Метаморфозы воды

К концу сухого сезона священный пляж Кхаия был полон сотен желающих принять под своё покровительство одного из детей, дозревавших в стазисе, пропускавшем самые яркие и питательные лучи к оболочкам яиц, готовых расколоться день ото дня. Протоссы всех каст, племён и возрастов ходили между камер и вслушивались в инграммы младенцев, считывали их чистую энергию, выискивая того, чья душа войдёт в резонанс с их собственной. Около большинства камер стояли биологические предки, с энтузиазмом рассказывающие родословную каждого всем желающим. Мариджар до последнего не желал присутствовать на этом празднике, отчего-то подсознательно питая к нему отвращение, но изменил решение, узнав, что среди представленных на пляже детей каким-то образом оказался его собственный, о существовании которого до сего дня он даже не догадывался. И он и не узнал бы, если бы вокруг его невылупившегося потомка не возник ожесточённый спор, эхо которого разлеталось по всей Кхале. Найти источник возмущения было несложно — немаленькая толпа, ещё более заметная из-за доминирующего в одеждах красного цвета, окружила одну единственную камеру и наполняла эфир возрастающим раздражением, сбивавшим прочих посетителей пляжа с их поисков родственной души. Мариджар нервно повёл плечом — его первые инграммы хорошо сохранили этот образ толпы желающих заполучить в свои воспитанники прямого потомка самого Кхаса. Ещё до того, как он впервые увидел свет, его восприятие было наполнено эмоциональным хаосом Ара, пытавшихся перещеголять друг друга в красноречии. Как он узнал позже — его родной отец согласился соединить свои гены с его матерью лишь из-за требований социума, считавших прерывание столь почётной родословной неприемлемым, и потому не желал брать его в ученики. Каким образом из всей толпы желающих он достался судье из Венатир с сомнительным прошлым оставалось загадкой, ответы на которую лежали за пределами знаний шестой ступени посвящения. Его прибытие заставило толпу притихнуть. Несколько судей ступенью ниже него почтительно склонились, другие приветственно подняли кадуцеи. Мариджар с удивлением обнаружил среди толпы Ара невесть как оказавшегося здесь претора Анадиса, чья гневная аура искрилась ярче всех прочих. Слишком увлечённый отстаиванием своей точки зрения, храмовник не заметил его прибытия. — Говорю вам, он — Велари! Наши с ним сердца бьются в унисон, и вы не можете этого отрицать, мудрейшие! — Из рода Кхаса может выйти только судья и только Ара! — выкрикнули несколько присутствовавших одновременно. — Но он действительно Велари, отчасти, — Мариджар прошёл через разомкнувшуюся толпу и встал рядом с камерой, отправив несколько успокаивающих телепатем в сознание потревоженного ребёнка. — Я соединял свои гены только с судящей Ламидер. По толпе собравшихся пронёсся удивлённый шёпот, быстро перешедший в возмущение. Столь заинтересованные в почётном происхождении отца, они даже не подумали проверить, кем была мать. Большая часть судящих мгновенно утратила интерес к ребёнку и схлынула продолжать поиски воспитанников в другую часть пляжа. Оставшиеся на прощание одарили Мариджара щедрой порцией презрения, и через минуту около самого популярного яйца остались лишь Алдарис и претор Анадис. — Ламидер ке Велари — очень красивая женщина. Но это не отменяет того, что ты бесстыдно нарушил древнейшую традицию нашего племени, — отметил Алдарис с досадой. — Младший брат, неужели ты даже о чистоте нашей крови не можешь позаботиться? — Честно, я даже не знал, что… — Что после всех ваших многочисленных порочных игрищ она забеременела? Мариджар, две сотни циклов, когда же ты повзрослеешь? — глаза Алдариса гневно сверкнули голубым, и он сжал кулаки. — Мудрейшие, раз всё разрешилось, могу ли я заявить свои права на этого