"Анжелика и королевство Франция".

Вскоре двор вернулся в Париж. Оказалось, что Жоффрей устроился в отеле Ботрейи, который привёл в порядок после долгих лет запустения. С волнением Анжелика ходила по комнатам, воскрешая в памяти давно минувшие события. Она совсем не помнила приёмов, которые устраивала здесь, но отчётливо вспоминала старого Паскалу, то изумление, которое она испытала, когда узнала от Флоримона о подземном ходе, по которому впоследствии сбежала из Парижа, старую часовню с тайником под алтарем…  — Как вам удалось вернуть этот отель, моя дорогая? — спросил Жоффрей.  — О, это была весьма забавная история, — рассмеялась Анжелика, — Я выиграла его в карты у принца Конде, которому он достался после вашего ареста.  — Вам везет, сударыня, — сказал он, целуя ее руку с заговорческим видом. — А принц был очень расстроен столь крупным проигрышем?  — Он был вне себя от горя, но меня это мало волновало. Я отчаянно хотела вернуть себе этот отель, как память о нашей любви. Анжелика благоразумно умолчала о том, что в случае проигрыша должна была стать любовницей принца, и именно невозможность обладать ею расстроила его до такой степени, что в ярости он изорвал колоду карт. Жоффрея вряд ли бы обрадовало то, что его супруга так легко ставила на кон свою нравственность. Она продолжала:  — Кроме того, его подземный ход сослужил мне хорошую службу, когда я бежала из Парижа, чтобы разыскать вас на Средиземном море.  — Да, и в моей судьбе он сыграл немалую роль, — задумчиво сказал граф, — Как удивительно, что мы сегодня находимся здесь, хотя казалось бы, тысяча причин должны были воспрепятствовать этому. Но несмотря ни на что, мы здесь и вместе. Анжелика прижалась к мужу.  — Ах, любовь моя! Как часто я мечтала об этом моменте, сколько слез пролила одинокими ночами… Но все же судьба соединила нас… И это чудо!  — Да, это чудо, — согласился Жоффрей и нежно поцеловал ее. *** За неделю пребывания в Париже их посетило огромное количество народа. Это были и люди из прошлого, и те, с кем граф свел знакомство после возвращения во Францию, и просто жаждущие засвидетельствовать свое почтение графу и графине де Пейрак, чтобы при случае воспользоваться столь полезным знакомством. Особенно Анжелику порадовала встреча с Флоримоном. Она не могла наглядеться на сына, которого не видела несколько лет, она жадно слушала его рассказы о жизни при дворе, о его победах и успехах, расспрашивала о планах на будущее.  — А ты не собираешься жениться в скором времени, как его Высочество Людовик? Жоффрей писал мне, что дофин обзавелся супругой, несмотря на свой юный возраст.  — Нет, матушка, мне это пока и в голову не приходило! А если даже и придет, то я предпочту жениться на девушке из Америки — здешние барышни чересчур манерны и глупы.  — Так ты планируешь вернуться домой? Мне казалось, ты доволен жизнью при дворе.  — Конечно доволен! Но я скучаю по Голдсборо, Вапассу, по тому свободному и привольному существованию, которое мы вели в Америке. Меня уже тошнит от сложных церемоний, строгого этикета и липкой паутины интриг, окутывающей двор. Иногда я вспоминаю о той поре, когда мы с месье де ла Салем исследовали Миссисипи. Эх, счастливое было время! И он мечтательно прикрыл глаза. Анжелика рассказала об этом разговоре мужу.  — Жоффрей, разумно ли после того, как он достиг столь высокого положения при дворе, возвращаться в Америку? Не будет ли он сожалеть потом о столь необдуманном поступке? Граф пожал плечами.  — Это его жизнь, он волен распоряжаться ею по своему усмотрению. Я же поддержу любое его решение. Но между нами, дорогая, я тоже мечтаю о возвращении домой. И если бы не мое обещание, данное его Величеству относительно Лангедокского канала, я бы отправился в Америку с первым же попутным ветром! Анжелика согласно кивнула. *** Анжелика с радостью узнала, что в отеле Сагонь у Нинон де Ланкло по-прежнему собирается весь литературный свет Парижа, и написала ей короткую записку с пожеланием увидеться как можно скорее. Та любезно ответила ей, что всегда рада видеть мадам де Пейрак в своем доме, и что у нее есть для нее сюрприз. Заинтригованная, Анжелика устремилась на встречу с давней подругой. Салон, как всегда, блистал великолепием и был наполнен знаменитостями: Расин, Буало, Лафонтен, Шарль Перро были здесь и с любопытством посматривали на вновь прибывшую даму, приезд которой в Париж так взволновал высшее общество. Она слышала, как они тихонько перешептывались: — Мадам дю Плесси-Белльер? Ах, нет, теперь уже мадам де Пейрак… Да, та самая… Немного смутившись, Анжелика отыскала взглядом графа Рабютена, кузена маркизы де Севинье, и подошла к нему. Он, польщенный вниманием с ее стороны, рассыпался в изысканных комплиментах, и представил ее остальным гостям как «самую восхитительную и прекрасную женщину Французского королевства», и тут же поправился, увидев приближающуюся к ним Нинон: — Столь же прекрасную, как и наша очаровательная хозяйка! Нинон слегка кивнула ему, и взяв Анжелику за руки, стала разглядывать ее с головы до ног. — Дорогая моя, вы нисколько не изменились! — наконец удовлетворенно произнесла она. Анжелика рассмеялась. -Моя милая Нинон, вы тоже! И по-моему, вы еще больше похорошели. Нинон погрозила ей пальцем. — Даже не думайте мне льстить! Я всегда ценила вашу откровенность, и вот… — Но я и вправду восхищена, дорогая Нинон, что вижу вас все такой же красивой и цветущей! — воскликнула Анжелика. — Ну хорошо, хорошо, я верю вам! А теперь расскажите мне, где вы пропадали все эти десять лет, и каким невероятным образом вас занесло в Америку? Дамы присели на шелковую кушетку и завели оживленный разговор. Мужчины, видя, как они поглощены беседой друг с другом, деликатно оставили их наедине. Чуть ли не впервые со времени приезда в Париж Анжелику охватило чувство беззаботности и бесшабашной веселости, настолько легко и раскованно она чувствовала себя в обществе Нинон. — Моя дорогая подруга, — в порыве откровенности произнесла она, горячо сжимая ее ладони в своих. — Клянусь, я так рада нашей встрече, как не радовалась бы свиданию с родной сестрой! Нинон хитро посмотрела на нее и кивнула головой в сторону дверей. — Вы уверены, моя дорогая? Анжелика обернулась и встретилась взглядом с Ортанс, стоящей на пороге. Ей невольно пришли на ум строки из письма Флоримона, что ее сестра была " единственной женщиной Парижа, да и всего королевства, которой новая модная прическа «а ля Сейетт» была к лицу». И она была вынуждена признать, что это правда. Возраст облагородил неприятные черты лица Ортанс, придал им величественности и даже некоторой утонченности, и теперь она походила на вдовствующую королеву-мать. Это сходство еще более подчеркивало ее черное траурное платье. — Она недавно овдовела, — шепнула Нинон на ухо Анжелике. Ортанс приблизилась к ним и окинула сестру быстрым оценивающим взглядом. — Здравствуй, — наконец процедила она сквозь зубы. — Я вижу, ты нисколько не изменилась! Даже не соизволила узнать, как у нас дела, хотя твои сыновья часто и с удовольствием бывали у меня. — Ты тоже, дорогая сестра, не спешила увидеться со мной! — парировала Анжелика. Нинон некоторое