Всего одно желание (часть 2)

Предстоящая аудиенция не вызывала ожидаемых ранее тревог. Роман оставался спокоен, собран и, сухо анализируя самого себя, замечал загвоздку - в реакции содержалось противоречие, а противоречие - корень многих зол. Артани незаметно дистанцировался от всего суетного, человеческого. Просыпаясь по утрам, наслаждался присутствием пустоты в душе и беззаботной холодной лёгкости. Никаких мук, никаких кошмаров - честная сделка. Но порой Роману чудилось, что призрак подарил ящик Пандоры. Артани терял себя, становился чем-то иным - насколько иным? Он невольно пытался отыскать чувства, совершая подчас эксцентричные поступки, но эксцентричность Романа нравилась призраку, добавляла перчинку непредсказуемости. Саймон наблюдал и наслаждался собственным творением, проявлял снисходительность, позволяя Роману побарахтаться в себе - однажды он поймёт, однако призрак советовал не увлекаться. Не для того господин Адори поставил ментальный барьер, чтобы Роман Артани самозабвенно бодался с ним лбом. Острых ощущений не хватает? Роману становилось стыдно. Он действительно вёл себя хуже ребёнка - ему помогли, а он недоволен, продолжает выцеживать что-то своё, но знает ли, что выцедит? Лично призрак не знал. Граф Мейн. Новое имя - новая личность. Старый добрый бедолага Артани уходил всё дальше и дальше, стирался в забвении. Любой контакт с Адори отнимал не только силы - забирал чувства, оставляя внутри частичку Саймона. Призрак становился живым, а Роман мёртвым. Артани перенимал чужие привычки, вкусы, качества. Он неосознанно роднился с призраком, дарившим изнанку жизни - постижение иной красоты бытия, лишённой эмоций, выверено правильной. Роман преломлял знание через призму себя, чертил в нём свои фигуры, изломанные линии, а Саймона будоражила необычность проявлений проводника - призрака магнитом тянуло к источнику. Пить Артани было поистине сладко - медовый нектар силы, чистейшая амброзия. Роман - синоним слова «удовольствие». Жажда искупала огрехи совершенства, слияние дарило близость глубже и насыщеннее физической, и убийца незаметно подсел на собственный крючок, не видя спрятанной в слиянии ловушки. А Роман оставался спать во сне под названием жизнь. В этом сне не было лиц, людей, насыщенности. Оставались отблески, отзвуки, стирающаяся, стремительно блекнущая позолота и холодное совершенство бесчувствия, но пламя Артани не гасло - оно оказалось сильнее чар призрака, и Саймон смаковал огонь, не желая гасить. Жар Артани согревал безучастный камень сердца, позволял ему ожить, наполниться животворящей кровью и застучать в несколько раз быстрее, расшириться, вбирая глоток упоительного кислорода. Он желал Артани подчас безотчётно, и понимал, что рано или поздно жажда станет невыносимой - он пожелает его сожрать. Роману придётся открыться для него больше, чем открывался до сих пор. Призрак добьётся полноценного слияния - сила Романа спасёт обоих. «Если однажды ты пожелаешь неведомого и захочешь нормальной жизни - беги!» - сказал ему учитель перед смертью. Саймон не понимал, что означало чужое откровение. Он убил учителя без сожалений, даря радость очищения смертью, а теперь в смерти рождалось доселе несуществующее. Смерть не содержала в себе того, что содержал Артани, способный вернуть Саймону украденное. Он не умел любить - охранял далёкий островок, не зная, что в нём содержится, не желая заглядывать внутрь - чудо могло исчезнуть. А сейчас в руки Адори попало что-то настоящее. Он не отделял проводника от себя - отдавал собственную суть, превращая в дракона, ожидая дня, когда клинок Романа оборвёт жизнь... и чувства. Сейчас, собираясь на приём, он любовался своим драгоценным бриллиантом, сверкающим глубинной чистотой. К первозданной чистоте источника примешивались оттенки самого Саймона Адори. Знание вызывало внутреннюю радость, но радость призрака просеивалась через сито молчания и тишины, таяла, не добираясь до поверхности лица, дышала внутри незаметным зверьком. Адори снабдил Романа самыми тщательными инструкциями: объяснил, сколько