КНИГА ЛИНО

Кашель. Сухой, надрывный кашель в морозной тишине под удивительно высоким «зимним» небом. Яркие элени колкими горошинами мерцают в темноте, как будто исполняя загадочный волшебный танец. Ни одного клочка тумана вокруг: куда не кинешь взгляд – только белая ледяная пустыня, серые тени у стенок торосов да черный купол неба над головой; и наст блестит, словно сталь отцовского клинка, навеки отполированный жестким дыханием вечной ночи. Холодно. Окоченевшие пальцы не согреть, даже держа их у самых губ. Тепло дыхания застывает в морозном воздухе так быстро, что на руках оседает лишь холодная влага и ветер тут же норовит снова превратить ее в лед, а, отчаявшись, жестко врывается под одежду, леденя тело до самых костей... Зябко кутаясь в истрепанную вьюгой одежду, Нинквэоро осторожно прижимался к чьему-то крепкому колену и тщетно пытался бороться со сном. Искусно подбитый мехом зимний плащ был слишком короток, чтобы укрыть его целиком, но зато достаточно широк, чтобы скрыть коричневую шерстяную куртку и плотную серую рубашку, куда хуже приспособленные к испытанию подобной стужей. Ноги приходилось поджать под себя, а лицо хоть немного прикрыть краем широкого капюшона. К счастью, в свое время мальчугану приходилось бывать довольно высоко в горах, и он хоть немного понимал толк в том, как защитить себя от подобной непогоды. Вот если бы только не смыкались с такой настойчивостью вконец заиндевевшие веки... ...Огонь. Стоило только закрыть глаза, и веселые язычки яркого пламени вспыхивали жарким костерком весенней ночи, распространяя в сознании живительное тепло и изгоняя из памяти все то, что творилось вокруг на самом деле. В ушах Нинквэоро начинали звучать радостные голоса, и феа его наполнялась неизбывным ощущением праздника, ярко пестревшего красками и наполненного ароматом ранних цветов... Но тут же исчезало, как только маленький нолдо силой заставлял себя очнуться и снова всмотреться в бивачную тьму. Последний раз у настоящего костра сидеть ему пришлось больше десяти переходов назад. Жалкое пламя с неохотой поедало десяток мерзлых веток обледеневшего плавника и, хирея на глазах, вскоре потухло, отныне сохраняя себя лишь в редких огоньках небольших жировых светилен, которые ненадолго зажигались лишь во время длительных, «ночных», привалов, позволяя хоть чуть-чуть обогреться прежде, чем придется заставить себя немного поспать... Внезапно знакомая боль снова сдавила грудь. Холод жестоко резанул окоченевшее тело настолько глубоко, что горло маленького эльдо перехватило, и через мгновение Нинквэоро тоже зашелся в надрывном, но редком кашле. Прежде, не желая пугать опекавших его взрослых, он всегда старался его сдержать, но в последнее время делать это было все труднее. Обмороженные легкие давали себя знать настолько, что на этот раз мальчуган невольно ткнулся лицом в заметно припорошенные снегом колени, и нолдо, сидевший у него за спиной, вынужден был испуганно схватить его за плечи. Голос, прозвучавший над самым его ухом, пострадавший услышал уже как будто издалека. - Намион,.. ты целитель – найдется у тебя что-нибудь?.. Второй эльдо, примостившийся неподалеку, вынул из-за пазухи закутанную в мех флягу. - Не больше глотка, малыш, - произнес он, поднося ее к самым губам Нинквэоро. - Неизвестно, сколько еще идти и скольким оно может понадобиться. Из фляги резко пахнуло терпким набором трав, но, глотнув немного, мальчик подумал, что едва не обжегся. Легкие его наполнились живительным теплом, и полный молчаливого понимания взгляд послужил благодарностью тому, кто каким-то чудом находил в себе силы дружески улыбнуться ему, согревая не только целебным настоем, но и теплом своей собственной души. Он знал, что второго глотка действительно не будет, но видел также и то, что флягу старший из них убирает назад через силу, не скрывая того, что сожалеет о невозможности растрачивать драгоценное питье даже на того, кому оно сейчас нужно. - На большом привале я тебя найду, - тихо произнес Намион, с участием глядя на потянувшегося к нему мальчугана. - Попробую что-то сделать... А сейчас... сейчас просто отдохни. - Родители-то где? - поинтересовался он через минуту, по каким-то своим, особым, одному ему ведомым приметам понимая, что сидящий рядом с мальчиком не является его родичем. Однако в ту же секунду он пожалел о том, что вопрос этот вообще сорвался с его губ. Дело в том, что в то же мгновенье такой открытый