-
На широкой долине, распростершейся на границе между северными и западными территориями, уже собралось целое полчище волков, смешавшихся в разъяренное месиво клыков и когтей, крови и разодранных шкур, к тому времени как Сехун подоспел к месту битвы. Осматривая фронт работы, выискивая взглядом тех, кому срочно нужна была его помощь, целитель нашел взглядом вожака, что одним мощным рывком сбросил с себя трех волков, выпрыгивая в самую гущу сражения и цепляясь в холку вожака Западной стаи. Страх опять сковал его сердце, но вспомнив совет Кая, он перенаправил мешающееся чувство в болтающийся на шее амулет, вновь принимая должную концентрацию и ныряя в толпу к лежащим на траве соплеменникам, что уже вышли из боя. Он уже принял свою человеческую форму, ловкими быстрыми движениями накладывая кашицы чистотела на раны волков, повязки из лопуха, держащиеся на стеблях плюща, напрягая слух и собственное периферийное зрение, чтобы следить за вожаком. Он не должен допустить его гибели ни в коем случае. Но когда раздался обоюдный клич двух вождей, сердце у целителя упало. Услышав этот вой волки обеих стай прекратили бой, растерянно уставившись на своих предводителей. Но те уже приняли свой человеческий облик, шумно и тяжело дыша, и наворачивали круги, не сводя друг с друга обозленного и настороженного взгляда. — Зачем мне принимать этот дурацкий бой один на один, если мои воины и так уничтожат тебя и твою стаю, а все северные земли достанутся мне? — говорил вождь уже вслух, не обращая внимания уже ни на что, кроме своего соперника. — Затем, что ты бросил мне этот вызов при всех, который я принял, и теперь у тебя нет прав отказываться от поединка. Ты знаешь законы древней магии, старик, она такого не прощает, — улыбнувшись улыбкой койота, ответил Кай, концентрируя всю свою физическую мощь в единый направленный поток, отчего мышцы на его руках и груди содрогались и поигрывали, готовые к любой атаке. Вождь Западной стаи злобно клацнул зубами, понимая, что юный наглец прав. — Что ж, раз так, то быть поединку. Все территории проигравшего достаются победителю в обход наследников. Пусть победит сильнейший, — процедил он, после моментально возвращаясь в обличье волка. Расхохотавшись, довольный Кай последовал его примеру и, подрагивая всем телом, встал напротив своего противника, сжигая его взглядом черных, как ночь, глаз. От его хохота застыли жилы у северян, а самое главное у целителя, который уже давно разгадал все, что задумал Кай. Все, абсолютно все шло по его изначально сработанной стратегии, без сучка и задоринки. Тот цепенящий ужас, что испытали каждый из них, заслышав этот смех, был результатом заклятия, что Кай накладывал на них с помощью флейты — заклятие единения духовных частиц. Именно с помощью него он мог видеть глазами своих соплеменников, знал, где те находятся, и потому быстро очутился тогда на границе во время первой стычки, напоминая другому вождю об этом поединке. Кай желал этого сражения, и все шло к этому без преград. Сехун понимал, что с помощью этого заклятия тот мог бы сражаться один на один с противником, используя энергию и силы своей стаи, но уже заранее знал, что тогда, в чаще, Кай разъединил эти соединяющие их всех духовные цепи, потому что хотел сразиться с вождем Западного племени при помощи лишь собственных навыков и сил. Все волки по обе стороны баррикад с волнением следили за вождями, что все еще стояли в середине образовавшегося круга, не торопясь начать смертельный поединок. Каждый из них надеялся на победу своего предводителя, но не знал со стопроцентной уверенностью, кто выиграет бой: молодой и сильный волк с сорочьей шерстью, почти невидимый в воцарившейся ночной тьме на долине, или же умудренный опытом многочисленных сражений бурый волк, чья власть распростерлась над самыми сильными бойцами всего Великого леса? И только Сехун, стоявший в отдалении от круга, знал ответ на этот вопрос, прекрасно понимая, кто из них выйдет победителем. Закрывая мокрые от слез глаза, он с отчаянием своего искреннего сердца молил Волчьего Пастыря о прощении.Белый волхв
17 января 2016 г. в 19:16
Сехун сидел у себя в пещере, раскурив сухие листья пачули дабы очистить скалистые стены от болезненного духа и тревожной энергетики, которыми пропитались воздух и сам камень. Такие ритуалы проводились каждую неделю, а иногда и после выхаживания тяжело больного, но в этот раз Сехун не ощущал той легкости, что воцарялась на душе и в сердце от пребывания в целительской пещере после завершения очищения. Наверное, сам ритуал уже необходимо было проводить над ним самим, и это только вдвойне удручало юного целителя, что корил себя за такую моральную неустойчивость перед невзгодами и испытаниями судьбы.
