Хроники империи

      Мериель сидел в общей детской комнате, склеивал половинки скорлупок от грецких орехов и передавал их младшим братьям на покраску. Бесталл красил орехи в золотой, Гланиэль — в красный. Это будут гирлянды в будущей комнате Мериеля и Гланиэля. Комната была почти готова, и перед отъездом отец предложил близнецам подумать, чем они хотят украсить свою новую берлогу.        У них будет собственная спальня. Мериель чувствовал, что отдельная комната не только давала им новые привилегии, но и как бы доказывала, что они с Гланиэлем уже достаточно взрослые. Конечно, такое обособленное положение у близнецов будет недолго. Для Бесталла и Кадма, следующих по старшинству, тоже скоро начнут ремонтировать отдельную спальню, а потом придёт черёд девочек — Женьен и Рашеты.        Мериель с Гланиэлем долго думали и спорили о том, как будет выглядеть их убежище, пока младший близнец не предложил мысль, чтобы их братья и сёстры внесли свой вклад в украшение берлоги. После уроков Вожак собрал свою стаю и вынес предложение брата на обсуждение. Идея всем понравилась, и теперь дети, к удивлению нянек и гувернёров, тихо сидели в общей комнате и что-то мастерили каждый в своём углу. Рашета сидела в кресле с кошкой на коленях и вязала коврик. Близняшки Ада и Кармилл пересаживали часть своей зелёной коллекции в глиняные горшочки. Женьен вышивала на полотне герб Верриари. Скромница Виена вырезала картинки из книжек и открыток и клеила их на тонкую деревянную дощечку, складывая новую картину. Кадм что-то вырезал из дерева — гувернёр очень неодобрительно косился на кучку стружек на ковре. Риэль рисовал своих бабочек, а малыши Аэлий и Лизбет лепили зверей из мягкой глины. Все при деле, все вносят посильный вклад. Это ненадолго отвлекло их от пустоты.        «Всё из-за Брюзги», — ругался про себя Мериель. Из-за принца Рубеллина уехали Раду, его девушка и друзья, и даже мать близнецов. Столько кунгусов захотели войти в свиту крастского наследника. Мало тех, кто погиб в перестрелке во время Осеннего Фестиваля, так ещё и эти уехали в Юлазиан. Не все, но многие. Без значительной части кунгусов, без Раду в замке стало пусто. Эйлин тоже уехал, так и не став частью их стаи и забрав с собой все неразгаданные загадки. И Рей, их волк-одиночка, почти перестал общаться с детьми, потому что Травник взял его в ученики. Столько изменений, к которым стая оказалась совершенно не готова.        Мериель не хотел пугать братьев и сестёр своими мрачными прогнозами. Всеми своими измышлениями по поводу наступивших тёмных времён он делился только с Гланиэлем. — Тёмные времена? Ну ты даёшь, — усмехнулся в ответ Гланиэль после очередной порции ворчливого нытья старшего брата. — Милорд вместе со всей своей свитой уезжает каждое лето, и что же, были у нас твои тёмные времена? — Нет, — согласился Мериель. — Но вместо кунгусов отец пускал в замок семьи слуг вместе с ихними детьми. — Их, — поправил Гланиэль, закатив глаза. — Не перебивай. Так вот. Раньше всё было по плану. Одни уезжают, другие приезжают. А теперь что? В замке пусто. Остались лишь те, кому нет до нас дела и те, кого наши дела даже слишком интересуют. — Ну и что? — снова закатил глаза Гланиэль. — Мы сами по себе. К тому же отец скоро вернётся. Он точно что-нибудь придумает. — Даже отец не заменит Раду и Нумиэль, — буркнул Вожак. Спор ни к чему не привёл, и каждый остался при своём мнении.        Мериель не понимал, как его брат может оставаться таким спокойным, когда всё так изменилось? Как он может спокойно относиться к отъезду Раду и Нумиэль? Ладно леди Дарина — её и матерью можно назвать с натяжкой. Она даже не попрощалась с ними перед отъездом. В отличие от своего брата. Раду подарил племянникам на прощание пару одинаковых кинжалов, а его девушка — прекрасная Нумиэль — повесила близнецам на шеи изящные серебряные кулоны. На одном была выгравирована кунгусская руна «М», на другом — «Г». Остальные дети тоже не остались без подарков, но они Мериеля мало волновали. Куда важнее, что под рубашкой прижимался к груди её подарок, и это немного, самую малость, скрашивало горечь разлуки.       