КНИГА ЛИНО

Синлин – невольный сосед двух взрослых обитателей камеры – молча сидел в углу на жалких кусочках разрозненной ветоши и старательно молчал, до боли закусив нижнюю губу. Спина привычно горела, но куда сильнее боли донимал мальчика голос пленника-нолдо, проходившийся по трем свежим рубцам на его давно привычной к наказаниям коже, словно крупный наждак. - Эй!.. Мальчик… Иди сюда – на лежанке теплее. На этот раз Синлин невольно вздрогнул. Какое счастье, что сейчас ночь, и никто не видит, как от жгучего стыда полыхают его щеки! Андо – раб-синдо крупнейшей из северных крепостей – не так давно пытавшийся неудачно бежать и ждущий теперь решения своей дальнейшей судьбы; собеседник только недавно впервые увиденного Синлином нолдо, пытавшийся хоть как-то объяснить пришельцу из-за моря, что на Севере можно делать и чего не стоит делать здесь никогда; лжец, как оказалось, приставленный к чужакам специально, дабы хозяева Крепости знали, что происходит в камере, и могли влиять на происходящее так, как им было угодно… Он не знал, как бы забиться в каменную стену так, чтобы его отныне больше никогда не замечали. Не звали бы к себе, не строили бы при нем каких-либо планов, не прикасались, то ли пачкая при этом свои руки о его стыд, то ли обжигая его прикосновением, в котором, с его точки зрения, виделась правильность, но не замечалось и намека на настоящее движение феа. Ведь говорящий с ним даже имени его не помнит! Однако нет. На этот раз нолдо его не касался. Даже не подходил. Звал только издалека. Может быть, удастся избежать навязываемого пленником общения? Отсидеться в этом углу так, чтобы в конце концов Ондолиндэ надоела его бесполезная затея, а там – кто знает? – может быть и уснуть, не замечая больше ни боли от наказания, ни жгучего урагана чувств, обуревавших его феа так, словно вырвались они не из глубины его собственного существа, а из какой-нибудь прошлогодней зимней бури. Или бурана, в здешних горах, бывало, налетающего с северных хребтов даже в середине лета… …Он родился уже здесь. На Севере. В одном из многочисленных орочьих поселков, то там, то здесь раскиданных по пронизанным холодным ветром долинам, поросшим жалкими остатками леса, едва цепляющегося полуобнаженными корнями за сглаженные древними ледниками грани коричнево-серых камней. Ведь беда, она не спрашивает разрешения явиться в чей-либо дом. И уж тем более, не понимает того, что может обрушиться на кого-то не вовремя. В раннем детстве, как и все, надеялся остаться рядом с матерью навсегда, однако потом… Потом поселку пришло время отдавать в Крепость очередную долю того, в чем та нуждалась и… Страх и слезы тех дней уже почти забылись. Стерлись однообразными буднями, работой и не покидающим его феа холодком, вызываемым опасностями более насущными, чем та беда, что приключилась с ним несколько зим назад. Осталась только тоска. И желание либо отыскать дорогу в их старый, почти полузабытый поселок, либо найти-таки дорогу и вовсе неизведанную – на далекий благословенный Юг, о котором то и дело обмолвливались те, кто когда-либо в своей жизни его видел… Первый восход солнца. Побег, невозможность выполнить первую часть задуманного плана и орочий дозор, встретивший юного квэндо на пути к выполнению второй. Поимка, возвращение назад (какой смысл утаивать то, откуда ты бежал, если свободы все равно не будет?), наказание, густой сумрак камеры, ожидание того, что ждет его впереди. И вдруг… Вместо ирчи, готовых увести его или на разборку рудничных отвалов, или на приведение в порядок крепостных воздуховодов (дело не столько грязное, сколько опасное, если как следует на него посмотреть) – смутный шум грубых голосов, слабые отголоски сопротивления, треск разрываемой умелыми руками ткани, знакомое позвякивание кандалов… Но – главное – почти затертый полубеспамятством разговор, из которого, к своему немалому удивлению, Синлин, кажется, не понял ни слова. Они обнаружили его, лечили прикосновением, звали, но… Очнулся андо только после того, как пленника-нолдо первый раз увели куда-то из камеры и в