Старый целитель, ворча на молодежь, перенявшую привычку вожака называть его «старик» вместо уважительного и привычного «старейшина Ву», зашел в пещеру в середине дня за пучком засушенных кореньев и застал своего ученика совершенно унылым и усталым, остругивающим выточенным каменным ножичком оберег из продолговатого куска дерева, помещавшегося в одной руке.
— Чего это ты спрятался от дневного солнца? Нет лучшего удобрения для наделения оберега силой, чем солнечный свет, — издалека начал старик, специально добавляя в голос теплоты и понимания. — Весь лагерь на ушах стоит от радости и восхищения своим вождем, уж и не упомню, когда такое в последний раз было.
— Учитель, — резко произнес Сехун, поднимая к старику голову и откладывая нож в сторону. — Можете мне рассказать все, что вы знаете о древней магии?
Старик заметно удивился. Во время ученичества, да и сейчас Сехун никогда особо не проявлял интереса к древней магии, пользуясь лишь белыми и легкими заклятиями, основанными на законах природы — они у него неплохо получались, в отличие от более сложных и черных. От них маленький Сехун, будучи трехлеткой от момента обращения, морщил и воротил нос, как от гниющей плоти, поэтому старик, мысленно радуясь, что его особенный ученик не свернул на неправильную дорожку, и не рассказывал никогда о том, что знал о заклятиях и проклятиях древнейших сил.
— Зачем это тебе такое пригодилось? Помнится мне, заклятия сильнее магии поиска тебе никогда не давались.
— Мне не для себя, — сразу добавил Сехун, нехотя вспоминая свою детскую войну с применением древней магии, которая выходила у него всегда кое-как. — Но мне очень важно узнать, что вы знаете и помните о мощных цикличных заклятиях, в частности с применением музыкальных инструментов.
Изумленное лицо старика вытянулось еще больше. Сехун понимал, что старейшина не помнит ничего из того, что творил Кай на ложбине, даже тех своих слов о мощнейшем заклятии. Но перед тем как отключиться, Сехун помнил, старик, кажется, узнал его, выдавив что-то неразборчивое, после чего все обратилось во тьму. Спрашивать у Кая более того, что он уже спросил, не имело смысла, ибо Сехун сам понимал — Кай являлся заклинателем, и несмотря на весь свой характер, шутить с законами и принципами древней магии все-таки не решался. Древняя магия не любила банальных вопросов, она принимала лишь путь самоличного постижения своих таинств. Но Сехун не обладал должными способностями, чтобы применять ее силу, поэтому сам вникнуть в суть произведенного над племенем заклятия не мог. Без учителя ему было не обойтись.
— Вот так вопросы ты задаешь, — с плохо скрытым беспокойством в тихом голосе молвил старик, грузно опускаясь на каменную скамью в пещере и складывая ладони на кривую, но прочную трость, заменившую ему посох целителя. — Ты что-то видел или же предки явились к тебе с предзнаменованием?
— Я видел, — кратко ответил Сехун, не желая рассказывать учителю все подробности. — Я не знаю, к добру это, или к худу — то, что появилось и происходит в тени Великого леса, но без ваших знаний в древней магии мне не решить эту проблему.