время смотрела на них, а потом ушла к гостям. — Флоримон писал мне, что был рад знакомству с тобой, и что ты рассказывала им с Кантором о нашем детстве в Монтелу… — наконец проговорила Анжелика, чтобы как-то заполнить неловкую паузу. Ортанс кивнула. — Нинон сказала, что твой муж недавно скончался. Мне очень жаль, — продолжала она. Впервые лицо сестры дрогнуло и в глазах ее блеснули слезы. — Ортанс! — взволнованно воскликнула Анжелика, и обняла ее за плечи. — Прости, я расстроила тебя! — Я и сама не ожидала, что смерть мужа так подкосит меня, — глухо произнесла Ортанс. — А оказалось, что он был мне самым дорогим человеком на свете… Анжелика молча прижала сестру к себе и прошептала: — Я понимаю тебя, Ортанс… Когда моего мужа сожгли на Гревской площади, свет навсегда померк для меня… — Но он воскрес… — Да, через пятнадцать лет. Через долгих и мучительных пятнадцать лет… И Анжелика закусила губу, чтобы не расплакаться. Ортанс посмотрела на нее, и впервые между сестрами промелькнула едва ощутимая искорка теплоты. — Говорят, что когда кто-то важный уходит из твоей жизни, то Бог посылает тебе человека в утешение. Вот уж никогда бы не подумала, что этим человеком станешь ты, Анжелика! — и Ортанс улыбнулась ей сквозь слезы. Тут Анжелика вспомнила жестоко убитого драгунами Шарля-Анри, и родившуюся в результате той ужасной ночи Онорину, и разрыдалась. Теперь уже Ортанс прижимала ее к себе и ласково шептала: — Ну перестань же, успокойся! Все позади… Но Анжелика только молча мотала головой и судорожно всхлипывала. Встревоженная Ортанс разыскала Нинон и сказала, что немедленно увозит сестру домой, потому что она, кажется, не в себе. — Я всегда думала, что она бесчувственная и безразличная, а она рыдает из-за смерти моего мужа так, будто похоронила своего, — доверительно шепнула она Нинон, удивленно качающей головой. *** Ортанс жила недалеко от отеля Ботрейи, где расположилась Анжелика, в роскошно обставленном доме с прекрасным садом. Она проводила сестру в гостиную и приказала подать кофе. Анжелика уже пришла в себя и ругала себя за несдержанность. Жизнь в Америке сделала ее слишком чувствительной и открытой, что было неприемлемо в парижском обществе. Но видя, с какой тревогой и заботой Ортанс смотрит на нее, понемногу успокоилась и пришла к выводу, что если ее небольшая истерика поспособствует налаживанию ее отношений с семьей, то так тому и быть. Они пили кофе, болтали, вспоминали старые времена, монастырь урсулинок в Пуатье, братьев, сестер, с гордостью рассказывали друг другу об успехах детей и смеялись над их проказами. — Я так люблю твоего Флоримона, он чудесный мальчик! — с улыбкой проговорила Ортанс. — Ты тоже ему понравилась, и Кантору. — О, вот он ужасно скрытный. Всегда молчит и кажется, будто что-то замышляет. Анжелика запротестовала. — Он очень хороший мальчик, сдержанный, да, но ведь это скорее плюс. Ортанс покачала головой. — Он точь-в-точь как ты в детстве, Анжелика. Молчит, молчит, а потом как выдаст что-нибудь этакое, что сердце в пятки уходит. Я его слегка побаиваюсь. Анжелика решила сменить тему. — Флоримон писал мне, что ты показывала ему мое золотое платье… — Ой, ну как же я могла забыть о нем! — Ортанс вскочила. — Пойдем! Они поднялись на чердак и остановились около огромного сундука, на котором Анжелика с волнением различила полустершийся герб графа де Пейрака. Дрожащими руками она откинула крышку и застыла в изумлении. Воспоминания нахлынули на нее с такой силой, что она едва удержалась на ногах. Вот Марго, зажав во рту булавки, надевает на Анжелику первую юбку