ребёнка? — спросил Анадис, воспользовавшись возникшим затишьем. — Нет! Решительно нет! — от новой волны возмущения по телу Алдариса пробежал ряд искр. — Потомок Кхаса — храмовник! Это позор! Это… — Да, — невозмутимо перебил его Мариджар, не сводя внимательного взгляда с яйца, безмятежно впитывающего лучи солнца. Он чувствовал в ребёнке дремлющую энергию, которая могла вырасти в нечто намного более могущественное, чем он сам. Энергию, жаждущую выхода и борьбы куда больше, чем инертной мудрости. Огонь, придававший живости каждому движению Ламидер, горел в этом мальчике ещё ярче. Мариджар поднял кадуцей на уровень глаз, обратившись ко всем, кто мог слышать его. — Арико ке Велари — храмовник, и претор Анадис вырастит из него великого воина Айюра. — Ты не имеешь права принимать такие решения! — Ты, видно, невнимательно читал заветы Кхаса, старший брат. Нельзя воспитать мудреца из того, в ком бьётся сердце воина. Если бы он видел тебя сейчас, то пристыдил бы тебя, — Мариджар приподнял надбровные дуги, глядя на старшего брата сверху вниз. Глаза Алдариса гневно сверкали, но племенная гордость не могла пойти вразрез с заветами древнего учителя, уж точно не поставившего бы свои гены выше предназначения. И, даже если бы он всё-таки поставил традиции племени выше традиций общих, он не мог возражать младшему брату, который теперь стоял на ступень выше, чем он сам. — Преклоняюсь перед твоими знаниями, мудрейший, — Анадис почтительно склонился перед Мариджаром, оценив их молчание в свою пользу. От него веяло смесью удовлетворения и гордости. — В следующий раз возьми женщину из нашего племени, — бросил Алдарис и, надменно вздёрнув подбородок развернулся, удалившись в расстроенных чувствах.

***

Вернувшись в тот день в свои покои, Мариджар обнаружил всю комнату в беспорядке. Свитки, которые он переписывал, были разбросаны и спутаны, а светло-синие стены покрывали надписи на языке, которого он никогда не хотел знать. С них словно бы дул пронизывающий ветер, и он почувствовал слабость. Каждая черта шептала о своём смысле, но он совершенно не желал ни видеть, ни слышать его, отворачиваясь и сжимая веки, заслоняясь рукой от тьмы, отчего-то наполнившей его комнату. Вдруг все пугающие его ощущения исчезли. Он открыл глаза — его комната была в идеальном порядке, такой, какой он оставил её. Откуда-то издалека до него донеслись телепатемы ворчания и негодования — его короткий страх успел многих переполошить. Мариджар быстро успокоил их, но сам насторожился — он определённо почувствовал присутствие тьмы. И если почувствовать его смог только он — этому было лишь одно объяснение. Он хмуро опустился перед расстеленным на полу недописанным свитком. Письмена, похожие на следы когтей, всё ещё мельтешили перед глазами, закрывая настоящий текст, и никакая концентрация не помогала их изгнать. Тьма на периферии восприятия продолжала колоть его тонкой ледяной нитью. — Валитар, что во имя Айюра ты творишь? — он опустил кисть на подставку, обнаружив, что тушь всё равно ссохлась. Зажмурившись, судящий отследил источник — Валитар медитировал на берегу священного ручья, закрыв сознание от окружающего эфира, и тьма струилась через него, ломая изнутри то, что было слишком тонко. Мариджар выбежал из комнаты и вновь нырнул в трансмат, скомандовав перенести его как можно ближе к брату. С небывалой для себя скоростью он пробежал через лес, остававшийся туманным даже в сухой сезон. Валитар держал перед собой небольшой чёрный камень, в глубине которого едва уловимо пульсировало красноватое свечение. На поверхности он был невозмутим, и Мариджар знал, что только ему дано было чувствовать его истинное состояние из-за связи, против его воли возникшей после обмена телами. — Что это у тебя? Новый камушек? — Мариджар вступил в диалог, скрывая