КНИГА ЛИНО

- Как он? - участливо спросил кто-то. - Плох, - хмуро ответил Намион. Будучи целителем и стараясь по возможности избегать даже охоты, он время от времени невольно ловил себя на том, что не понимает окружающих его воинов. Да, от их действий, несомненно, тоже есть польза, но… Чутье – подсказывало: тут что-то не так! А вот ЧТО «не так» уловить не удавалось. Однако вышедший из больничного шатра слишком привык доверять собственному сердцу и продолжал пытаться найти ответ на свою загадку даже в том случае если она была почти нерешаемой… А заодно не мог не отметить – вне покинутой только что палатки дышалось на порядок легче. И то, что дело тут не только в свежем осеннем воздухе, тоже было очевидно. Как же не хотелось ему вновь возвращаться под туго натянутый полотняный свод! Хоть силком себя туда затаскивай!!!... Но вот не идти обратно было нельзя. Внутри на собранной из травы и шкур походной лежанке его ждал раненый. И им надо было заниматься. Намион знал его. Видел мельком пару раз во время Похода. Грелся однажды у одного светильника на Хэлкараксэ, встречался при поездках к границам на Ард-Гален. И чуть ли не со времен лагеря на берегах озера Митрим знал о нем одно – этот нолдо из тех, кто не уходит с травяной равнины даже на пару-тройку дней. Преследует орков, как одержимый. Говорят – мстит тварям Врага за потерю единственной дочери, выжившей во Льдах, но пропавшей без вести вскоре после начала их жизни в Белерианде. Соратники знали про его беду. Сочувствовали. Чем могли – помогали. Но на сколь-либо долгий срок ни в одном десятке он не задерживался. Ненадежен. Ибо месть свою нередко брался ставить выше приказов командиров, и мало кого из последних хватало на то, чтобы из раза в раз подвергать неоправданному риску других своих бойцов. В какой-то момент его даже насильно заперли в крепости, однако довольно скоро он нашел возможность уйти из нее и взялся за старое уже в одиночку. Помертвел, осунулся, в какой-то мере даже поизносился, но личное свое «противостояние» – продолжал. …В одном из таких одиночных рейдов он и нарвался. К счастью – нашли, передали целителям. А что толку? Все равно – рана на ране… Не выкарабкается. Не жилец… В ответ на подспудно едва мелькнувшую мысль о том, что он, Намион – здесь, а дома его ждет приемный сын, которого воспитывать и учить надо, целитель только нехорошо ругнулся. Мысль эта тоже была какая-то неправильная. Но лезет же в голову… И не прогонишь толком ее! Хоть надвое разорвись!!! На границы он мальчишку не брал с собой никогда. Хватит и того обучения, что Нинквэоро получает в строящейся пока крепости. За горы, в Митрим отправить – рука не поднималась, а с собой брать… куда? На орочьи клинки?!! Спасибо на добром слове. Проще сидеть теперь и время от времени дергаться по поводу «упущенного» времени. А еще лучше – идти-таки в шатер и начать заниматься делом. Хотя… Где именно он это самое время «упускает»: в крепости – при обучении сына и новичков, или на передовой – понять тоже толком невозможно. И там – нужен, и тут – необходим. Проклясть бы эту войну! Да еще – в самых нехороших выражениях… Злые слова на язык так и рвутся. Колышутся пугающе-бледными темными тенями где-то на границе сознания, тянут жадные щупальца к тому, чтобы целитель не удержался и нечто непоправимое все-таки произнес. Ждут, что Слово Произнесенное даст им силу захлестнуть волю и разум того, кто слово это необдуманное ненароком выпустит на свободу. Но отступают… Перед куда более здравой мыслью о том, что жаль только, что под такое проклятие попадет слишком много тех, кого проклинать совсем не хочется. От этого становилось легче. Проще сдержаться, и в которой раз отвлечь себя от сочащейся непойми откуда скверны возвращением все же к прерванной работе – питьевой отвар на небольшой жаровне подогревать, да свежие повязки накладывать. А потом и тряпицу на лбу раненного в который раз менять – нагревается за мгновения, словно возле печки раскаленной ее оставляешь. Мог бы, конечно, перепоручить эту «простую» вроде бы работу сиделки кому-то из пары учеников-помошников постарше, приехавших в лагерь вместе с ним. Но… Нет. Раз