из тяжелой золотой парчи, потом вторую, тонкую, как паутина, из переплетенных золотых нитей, рисунок которых оттеняют драгоценные камни. Вот прикрепляет шемизетку, и золотые кружева сверкающей пеной окутывают ее обнаженные плечи, придавая нежной коже прозрачность фарфора… А потом в ночи раздаются крики Куасси-ба: «Каспаша! Каспаша! Мне нужна лошадь. Скорее, лошадь! На моего господина напали…» Анжелика резко опустила крышку на место, и Ортанс с тревогой отметила, что она смертельно побледнела. — Да что с тобой сегодня! — воскликнула она, уводя ее с чердака. — Ты сама не своя! — Ортанс, сожги его, сожги, заклинаю тебя! Оно приносит несчастье! — они стояли на лестнице и Анжелика трясла сестру за плечи. Та оттолкнула ее. — Да что на тебя нашло, Анжелика! — выкрикнула она. — То ты рыдаешь у Нинон, то просишь сжечь свое платье… Честное слово, иногда мне кажется, что ты сумасшедшая! Анжелика села прямо на ступеньки лестницы и обхватила себя руками за плечи. — Ортанс, ты не поймешь… Это проклятые воспоминания делают меня такой, и это платье… Прошу тебя, сожги его… — Хорошо, хорошо, как скажешь, — пробормотала Ортанс. Анжелика вскинула на нее глаза. — Пожалуй, мне пора домой. -Да, да, — обрадованно закивала сестра, радуясь, что Анжелика наконец-то уйдет. — Спасибо и прощай. Анжелика коротко кивнула ей и вышла на улицу. С облегчением вдохнув прохладный вечерний воздух, она быстрым шагом направилась в сторону отеля Ботрейи. *** Увидев ее на пороге, бледную, с горящими глазами, без шляпы, граф воскликнул: — Боже мой, Анжелика, что произошло? Она кинулась к нему, прижалась изо всех сил и проговорила: — Любовь моя! Вы здесь! С вами все в порядке! Какое счастье! Он слегка отстранил ее и заглянул в затуманенные тревогой и переживаниями глаза. — Со мной — да, а вот в порядке ли вы? Анжелика начала сбивчиво рассказывать ему, как ездила к Нинон, как встретила там свою сестру Ортанс, у которой недавно умер муж, а потом она увидела золотое платье, в котором была представлена королю на свадьбе в Сен-Жан-де-Люзе, и… Граф со все возрастающей тревогой слушал ее, а потом взмолился: — Милая, остановитесь! Я ничего не понимаю! Откуда взялось платье? И что ваша сестра делала у Нинон? И почему вас так взволновала смерть ее мужа? — Нет, меня взволновали воспоминания о том дне, когда костер на Гревской площади разлучил нас, у меня до сих пор в ушах стоят крики Куасси-ба: «Каспаша! Каспаша!» Граф, видя, что она близка к нервному срыву, молча подхватил ее на руки и отнес в библиотеку. Там он усадил ее в кресло у камина, налил вина в бокал и протянул ей: — Вот, выпейте. Жадными глотками она выпила вино и закашлялась. Он присел на подлокотник кресла и нежно обнял ее за плечи. — Вам лучше? Расскажите теперь все по порядку. Анжелика глубоко вздохнула, собралась с мыслями и более-менее последовательно изложила события этого дня. — И я попросила Ортанс сжечь это проклятое платье, которое принесло нам столько горя… Граф тихонько рассмеялся и легким поцелуем коснулся ее губ. — Маленькая глупышка! Вы совсем истерзались из-за такого пустяка! Я же, напротив, склонен считать, что это платье — знак вашего триумфа, торжества вашей красоты… Я помню тот день, когда вел вас за руку по сверкающему паркету, через анфилады комнат, чтобы представить юному королю, а вы были столь прекрасны, что затмевали всех и вся. И я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, оттого что вы — моя жена… Анжелика невольно улыбнулась. — Ну же, вытрите слезы, любовь моя! Они не к лицу вам, моя победительница! И он снова прижался