— Вот оно как, — промямлил старейшина. — Музыкальные инструменты, говоришь? Их в свое время было много всяких разных, я бы даже назвал каждый, но, боюсь, их названия тебе ничего не дадут. Давным давно в прошлом, когда Волчий Пастырь был единым правителем этих освященных им самим же земель, появился особый клан волков, их сейчас называют белыми волками, к которым ты в частности и принадлежишь, — на этом старик отчего-то умолк, с тревогой рассматривая своего ученика.
Белые волки все были такие: шкура белоснежная до безобразия, искрилась как чистый снег, лунного цвета глаза светились во тьме, как два ярких луча; сами по себе были худосочные и жилистые, не обладали большой физической силой, зато их магические способности ценились на вес горы свежей дичи в период лютого голода. Их человеческий облик отпугивал всех без исключения; бледноликие, серебровласые — они были словно белое пятно на глазу. Их называли жрецами и духами Луны, прямыми наследниками Пастыря, и рождались такие щенки крайне редко, сразу по рождению причисляясь к целителям племени. Последний белый волк бродил по землям Великого леса порядка двухсот лет назад, поэтому клан этих волков уже успел превратиться в одну из многочисленных легенд минувшего. Потому то, когда в семье павших пятнадцать зим тому назад в битве между тремя племенами волков родился Сехун — никто к такому не оказался готов. Какая судьба могла ждать одинокого сироту без братьев, невольного выбирать свой путь, старик не знал, но всегда испытывал трепет и благодарность перед предками за предоставленный шанс обучить этого волчонка всем таинствам целительства и магии, раскрыть его потенциал.
— Так вот, — вздохнул старик, продолжая свой рассказ. — Пришел к ним тогда один шаман с Диких земель, принеся в дар с десяток высеченных из освященных деревьев инструментов. Хоть для многих волков тогда показалось дикостью и варварством приносить дух мудрейших деревьев в жертву для создания непонятных деревяшек, белые волки наоборот сразу почуяли их силу и потенциал. Они и создали заклятия с применением музыкальных инструментов, крайне мощные и очень опасные. Эти инструменты передавались многие века потомкам этого клана, но когда последний из белых волков пал, эти инструменты перешли в руки ненадежных людей. После этого над всем Великом лесом пала черная тень, и то был единственный случай за всю историю, когда расколовшиеся девять племен сплотились воедино, чтобы отвести опасность и угрозу уничтожения всего леса. О том, как им это удалось, история умалчивает, но с тех пор музыкальные инструменты навсегда исчезли с территории Великого леса. С тех пор прошло уже много веков, вся напасть успела стереться из памяти, но никто не рискует создать музыкальный инструмент сызнова. А ведь их очень легко смастерить, даже из той деревяшки, что ты держишь в руках, — старик учтиво кивнул на незаконченный оберег в руках Сехуна, задумавшегося действительно ли в руках у Кая была флейта из того далекого времени, принадлежавшая еще клану и пришедшая на эти земли с таинственным шаманом, смутно напоминающим ему по рассказу самого Кая.
— Об этих инструментах я знаю лишь из уст моего учителя, но даже он не знал всех заклятий, которые существуют и по сей день. — Продолжал старик. — Заклинатель должен быть крайне одарен, чтобы суметь их применить, а особенно если дело касается цикличности. Как правило, цикл имеют те заклятия, которые накладываются на существ с разумом с той или иной целью. Цикл повторения заклятия зависит от того, с какой целью его вообще применяют.
— А какие из них вам знакомы? — вкрадчиво спросил Сехун, перебивая учителя, поняв, что тот подобрался к самой сути вопроса.
— Немного, — ответил старик с тяжким вздохом. — Я знаком лишь с заклятием контроля, самым мощным из всех, с заклятием единения духовных частиц и с заклятием призыва древних сил, которым нужны сосуды, чтобы появиться на этой земле. Всего этих заклятий существует не больше двадцати. Но мне известны только эти три.