проблема не только в состоянии больного, но и в его, Намиона, собственном отношении к происходящему, а также – к сложившейся ситуации вообще, – есть смысл делать все самому. Иначе – как разобраться? Хотя бы в себе… …Новый компресс. Легкое обтирание вспотевшего лица, привычная проверка повязок, скрытых под легким меховым одеялом. Нет. Бесполезно… …Еще до того, как край дневного светила коснулся неровных сколов далеких гор, а в лагере зажгли первые вечерние костры, дыхание пострадавшего стало поверхностным и прерывистым. Что оно означало, нолдор знали уже очень хорошо. Тот, кого они безуспешно пытались спасти, уходил. Тело переставало бороться со смертью, давая фэа беспрепятственно покинуть его. Навсегда. Во всяком случае – в этой жизни. Теперь оставалось только ждать. Продолжать сбивать жар, облегчая умирающему последние его часы до ухода в Чертоги Намо, а заодно – в который раз наблюдать знакомую, люто ненавидимую любым целителем картину. Когда перед внутренним взором невольного свидетеля смерти та часть фэа, которую со времен Куйвиэнэн квэнди привыкли называть внутренней элен, будет потихоньку мерцать, постепенно угасая, а затем – погаснет, словно уйдя куда-то совсем глубоко. Куда? Никто не знает. Вглубь тела? Разума? Сознания? Мироздания??? Нет на это ответа… Ибо из тех немногих, кто проходил когда-либо таким вот неведомым всем прочим путем, никто толком об этом не рассказывает… Да и расскажешь ли словами о том, чему и слов порой никем не придумано? Навряд ли. Наблюдать – можно. Осмыслить извне – нельзя. И «изнутри», похоже, нельзя тоже. Потом, когда все уже практически закончится – почти на грани ощущаемого – исчезнувшая было «элен» должна будет чуть заметно засветиться снова и, как по невидимой путеводной нити, медленно-медленно «поплыть» куда-то в пространство, туда, где сознание внешнего наблюдателя едва нащупывает чужой путь на Заокрайний Запад. Впрочем… В этот раз привычного почему-то не случилось. Вместо того, чтобы двигаться в привычном направлении, видимая Намиону «элен» по знакомому пути «вглубь» двинулась лишь на два-три мгновения. После чего осторожно отклонилась в сторону и, как бы нехотя, устремилась куда-то совсем не туда, куда должна была бы. Вздрогнув от неожиданности, целитель невольно решился на безумное – попытаться ее удержать, но… попробуй – сделай это, если не угадываешь как следует даже само направление! Потянулся мысленно к чужой фэа, почти коснулся ее своей внутренней силой, но не совладал, чуть не запутался в том, что показалось ему сонмом совсем близко загоравшихся звезд, и только сейчас осознал, что не вполне понимает, как из окружавшего его Ничто суметь вернуться назад. В следующее мгновение приемного отца Нинквэоро обдало со стороны чужого Пути таким жутким мраком и холодом, что он едва не потерял сознание. И что-то не похож был этот мрак и холод на те, что доводилось ему чувствовать даже в самом сердце не к ночи будь помянутого Хэлкараксэ. Это был мрак и холод Бездны. Смерти и Тьмы. Севера. Зов которого едва не засосал в себя не только фэа умирающего, но и сознание того, кто пытался его спасти. Возникнув где-то там, куда устремилась уходящая из мира живых фэа, эти жуткие ощущения, как поток злого, нездешнего ветра, рванулись наружу, по установленной Намионом «связи» почти проникли в него самого, проняли изнутри до костей, а уходя обратно, попытались потянуть за собой. Причем – совсем-совсем не на Запад… К счастью, в этот момент в шатер заглянул один из учеников, и его окрик не позволил наставнику молодого нолдо провалиться невесть куда вслед за умирающим. Резко и глубоко вздохнув, как будто только что вынырнул из глубочайшей ледяной проруби, целитель как можно незаметнее отшатнулся от остывающего уже тела, и едва сумел скрыть от заговорившего с ним помошника то страшное, что только что с ним едва не произошло. Что отвечал – не помнил. По-настоящему очнулся лишь через какое-то время, но еще многие и многие годы видел во снах лишь чудом упустившую его Тьму, и чувствовал, что Зов, звучавший тогда на самой грани его сознания, при любой жизненной ошибке может стать воочию слышим ему самому.