шагов необходимо сделать, где остановиться, как совершить правильный поклон... Временами Роман откровенно задавался вопросом: где призрак был раньше? Роман без Саймона, ровно без рук. Заменяя руки, Саймон помог застегнуть и расправить кружевной воротник, отряхнул невидимую пылинку с плеча. Он самолично выбрал для Романа наряд, заставив надеть традиционную одежду Барайи, и в ярко-синем одеянии, расшитом серебром, граф привлекал взоры, отвлекая внимание от призрака, теряющегося на фоне Романа смутной безликой тенью. Всё верно, он – тень. Всего лишь тень, живущая в темноте, следующая безмолвно и беззвучно, подкрадывающаяся в ночи, чтобы выпить чужую жизнь легкой вспышкой стали и снова исчезнуть, растворяясь в небытии... - Как я тебе, Сай? - спросил Роман, с холодным удовлетворением осматривая себя в огромное напольное зеркало в гостиничном номере. Можно было не спрашивать - он знал, что выглядит великолепно. Но призрак подошёл, встал рядом, создавая резкую дисгармонию света и тени, контраст. Обняв поперёк груди, привлёк к себе спиной, позволяя сравнить и посмотреть. Рядом с Романом он на мгновение словно сам стал ярче. - Дай мне себя, - попросил он, многозначительно положив ладонь на живот. Роман скривился, зная, о чём просит призрак. Контакт отнимал у него много сил, а сейчас, перед аудиенцией короля, Артани требовалось быть в форме. – Сай, давай вечером, - отрезал он. Но призрак не стал слушать - приник всем телом, активируя заклятие, создавая связь, забираясь в желанную сердцевину источника. Роман застонал, оседая, но Саймон поддержал и не дал упасть: - Я немного, - прошелестел он, - Один глоток, - хватало и малости, чтобы ему стало хорошо. Артани побледнел: - Сай, пожалуйста, мне плохо. - Да... - Саймон нехотя оторвался, разрывая контакт, позволяя себе оторваться от чужого источника. Он кипел энергией, а Роман обвисал на нём, позволяя призраку совершить обратный процесс обмена, влить целительную магию. Адори нравился контакт, нравилось обнимать Романа, прикасаться к нему, вдыхать аромат кожи. Сам призрак не пах ничем, не потел, не чувствовал холода или жары, не нуждался во сне, но делал всё, что делают обычные люди, и организм иногда брал своё, напоминая Саймону Адори, что он человек. Щёки Артани порозовели, возвращая краски: - Мне лучше, идём, - он, проявляя нетерпение, оттолкнулся от призрака, возвращая себе равновесие, и первым вышел из комнаты, забывая о случившемся через секунду. В уме Роман повторял речь, чтобы ничего не забыть, и Саймон не отвлекал - следовал за ним, привычно пристраиваясь рядом. Они вышли во двор, чтобы через мгновение оказаться в карете и приказать кучеру трогать. Карету немедленно окружила охрана, слуги. Когда они въедут во дворец Самиэриса, люди распакуют сундуки, внесут в зал дары для Его Величества. - Его Величество выражает надежду... - бубнил Роман, в двадцатый раз подглядывая в бумажку. Он знал речь наизусть и мог не смотреть, но оставался прежним Романом. И призрак неожиданно засмеялся, сам не понимая причины. Отобрал у мальчишки послание и выбросил прочь - легкомысленный, не вяжущийся с бесстрастностью и непроницаемостью жест. - Са-а-ай, - обиженно возмутился граф. - Я подскажу, - прошелестел призрак, продолжая наслаждаться беззвучным смехом, не подозревая, что не сможет выполнить обещание. Роскошные залы дворца Самиэриса ослепляли взор сияющей белизной роскоши. Обстановка смотрелась богаче, чем в Барайе, но дворец дионта Филиппа воспринимался уютным домом, протоптанным бесчисленным количеством людских ног, дышал запахами, разговорами, сплетнями, обилием придворных. А «жемчужина» Самиэриса была драгоценностью, созданной для любования - не жизни. Хотя количество итанийцев на один квадратный метр дворца поистине зашкаливало. На вечернюю аудиенцию Его Величества собрался весь двор. Послы из Барайи приглашались в качестве почётных гостей - им кланялись, приседали. На Романа смотрели жадно, во все глаза. Барайский посол казался почти ребёнком и напоминал бархатистый цветок, сияющий золотистым