Когда дело доходит до этого...

После всего произошедшего Хакурю вернулся в отчий дом каким-то замученным. Насыщенный событиями день все-таки сделал свое дело, поэтому молодому императору хотелось одного – прилечь. Но сначала неплохо бы перекусить. И по привычке он, идя по коридору, свернул направо – на кухню. Вдруг приготовление блюд снимет с него напряжение? За работой проблемы легче забываются и не кажутся такими уж масштабными. – Как думаешь, может, мне сегодня вообще на ночь остаться у вас? Джудальчик и без меня там справится! – голос по другую сторону двери явно принадлежал принцессе Когьеку, которая, видимо, наивно полагала, что с исполнением супружеского долга дорогой Джудальчик сам справится, без нее. Хакурю замедлился. Подслушивать чужие разговоры – а женские тем более! – было не в его стиле, ибо воспитание не позволяло. – Оставайся, конечно, – ответил другой женский голос, в котором он узнал голос старшей сестры. – Все равно ведь завтра свадьба у Хакурю. Вышеупомянутый Хакурю напрягся – они затронули волнующую его тему – и передумал уходить. Если бы они продолжали непринужденно болтать о своем женском, он, конечно же, ушел бы, а тут... его собственную свадьбу обсуждать будут! – Да, не хотелось бы опаздывать на такое мероприятие! Моржана такая счастливая ходит... – мечтательно протянула Когьеку и вздохнула. – Что-то не так? – чуткая Хакуэй легко уловила перемену настроения собеседницы. – Ну... – Когьеку было неловко говорить об этом. – Она спрашивала у меня однажды, как я... ну... как моя первая брачная ночь прошла... А я засмущалась и такую глупость сморозила! – И ты переживаешь потому, что не смогла ей помочь? – догадалась Хакуэй. Хакурю прислонился к двери, однако ответа не услышал. Но, судя по тому, что Когьеку говорила дальше, понял, что она действительно волнуется за Моржану, с которой успела подружиться. – Не хочешь попробовать? – спросила Хакуэй. «Что попробовать?..» – пронеслось в голове у Хакурю, которому осталось только догадываться о том, что они там вытворяют. Что говорят – слышно хорошо. – М-м-м! – довольно промычала Когьеку. – Ты превзошла саму себя, Хакуэй! – П-правда? – как-то со смущением это прозвучало. – Надеюсь, Коэну понравится... – Понравится! – решительно воскликнула Когьеку, и Хакурю всерьез задумался, что же такое, что может понравиться Коэну, приготовила сестра. Кулинарные шедевры он отбросил сразу: Хакуэй никогда не умела готовить, как бы забавно это ни звучало. Нет, что-нибудь примитивненькое у нее, конечно, выходило, но чтоб вкуснятину... Под влиянием увиденного и услышанного за весь день фантазия расшалилась и выкинула такой номер своему хозяину, что тот невольно крякнул. – А? Хакуэй, ты ничего не слышала?.. Хакурю тут же зажал себе рот. – Вроде, ничего. – Наверное, просто показалось... Ладно, спасибо за беседу, Хакуэй, я пойду, пожалуй... Время позднее, – пробормотала Когьеку. По другую сторону закрытой двери послышались торопливые шаги. Хакурю отшатнулся назад... и сделался пунцовым – отступать было уже слишком поздно. – Братик? – из-за изумленной Когьеку, застывшей на месте с открытым ртом, выглянула Хакуэй и тут же поинтересовалась: – О, ты, наверное, проголодался? Хакурю отчаянно закивал, не открывая рта. – Спокойной ночи, – пролепетала неловко Когьеку, отойдя от удивления, и поспешила удалиться. – И приятного аппетита... Хакуэй открыла дверь, приглашая брата пройти. Повеяло ароматом различных пряностей. Слегка пошатываясь, Хакурю прошел в помещение и только потом открыл рот, облегченно вздохнув. Похоже, сестра не догадалась, что он стоял под дверью все это время и что поймали его споличным. – Дядя! Ха-ку-рю-у! – Из-за высокого стола, на котором стояли кастрюли, выглянул пятилетний мальчик с огненно-красной шевелюрой и