собеседниках у него остался воин-синдо. Как же сложно было подбирать те немногие южные слова, что хоть как-то успели прижиться в его памяти! Как тяжело было понимать речь собеседника, в свою очередь тоже плохо понимавшего не только речь рожденного на Севере, но и с трудом принимавшего их смысл. А ведь они и сказать-то друг другу успели не много… Однако, с вернувшимся через какое-то время Ондолиндэ (так представился выходец из-за моря) все оказалось еще сложнее. Через какое-то время мальчик с немалым изумлением смотрел уже не на повадки нолдо и его внешность, а на то, что отличало пришельца от привычных ему, Синлину, квэнди куда сильнее, чем черные, как смоль, волосы или едва заметный отблеск света в глубине серых, как озеро, глаз. В отличие от прежнего собеседника, он, казалось, не верил говорившему вовсе. Ни одному слову. Даже предостережениям про ловушки, заставляющие феа умершего на Севере квэндо уходить в орочьи Чертоги Забвения, а не на Запад, как говорили иногда попадавшие сюда южане. Но ведь в здешних горах об этом, как о чем-то совершенно очевидном, знал любой ребенок! Синлин, наверное, так и не понял, в какой же момент ему стало страшно. Нет, не за себя – за этого взрослого, хотя и молодого квэндо (или, быть может, действительно стоило говорить о нем «эльда»?), который показался андо наивнее любого из его ровесников, без разницы – были ли они квэнди, ирчи или андар (наполовину те, наполовину другие). Способного из-за своего упрямства погубить не только себя, но и любое другое живое существо, которое, на свою беду, окажется в тот момент рядом… Очевидно, это случилось тогда, когда разозливший чем-то охранников синдо предположил, что теперь в наказание за им содеянное всем троим, наверное, не дадут еды, а Ондолиндэ гордо заметил: «Ничего – потерпим». Он ведь ни ползвука не потратил на то, чтобы спросить, сколько и когда в последний раз ели остальные! Ну, пускай про своего бывшего спутника-синдо он это знал, но… Интересно, а соленой воды на третий день отсутствия под рукой должного количества влаги он не пробовал?… Трудно, конечно, представить себе, что из возможных выдумок ирчи может предположить тот, кто никогда прежде близко с ними не сталкивался, но чтобы квэндо не подумал о судьбе и возможностях тех, кто находится рядом!!! Синлин, между прочим, практически ничего не ел около пяти дней (одинокий старый сухарь – не в счет), а воды не получал с тех пор, как попал в камеру, воздуховоды которой с тех пор светлели три раза. ...В тот раз он просто благоразумно промолчал, но когда при очередном споре Ондолиндэ задел его так, что ответом, вертевшимся на языке, была уже открытая грубость, замолчал так, что это стало заметно. Кажется, в тот раз речь шла о том, почему взрослые, живущие здесь, не поднимут оружие против ирчи и не освободят тех, кто, как Синлин, якобы постоять за себя не может. Нолдо настаивал на том, что они должны это сделать, и он, Ондолиндэ, не понимает, почему это не так, а андо не знал, как объяснить ему то, что будет со сделавшими это потом. Тесный мирок северных квэнди предпочитал не доводить дело до открытой ссоры там, где ее еще можно было бы избежать, иначе жизнь здесь становилась совсем невыносимой. Однако, нолдо и на этот раз, даже по выражению лица собеседника, казалось, ничего не понял. - Что? - усмехнулся он. - Слов не хватает? Голубовато-зеленые глаза мальчишки под спадающей на них сильно отросшей челкой так и остановились. «Он же знает, что язык Юга мне не родной!» Молния, проскользнувшая в голове мгновенно, едва не сменилась вопросом «ты на самом деле глупец или притворяешься?», но привычка не затевать ссор опять взяла верх. И потом - он же квэндо! Обвинить его в неспособности говорить это - что: попытка назвать его кем-то, кто не способен быть даже ирчи??? Синлин лишь отвернулся к стене, и ни на какие просьбы не обижаться и объяснения, что у Ондолиндэ, мол, дочка примерно его лет уже не реагировал, а там и вовсе уснул. …Пробуждения страшнее он в своей жизни еще не видел. Камера, ярко освещенная факелами, плыла в их