до той поры взгляд больших детских глаз как будто отгородила невидимая стена. Безотчетным движением Нинквэоро решительно забился поближе к тому, кто прикрывал его спину, и надолго замолчал, глубоко погруженный в свои мысли. Ведь Рандивэн, его мать, была в числе тех, кто отбился от остальных во время первого из обрушившихся на эльдар жестоких снежных буранов, а Элемир... его отец покинул Аман в числе тех, кто ушел с Феанаро на захваченных некогда кораблях. Он не знал того, что произойдет с ними дальше, и, подобно многим, счел первое плавание достаточно опасным, чтобы подвергать этому испытанию свою жену и сына, даже не подозревая, что то, что пришлось им пережить на самом деле, было намного страшнее безжалостных орочьих клинков... * * * Новый переход почему-то казался Нинквэоро ужасно долгим. Снадобье, данное Намионом, сделало, правда, свое дело. Если мальчуган не пытался делать слишком глубокий вздох, то легкие его почти совсем не болели, жар, то и дело заявлявший прежде о своем существовании, пока не повторялся, да и кашель снова удавалось довольно неплохо сдерживать, легко загоняя его вглубь и не позволяя ему вырваться наружу. Однако на этот раз опасность подстерегала юного нолдо совсем с другой стороны. К этому времени Нинквэоро устал настолько, что едва осознавал, что все еще находится среди живых. Черно-серые силуэты, неторопливо двигавшиеся рядом с ним, давно уже мнились ему безжизненными тенями. Просто картинкой, почти не отвлекающей внимания от главного – ногу надо ставить так, чтобы не споткнуться и не упасть, теряя затем лишние силы на то, чтобы подняться. Шаг, еще шаг... Тяжкая, медлительная работа, то и дело пугающая мыслью о том, что, идя вперед, никогда не знаешь, не подстерегает ли тебя совсем рядом коварная полынья. Одна из тех, что лишь по самой поверхности едва прикрыта тонкой коркой льда, под которой таится чудовищная водяная бездна. Нинквэоро однажды видел, как такая ловушка унесла жизни сразу нескольких эльдар, случайно оказавшихся в ее плену. Трое из них погибли сразу, четвертый, лишь чудом выбравшийся на твердый лед, так и не сумел по-настоящему согреться. Он умер незадолго до того, как кто-то из вождей объявил об окончании привала. Однако, если пытаться все время думать только об этом, страх будет истачивать феа, подобно древесному червю, легко валящему наземь и не таких исполинов. Значит, думать надо о чем-то другом. О том, например, что ветер, никогда, казалось бы, не утихавший в этой суровой ледяной пустыне, ненадолго сложил-таки свои холодные крылья. О том, как цвели во дворе посаженные матерью цветы и деревья, как интересно было наблюдать за работой отца, как лазили с друзьями по самым опасным кручам, как искали отбившихся от табуна лошадей... О том, как там, за проливом, он встретит наконец отца, и долго-долго будет отсыпаться в его крепких объятьях, кутаясь в теплые складки широкого мехового плаща и как можно глубже стараясь вдыхать запах, так отчетливо напоминавший ему о доме... Внезапно – мальчик и не заметил, как это случилось – правая нога его почти по колено ушла под лед. Черная вода, рванувшаяся в небольшой пролом, вскинулась и забурлила, мешая в своих холодных струях крошечные воздушные пузырьки и серое ледяное крошево. Закричав от ужаса, Нинквэоро испуганно рванулся было прочь, но в тот же миг чья-то сильная рука крепко обхватила его за плечи и уверенно выдернула из образовывающейся полыньи поближе к встревоженным очередной опасностью эльдар. В ужасе прижавшись боком к своему спасителю, мальчик медленно поднял побелевшее от мороза лицо и увидел прямо перед собой лицо Намиона, обрамленное длинными прядями чуть спутанных от ветра волос. Присев рядом с ним на корточки, нолдо как можно спокойней отжал промокшую обувь мальчугана, поднял его на руки, плотно закутал в свой плащ и бережно понес навстречу далекой линии горизонта, сплошь затянутой плотным пологом серовато-сизых туч. Не на шутку перепуганный, Нинквэоро не слышал, что тот ему говорил. Он лишь видел, как шевелятся на едва знакомом лице в кровь потрескавшиеся губы, но смутно понимал – главного в этих речах не скажешь словами. Оно таится в ласковом спокойствии голоса, теплом дыхании, мягком отсвете глаз. Так мог бы говорить с ним отец... и, отчаянно ткнувшись лицом в грудь целителя, Нинквэоро заплакал. Впервые с того самого дня, когда в первый раз ступил на чудовищный в своем вековечном безмолвии Битый Лед.