***
Мелисса старалась не бежать, но ноги несли её так быстро, что она едва могла сдерживаться, чтобы не привлекать к себе внимание. Тренер сказал ей, что Мрачный разгребает последствия внезапного бунта, а значит Семидесятому, да и наверняка его брату, влетит по полной. Стража теперь была повсюду, даже вход в сад несли по двое и трое стражников и погонщиков. Видимо, бунт, как цепная реакция, распространился на весь Дейгард, где работали гномы. Непонятно, кто был главным зачинщиком, но совершенно очевидно, что наказание достанется абсолютно всем. У входа в темницы тоже стояла стража, обмундированная до такой степени, будто ждали нападения орков во главе с балрогом. В руке каждого было по копью, а из ножен выглядывали эфесы боевых мечей. К подавлению восстания отнеслись со всей серьёзностью. Мелисса с серьёзным видом прошагала в сторону стражников, но те преградили ей путь, словно какой-то тавернской служанке. — Туда нельзя. Коротко и ясно, без лишних объяснений, но Мелисса хотела пройти, а потому решила воспользоваться любыми средствами для проникновения. Она шагнула ближе, смотря стражу прямо в глаза. — Мне можно. Приказ короля. Он велел мне передать Охотнику о срочном деле, не требующем отлагательств. — Никому не входить. Даже принцессам. — Стражник опустил руку на эфес меча. — Даже если вы хотите лично выпотрошить каждого из гномов. По лицу скользнула мерзкая улыбочка. Мелисса не отводила взгляда от его маленьких похотливых глаз, после чего влепила звонкую пощёчину и выхватила из сапога нож, который всегда носила с собой. Второй стражник встрепенулся, хотел успокоить принцессу, попросил не делать глупостей, но она приказала ему не лезть, иначе полетят не только гномьи головы. Девушка приставила нож прямо к глазу стражника. Мелисса знала, как проводят свои вечера стражники вроде этого. Не обременённые браком мужчины таскались в таверны, бордели, насиловали женщин и заделывали незаконнорождённых детей. Но Мелисса знала, что многие домогаются не только женщин, но и гномок, которые почти никогда не могли оказать сопротивление. Гингариан отправлял таких в опасные разведки, чтобы у них не было времени прохлаждаться, а самые распоясанные оставались без своих мужских достоинств. Теперь всем стражам короля, замеченным за подобным деянием, была прямая дорогая в темницу или на плаху. Мелисса видела по глазам этого человека, что он был из таких, и ей ничего не стоит донести на него отцу, который наверняка примет правильные меры. — Я проткну тебе глаз и мне ничего за это не будет, — прошипела Мелисса, — а когда отец узнает о твоём использовании гномок как шлюх, ты останешься и без второго. А теперь живо пропустите меня. Второй стражник, державшийся до этого спокойно, занервничал. Мелисса видела, как вспотели его руки, он стал перекладывать копье с одной руки в другую. — Ваше высочество, вам не стоит… — начал он, но сразу запнулся. Принцесса не слушала его, она смотрела только в этот мерзкий глаз и почти благодарила Судьбу за то, что сюда приставили именно таких похотливых идиотов. — Открывайте дверь!***
— Где Аркенстон, проклятые грязные твари? Палач в десятый раз прокричал этот заученный вопрос прям в лицо гному, который, кажется, уже был без сознания. Второй гном, его брат, смеялся. Смеялся, Махал его раздери! Кровища хлестала из его носа, а рассечённые губы дрожали от нервного хохота. Мрачный стоял со скрещёнными на груди руками, молча наблюдая за истерикой черноволосого гнома и пыткой Семьдесят первого. Охотник кивнул палачу и тот с удовольствием влепил Кили очередную пощёчину, заставляя замолчать и не мешать терзать тело его бессознательного брата, который не ответил на самый главный вопрос. Смех ненадолго прервался, Кили сплюнул на пол сгусток крови и с каким-то не вписывающимся в ситуацию удовлетворением посмотрел на Мрачного. — Мы понятия не имеем, о чём вы говорите. Что это за Аркенстон такой, который вы всё никак не найдёте? — Кили сощурил глаза. — Король снова будет недоволен отрицательным результатом ваших поисков. Мрачный расцепил руки и сделал быстрый короткий шаг к Кили, чувствуя, как закипает внутри гнев. Он почти поднял руку для удара, но замер, увидев в глазах раба искру победы. Гном провоцировал его, проверял. Охотник наклонился, всматриваясь в его глаза. Как же изменился раб