свете, как в лучших из когда-либо снившихся ему кошмаров. Ондолиндэ со скованными за спиной руками навзничь лежал на полу, удерживаемый за плечи парой охранников-ирчи. А над самим Синлином, плечи и голову которого приподнимал светловолосый командир здешней стражи, не в такт безумной пляске камеры, текло и расплывалось обрамленное длинными волосами женское лицо. То ли ирчи, то ли нари – помошницы заправлявших в Крепости Создавших. Но самым главным было то, что у самых его губ темнела крошечная глиняная плошка, в каких никто здесь никогда не принес бы ему воды. Только лекарство или… Зашедшись от внезапного ужаса, Синлин закричал. Забился в сильных руках, до боли сжал зубы, но… - Что вы с ним делаете? Что вы ему даете? Неужели в голосе Ондолиндэ действительно звучит неподдельная тревога? Жаль, что собственное прерывистое дыхание и разлившийся по губам и горлу необычайно сладкий вяжущий нёбо огонь мешают убедиться в этом воочию. Ни расслышать, ни разглядеть. Ощутить можно только этот навязчивый привкус, властно закрывающиеся веки и мышцы, вытягивающиеся в струну и сводимые судорогой, равную которой он никогда прежде не испытывал. А потом (после полной темноты и давящей тишины вокруг) снова возвращение сознания. Незнакомка исчезла, остались лишь командир стражи, факела и голос Ондолиндэ, лихорадочно повторяющий что-то о свободе, о том, что они (нолдор) сюда еще придут, о том, что он, Синлин, почему-то должен бежать на юг и не слушать то, что ему говорят на Севере. И капли воды, стекающие на его губы с чьих-то сильных, чуть огрубелых пальцев, сменившиеся затем самой настоящей кружкой с такой чистой, прозрачной влагой, что мальчик едва не дрожал, пытаясь до нее дотянуться. А заодно – другой голос. Спокойный, тихий, уверенный. Голос светловолосого ирчи, на глазах у нолдо снимающего с шеи юного квэндо только после побега надетый на него ошейник, и настойчиво пытавшегося поднять его на ноги. - Пойдем, андо. Он лжец. Небрежным движением ирчи швырнул разомкнутый ошейник на грудь Ондолиндэ, заставив и без того чудовищно напряженного пленника невольно содрогнуться всем телом. - Он лжет тебе в главном. Ты знаешь, что будет с тобой после смерти, хотя у тебя есть возможность добиться и лучшей доли, служа Создавшим... …Идем, нари ждет тебя. А ты, нолдо, знай – мальчишка не сказал тебе правды. Из вас двоих лгали оба. Вы квиты. Запомни, нолдо! «Из вас двоих лгали оба»!!!... «Нари ждет тебя»!!!… «Ты можешь добиться лучшей доли, служа Создавшим»… Он – Синлин – один из тех, чей разум находится в руках Создавших, и чьи действия далеко не всегда являются следствием их собственной воли?.. И Ондолиндэ теперь знает это?!.. Колени у мальчика подломились, и в следующее же мгновение андо без звука упал к ногам того, кто его вел. …Он не служит Создавшим. Он не хочет однажды потерять себя настолько, чтобы причинить вред другим. Тогда почему же он стоит сейчас перед этой женщиной, не являвшейся ни квэндэ, ни ирчи, ни в полной мере Создавшей, и почти совсем без утайки отвечает на ее вопросы? И говорит «нет» только услышав, что ему вновь придется вернуться в ту же камеру, из которой его увели несколько часов назад? На глаза Ондолиндэ, который будет считать его… Кем? Глаза нари выглядели удивленными, ибо до сих пор андо казался ей покорным. Да, в свое время он пытался броситься на стражника-ирчи, припрятал снятую очевидно с кого-то из пленников веревку (интересно – зачем?), провинился в чем-то еще, но… До сих пор ничто в его поведении и не пыталось выдать в мальчишке задатки хоть какого-то бунтовщика. И вдруг это упрямое «нет»… - Так почему же ты не хочешь туда вернуться? - голос говорившей был почти мягок, но Синлин почувствовал – не мог не почувствовать! – стальные когти, спрятанные за тем, что ни в коем разе не могло быть мягкостью. Андо молчал, смотря куда-то в сторону и все ниже опуская голову, ибо почти не поднимать глаза на свободных его приучили уже давно. Он знал, что будет наказан, но не хотел выдавать говорившему с ним существу того, что действительно имело отношение к его мыслям