При упоминании последнего Сехун заметно вздрогнул, что не укрылось от старика, но спрашивать о причинах его поведения он пока не спешил. Юному целителю хотелось продолжить расспрашивать учителя, но все его мысли вскружились вихрем вокруг последнего заклятия.
— Спасибо, учитель, — едва слышно сказал он, откладывая оберег, и поспешно выбежал из пещеры, чем только сильнее взволновал старика.
Какое заклятие Кай наложил на их стаю Сехун не знал и не мог с уверенностью сказать, что учитель назвал среди тех правильное. Сейчас Сехуна беспокоило другое: он раньше и не догадывался, что третье заклятие — призыва древних сил в живой сосуд — могло применяться с использованием подобных инструментов, как флейта вождя. В истории были известны случаи, когда данное заклятие проводилось силами целителей, которые использовали сами себя в качестве сосуда, дабы провести ритуал над умершим вождем, павшим в дуэли за территории Великого леса. Ритуал этот был очень болезненный и зачастую целители по его окончанию падали замертво, ибо их тела служили сосудом не для какого-то простого духа, а для самого Пастыря, что склонял свой гнев на все стаи и их предводителей за алчное варварство. Ритуал этот проводился специально, чтобы этот гнев разрядом мощнейшей молнии ударял по мертвому вождю, используя целителя, как проводника — таким образом, беда отводилась от всех племен. Это было настоящее кощунство по отношению ко всем законам и традициям, и именно поэтому Сехун очень надеялся, что Кай решит все-таки избежать этого конфликта, иначе старейшина Ву погибнет из-за этого ритуала в случае его победы, потому как Сехуну древняя магия такого уровня была недоступна.
Он торопливо шел в сторону еловой чащи, нутром ощущая, что вожак находится именно там. Не замечая ни камней, ни царапающих веток под ногами, он торопился изо всех сил, сам не понимая, почему его так резко тянуло к Каю — он слабо верил, что словами сумеет убедить вожака отказаться от дуэли и принять правила обычной войны. Плохое предчувствие, что скоро эта молния грянет по священным землям, вводило его в состояние хронической паники и отчаяния, которые уже плохо маскировались под маской отчуждения и хладнокровия.
Темень густой чащи, до которой он впопыхах добрался, сгустилась над ним непроницаемым куполом, усиливая его страхи вдвойне, отчего юный целитель отчетливо громко услышал отчаянный стук собственного сердца, эхом разлетающийся в густой тишине. Сехун попытался сосредоточиться, чтобы по ниточкам витающей в сгущенном воздухе энергии найти душу вожака — в этом и заключалась белая древняя магия поиска, но при такой отвратительной концентрации, даже такое простое заклятие давалось Сехуну с трудом. Идя чуть ли не по наитию, продираясь сквозь ветки, нещадно царапающие его по лицу и рукам, он мысленно досадовал, что же такого вожак нашел в этой дремучей пугающей чаще, в которую не проникал ни один луч света? Неужели Дикие земли настолько очернили его душу, что он не мог наслаждаться теплом и светом, царящими на территории лагеря, сбегая в эту тьму, подпитывающую силами всю черную магию мира?
В следующую секунду он резко притормозил, на один короткий миг заметив периферийным зрением лунный свет. Повернув в ту сторону, он еще быстрее нырнул в острые ветви еловых деревьев, внимательно выискивая этот крохотный огонек луны, который с каждой секундой приближался, вырастая в ослепительный свет.
Сехун вынырнул на крохотную полянку, в пару шагов шириной, на которой стоял Кай, непринужденно, приветливо улыбаясь — словно ждал его появления. Его метка на все тело сияла лунным светом в этой тьме как никогда ярко, освещая все вокруг. В руках он держал флейту, которую Сехун сразу заметил, испуганно отшатываясь назад.
