Метаморфозы воды

Над звёздной картой старого маяка медленно вращалась огромным закрученным спиралью облаком галактика Сиаи-Маан. Валитар мысленно отдавал проектору команды, и их результат мгновенно отражался на изображении, подсвечивая сектора и области, убирая или выделяя звёздные системы того или иного типа. — И снова нет… — он мрачно сощурил глаза, отметив, что несколько дополнительных параметров не помогли ему существенно сузить поиск. Планета тёмных храмовников ускользала от него почти так же легко, как когда-то они сами. Казалось, несколько раз он подходил совсем близко, но снова и снова натыкался лишь на негативные звёзды, близ которых Перворожденные просто не смогли бы так долго существовать. Существовала вероятность, что гравитационные сингулярности экранируют своих живых соседей, и настоящее солнце холодного антимира пряталось среди них. И теперь, когда он снова почти добрался до цели и потерпел неудачу, его концентрация была вновь разрушена не слишком неожиданным вторжением. — Валитар! Коль скоро ты от всех закрылся, я сообщаю тебе лично. Тебя и меня избрали для торжественной процессии в честь праздника Посвящения, и я бы очень хотел, чтобы ты шёл рядом со мной! — Мариджар изо всех сил старался радоваться этому событию, но отчего-то когда он попытался сообщить новость брату, всякая радость из него улетучилась окончательно, разбившись о встреченную им стену холода и безразличия. О целый ряд из стен, которые он выстроил, превзойдя многих судящих его ранга в умении скрывать свои мысли даже от тех, кто знал все его ментальные привычки. — Брат мой, когда ты успел стать таким назойливым? — спросил Валитар вместо ответа. С того дня, как он вернулся из мира падших, его голос стал звучать тише и ниже, а аура, раньше столь яркая и энергичная, теперь всегда была подобрана и приглушена. Он продолжал с прежним усердием и рвением идти к новым ступеням знания, но мотивы его теперь были неясны. — Назойливым? Ты называешь меня назойливым? — Мариджар попытался шуткой прикрыть возмущение и печаль, и пусть он не пытался скрывать свои мысли, он был уверен — Валитар не читал их, просто потому что ему было безразлично. — Кто ты и что ты сделал с моим младшим братом? Я знаю, это падшие подменили тебя! — Не говори глупостей, Шикорис, — Валитар усмехнулся. — А ты не называй меня этим… — Почему же? В отличие от нас, со дня вылупления определяющих каждому его предназначение, тёмные научились видеть суть. Так что это — твоё настоящее имя. — …хотя бы когда нас могут слышать! — Мариджар страдальчески зажмурился. Само существование этого имени постоянно жгло его благодаря методичным напоминаниям брата, и если бы он не был уверен в обратном, он решил бы, что это именно Валитар две сотни циклов назад подменил его кадуцей на празднике посвящения. Но каждый раз он одёргивал себя — тот Валитар на такое способен не был. Он был чрезмерно любопытным и безрассудным — но не жестоким. Каким был его брат сейчас — он не понимал. — Только ты можешь по-настоящему слышать и чувствовать меня. И пользуешься этим слишком часто, — Валитар развернулся к нему, и проектор за его спиной погас. В обветшавшей древней консольной стало темно. — Если бы не твои опыты с неподобающими твоему уровню знаниями, между нами не появилось бы бы этой связи. Однако пока ты не сходил за те врата, тебя это не беспокоило! — Тёмные храмовники ничего мне не сделали. Я просто отнёс им их мнемокристалл и тут же вернулся! Я повторял это уже эоны раз, но ты никак не угомонишься! — Ты повторял это эоны раз, но я чувствую, что ты утаиваешь от меня что-то очень важное. И в этом как-то замешана та падшая… — Тёмная. — …которую ты встретил на озере Джун, — образ в сознании брата ускользал, но всё же Мариджар видел его намного чётче и ярче, чем в тот день, когда эта женщина действительно впервые столкнулась с ним. Бывшая раньше лишь тёмным облаком в глубинах его сознания, сейчас она расползалась в душе Валитара словно ядовитая лоза, паразитирующая в корнях дерева лушоан, перекрывая его энергетические токи, лишая листья их естественного сияния и медленно