очарованием юности. При дворе могло найтись много желающих сорвать сей прелестный бутон, но тёмный страж за плечом отпугивал неведомой угрозой - опасная змея, притаившаяся в траве трогательных незабудок, и горе неосторожным, осмелившимся протянуть руку. Когда церемониймейстер объявил послов, Алиссин, вынужденный сохранять расслабленное спокойствие, напрягся ожиданием. Королева-вдова, сидящая по левую руку от пасынка - на втором, не менее великолепном троне - интуитивно ощутила тревогу и поддерживающе накрыла широкую ладонь своей. Жест королевы не укрылся от внимания придворных - сплетники непременно станут обсуждать, что король и королева Итании являют между собой пример редкого мира и согласия, а шпионы кормятся слухами. Фавориты короля загодя смешались с толпой, и лишь барон ди Оран занял позицию за спинкой трона, готовый прийти на выручку. Должность придворного шута была вымышленной, но именно такую роль он частенько исполнял, принимая право изобразить дурака там, где теряются и не могут найти выход из ситуации умные люди. По другую сторону стоял герцог Брамс из ближайшего окружения и одна из статс-дам королевы. С ролью обер-гофмейстерины успешно справлялась Алиса ди Бьорк. Сейчас вместе с другими итанийцами из Академии она занимала первый ряд - неподалёку от секретаря Его Величества, приготовившего письменные принадлежности. Когда состоится беседа, он запротоколирует любое слово и представит отчёт королю. Проходящий по залу в сопровождении свиты граф Мейн мог заметить "знакомцев", но, опасаясь собственной застенчивости, Роман смотрел под ноги, считая шаги. Остановился у очерченной золотыми лилиями линии и, не глядя, отвесил глубокий церемонный поклон, расшаркиваясь приветствием барайцев. Алиссин замер, понимая, что сейчас сломает ручку трона. Он с такой силой впился в подлокотник, что пальцы побелели от напряжения. Роман плавно выпрямился, посмотрел на короля. А дальше произошла неумолимая реакция. Зрачки графа Артани непроизвольно расширились, он растеряно моргнул, не понимая - видит сон или явь. Наверное, разум помутился... Перед ним на троне в великолепных белоснежных одеждах, расшитых узорами, с золотой короной на голове восседал АЛЕКСИС СОРРА. Ослепительное видение. Король Итании смотрел взором, разрезающим сталью напряжения, узнавания, и в серой переливающейся ртутью тоске жило такое... Стоило им соприкоснуться глазами, пространство закричало криком, скатываясь под ноги лоскутами остановившегося времени. В горле пересохло, случился ступор. Роман оказался не состоянии выдавить ни слова. И не будь за спиной поддержки графа Адори, у него, наверное, сердце на месте разорвалось от нахлынувших эмоций, словно внутри что-то лопнуло. Роман не верил глазам. Мелькнуло, что бывают совпадения, но за спиной Алексиса Сорры обнаружился барон ди Оран. Итаниец приветственно помахал ручкой и подмигнул иронично, изобразив весёлый жест - мол, какая неожиданность. Неожиданность - мягко сказано. Понимание обрушилось со всей силой тяжести. Язык Романа присох к нёбу, он не мог издать и звука, теряя соображение, побледнел, покраснел, снова побледнел, пошёл неровными пятнами... графу отчаянно не хватало воздуха. Реальность трещала рваными нитками, пропуская звуки, эмоции, чувства, краски... Всё, что было связано с Алексисом Соррой, имело смысл, дышало болью и отчаянием, кричало ответами на вопросы, звучало щемящей музыкой пастушьего рожка... Он помнил. И замороженные чувства начали возвращаться и оттаивать, вычерчивая явственные знаки на песке души. Он боялся читать тайные письмена, но Саймон Адори забрал страх и, не отрицая, Роман оказался перед лицом Сорры с обнажёнными чувствами, абсолютно точно зная собственный приговор. Алиссин со своей стороны смотрел на Романа, и в глазах его плескался шок. Первые несколько секунд, видя прекрасного Артани, плавно струящегося по залу, он решил, что зрение обманывает - посланник не Роман. К нему с неизменным достоинством приближалась отстранённая безжизненная кукла - совершенная, прекрасная, лишённая мягкой