— Не бойся ее, — прекрасно понимая причины его испуга, сказал Кай неожиданно мягким голосом. — Это всего лишь инструмент, на котором можно играть не только для использования каких-то заклятий.
— Для чего же еще? — спросил Сехун, пусть и прекрасно знал ответ на свой вопрос.
— Видишь это дерево? — вместо ответа спросил Кай, головой указывая на конкретную ель.
Та была непомерно высокой, от широкого и старого ствола ее расходились могучие ветви, отчего она занимала собой большую площадь — рядом растущие ели рядом с ней смотрелись мелко и жалко. Сехуну не потребовалось даже никаких особенных сил, чтобы сразу рассмотреть энергетические нити жизненной силы, что питали это дерево из-под земли и насыщали его огромной силой.
— Эта ель особенная, — словно подтверждая его мысли, продолжал Кай. — Чуть ли не единственная на северной земле, кто обладает столь огромными силой и мудростью. Мне нравится играть для нее, потому что в лице этого дерева я нахожу не только благодарного слушателя, но и источник пополнения собственного запаса энергии. Когда ты пытаешься удержать такую опасную ситуацию, которая нависла над нами непроходимой тенью, в своих руках, силы твои исчерпываются меньше, чем за сутки.
— Но это ведь тоже магия!
— Не совсем, — сразу же ответил Кай, предупреждая дальнейшие слова Сехуна. — Это дерево не умрет, даже если я захочу выпить все его силы. Потому что его запас безграничен. Прислушайся к нему.
Сехун послушался совета Кая, прислушиваясь к энергии, кишащей сплоченными частицами вокруг ствола и ветвей, и вскоре почувствовал радость и веселье, исходящие от древесной коры. Недоуменно уставившись в улыбчивое лицо вожака, он слышал, как дерево благодарит его за компанию, за избавление от скуки и сна, а самое главное — за красивую музыку. Получается, Кай действительно просто играл на флейте, предпочитая общество старейшего дерева из северного удела своим соплеменникам?
— Расслабься, — Кай пригласил юного целителя присесть под его кроной.
И только его спина коснулась древесной коры, как безграничные силы и энергия, несущие в своем потоке необычайное чувство уверенности и спокойствия, влились в Сехуна, отчего тот благодарно выдохнул, ощущая, как тревога покидает его. Кай примостился рядышком, присматриваясь к флейте в своих руках и настраиваясь на игру. Хоть Сехун и ощущал остатки своей нервозности по поводу этого магического инструмента, стоило Каю набрать в легкие воздуху, все прежние его опасения испарились словно пыль, как только тихая и нежная мелодия полилась из флейты чарующими потоком. Сехун словно спал наяву, слушая медленные и плавные мелодии, нисколько непохожие на страшные и опасные заклятия, и ощущал усиливающееся свечение древесной энергии, что подпитывала и его самого растраченными за лето духовными силами. Далее произошло вообще чудесное — из ниоткуда в тьму крохотной полянки вплыли самые настоящие светлячки, пританцовывая в такт медленной мелодии, словно хоровод снежинок. Сехун в восхищении следил за творившейся магией, истинной и прекрасной магией, что воцарилась в глухой и закрытой от всего мира чаще. Он позабыл обо всем на свете, всей душой устремляясь навстречу творимому руками Кая волшебству, не помня себя от детской радости и восхищения. Поэтому, когда мелодия закончилась, он все еще находился в чарующем царстве дурмана, краем глаза приглядывая за мягкой улыбкой на лице вожака, который также расслабленно обмяк, сонно подремывая под кроной могучей ели.
Сколько они просидели так вдвоем было непонятно, время полностью исказилось и будто вовсе исчезло. Но дымка сна разрушилась неожиданным для Сехуна вопросом от Кая.
— Получается, ты действительно один из белых волхвов?
— Что? Кто такие белые волхвы? — озадаченно переспросил Сехун.
— Белые волки, — с расширяющейся на глазах улыбкой пояснил Кай, переходя на язык волчьих племен. — В Диких землях их называют волхвами.