убивая. Его чувства к ней из любопытства превратились в восхищение, граничащее с первобытным поклонением, и иногда казалось, что больше ничто и никто во всей вселенной не волновали его. — Прекрати копаться в моих мыслях! Это не твоё дело! — глаза Валитара сверкнули красным, когда он заметил, что брат снова читает его. Он поднял было ещё один ментальный барьер, но Мариджар успел покинуть его сознание раньше. — Это право дано мне заветами Кхаса, брат мой. Как и тебе. Если ты ещё помнишь об этом, — сказал он, сделав шаг назад, и неодобрительно сощурил глаза. — Я присоединюсь к тебе позже, — ответил Валитар после паузы и повернулся обратно к погасшей карте. — А сейчас не мешай мне работать. Мариджар сжал край туники, подавляя негодование, быстро вспыхнувшее и почти столь же быстро потухшее. Он хотел было высказать, что прекрасно знал о предмете его поиска, но подавил и это, покинув маяк, теперь бывший в полном распоряжении Валитара. Закрыв от посторонних глодавшую сердце печаль, Мариджар пошёл через джунгли. Хотя его стараниями неподалёку от маяка установили дополнительный трансмат общего пользования, где тут же изящными спиралями вокруг высоких деревьев поднялись дома для досуга и медитаций, он предпочёл идти пешком, словно удары больших мокрых листьев по коже могли вернуть его в прошлое, пусть и неприятное, но более понятное, чем реальность, окружавшая его сейчас. Он не знал, почему выбор Конклава пал именно на него среди множества претендентов, в том числе и среди воспитанников его старших членов. Он сам не видел в своих деяниях чего-то выходящего за рамки того, что должно было делать судящему его ступени — наставлять новопосвящённых, поясняя и расширяя доступные им грани смыслов, дополнять потерявшие актуальность мнемокристаллы, консультировать представителей других каст там, где их знаний было недостаточно для принятия единого решения. Его существование не привлекало внимание, но немногим больше десятка циклов назад всё неожиданно изменилось. И причина этих изменений приближалась к нему со спины, пульсируя светлой энергичной аурой. — Отец! Мариджар обернулся на звук ломающихся веток в тот момент, когда Арико выпрыгнул из очередного куста и, не рассчитав силы прыжка, сбил его с ног. Судящий упал на спину и больно защемил несколько вибрисс безуспешной попыткой затормозить падение руками. — О… прости, — в открытом детском разуме читалась смесь вины и радости. Мягкий свет, падавший из желтоватого просвета небес, высвечивал его светло-серую кожу, на которой заметны были неяркие тёмные полоски и пятна. Окрас чешуи, свойственный Ара, необычно сочетался с гладким лицом, почти лишённым выступающих частей, а из-под неявно нависающих надбровных дуг смотрели золотые глаза. Мальчик, встреченный этим миром столь холодно, не был оставлен участием отца, опасавшегося, что среди храмовников поддержки претора Анадиса ему будет недостаточно. И хотя наставник справлялся с его воспитанием намного лучше, чем судящий ожидал от столь грубого на его взгляд воина, Арико был рад обществу их обоих и нередко искал у него совета и мудрости. И необычные вопросы, которые он задавал, скоро привлекли внимание Мариджара к изучению движений души храмовников — с той стороны, с которой раньше он и не предполагал когда-либо заглянуть — и вылились во множество записей, раскрывавших истоки многовековых трений между кастами. — Ты не прожил и двадцати циклов, а уже владеешь своим телом лучше, чем я. Что же будет дальше? — Мариджар рассмеялся, чувствуя, как присутствие сына оттесняет с поверхности сознания опутавшую его печаль. — Я буду лучшим из воинов! И ты, и наставник будете мной гордиться! — Нам не нужно поводов, чтобы гордиться тобой, каким бы путём ты ни пошёл, — Мариджар поднялся и встряхнул тунику, пропитавшуюся росой и грязью. — О… ты весь мокрый из-за меня. Прости… — Не переживай, мне нравится быть мокрым. Но одежду придётся сменить, — он посмотрел на заднюю часть туники — та была безнадёжно испачкана. Стряхнув несколько комьев чёрной земли с пояса, он взглянул в сторону трансмата, оставшегося в паре километров за