с момента их первой встречи. Уже не казался таким запуганным мальчишкой для битья, стал дерзить и теперь смотрит так, будто знает больше, чем говорит, но при этом насмехается над всеми пытками, даже не просит пощадить брата. А что, если отрезать ему пару пальцев для начала? Вдруг в дверь раздался стук. Охотнику пришлось оторваться от рабов и лично идти открывать дверь, в которую обычно никто не ломился, когда здесь проходила пытка или допрос. Сейчас Мрачный был не столько разозлён, сколько поражён такой наглостью. Чарльз распахнул дверь и увидел перед собой Мелиссу в сопровождении стражников, которые должны были охранять входные двери. Удивление быстро сменилось злостью, которое растекалось по его изуродованному лицу. Схватив Мелиссу за локоть и не давая сказать ни слова, он вытурил её за дверь, а сопровождавшим её стражникам пообещал самое суровое наказание. — Какого лешего вас сюда принесло? — Охотник не слишком церемонился, потому что Мелисса помешала получить от гномов хоть какую-то информацию, если она действительно была. Принцесса смотрела на Охотника как ни в чём не бывало, на лице не было ни тени испуга или непонимания. Она действовала решительно, инцидент со стражей помог ей приобрести больше уверенности. Если уж этих двух лентяев она смогла убедить в том, что лучше её пропустить, то и с Охотником справится. — Пытку надо остановить, — сказал принцесса, не поменявшись в лице. — И немедленно. Мрачный не отвечал, долго всматриваясь в её лицо и пытаясь увидеть там хоть что-то, хотя бы лёгкую тень страха и неуверенности. Но видел как будто самого себя – непроницаемого и непоколебимого. Единственное, что он смог сделать – сжать Мелиссе побольнее руку и оттащить её от пыточной подальше в коридор. — С какой это стати? Король ясно дал понять, чтобы бунтовщики понесли наказание. И вам сейчас не стоит лезть в это дело, ваше высочество. — Пытку надо остановить, — снова сказала Мелисса, — я вам приказываю. Охотник даже опешил от такого заявления. Он выпустил руку Мелиссы, подавляя в себе смех и гнев одновременно. — Ваши игры здесь неуместны, принцесса, прошу вас не мешать мне делать мою работу. Я всегда был вежлив и добр с вами, но сейчас вы испытываете моё терпение. Мелисса сощурила глаза, словно смотрела на яркое солнце. Скрестив руки на груди, она ухмыльнулась. — А всё серьёзнее, чем я думала. Теперь я тем более приказываю остановить пытку. Когда я стану полноправной королевой, мне придётся управлять всем этим, — Мелисса обвела руками темницы, — и искать себе союзников. Не хотелось бы, чтобы мы становились врагами из-за гномов. Мрачный едва сдерживался. Он хотел нахамить принцессе, прогнать её, отвесить парочку тумаков, даже выпороть, как если бы она была его дочерью… но он не мог. Охотник указал пальцем в сторону выхода, принимая самое грозное и свирепое выражение. — Убирайся и не мешай мне! Я подчиняюсь только королю! Без его приказа, прямого или письменного, я ничего не отменю. Убирайся! — Подкрепляя слова действиями, Охотник схватил Мелиссу за руку, оттаскивая её дальше. Она не сопротивлялась, просто смотрела на Охотника с ненавистью. Тот не стал провожать её до двери, толкнул и, быстро развернувшись, вернулся в пыточную. Кили встретил его ехидной улыбкой на разбитых губах. Мрачный запыхался, он тяжело дышал и не мог прийти в себя. Почему приход Мелиссы так вывел его из себя? Он выхватил из рук палача холодную кочергу и ударил ею Кили прямо по лицу, сбивая эту наглую ухмылку. Гном повалился на пол вместе со стулом, разбрызгивая повсюду кровь из губы и носа. Это не остановило Мрачного, и он стал хлестать лежащего раба по телу, оставляя на отметины, ссадины и порезы, из которых полилась кровь. Гном почти потерял сознание, но ещё находил в себе силы, чтобы выдавить смешок, больше похожий на болезненный стон. — Ты никогда ничего не найдёшь, даже если перевернёшь всё Средиземье, — прохрипел Кили в пол, на котором лежал лицом вниз вместе со стулом. — Ты состаришься и умрёшь, и даже этот камень не спасёт тебя от неминуемого. Охотник рывком поднял гнома вместе со стулом, а палач хотел снова ударить Кили, на сей раз по зубам, но Мрачный остановил его. Он склонился над Кили, вглядываясь в его лицо. В голове проскочила одна-единственная неприятная мысль. — Значит, ты всё-таки понимаешь, о