и чувствам. Не хотел становиться принадлежащим ей до конца. А значит… - Пять плетей, - раздался бесстрастный приказ, и первый же удар настолько ловко свалил Синлина на колено, что он понял – пяти не выдержит. - Так почему же? - после трех ударов повторила нари ранее заданный вопрос, и воспоминание об ошейнике, помимо прочих странных свойств обладавшем еще и этим, казалось, чуть сильнее сдавило шею. - Потому, что… мне… не нравится… этот нолдо. Ответ, конечно. Но – не весь. Полуправда порой – то еще спасение в месте, где некоторой правды порой лучше не говорить совсем. - Вот как?! «Ты – андо, оказывается, способен воротить от чего-то нос?» - так и читалось в этих словах. - Он считает, что я ему лгал, - после очередной долгой паузы еще ближе к истине внезапно подошел Синлин. Вот этого – уже действительно не хотевший… Он не знал, что заставило его ответить. Боль? Страх? Осознание того, что пока он не сделает это, его не отпустят? Наверное, последнее, но в любом случае кровь ярко прилила к его щекам, и он не знал, как теперь корить себя за то, что практически сдался. За то, что сделал то, чего не хотел… - Стоило так долго молчать! - рассмеялась нари, и андо вывели из ее комнаты, чтобы совсем скоро снова втолкнуть к Ондолиндэ. …Вот и сидел он теперь как можно дальше от своих товарищей по несчастью и, почти не глядя на, как ни в чем не бывало, окликавшего его нолдо, не знал, то ли ему стоит сгорать от стыда, то ли бояться пришельца из-за моря уже как явного сумасшедшего. Ведь светловолосый ирчи, уводивший его из камеры в прошлый раз, при нем – при Ондолиндэ, сказал, что Синлин – не просто андо. Он прислан сюда Создавшими, причем с конкретной целью! Пускай Ондолиндэ чужак, пускай он не знает, что есть что на Севере, пускай все, что угодно, но он же квэндо!!! Он не может не реагировать на впрямую сказанные кем-то слова. «Мальчишка не сказал тебе правды», «у тебя есть возможность добиться лучшей доли, служа Создавшим», «нари ждет тебя». И он не мог не видеть также того, что ошейник с андо сняли специально… Неужели этих простых вещей не достаточно для того, чтобы он понял. Осознал, что от Синлина ему – пленнику Севера, стоит держаться подальше, иначе он вынужден будет пенять на себя. Но пришедший из-за моря вел себя так, словно ничего этого здесь не происходило! Звал к относительному теплу старых плащей-одеял тюремного топчана и ни за что на свете не желал признавать, что в сложившейся ситуации что-то может быть не так. До того самого момента, пока в очередной раз не загремел засов, не щелкнул замок, и порог камеры не переступил еще один пленник. Нолдо. Высокий, темноволосый, в довольно богатой одежде, не слишком чистой, истрепанной, но по-прежнему сидевшей на нем так, словно он и сейчас находится в ней на парадном приеме. С крест накрест завязанными черной тканью глазами… Если бы с ранних лет Синлин не научился сходу отличать квэнди от Создавших, по повадке он принял бы его за майа, но… - Aya, condo Nelofinwe, - медленно поднимаясь с лежанки, произнес Ондолиндэ. Таким голосом, что от него, казалось, изморозь способна была поползти по тюремным стенам. - Aya, - тихим эхом отозвался пришедший, словно не замечая плохо скрытой напряженности приветствия. Они знакомы?!! Хотя… почему бы нет?.. - (Быть может, мой вопрос придется не ко времени), - продолжал между тем заговоривший, - (но, ответь мне – ты жег корабли?) - (Я был там), - сдержано прозвучало в ответ. - (Ты жег корабли?) - (Я был там), - голос зазвучал тверже, но также спокойно, как и в прошлый раз. - (Ты жег корабли?) - (Я был там.) Это оказалось последней каплей. Не поняв в этой странной ссоре ни слова, Синлин между тем понял главное. - Что ты делаешь? - впервые со времени своего нового появления в камере воскликнул он и, почти не замечая усилия, оказался на ногах. - Не видишь – anta nit (он ослеплен). Ему больно! …Если этот глупец Ондолиндэ не замечает ни повязки на глазах собеседника, ни его напряженной спины, ни (это андо рассмотрел только подойдя к пленнику вплотную) заскорузлого от едва подсохшей