спиной. Оценив, что путь до него всё равно был ближе, чем до городских стен, он пошёл обратно, увлекая сына за собой. — Хотя мне всё равно пришлось бы переодеваться в этот глупый балахон… — О, отец… — голос Арико стал печальным, — я хотел сказать, что Анадис сказал, что мне нельзя будет присутствовать на празднике Посвящения сегодня. Сказал, что меня не пустят. — Верно. Ты ещё слишком юн. Без связи с Кхалой ты даже не поймёшь, что происходит. — О, а нельзя как-нибудь поскорее вступить в эту связь? — Определённо нет. Не переживай, ты обязательно попадёшь на него, когда настанет твоё время. И будешь в центре внимания, а мы с Лами обязательно будем на тебя смотреть в самый важный день в твоей жизни. Это намного интереснее, чем я, вышагивающий под знамёнами с кучкой напыщенных судей! — Мариджар засмеялся, передав в разум Арико картину шествия, какой неоднократно видел её глазами многих зрителей в Кхале. Торжественное шествие, для участия в котором отбирались наиболее многообещающие молодые Перворожденные, по четыре от каждого племени, в его воспоминаниях окрашивалось насмешливой скукой. — Ты будто не рад, что будешь там. — Моё сердце невесело, сын, — они вышли к трансмату, и Мариджар не смог не взглянуть снова на тёмную полоску моря, выглядывающую из-за деревьев. Он замешкался и тряхнул головой, отгоняя всколыхнувшуюся тревогу, но Арико всё равно заметил перемены в его ауре. — Почему? — Не вынуждай меня лгать такими вопросами. — Это что-то связанное с водой? — Да. В каком-то смысле. Знаешь, у воды есть такое состояние, когда она настолько холодная, что почти начинает замерзать. Стоит её коснуться холодному ветру — она станет льдом. Стоит на этот лёд упасть лучам звезды — она снова растает. — Но разве здесь бывает такая вода? — Нет, здесь… всегда тепло. Такая вода бывает ближе к полюсам планеты. Но там наверху, — он указал на облака, разумея простиравшийся за толщей атмосферы космос, — намного холоднее. Там она не тает даже под самыми яркими лучами… Давай я лучше расскажу тебе ещё одну историю? — войдя в трансмат, он коснулся консоли управления и скомандовал устройству переместить их в его покои. Взглянув на блестящий чистый пол, на который тут же с мокрой одежды натекла небольшая лужа, он снова не смог не усмехнуться, представив, как сильно будет негодовать Альгинерия. — Хочу историю про праздник Посвящения! — Арико тут же запрыгнул с ногами в его гамак и начал раскачиваться в нём, выжимая из поддерживавших его цепей неприятно-звонкие вибрации. Мариджар не стал возражать, лишь приподнял надбровные дуги, демонстрируя неодобрение. — О, только не это. Не сейчас. — Тогда про Странников! — Про них я уже всё рассказал. — А про падших? Мариджар закрыл глаза и молча расстегнул кольцо, придерживавшее тунику на груди. Обычно на такое он резко возражал и бранил сына, после чего выдавал одну из нравоучительных притч — в прошлый раз это была история о рыбах, которые думали, что умеют летать, выпрыгивая из воды, и однажды выпрыгнули на берег — но сейчас наполненный тьмой образ, пусть и искажённый неведением ребёнка, вновь заставил его подумать о брате. Стащив с себя тунику и бросив на пол, Мариджар опустился в гамак рядом с Арико. — Ты знаешь, что я не могу рассказать тебе ничего о них, пока ты не познаешь Кхалу, — сказал он наконец после паузы, показавшейся даже ему слишком долгой. — Но я могу рассказать тебе историю о падении. — Только не ещё одна притча, — Арико недовольно сощурился, прекратив раскачивать отяжелевший гамак, и сел. — Они все кончаются одинаково. Великое единство — хорошо, отсечение — плохо, будь ты рыбой, насекомым, растением, водоёмом… я помню, судящий. — Нет. На этот раз — чистая правда. Про Перворожденных, таких же, как ты и я, — Мариджар положил ладонь на лицо сына, напрямую передавая образы, искажённые и размытые. — Давно, ещё до твоего появления на свет, жили два брата. Старший был… спокойным, сдержанным и никогда не выходил за границы дозволенного. А младший был непоседой, не знавшим меры любопытству. Почти как ты. И, кстати, тоже полукровка. — А какой касты они были? — с