чём я говорю. А твой брат, — Охотник указал на Фили, всё ещё болтающегося на дыбе, — уверен, что он сознается, если на дыбу мы подвесим тебя, Семьдесят первый. — Не сознается, — отрезал Кили, сплёвывая кровь на пол. Мы поклялись никому не рассказывать. Ваши жалкие попытки выбить правду тщетны. Можешь убить нас прямо сейчас. Мы ни за что не покажем. Охотник ухватился за последние слова, приблизив своё лицо ещё ближе, потому что голос Кили был едва слышен. — Вы видели его? Видели лично? Держали в руках? Отвечай! — Охотник встряхнул Кили, но тот больше ничего не говорил, лишь молча сносил побои. Пришедший к тому времени в себя Фили скрючился в болезненных спазмах, его стошнило кровью и желчью. Не добившись больше ничего, Охотник приказал рассадить их по отдельным клеткам и прислать к ним лекаря, чтобы к следующему допросу они были готовы. Когда рабов увели, он отдал ещё один приказ: — Приведите сюда Восемнадцатого. Бофура притащили в пыточную немедленно и усадили на лавку. Гном трясся от холода, обхватив себя руками. Разглядывая орудия пыток, большую дыбу и кровь вперемешку со рвотой, Бофур почувствовал, что ему не по себе. Охотник молча разглядывал его; они были одни, Мрачный приказал всем выйти и оставить их одних. Как только дверь закрылась, Охотник опустился на лавку рядом с Бофуром, вертя в руках небольшой пыточный нож, который загоняли под ногти, чтобы с наслаждением выковыривать их из пальцев. Бофур громко сглотнул, не скрывая своего страха. Последствия бунта могли плохо кончиться и для него. — Мне нужно, чтобы ты продолжал шпионить за ними. Что бы ты ни узнал, всю информацию должен докладывать только мне. Ни с кем об этом не говори, не обсуждай. — Я это знаю, — подал голос Бофур, поднимая голову. — Но меня начинают подозревать. Они поймут… — Не поймут, если ты не будешь задавать слишком много вопросов. Они должны сами всё тебе рассказать. Добровольно. Понимаешь? Бофур снова шумно сглотнул и кивнул. Конечно, он всё понимал. Понимал, что если Охотник не получит желаемого, то шкуру спустят уже с него, Бофура, как с не сумевшего сделать то, что ему приказали. Но Восемнадцатый не был уверен, что может чего-либо добиться от братьев, они были подозрительны, почти ни с кем не контактировали, лишь устраивали очередные драки, которые могли плохо закончиться для всех. Все гномы не доверяли друг другу, так почему же эти двое должны поверить ему? Бофур поёрзал на скамейке, собираясь именно это и сказать Охотнику, только выбирал слова помягче, чтобы и так недовольный Мрачный не спустил с него шкуру прямо сейчас. — Господин, — неуверенно начал Бофур, стянув с головы шапку, — а что если они действительно ничего не знают. Вдруг их сородичи уничтожили то, что вы так рьяно ищете… — Нет, — перебил его Охотник, и Бофур сразу замолчал и весь сжался, будто готовился к удару. — Они что-то знают. Приноси мне любую информацию, какую удастся раздобыть. Но… Мрачный и сам замялся, оборачиваясь на закрытую дверь, дабы убедиться, что в пыточной больше никого не осталось кроме них. Он придвинулся к Восемнадцатому чуть ближе и почти на ухо зашептал: — Когда король вызовет тебя для личного разговора, ты должен говорить ему то, что сейчас сказал мне. Немного подумав, Бофур спросил: — Говорить то, что мне не доверяют и что я не добыл никакой информации? Охотник утвердительно кивнул, оставшись довольным сообразительностью раба. — Но тогда сам король сдерёт с меня шкуру… — испугался Бофур. — Я смогу убедить короля повременить со сдиранием с тебя шкуры! — ухмыльнулся Охотник, вставая со своего места и прохаживаясь по пыточной, будто это были его покои. — Но всё, что тебе удастся узнать, ты должен будешь говорить только мне. И тогда твоё пребывание в качестве раба будет несколько… лучше, чем у остальных. Бофур ничего не ответил. Он обвёл тревожным взглядом грязную пыточную – повсюду следы, кровь, рвота, непонятные предметы для пыток, которые могли выбить признание из любого, даже самого упрямого пленника, а возвышающаяся до потолка дыба вывихнула не один сустав, сломала не одну кость. У Бофура побежали мурашки, и он мысленно возблагодарил Махала, что не сам владеет какой-то страшной тайной, которая могла бы подвергнуть его таким страшным пыткам. Он поднял глаза на Мрачного, полный решимости служить. — Я на всё согласен.