крови рукава, то он, Синлин, терпеть этого больше не намерен. Да, у квэнди Севера принято избегать ссор, но точно так же принято их и предотвращать. И с этого момента андо был намерен лезть даже в драку (смешно, конечно, но что поделаешь?), лишь бы добавить своему собеседнику хоть капельку, пускай и не ума, так хотя бы здравого смысла. Ведь теперь от странностей нолдо страдал не только он, но и кто-то другой… Раненый, почти беспомощный. А что держится, как хозяин Крепости, так кому до этого есть сейчас какое-то дело! Еще мгновение, и он бесшумно опустился на колени за спиной у уже севшего на лежанку незнакомца. Прикрыл его своим телом так, как сотни и сотни раз прикрывали друг другу спины те, кто хотел, если уж не защитить от опасности, то хотя бы дать тому, кто в этом нуждается, ощущение того, что незамеченным сзади к нему никто не подойдет. Он не знал его имени, он не ждал от него помощи, он просто делал то, что должен. То, что привык делать, с малолетства наученный горьким опытом тому, как можно нуждаться в подобной – призрачной, правда – но все-таки поддержке. - Приляг, - сами собой прошептали губы. - Так будет легче… Когда бы чужака ни ослепили, андо знал – пока раны окончательно не заживут, лежать таким квэнди гораздо легче, чем стоять, сидеть и уж – тем более – ходить. А то, что спину нолдо держал не просто прямо, а откровенно напряженно, говорило о том, что раскаленное железо касалось его глазниц совсем недавно. И потом рукав… Ответом ему было лишь едва заметное покачивание головы. Майтимо не считал, что стоит расслабляться. А мальчишка… Впервые за время плена старший Феанарион почувствовал рядом с собой настоящее тепло, и внутренне, наверное, даже растерялся. Отказаться от помощи? Немыслимо. Принять?… Но это же ребенок… И все же… пусть все это будет именно так. - Как тебя зовут? - тихо, чтобы не спугнуть робкое прикосновение спросил он. - Синлин, - прошелестело за спиной. - Син-лин, - раздельно повторил Майтимо, вслушиваясь в непривычное сочетание слогов. - А я Майтимо. Май-ти-мо, - повторил он, полагая, что, если для его слуха почти непривычна речь Средиземья, то с какой стати квэниа будет привычно для уроженца здешней земли. ...Этот – первый – их разговор был недолог, и никого из собеседников ни в коем случае ни к чему не обязал, но... так или иначе он создал меж ними пока еще почти незаметную связь. Тонкую, как цветная нить в таинственном гобелене Вайрэ, и неоспоримо прочную, как нерушимая земная твердь, многие йены назад созданная трудолюбивыми руками Аулэ. Ибо феар их – юная и молодая – впервые за долгое время обрели вдруг поддержку, столь необходимую для каждой из них в этом жестоком, постоянно меняющемся мире, однако лишь после того, как остальные обитатели камеры устроились наконец спать на общем тапчане, у связи этой стал появляться смысл, куда более важный, чем оба квэндо поначалу могли ожидать... - Он сказал – вы пришли из-за моря, - стараясь не разбудить спящих, прошептал Синлин. - А что такое море? - Это очень много соленой воды, - Майтимо едва не усмехнулся наивности вопроса, но… В конце концов он еще помнил, как надо отвечать на простейшие детские «почему?», а улыбка… она могла оказаться несвоевременной. Мальчик и так, кажется, взвивается при всем, что напоминает ему Ондолиндэ. Не стоит его задевать. - Как в большом-большом озере, у которого не видно берегов. Только это не озеро – просто похоже. - Вас прислали… валар? Слово было явно новым, непривычным. Уж больно выдавала это пауза, которую андо непроизвольно сделал перед ним. То ли вспоминая, как оно звучит, то ли… не смея произнести? - Нет, - нолдо не сдержался, и ответ прозвучал почти сухо. - Мы ушли сами. - Пришли, чтобы помочь? Да-а, таких вопросов дети Валинора не задают… Однако Майтимо ощутил невероятную, ошеломляющую легкость в измученном теле. Никто никогда не смел говорить с ним о таком. Никому просто не приходило в голову заводить настолько прямой разговор. Он почти ожидал вспышки боли, такой же, которую вызвали вопросы Ондолиндэ, но ее не было, и Майтимо с изумлением