интересом спросил Арико, обнаружив себя созерцающим пару силуэтов, сидя рядом с отцом на тёплом песке. — Как и ты, они были слишком юны, чтобы это по-настоящему имело значение. — А как их звали? — Старшего звали Шико, а младшего — Зера. Они жили на берегу моря со своим наставником, и однажды младший из братьев увидел в небе комету. Такую яркую, что её свет мог бы затмить Ар’Лаи. И он решил, что хочет её достать. — Но… зачем? — Не знаю. История об этом умалчивает. Однако он начал прыгать изо всех сил — а их у него было не меньше, чем у тебя! Старший брат осуждающе смотрел на него и говорил: "Остановись! Ты можешь потерять равновесие и упасть!" — Этот Шико точно был судящим. Прямо как ты! — Арико засмеялся, с интересом наблюдая за фигурками, двигавшимися на фоне ночного неба. — Возможно. В любом случае, Зера его не слушал. Поняв, что всё равно не может достать комету, он перестал прыгать на песке и залез на большой прибрежный валун. Встав на самом краю, он возобновил свои попытки. Старший начал беспокоиться, и снова сказал: "Остановись! Ты можешь потерять равновесие, упасть и разбиться!" — Но я хочу достать комету! — смеясь передразнил Арико, заболтав ногами в такт прыжкам. — Но скоро Зера понял, что с камня до кометы тоже не достать. И тогда он решил залезть на высокое дерево. — О. Кажется я знаю, чем кончится эта история, — Арико с удивлением заметил, что образ стал чётче и ярче. — Это было очевидно с самого начала. Как ты можешь догадаться — Шико был в ужасе от того, что должно было случиться. Но даже предупреждение, что он может упасть и умереть, не удержало младшего брата от того, чтобы снова начать прыгать. — И тут-то он и упал. — Да. К счастью, старший брат поймал его. Точнее… затормозил его падение собой, поэтому младший ничего себе не сломал, приземлившись прямо на него. Когда Зера пришёл в себя он сказал: "Ого! Я и не думал, что падать настолько больно!" А Шико ответил: "Да, больно. А ловить тебя — ещё больнее!" — Но ведь намного больнее ему было бы, если бы Зера погиб, разве нет? Хотя… если бы Зера погиб, он бы перестал чувствовать боль, а его брат бы всё равно винил себя за то, что не смог убедить его не лезть на дерево? — Так и есть. Шико должен был убедить его остановиться раньше — но не смог, потому что они никогда не были дружны и у Зеры не было причин его слушать, — Мариджар отнял ладонь от глаз Арико и положил ему на плечо. — Та далёкая комета была ему ближе, чем кто-либо ещё. — У твоих притч о падших всегда были хорошие концы. А это… так грустно, — когда мальчик открыл глаза, их свет неровно мерцал и с него срывались тонкие голубые нити. — И я, кажется, запутался в том, кто из них был прав. — Не все выборы, которые мы делаем, можно назвать правильными или неправильными. Мы их просто делаем. Я выбрал быть твоим другом, но моя семья считает, что я зря трачу время на разговоры с низшей кастой, если они не являются проповедью. — А Анадис говорит, что ты самый странный Ара, которого он встречал. — Странный — это ещё не преступление. Отличаться от других — ещё не ошибка. Высказывать мнение, отличное от принятого — ещё не ересь. — Нужно лишь чувствовать грань, которую нельзя переступать. Или прийти за советом к тому, кто чувствует лучше, — повторил Арико заученную истину, которая впервые по-настоящему обрела для него смысл. — Быть в твоей касте кажется сложнее, чем меня пытаются убедить. — По праву рождения каждая каста получает именно те обязанности, с которыми может справиться, и те привилегии, которые ей необходимы. — Отец, я… — Арико взял ладонь отца и приложил к груди. — Пусть я не могу ещё чувствовать тебя через Кхалу, а ты и так можешь прочитать меня до самого дна души, но всё равно — я клянусь, что никогда не причиню тебе боль. Судящий удивлённо взглянул на сына и прислушался к биению жизни под его кожей. Яркая аура переливалась множеством ничем не сдерживаемых эмоций, но все их перекрывала вера в то, что он непременно будет верен этим словам. — А если что-то подчинит твою волю? — Я защищу твоё тело, — сказал юный храмовник без тени сомнения. — Ты — защитишь мой разум.