Нумиэль была чистокровной кунгусской и в то же время бастардом. Ни одной женщиной Вожак не восхищался так, как девушкой дяди. Нумиэль редко носила платья, предпочитая брюки и рубашки. Она прекрасно владела мечом и теневыми клинками и часто сама тренировала близнецов. Она было смешливой, немного наглой, под стать Раду, и невероятно соблазнительной. Узнав это слово из книг отца, Мериель решил, что оно очень подходит Нумиэль. Соблазнительная. Не как шоколадное пирожное, а как-то по-другому. Мериель ещё сам не до конца понимал, как именно.       Ещё у Нумиэль была интересная история с рождением. Её мать, кунгусская дворянка, забеременела во время войны, когда муж отсутствовал. Это было почти тридцать лет назад, когда даже отец Мериеля ещё не родился. Мать Нумиэль, видимо, сошла с ума из-за потрясений. Её старший сын погиб в первые месяцы войны, муж долго не возвращался и, должно быть, она нашла утешение в ком-то ещё. Правда, сама старуха утверждала, что её любовником был никто иной как Владыка Нумос. Потому и назвать ребёнка она решила Нумиэль, что в вольной трактовке означало «благословение Нумоса». Отчего-то она была уверена, что родится сын, но родилась дочь. Так Нумиэль получила мужское имя, а заодно и мужские повадки. Впрочем, от прочих придворных дам её отличало кое-что ещё. Она была единственной, к кому император относился не как к женщине и потенциальной любовнице, а скорее как к сестре или дочери. Пусть Нумиэль была старше его величества, она совсем не возражала против такого покровительственного отношения.       Эх, когда Мериель теперь её увидит? Когда почувствует тёплую руку, что ласково взъерошивала его волосы? От лета до лета в их маленьком мире проходила целая эпоха. А к тому времени, как он сможет встретиться с Раду и Нумиэль, и вовсе пройдёт целая жизнь! От угрюмых мыслей мальчика отвлёк близнец. — Может, хватит уже? — вымученно поинтересовался Гланиэль, указывая красным от краски пальцем на чашу, полную подсыхающих орехов. — Нет. Надо, чтобы на всю комнату хватило, — возразил Мериель. — Нам скорлупок не хватит, — заметил младший близнец. — Рей ещё принесёт. Он обещал. Давай-давай, раскрашивай, — поторопил братишку Вожак. — Сам раскрашивай. У меня уже пальцы чешутся, — тихо пробурчал Гланиэль.        Чуть было не начавшуюся ссору прервал Риэль, подойдя к старшим братьям с новым рисунком. — Я бабочек наисовал, — мальчик, всхлипывая, протянул близнецам рисунок. — Ну и чего тогда ревёшь? — устало поинтересовался Мериель. Близнец одарил его раздражённым взглядом. — Дай, посмотрю, — попросил Гланиэль и, посадив братишку себе на колени, взял из маленьких ручонок лист. Некоторое время он молчал, странно уставившись на картинку, а затем, ласково похвалив Риэля, бросил настороженный взор в сторону старшего брата. — Что там? — тихо спросил Мериель, подсаживаясь ближе. Гланиэль передал ему рисунок и принялся успокаивать Риэля. — Ну-ну, не плачь, очень красивые бабочки. Ты молодец. — Не уходи-и-и, — прижимая заплаканное лицо к груди Гланиэля, ревел навзрыд малыш.        Мериеля рисунок тоже удивил. Обычно их слабоумный братик рисовал цветы и ярких бабочек. Не то, чтобы на этом рисунке бабочек не было, просто вместо жизнерадостных цветов Риэль выбрал для них чёрный и красный. Две одинаковые чёрно-красные бабочки. Одна была изображена запутавшейся в серой паутине, другая — проткнутой иголкой. — Я никуда не ухожу, — успокаивал братишку Гланиэль, непонимающе глядя на близнеца. — Ты удёёёшь, — размазывая по лицу и рубашке брата сопли и слёзы, завывал Риэль.        Глядя на рисунок, Мериель вдруг почувствовал скребущее чувство пустоты. Словно пустота в замке не только добралась до их комнаты, но и незаметно прокралась в грудь, вытесняя радость и краски, как на картинке с бабочками.