золотистой теплоты, свойственной ромейнцу. Роман и раньше нередко выглядел отрешённым, не от мира сего, но никогда не выглядел настолько неживым, далёким, чужим, остро неправильным, лишённым внутреннего благородства. Подобный Роман не станет доказывать. Он не станет добиваться и не поднимется с пола, если сочтёт, что лежать более уместно и правильно. Исчезла нотка, сделавшая Романа Романом. Алиссинди надевала фальшивую личину, но оставалась собой, а здесь не фальшивая личина – что-то укоренившееся внутри. Исчезло то, за что Алексис Сорра полюбил королька. Алиссина затрясло от подобных перемен. Драгоценный цветочек - любимый, родной и желанный Артани оказался изъеден изнутри неведомой чернотой. Машинально активировав магическое зрение, Алиссин убедился собственными глазами: источник Романа изменился почти до неузнаваемости, но... в тоже время это был он – его Роман. Инстинкты итанийца вопили об опасности, королю хотелось сорваться с места, разогнать всех прочь, приказать придворным убраться, остаться наедине с графом. Схватить Романа, трясти за плечи, заставляя проснуться, ожить, исцелить. Возможно, ничего не требовалось - Роман смотрел, пробуждаясь раненными, откровенно больными глазами. Алиссин испугался, по-настоящему испугался, решив, что виноват он. Он сделал Романа таким. Предательство доверия подкосило ромейнца, и не стоило отпускать его - следовало бежать за ним, не оставлять одного. Но Алиссин не мог - смерть отца, престол, у него не было времени переиграть случившееся, он был не готов. Роман закрылся наглухо, и от подобного открытия, расколовшего напополам, изнутри рвался надрывный стон. Король не мог показывать чувства - на них смотрел весь двор. Роман Артани мучительно молчал. Он пытался двинуть губами, но слова не шли, застряв комом, пропустив лишь беззвучное: «Сорра...» И итаниец чуть не закричал в голос: «Да, Ромэ!» Пауза затягивалась. Роману что-то на ухо шепнул граф Адори - бесстрастный человек, одетый в тёмное. Белое без единой кровинки лицо альбиноса и пугающе чёрные немигающие глаза. Алиссин не знал – скорее, почувствовал исходящую от незнакомца опасность, но хуже всего - связь с Артани. Остро захотелось ударить, крикнуть: «Не смей прикасаться к нему, тварь! Отойди!» Король Итании не имел права на реакции. Поменяйся он с Артани местами, Саймон Адори не затратил бы усилий, выковывая совершенное оружие, но... Призрак никогда не обменял бы Артани, чья слабость становилась силой, а несовершенство сумело разрушить созданный ранее идеал. Король Итании любезно улыбнулся, приходя на помощь послу, заметив, что путешествие, вероятно, было утомительным. Он очень рад приветствовать гостей из Барайи и надеется, что при дворе Итании им понравится, они ощутят себя как дома и совершенно не пожелают возвращаться назад. - Ваше Величество... Ты что несёшь? - на ухо зашипел ди Оран. Королева Мириам посмотрела со страхом, но реплику про нежелание возвращаться назад сочли шуткой. Двор позволил себе рассмеяться. Смех вернул Романа к реальности. Он затылком чувствовал тяжёлый немигающий взгляд призрака, ощущал беспокойство и тревогу. Адори решался заменить графа, но Артани сумел совладать со слабостью. Тихий щелчок в сознании, и...Снова наступила блаженная тишина и пустота, стало легче, сжавшие душу пальцы отпустили. Роман механически поклонился королю, отвечая вежливо, что имеет честь представлять своего короля. Дионт Филипп выражает поздравления по случаю восхождения Его Величества Алиссина ди Эрро на трон и просит принять скромные дары Барайи. Король и посол Барайи двумя попугайчиками обменивались заученными фразами, не вникая в смысл, но, говоря правильно. И продолжали смотреть лишь друг на друга, словно в мире не существовало ничего иного, а они вели собственный беззвучный диалог. Реальность медленно и неумолимо просачивалась через восприятие действительности. Щёки Романа залила густая краска - он начинал понимать. Но не пора ли привыкнуть? Очередная насмешка и жесточайший обман. Он не ожидал от Алексиса Сорры иного... Словно желая