать, двенадцать. Ноги болели при каждом новом шаге, немели и заплетались, перед глазами все плыло в разные стороны. Цепляясь за очередной булыжник, практически прочесав носом землю, девушка вскрикнула, но не упала, вовремя подхваченная Димой. — Автомат! — воскликнула она, потянувшись назад, за оружием, упавшим на землю. — Оставь. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять. Впереди утес, за которым шумно плескалась неглубокая река, к которому теперь уверенно тащит полковник партизанку. Вырвавшись вперед, соскальзывая по острым, влажным камням вниз, практически к самой реке, Дима продолжал высчитывать оставшиеся секунды. Прижимая партизанку спиной к отвесной скал, обнимая ее наконец-таки изо всех сил, как самое дорогое, что осталось в его жизни, он будто хотел укрыть ее не только от взрывной волны, которая их уже не застанет, но и от всех бед, которые ждут впереди. Если бы так простоять всю жизнь... Два взрыва прогремели практически одновременно, но ни полковник, ни партизанка уже не видели, как в воздух взмыл черный столб дыма, как повалился немецкий эшелон. Ольга потеряла из вида лейтенантов но, прячась за деревом от взрывной волны, заметила, как чуть дальше от того места, где спрятались Дима и Пелагея, ютился один фашист. Дождь продолжал накрапывать, небо чернело, около железной дороги горели деревья. Ольга поднялась с земли и, схватив пулемет, побежала к утесу. Ноги не держали, голова болела, уши заложило от громкого взрыва, а бок, простреленный фашистской пулей, пульсировал и кровоточил. Хотелось только одного, чтобы все закончилось, хотя бы для полковника, которого любила и которому желала только счастья. Подбегая к утесу, быстро спускаясь, Ольга приставила в упор пулемет к груди безоружного фашиста, который стоял с поднятыми руками, крепко сжимая в руке небольшой нож. — Конец, — она нажала на курок, вздрогнула, вскрикнула и крепко зажмурила глаза, чтобы не смотреть, как подкосились ноги мужчины, и как он повалился вниз, скатываясь по склону к реке.