собственную тревогу как можно глубже. Валитар неохотно отвлёкся от своих мыслей на его физическое присутствие — то, от чего он не мог отгородиться при всём желании. Мариджар уже знал природу этого камня — такие находили при падших. Никто не осмеливался исследовать их, упоминания о них были обрывочными и противоречивыми. Тёмные кристаллы даже не уничтожали — их выбрасывали в открытый космос, как можно дальше от мест, где чей-то любопытный ум мог бы войти с ними в контакт. И теперь, воспользовавшись своей ступенью посвящения, Валитар исследовал один из них. Исследовал с энтузиазмом, открывая его тайны одна за другой, не пугаясь разъедавшей его душу тьмы. Исследовал и узнавал то, чего не мог узнать ни в одной библиотеке Айюра. И любые уговоры остановиться были обречены на провал. Мариджар следовал за ним почти бессознательно, повторяя то, что повторял уже много раз, но брат, пусть и связанный с ним, словно не обращал на него внимания. Тьма опутала его сердце крепким арканом и тянула к себе безостановочно на протяжении десятков циклов. Указания, оставленные в тёмном кристалле, привели их к спрятанным среди скал и лесов пространственным вратам, поверхность которых покрывали символы языка падших — на этот раз совершенно реальные. — Ты и вправду видишь в этом смысл? — Мариджар хотел было отвернуться, но не мог отвести глаз от запретных символов и от Валитара, завороженно касавшегося их руками. — Этел’у, эт’омен’ду, эт’кеда’ка, эт’ши’оира, — прочёл тот без тени сомнения, словно этот язык был известен ему всегда. Врата распахнулись перед ним энергетическим вихрем, из которого на них смотрела сама Пустота. Мариджар снова почувствовал слабость в ногах и сделал шаг назад, в ужасе наблюдая за братом. Валитар решительно шагнул вперёд, словно именно в этом с самого первого дня было его предназначение. Вихрь захватил его и унёс в иной мир. Возможно — навсегда. Когда Мариджар вышел из оцепенения, врата уже давно погасли, а Лу ушла за горизонт, и, несмотря на жар, шедший от нагретой земли, он не мог перестать дрожать от холода. Окрасившееся закатом небо впервые в жизни выглядело зловеще. Ни одна из лун ещё не взошла, и заря, алая как его одежды, разливалась по плотному воздуху среди чёрных силуэтов деревьев и высоких башен Ахет-Адуна. — Если останешься ждать его — лишь потеряешь время, — произнёс голос Такотоса, коснувшийся его разума издалека. Он был мрачен и холоден, но холод его не шёл ни в какое сравнение с короткими, но болезненными прикосновениями тьмы. — Те, кто проходят через эти врата, не возвращаются. — Он вернётся. Я верю. Я… знаю, — прошептал Мариджар, бессмысленно глядя на чёрный провал деактивированных врат. Он чувствовал, что отец тоже смотрел его глазами, и его скорбь разливалась в нём, приглушая гнев. — Может быть, — ответил Такотос с горькой усмешкой. — Но будет ли это всё ещё судящий Валитар? — Ты всегда знал, что он пойдёт по этой дороге, — Мариджар поднял перед собой кадуцей, надписи на котором тускло блестели в свете его глаз. На мгновение их очертания вновь исказились, превратившись в следы когтей, складывавшихся в символы запретного языка, слишком мимолётные, чтобы прочесть или осознать, но он уже итак знал их значение. — Почему ты даже не попытался остановить его? — Потому что он прав, — слова Такотоса прозвучали как гром, вновь сведя каждый мускул Мариджара неотвратимым ужасом. — Но если он прав, то почему я не иду за ним? — спросил он, и с новой волной гнева смог наконец пошевелиться. Он бросился к вратам и несколько раз ударил их гладкую поверхность в бессильной злобе. — Почему я вижу еретика, чей разум безнадёжно отравлен? — Стоя на перепутье перед истиной, ты всегда будешь верен Кхале. И, возможно, когда Сумрак падёт на нас, именно ты сможешь вернуть нас к свету.