унизить сильнее, король Итании выразил намерение подарить графу Мейн ответный дар личного характера. Он щёлкнул пальцами и один из слуг с поклоном подал шкатулку. Алиссин дарил Роману Ромейн, возвращая клятву, но граф не знал об этом, а король пока не собирался раскрывать значение. Однако последовавшей реакции Романа никто из присутствующих, включая самого Алисина, не представлял. Граф открыл шкатулку, уставился на сигну, словно видел ядовитую змею, и побелел смертельно - вся кровь отхлынула. Он тщетно пытался справиться с собой, но не смог. Шкатулка выпала из ослабевших пальцев, а следом подкошенным снопом рухнул без сознания граф Артани ди Валь. Переполох случился страшный. Никто не понимал, что произошло с послом, но сопутствующие обстоятельства предлагали выводы. - Лекаря! - немедленно распорядился Алиссин. Он сам был целителем, но мучительно не имел права помочь. Скованный долгом и цепями обязанностей короля, Алиссин не мог нарушить этикет, броситься к ромэ, проявить любое вызывающее пересуды поведение. Над ромейнцем склонился граф Адори - мерзкий паук. Сорра едва не закричал от гнева и отвращения: «Прочь!» Огромных усилий стоило сдержаться, видя, как драгоценного ромэ - его ненаглядного куколку-королька - трогает и поднимает на руки совершенно посторонний человек, спрашивая, где бы он мог оказать графу помощь? Хотелось вырвать ромэ из рук чудовища, запретить прикасаться, отшвырнуть в сторону, но невидимая собственная клетка не позволяла лишнего. Пришлось найти объяснение, предположив, что, вероятно, сказалось переутомление. Посланник согласился, объясняя, что графа измотала дорога. Король распорядился доставить графа Мейн в одну из комнат, и сам поднялся следом с ненавистного трона, решительно сообщив, что на сегодня приём закончен. У короля намечено несколько дел, и он планирует заняться их завершением. Пришлось стерпеть прощание с матушкой, любезно поцеловав руку. Он кивнул Сидеру ди Орану, и шут, истолковав верно, выступил вперёд, отвлекая на себя внимание публики сообщением, что Его Величество нынче занят, но он готов заменить короля. Кто первый к нему на приём? Алиссин почти вырвался из окружения свиты - никогда присутствие посторонних не воспринималось настолько душащим и тягостным, как в минуту, когда душа короля устремилась вслед за графом, а физическую оболочку, задерживали. Освободившись, он немедленно последовал в комнату Романа, не допуская мысли, что граф Адори останется с Артани наедине, тронет мерзкими паучьими лапами. Для призрака визит короля, практически ворвавшегося в комнату, стал поистине неожиданностью. Переложив Романа на роскошное ложе в нише стены, Адори собирался привести графа в чувство, гадая, что произошло. Какая-то часть прошлого вырвалась из-под контроля? Дионт Филипп мог бы прояснить ситуацию, но не пожелал, имея вредную привычку не строить предположений на месте выводов. Выводы предстояло сделать Саймону Адори - дионт любил подбрасывать загадки. Выбор графа в качестве посла не был случайным, но на что рассчитывал Его Величество? Саймон извлёк шкатулку (в суматохе призрак не забыл поднять и убрать подарок в карман), но времени рассмотреть трофей и разобраться, что спровоцировало реакцию не было - помешал визит короля Итании. Алиссин ди Эрро собственной персоной - свита осталась за дверью и, несмотря на желание короля сохранять невозмутимость, призрак моментально отметил, что молодой король крайне взволнован и выбит из душевного равновесия. Корону он снял, оставшись в парадных белых одеждах, в глаза бросалась причудливая причёска косой... Адори был немало наслышан о загадочной технике смертельных лезвий. Развитая фигура короля, просторные одежды, не скрывающие крепости мышц, движения, жесты и что-то опасное во взгляде подсказывали, что коса короля - не только дань традициям. Перед призраком предстал неплохой боец, а мощная защита с кристальной ясностью просигналила, что Его Величество - маг. - Что с графом? - спросил король, и чувствовалось: он пришёл сюда не осведомиться самочувствием. - Я