губами к ее губам. Она обвила руками его шею и и с жаром ответила на его поцелуй. Он крепко прижал ее к себе, его руки скользнули уже ей на талию, когда в дверь постучали и смущенный увиденной сценой лакей произнес: — Госпожа графиня, там посыльный мадам Фалло де Сансе принес какой-то пакет. Анжелика прижала руку к губам и испуганно посмотрела на мужа. -Боже, я надеюсь, она не прислала мне пепел моего платья! Граф расхохотался и вышел в коридор. Посыльный с поклоном передал ему увесистый пакет и письмо. — Для мадам де Пейрак. Анжелика разорвала конверт и впилась глазами в строки письма. " Вот твое платье. Делай ним, что хочешь — жги, режь, рви, но меня в это не впутывай! Не для того я хранила его столько лет, чтобы ради твоей блажи в один миг избавиться от него. Нет на нем никакого проклятия, это я тебе точно говорю, только твоя необузданная фантазия.» Граф прочитал письмо через плечо Анжелики и одобрительно кивнул. — Ваша сестра — разумная женщина, я полностью с ней согласен. Анжелика кусала губы. — Так что же мне делать с ним, Жоффрей? И тут на вершине лестницы показалась Онорина. — Мама, папа, кто к нам пришел? Граф улыбнулся и произнес: — Спускайся к нам, милая, твоя тетушка передала тебе подарок — платье твоей матушки, в котором она блистала на свадьбе короля. Девочка сбежала вниз по ступенькам, прямо в коридоре развернула пакет и застыла в немом изумлении. — Какая красота, — прошептала она. — Это же платье принцессы, да? И оно теперь мое? Онорина подняла на отца восторженный взгляд. -Да, моя радость, оно твое. А еще я открою тебе секрет — это платье волшебное, ведь надев его, прекрасная принцесса превратилась в королеву… *** Памятуя о распоряжении короля, Анжелика была вынуждена посещать все придворные церемонии- балы, рауты, приемы. Утешало лишь то, что под влиянием чрезвычайно набожной госпожи де Ментенон их количество резко сократилось по сравнению с тем временем, когда сердцем короля владела неистовая, страстная и жадная до развлечений мадам де Монтеспан. Она возобновила свою тесную дружбу с мадемуазель де Монпансье и мадам де Севинье, от которых узнала множество сплетен, тайн и секретов, касающихся всех мало-мальски известных лиц в королевстве. В частности, ее очень заинтересовала история о Железной маске, тайна которой охранялась так строго, что было неизвестно, существовала ли она вообще.  — Человек в Железной маске появился вскоре после смерти Фуке. И кто знает, кто скрывается под ней!  — А может быть это сам Фуке? Ведь его тело так и не отдали родным для погребения…  — Говорят, что он умер не своей смертью, его отравили, потому что он узнал что-то невероятно шокирующее! Тут дамы понижали голос.  — И это напрямую касается короля. Анжелика предпочитала отмалчиваться, но эта история будоражила ее воображение. Она очень сочувствовала обеим женщинам, которые страдали в разлуке с дорогими их сердцу людьми. Принцесса часто упоминала Пегилена де Лозена, которого по распоряжению короля арестовали, и теперь он пребывал в заточении в замке Пиньероль. Но в этом году у нее появилась надежда на воссоединение с ним.  — Король обещал мне, что если я отдам Домб и еще некоторые свои владения герцогу Мэнскому, то он освободит мессира де Лозена. Подумать только, герцог Мэнский! — Великая мадемуазель презрительно фыркала. — Да во Франции самый последний крестьянин знает, что этот мальчишка незаконный сын моего кузена Людовика и этой выскочки мадам де Монтеспан. Ах, Анжелика, я так рада что вы вернулись ко двору и я могу так откровенно говорить с вами! Вы единственный человек, которому я здесь доверяю! Мадам де Севинье тосковала по дочери. Та жила со своим мужем, графом де Гриньяном, наместником короля в Лангедоке, очень далеко от столицы, и с матерью виделась нечасто. Но они писали друг другу полные нежности и любви письма, и только эта переписка и позволяла ей стойко переносить разлуку.  — Я прекрасно помню вашу дочь, Франсуазу-Маргариту! Если я не ошибаюсь, ее представили ко двору примерно в то же время, когда я вышла замуж за Филиппа. И тогда ее единогласно признали самой красивой девушкой Франции.  — Да, дорогая, вы абсолютно правы! Но вы бы видели ее мужа! Почти в два раза старше ее, ужасно некрасив, да к тому же и дважды вдовец!  — О, просто Синяя борода! — улыбнулась Анжелика.  — Но надо отдать ему должное — он весьма умен и обожает мою дочь. И она тоже без ума от него. Хотя и не знаю, какими чарами он завладел ее сердцем.  — Над сердцем женщины властна только любовь… И я знаю это, как никто другой. Мадам де Севинье лукаво посмотрела на нее.  — Я даже и не сомневаюсь в этом, милая Анжелика! О том невероятном чувстве, которое связывает вас с вашим супругом, при дворе ходят легенды! *** Именно Великая мадемуазель представила мадам де Пейрак «молодому двору» — дофину Людовику и его супруге. Принц глубоко разочаровал Анжелику. Милый мальчик, которого когда-то так любил Флоримон, превратился в злого и угрюмого молодого человека, к тому же чрезвычайно ленивого. Любимым его занятием было целый день лежать в широких креслах, держать в руках тросточку и молча бить ею то о правый, то о левый сапог. «Боже мой, какое горе постигнет Францию, когда он унаследует трон!» — думала Анжелика, слушая его глупые и пошлые рассуждения. Его презрение к окружающим было так велико, а действия столь непредсказуемы, что вызывали стойкое желание держаться от него подальше. Молодая дофина Мария-Анна, напротив, произвела на нее самое благоприятное впечатление. Она от всей души ненавидела мадам де Монтеспан и мадам де Ментенон, и поэтому сразу прониклась теплыми чувствами к Анжелике, надеясь, что та в скором времени станет фавориткой ее августейшего тестя. Принцесса была некрасива настолько, что когда Анжелика впервые увидела ее, то даже слегка оторопела. У нее были неправильные черты лица, маленькие глазки, короткий и толстый нос, плоские растянутые губы и толстые обвислые щеки. К тому же она была мала ростом и широка в талии. Но у нее было доброе сердце и легкий характер, она была умна, и скоро завоевала искреннее расположение Анжелики. Мария-Анна была вовсе незнакома со сложным французским церемониалом, и это очень беспокоило короля. Первое время после свадьбы с его сыном, он почти безотлучно находился при ней, садился рядом в дни приемов и парадных выходов, и всякий раз, когда принцессе необходимо было вставать, то есть при появлении принца или герцога, король толкал ее локтем, подавая знак, и она поднималась для поклона. Придворные потешались над ней, а Анжелика жалела, и нередко подсказывала ей то или иное действие или растолковывала нюансы этикета, которые дофина не могла уловить в силу незнания. От этого их дружба только крепла. *** Анжелика редко видела мужа и очень страдала от его отсутствия. Поездка в Тулузу пока откладывалась, так как Жоффрею необходимо было решить множество вопросов с министром финансов Кольбером и согласовать поправки к чертежам Лангедокского канала с представителями Парижской академии наук. Те решения, которые предлагал граф де Пейрак, несомненно, были блестящими и позволяли устранить множество проблем, стоящих перед строителями канала, но требовали значительных финансовых вложений. Кольбер, ревностно оберегавший королевскую казну, сражался за каждый су, пока в итоге граф не предложил использовать свои средства.  — Мессир де Пейрак, я рад, что мы пришли к согласию. Ваш вклад как ученого и благотворителя в столь важный для Лангедока проект будет высоко оценен его Величеством королем Франции.  — Я рад, что могу принести пользу своей стране, — с поклоном ответил граф. И в тот же день он получил письмо из Тулузы с сообщением о том, что Пьер Рике скоропостижно скончался.  — Любовь моя, я должен немедленно ехать!  — А как же я? Я хочу поехать с вами! О Жоффрей, прошу, не покидайте меня! Он крепко прижимал ее к своей груди.  — Анжелика, душа моя, вам нужно время, чтобы собраться, оповестить о вашем отъезде друзей. Это займет не меньше недели, а я не могу медлить, слишком важное дело поручил мне король. Кроме того, скоро состоится открытие театра, на котором вы так хотели присутствовать. Ну же, милая моя, вытрите слезы, вы разрываете мне сердце! Он успокаивал ее, как ребенка, нежно гладил упрямый лоб, целовал соленые от слез губы и наконец она нехотя согласилась с его доводами.  — Я думаю, что первое время я буду настолько занят, что даже если вы сейчас поедете со мной, я не смогу уделять вам должного внимания. А в Париже у вас столько развлечений! Давайте условимся, что датой вашего приезда в Тулузу будет Праздник фиалок. Он уже совсем скоро! Через несколько часов он уехал. ***  — Вы знаете, что первым спектаклем, который будут играть в новом театре, будет «Федра»? — глаза мадам де Севинье горели от возбуждения. — Ах, Расин — гений! Анжелика, которая еще совсем недавно мечтала об этом моменте, равнодушно пожала плечами.  — Дорогая моя, что с вами происходит? Вы так расстроены из-за отъезда своего мужа? Анжелика неопределенно мотнула головой и невольные слезы навернулись ей на глаза. Мадам де Севинье взяла ее за руку.  — Ах, я так понимаю вас! Я тоже безумно тоскую по своей дочери. Но тем не менее я не избегаю развлечений.  — Я не хочу развлекаться! Я хочу поехать в Тулузу!  — И чем вы там займетесь, вышиванием? Моя дорогая, чем более яркой и насыщенной будет ваша жизнь в разлуке с мужем, тем быстрее пролетит время до момента, когда вы с ним воссоединитесь. И желательно, чтобы вы предстали перед ним не иссохшей от слез мумией, а красивой и веселой женщиной, которой вы и были совсем недавно. Анжелика невольно улыбнулась.  — Ну вот, так-то лучше! Так вы идете со мной в театр?  — Да.  — И обещаете мне быть веселой и наслаждаться постановкой?  — Не думаю, что история Федры и Ипполита развеселит меня, но определенно, она меня развлечет.  — Ну вот и славно! Я заеду за вами! *** Новый театр размещался на левом берегу Сены, в предместье Сен-Жермен, на улице Сен-Жерменских укреплений, что недалеко от перекрестка Бюсси, где проходила ежегодная ярмарка и куда стекались люди со всей страны. Там были торговцы из провинций юга Франции. Португальцы торговали тонким фарфором, провансальцы продавали апельсины и лимоны. Фламандцы привозили свои знаменитые картины и сыры, прорицатели предсказывали будущее. В маленьких балаганах давали представления. Но Анжелика помнила эту ярмарку только как место кровавого столкновения двух банд — Родогона и Каламбредена, которое привело ее в тюрьму Шатле, где она потеряла свои роскошные золотые волосы. Как же это было теперь далеко от нее! И как близко… Она поспешила прогнать от себя прочь горькие воспоминания и вслед за подругой направилась к дверям театра. Внутри она внимательно оглядела