— Откуда ты знаешь о белых волках? — изумился целитель, не сводя внимательного взгляда с вожака, и недоумевал, с чего тот вообще начал этот разговор, темой которого был все тот же клан волков, о которых недавно толковал старик.
— Мне посчастливилось встретить одного из них, далеко-далеко от Северной горы и Великого леса. Я тогда был еще совсем юный, не понимал и не знал и половины того, что понимаю и знаю сейчас, но даже тогда меня безгранично впечатлила его могущественная духовная сила, находящаяся за гранью понимания, обесценивающая любую физическую мощь, сколь могущественной та бы ни была. Хотя с виду это был дряхлый старик, что едва мог стоять на ногах, опираясь всем весом на посох из черного дерева. Уж не знаю, жив ли он сейчас. Но я был действительно удивлен, увидев кого старик-целитель заполучил себе в ученики. Не думал, что мне посчастливится в своей жизни увидеть белого волка еще раз.
И хотя вслух Кай этого не сказал, Сехун громко и отчетливо услышал в своей голове продолжение последней фразы, чья интонация заставила его настороженно отшатнуться: «да еще и такого». За всеми этими треволнениями после Совета, тренировками и тайнами древней магии он совершенно позабыл о том, что еще с самого начала Кай заинтересовался им вовсе не в том ключе, в котором следовало. Сехун совершенно позабыл о табу. Поэтому совершенно не замечал, как каждым внимательным, пристальным взглядом, каждым прикосновением и каждым загадочным разговором, проведенным временем вместе, Кай подбирался к нему все ближе, сквозь всю его защиту, все его маски и непреклонное хладнокровие, послушание традициям. Сехун в одночасье понял, что он не может уже, как прежде, вскочить и с ледяной решимостью скинуть руку вождя, что уже легонько коснулась его длинных серебристых волос. Он уже не мог сказать «нет», развернуться и уйти восвояси, будто корни дерева вцепились в него намертво, захлопываясь как ловушка.
— В Диких землях поговаривали, что если хоть один волос падет с головы белого волхва, не миновать в том месте беды, - вскользь добавил он, пропуская чистые и шелковые волосы целителя сквозь свои пальцы.
Сехун с ужасом припомнил, что действительно за всю его жизнь, ни один волос с его головы не падал на землю; он их даже не состригал остро заточенными ножами. Все эти вкрадчивые разговоры без ясной причины возвращали в его душу панику, он не мог уже понять, в действительности ли он попался в ловушку и Кай его заколдовал? Тогда на ложбине, заманив в глубину своего взгляда, и сейчас, играя на флейте — пусть и сказал, что то было обычной игрой, но кто мог знать, не пряталось ли за той мелодией магия подчинения? Но если его действительно заколдовали, почему не сработали обереги? Магия Кая не могла быть настолько мощной, чтобы остаться незамеченной для всех амулетов, свисающих с шеи Сехуна, как раз наоборот — чем мощнее была их сила, тем отчетливее Сехун ощущал энергию заклятий. А если Кай не накладывал на него никаких заклятий, тогда откуда это нежелание отринуть его прикосновения, уйти и выстроить стену между ними? Неужели внутри Сехуна что-то само тянулось навстречу вожаку? Он этих мыслей и вопросов Сехун ужаснулся так, что сердце предательски екнуло; он уже навлекал беду на племя, семимильными шагами приближаясь к тому, чтобы действительно нарушить главное табу.
— Не позволяй страху овладевать тобой целиком, — голос Кая, раздавшийся словно издалека, придавил Сехуна к земле своей нежностью и заботой. — Вот.
В протянутой его руке Сехун заметил болтающийся коготь. Не успел он сообразить, Кай ловким движением повязал его на шею целителю, отчего тот царапнул холодком дрожащую от напряжения и скованности грудь.