понял, что хочет ответить на вопрос маленького квэндо. Ту правду, которая казалась ему верной для всех нолдор. - Тот, кого здесь называют Повелителем Создавших, убил нашего короля. Моего деда, первого погибшего в Валиноре. Впервые за все время с того черного дня Майтимо произнес это вслух. Почему-то его губы оказались способны выговорить эти слова для Синлина, ничего толком не знавшего ни про Валинор, ни про гибель Светоносных Дерев, ни про сильмариллы, отныне украшавшие корону Хозяина Севера (интересно – видел ли он их?). Ни про факела, освещавшие путь в никуда. Ни про то, что случилось в Альквалондэ… - Вы хотите мстить? - Да… Нет… Не знаю. Майтимо понимал, что за такой ответ его не без оснований могут счесть сумасшедшим, но поделать с собой ничего не мог. «Простенькие» вопросы Синлина вопиюще требовали честных ответов, а выбрать какой-то один из трех он затруднялся. - Но ведь тогда будет война, - голос квэндо зазвучал совсем тихо – похоже, он почти знал, о чем говорит. - Знаешь, мама ведь осталась тогда в поселке. Наверно, у нее есть и другие дети: получается – мои младшие братья или сестры… Но ведь они могут оказаться ирчи. То есть, не ирчи, конечно – андэр, но… Все равно будет считаться – ирчи. Вы… вы будете воевать и с ними? Майтимо молчал. - Такие, как Ондолиндэ, - продолжал андо, - наверное, будут. А такие, как ты? - Не знаю. Теперь он и впрямь не знал, действительно ли он хочет привести войну что на эту суровую землю, что на какую-либо другую. Хотя, она, разумеется, уже шла здесь. Иначе не было бы сейчас рядом с ним его странного, непривычного собеседника. Квэндо, родившегося в плену и в кровных родичах, возможно, имевшего ирчи. Однако из Валинора ли, с берегов ли озера Митрим она виделась ему картиной с совсем другими чертами. Здесь же… Едва заметные прежде тени возможных событий приобрели настолько невероятный оборот, что выдавить из себя какой-то иной ответ Майтимо попросту не смог. Лишь осторожно протянул руку к своему плечу и бережно потрепал спутанные пряди не слишком длинных волос, таких похожих и не похожих на те, что украшали головы маленьких эльдар… С какого-то момента мальчик постепенно притих. Испугавшись, Феанарион окликнул было своего юного собеседника, но затем понял, что тот просто уснул. Уснул, как спят дети в тысячах совершенно разных мест созданного Музыкой мира, нимало не стесняясь того, что ему вообще не место ни на этом укрытом ветошью топчане, ни в этой камере, ни за высокими стенами Железного Ада. А старший сын Феанаро еще очень долго лежал в темноте без сна, раздумывая над тем, что за это короткое время с ним приключилось. Этот тихий мальчишеский голос, совсем еще недавно звучавший за спиной, будил онемевшие чувства и вызывал на откровенность, и всякий раз, слыша его, нолдо не хотел, чтобы Синлин замолкал. И боялся. Боялся того, как бы очередная реплика Ондолиндэ не помешала сейчас покою в сердце и прозрачной ясности рассудка, которую навевали услышанные и сказанные слова. Майтимо нуждался в них. Жизнь свою он считал почти законченной, но это «почти» требовало от него умереть так, как это подобает князю нолдор. Север давно уже давил его мертвой хваткой, а потому, до сих пор считая нолдо ослепленным, Синлин ошибался не так уж сильно. Глаза невозможно было не только открыть, даже снять плотную черную повязку – не давала дикая выматывающая боль. Уже дважды легкие движения рук Саурона, вспарывавшие руку и шею, заставляли Феанариона слабеть до звона в ушах и холодеющих рук. Но именно слабость и слепота, которые по замыслу врага должны были сделать Майтимо беззащитным перед лицом собственных мыслей и собственной вины, дали ему шанс, которого не предвидел ни Моргот, ни он сам. В кромешной темноте и глухоте прежней своей одиночки Майтимо неожиданно нашел в глубине собственного феа нечто, почти утраченное за время похода – себя самого. А теперь, когда совесть вдруг обрела хрупкий голос и, замирая от недоумения и робкой надежды, спросила: «Пришли, чтобы помочь?», старший сын Феанаро впервые смог уснуть крепко – без снов.