бледно-бирюзовыми, почти серыми, глазами. Одет он был преувеличенно по-домашнему: в белые мешковатые штаны, подобные шароварам, и рубашку с коротким рукавом. Рубашка как-то косо смотрелась, вырез все время съезжал на плечо, а не был, где полагается – в области горла, поэтому мальчик то и дело одергивал концы рубашки. – Здравствуй, Коар, – Хакурю улыбнулся уголками губ, глядя, как маленький принц снова поправляет рубашку. – Подожди, Коар, не дергай, – Хакуэй наконец заметила, что дорогой сынишка пытается расправиться с изрядно надоевшим ему предметом гардероба, и поторопилась прийти ему на выручку. Но только она протянула руки, чтобы застегнул сзади пуговку, из-за которой вот так все вышло, как сын гордо заявил: – Я сам, мама! – И, повозившись, демонстративно застегнул пуговицу. Создалось впечатление, будто до этого он специально не застегивал пуговицу, дабы привлечь к себе внимание матери, которая отвлеклась вдруг на вошедшего дядю. – Ты уже такой самостоятельный, Коар, – Хакуэй мягко улыбнулась и потрепала сынишку по огненной гриве. – Взрослый мальчик. Зачем тебе мама, верно? Коар поглядел на нее исподлобья взглядом не обиженным, но каким-то невероятно спокойным и слегка осуждающим. Мол, мама – ты мама, и ты мне нужна. Хакуэй лишь добро улыбалась. Несмотря на некоторое различие, взгляд у сына был таким же, как у его отца. – Ой, прости, Хакурю! – под долгим, немигающим взглядом сына она вдруг очнулась и засуетилась. – Сейчас что-нибудь приготовлю! Подожди минутку... – Эмм... Хакуэй... – Хакурю не находил, что сказать. С тех пор, как сестра вышла замуж (конечно, не без скандала в высшем обществе) и родила первенца, она стала, кажется, вовсе озабочена опекой. И если раньше это было чисто из личных качеств и сестринской любви по отношению к младшим, то сейчас походило более на патологический материнский комплекс. Впрочем, она почти всегда была такой... Ну, почти. – Спасибо, я не голоден, – тихо произнес брюнет. – Не голоден? – переспросила Хакуэй таким тоном, словно каждый второй мужчина обязательно должен быть голоден и непременно нуждался в ее стряпне. Хакурю мотнул головой: – Нет. – Казалось, сестра немного огорчилась потому, что поняла: ее чудо-суп перед подачей мужу больше дегустировать не будут. – Я хотел вот поговорить... – Да? О чем? – Хакуэй немного оживилась и присела рядом с братом за стол, придвинув стул. Рядом с взрослыми порывался сесть и маленький принц. Он даже стул поставил, только низковат для него оказался – не залезть. Вот и пришлось карабкаться. – Я сам! – вторил он, всячески отвергая помощь матери, и таки залез. Гордо воссел на стул между Хакуэй и Хакурю, словно на трон сел. Последний незаметно покосился в его сторону и, подумав, выждав определенную паузу, показывая тем самым важность предстоящего разговора, спросил как-то тихо, словно боялся, что услышит ребенок: – Как было... у тебя это самое, сестра? Выражение лица его при этом было столь серьезным, что Хакуэй впала в своего рода ступор от услышанного. – Это?.. – кажется, она не поняла – взгляд все еще растерянный. Хакурю безмолвно кивнул. Коар вопрошающе уставился на застопорившуюся мать. Та в свою очередь поглядела на него. Долго глядела – думала, а потом перевела взгляд на младшего брата, который, как выяснилось, тоже совсем ребенок! – Значит, слушай, братик... – ласково, как душевно больному, начала объяснять Хакуэй. Маленький Коар навострил уши. Мальчик был как раз в том самом возрасте, чтобы спрашивать у родителей, откуда берутся дети и что делают мама с папой, чтобы их производить. И мама по этой теме его не успела просветить. Про занятого папу лучше вовсе промолчать. – Мама, дядя не знает, откуда берутся дети? – поинтересовался вдруг Коар, однако его вопрос остался без ответа. Хакуэй же продолжала: – У