— Это коготь койота, — пояснил Кай. — Это очень сильный амулет, поэтому носи его, не снимая, даже в волчьей форме. Пока он на тебе, я могу не волноваться, что с тобой что-то произойдет. И если ты ему позволишь, — Сехун растерянно смотрел прямиком в чарующие бездны внимательных и понимающих глаз вожака, не смея отвести загипнотизированного взгляда, — он заберет твои страхи.
Как ни странно, Сехун ему верил. Амулет на длинном шнурке, что висел теперь у него на шее, увесисто оттягивал своей сильно ощутимой энергией, готовый верно послужить своему носителю. Расслабившись и сосредоточившись, Сехун перенаправил съедающее его чувство страха в амулет, постепенно ощущая, как ужас, сковавший ему плечи, медленно покидает его.
Но не успел он в благодарности поднять взгляд от когтя к вожаку, как ощутил резкую боль в нижней губе. Раскрыв одурманенные глаза, он с недоумением глядел прямиком в глаза Каю, что были непомерно, совершенно недопустимо близко от его лица в этот миг. Боль от его клыков, прокусивших ему нижнюю губу постепенно рассасывалась, заменяясь запрещенным теплом, которого Сехун никогда не должен был испытать. Отшатнувшись, когда осознал это, Сехун коснулся пальцами прокушенной губы, но два шрамика уже практически затянулись и исчезли.
И тут до Сехуна дошло все.
Этот поцелуй, противоречащий табу, был вовсе не поцелуем. Кай намеренно усыпил его бдительность, чтобы иметь возможность прокусить его кожу до крови — проще и безболезненней всего это было сделать через губы. Слюна, которая была на его клыках, одновременно и залечила столь быстро эти два шрама, но самое главное — вместе с ней в своих дрожащих руках Сехун ощутил прилив какой-то неведомой ему силы, которой он был неспособен пока что управлять. Это было похоже по ощущениям на то, как вожди передавали часть своих способностей своим вторым половинкам, ставя метку принадлежности. Но и тут тоже не оно, меткой это не было. Кай намеренно дал ему часть своих сил, чтобы он мог с их помощью что-то сделать. Что именно, Сехун на краю сознания понимал, но отчаянно не желал этого понимать, отрицая всеми силами.
— Старик действительно могущественный и мудрый маг, но его мудрости и знаний никогда не хватит, чтобы полностью раскрыть твой потенциал, волхв.
Сехун не хотел принимать этой очевидной вещи, пытался мысленно всеми силами отсрочить это осознание. Его учителю не хватало знаний и способностей, чтобы превратить его, Сехуна, в того белого волка из старых легенд, но одной прокушенной губы было достаточно, чтобы сделать первый шаг навстречу этому. Кай недопустимо много знал, а его силы, накапливаемые поколениями северных волков, обрели такую мощь, что он мог управлять ею наравне с волхвами. И теперь часть этих сил и знаний смешивались с кровью Сехуна.
Все эти заклятия, флейта, надвигающаяся война и этот короткий поцелуй — Сехун с каждой секундой все больше понимал, что происходит, пока частицы мыслей Кая просачивались по его жилам безудержным потоком. С ужасом Сехун взирал на змеиную улыбку вожака, с которой тот сыто слизнул его кровь.
— Как я и думал, кровь белого волка несравнима ни с чем, — произнес тот вслух, словно не заметив этого.
— Что ты хочешь этим сказать? — надломанным голосом спросил Сехун, не находя в себе сил произнести вслух окончание своего вопроса.
Но Кай словно слышал его мысли, прекрасно уловив, что на самом деле спрашивал Сехун: «Ты пробовал мясо волка?». С пониманием улыбнувшись, он ответил:
— С самого первого дня, что я провел здесь, я не переставая говорил одно и тоже — Дикие земли, это не полные сытной дичи леса. Там каждый выживает, как умеет. Я не такой, как все остальные, с которыми ты привык жить, но это не значит, что ты должен меня бояться.