пытаюсь помочь, - многозначительно заметил призрак, – Я целитель. - Какое совпадение... - не удержавшись от едкости, перебил король, - Я, представьте себе, тоже. Ваша помощь не потребуется - я позабочусь о графе. Оставьте нас! - приказал тоном, не терпящим возражений. Алиссину не терпелось прикоснуться к ромэ, убедиться, что всё в порядке, но главное - разобраться с тем, что увидел магическим зрением. - Простите, Ваше Величество, я не сомневаюсь в ваших способностях, но граф Мейн - особый случай, и он нуждается в особой помощи, - призрак поднялся, уставившись на короля немигающим взором. Упоминание об особой помощи привело Алиссина в ярость. Интересно, какого рода помощь он ему оказывает? Не он ли тот, кто изуродовал ромэ? - А я нуждаюсь в том, чтобы вы покинули помещение. И приказываю вам, граф, сделать это незамедлительно, - "отхлестал" Алиссин, ничуть не уступая в гляделках. - Простите, Ваше Величество за невольную грубость, но вы - не мой король, - прошипел призрак, явно не собираясь отступать, – Я не обязан подчиняться вашим приказам. Ситуация стремительно накалялась и становилась критической. - Если вы не желаете сорвать мирные переговоры между нашими странами, - не менее шипящим голосом поведал итаниец, с трудом удерживаясь от активации ширена, - Вы подчинитесь... или я прикажу охране вышвырнуть вас прочь! - закончил он жёстко. Происходящее выходило за все мыслимые рамки. Призрак очень хотел бы посмотреть, как король попытается осуществить угрозу, однако не терял головы. Адори понимал важность переговоров и необходимость проявлять уважение к прихотям королей, но здесь было больше, чем прихоть. Намного больше... Саймон кожей почувствовал соперника, и очень хотел дать понять королю одну маленькую простую истину... - Он... МОЙ! - медленно сказал Саймон, прошипев тихой змей. Они стояли друг напротив друга и скалили клыки. Не король и не дипломат, а два сцепившихся хищника, делящих добычу. Чужая беспощадная воля обрушилась на Алисина, грозя смять ментальной магией, но король Итании выдерживал и не такие перетряски. Он выпрямился, возвращая не менее сильный и железный взгляд, вбивая в пол, размазывая чужой захват в клочья - уверенности придавала ярость и страх за Романа. Алиссин ди Эрро не смотрел - пророчил призраку смерть, отчеканив холодно и властно: - ОН - граф Роман АРТАНИ ДИ ВАЛЬ! КНЯЗЬ РОМЕЙНА! Король Итании не добавил ненужное ОН МОЙ - для призрака кристальная истина вскрылась в несколько секунд, пока они вели невидимое противостояние, пытаясь подавить друг друга. Призрак не знал, что скрыл от него дионт, но, похоже, догадывался. Принц Итании обучался в Академии Девяти Стихий, а значит... перед ним Алексис Сорра. «Я любил его», - вспомнились слова Романа. Саймон сжал кулаки, понимая, что он продырявит Артани голову, но поставит блок на любые воспоминания, связанные с итанийцем. Заставит забыть о нём, сотрёт из памяти белым листком, но... призрак отступил, не справившись с волей короля Итании. Королём двигало не желание обладать, а любовь, беспокойство за любимого человека. И любовь перевесила жадность. Однако и призрак отступил не потому, что борьба не имела смысла - лишь потому, что глупо было открывать карты сейчас. Пусть король считает, что он выиграл в схватке - победа останется за Саймоном Адори. Роман Артани никуда не денется от него, а итанийцу придётся жестоко заплатить за собственную самонадеянность. - Я буду поблизости, - пообещал Адори с непроницаемым лицом, собираясь выйти из комнаты. - Шкатулку верните, - холодно напомнил король, заметивший, что призрак невзначай прикарманил сигну. - Я собирался вручить её графу Мейн, - не дрогнув ни единой мышцей, прошелестел Саймон. Алиссин, не удостоив ответом, вырвал сокровище из рук призрака и указал на дверь: – Свободны! У Саймона Адори не осталось выбора, кроме как подчиниться и выйти за дверь, униженным. Лис ди Браво, получивший от короля подробные инструкции, любезно предложил графу Адори пройти вместе с ним в зал для гостей, оставив охране право выполнять свою работу.