девочки есть горшочек, а у мальчика есть семечко. И мальчик должен положить свое семечко в горшочек девочки. Потом... Чем больше Хакурю слушал сестру, тем больше убеждался в своей гипотезе о ее странностях. Какие горшки? Какие, к черту, семечки? Он же, вроде, ясно выразился: расскажи мне, как у тебя прошла первая брачная ночь. Куда ж яснее? Так нет, все как сговорились! Один какие-то страшилки про боли нарассказывал, другая что-то про верховую езду самозабвенно плела, третья, вообще, про садоводство мелит не пойми что! Это что, колхоз? Или секс теперь тесно связан с понятием коллективного сельского хозяйства?.. – Сестра, – не выдержал вконец запутавшийся Хакурю, – если ты не хочешь рассказывать мне об этом при детях, я пойму. Хакуэй неожиданно замолчала. Коар насупился: это кого он еще ребенком назвал? – Мам, очень интересно, – в разговор влез Коар, – расскажи дальше. С признанием посмотрев на маленького сынишку, нуждающегося в развитии, она вновь начала рассказ: – Летела пчелка... И тут же ее перебили: – Хакуэй! – воскликнул Хакурю. – Ну, хорошо, не пчелка... – исправилась та. – Пусть будет бабочка. – Гусеница! – Хакурю в очередной раз не дал ей договорить. – Сестра, не нужно мне рассказывать про пестики и тычинки! Расскажи мне... – Про песьтики и тысинки! – теперь перебили Хакурю. – Мам, расскажи про песьтики и ты-син-ки! От волнения маленький принц уже не старался говорить чисто, четко, как его учили, боясь, что вредный дядя так и не позволит ему узнать вселенскую тайну о производстве детей мамой и папой. – Значит, так, – Хакуэй набрала в грудь побольше воздуха, готовясь к очередному длинному и поучительному рассказу. И ее словно переклинило после слов брата: – У девочки есть такие шарики, которые называются яйцеклетками, а у мальчика есть такие головастики, которые называются сп... – О боже! – Хакурю схватился за голову и закатил глаза, опасно качнувшись на стуле. Коар вылупился на мать во все глаза – новый рассказ гораздо интереснее предыдущего. И его не прерывал дядя, которому, по-видимому, почему-то сделалось дурно. – Когда мальчик и девочка долго обнимаются, головастики мальчика попадают к девочке и потом заходят в ее шарики. – Я больше не буду с тобой обниматься, мам, – нахмурившись, серьезно заявил Коар. – Ты заберешь моих голо-вас-ти-ков! И твоим шарикам будет больно! Выслушав мнение сына, Хакуэй рассмеялась и, улыбаясь, потрепала его яркую шевелюру. – Не бойся, ты еще маленький, – сказала она, – а это происходит у взрослых мальчиков и девочек. – У папы с мамой? – нашелся сын. – Да, у папы с мамой, – улыбнулась Хакуэй, как ни в чем не бывало, и обернулась к брату. – Верно, Хакурю? Хакурю?.. Но того и след простыл, пока она вдавалась в подробности и выслушивала мнение сына, которое было важно выслушать, дабы не обидеть его. – Жаль, супчик он так и не попробовал! Я хотела, чтобы он его оценил... – огорченно вздохнула Хакуэй, поднимаясь с табурета, и с надеждой в голосе поинтересовалась у сына: – Может, ты попробуешь, Коар?.. – Тогда папе ничего не останется, – справедливо заметил сын. – Папе всегда можно сварить еще!..

* * *

– Боже, это невыносимо... – тяжко вздыхал Хакурю, раздеваясь. – Они будто издеваются надо мной! Бедняга до того устал от всех своих родственничков, друзей и знакомых, что, устроившись в постели поудобнее, моментально уснул, так и не дождавшись Моржану. Вот с кем надо было ему поговорить! Так нет, по родственникам и знакомым побежал... А в итоге что? Конечно, мигрень! Впрочем, сама Моржана за день тоже умаялась. А когда пришла и увидела спящего Хакурю – слегка позавидовала, ведь он спал так крепко и спокойно, словно младенец. – Спи, спи, – прошептала фаналис, улегшись рядом, и кротко посмотрела на спящего, – меня они тоже утомили своими советами...