Но Сехун испытывал липкое чувство ужаса и ничего не мог с собой поделать. Последние несколько минут он совсем потерял голову от свалившегося на разум просветления, не принесшего за собой ни секунды облегчения.
— Пойдем, — вдруг сказал Кай, протягивая Сехуну руку. — Сейчас все начнется.
Словно в дурмане Сехун принял его руку, опираясь на Кая и пытаясь вернуть своему телу равновесие, и по возвращении в лагерь без сил осел около своей пещеры, глядя перед собой словно в пустоту. Как и сказал Кай перед тем, как покинуть еловую чащу, со стороны запада раздался чужеродный, злой и воинственный клич, предвещающий только одно — войну.
Сил у него не оставалось. Место укуса жгло ядом, болезненно ноя и выбивая Сехуна из колеи, отбирая по кусочкам его силы. Он припомнил, как слышал в детстве истории о том, что некоторые избранники вождей, что раньше были сильнее и могущественней, чем сейчас, умирали от действия метки, которая пыталась прижиться на их телах. Объяснялось это тем, что их природный запас сил и энергии просто не справлялся с тем количеством мощи, что передавалась им от вождя с укусом в шею. Но если избранники выживали, прижившаяся метка расцветала на них, словно удар молнии, после чего они обладали теми же силами, что и их вожди.
От одной мысли, что будь он не целителем, а простым волком из Северного племени, на которого бы пал выбор такого вождя, как Кай, какую боль ему бы пришлось испытать от настоящей метки, если сейчас он был в таком предобморочном состоянии от простого укуса в губу, Сехуна затошнило.
Кай же все это время воинственно возвышался в центре ложбины, привлекая внимание соплеменников к себе, что насторожились и почуяли неладное. И стоило только кличу о начале войны разнестись по всему лесу, вожак громко и низко пророкотал: «Началось!».
Не медля ни минуты, он за долю секунды обратился в огромного волка с шерстью чернее ночи, впиваясь острыми когтями в податливую землю. Поняв его сигнал, вся стая, что была способна сражаться, вслед за вождем обратилась в свои волчьи обличья, срываясь с места в погоню, быстрее и быстрее к западным границам своих территорий.
Неспособные же сражаться старики, дети и сломленные болезнью молодые волки испуганно всматривались друг другу в лица, не зная чего ожидать от столь дурного предзнаменования, как чужой агрессивный клич, произнесенный лишь с одной целью — растерзать их всех на куски.
Сехуну же хотелось расплакаться, до боли вцепившись в волосы. Голова нещадно болела, он так и не сумел прийти в себя, растормошить собственное тело, как ему тут же пришлось впопыхах собирать свою котомку с запасенными на случай войны травами и лекарствами. Старейшина Ву, видя в каком состоянии пребывает его ученик, волновался еще сильнее, размышляя над причинами этого и горюя на собственную старость — он не хотел отпускать его в гущу сражения. Но другого выбора у него не оставалось.
— Будь осторожен, я тебя прошу, — молил он Сехуна, помогая ему со сборами. — Они же ослеплены кровью, даже не заметят кого рвут. Пожалуйста, береги себя.
— Я буду предельно осторожен, — пообещал Сехун, нисколько не веря в собственное обещание. — Я должен быть там. Чонин задумал ужасное, — прошептал он, даже не замечая, что обращается к вождю по его старому имени, данному как обычному рядовому воину, но не вожаку.
И не успел старик спросить, что же задумал вожак, как Сехун принял свое истинный облик. Никто из оставшихся в лагере даже не помнил, не был уверен, видел ли он хоть раз волчье обличье юного целителя, но увидев заискрившуюся ослепительным белоснежным светом шерсть, они молчаливо взирали на него, испытывая трепет перед ним. Старейшина с пониманием и восхищением смотрел в серьезные лунные глаза, что взирали на него в ответ с ожиданием, но не стал медлить и повязал котомку на шее у волка, после чего тот быстро и ловко скрылся в кустах, устремляясь вслед за стаей к западу.