тесную залу с низким потолком, и её внутреннее убранство ей совсем не понравилось. Больше всего она напоминала помещение для игры в мяч, которым, как она впоследствии узнала, и являлось. Прямо на сцене стояли скамьи для самых почетных гостей, где они расположились с мадам де Севинье. Но когда началось представление, Анжелика забыла обо всем. Завораживающе красивый текст трагедии актеры произносили с таким чувством, что она уже и не знала, где находится — в полутемном маленьком театре или непосредственно на месте событий. Мадам де Севинье тихонько прошептала ей:  — Кто Федру зрел хоть раз, кто слышал стоны боли Царицы горестной, преступной поневоле…  — Да-да, — рассеяно отвечала Анжелика, и снова погружалась в волшебство спектакля. Когда в финале Федра появилась перед мужем и созналась в преступной страсти к Ипполиту, предварительно приняв смертельный яд, Анжелика едва сдержала слезы. Уже сидя в карете, мадам де Севинье спросила ее:  — Ну как, не зря я настаивала, чтобы вы сопровождали меня? Анжелика медленно покачала головой. Она все еще не могла придти в себя от увиденного. Потом неожиданно произнесла:  — Видит Бог, я целиком на стороне Федры. Ибо в мире нет ничего сильнее страсти… *** Анжелика готовилась ко сну, когда услышала какой-то подозрительный шум внизу. Она хотела разбудить Кантора, но потом передумала. С бьющимся сердцем она спустилась вниз по лестнице и увидела узкую полоску света под дверью кабинета Жоффрея. Она долго стояла около нее, не решаясь войти, пока не услышала знакомый голос:  — Ну что же вы, входите наконец! Она распахнула дверь.  — Дегре! Как же я рада видеть вас!  — А я вот совсем напротив! Разве я не предупреждал вас, что вам опасно приезжать во Францию? — он сердито смотрел на нее.  — Но почему же?  — Я все объяснил в письме.  — И окончательно запутали меня! Какое отношение имеют ко мне признания Ла Вуазен и внезапная смерть Фуке?  — Самое прямое. Дегре говорил мрачным тоном, без тени улыбки, и Анжелика внезапно испугалась.  — Да не молчите же! Какая опасность мне угрожает?  — Пока я ничего не могу вам сказать. Но знайте, что даже король не сможет защитить вас, когда правда вырвется наружу, как пробка из бутылки. Я еще раз настоятельно советую вам уехать в Америку.  — Я не могу! У меня есть обязанности при дворе, и Жоффрей еще не закончил дела в Тулузе, и…  — Идиотка! — он схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул. — Я приказываю вам убираться в ваше чертово поселение на другом конце света и не высовывать носа оттуда! Анжелика резко вырвалась. Глаза ее пылали гневом.  — Да как вы смеете разговаривать со мной таким тоном? По какому праву? Убирайтесь сейчас же! О, я ненавижу вас!  — А я вас люблю… Но что это меняет в наших отношениях, Маркиза ангелов? Она застыла.  — Что?  — Не притворяйтесь глухой, вы все прекрасно расслышали.  — О, Дегре… Она положила голову ему на грудь. Он не сделал даже попытки обнять ее. Она заглянула в его глаза.  — Уезжайте, мадам. Иначе я не дам за вашу жизнь ломаного гроша.  — Я никуда не поеду, пока вы мне все не объясните!  — Что ж, вы сделали свой выбор. Прощайте. Он взял со стола шляпу.  — Дегре…  — Что?  — Чего я должна опасаться?  — Не чего, а кого. И после паузы добавил:  — Герцога де Лозена. И больше не сказав ни слова, вышел за дверь. Анжелика без сил опустилась в кресло. *** «Как некстати Жоффрей уехал! — в отчаянии подумала она.- Он бы нашел выход из этой ситуации. И Дегре хорош! Бросил меня на произвол судьбы, зная, что мне не к кому обратиться!» И тут неожиданная мысль пришла ей в голову. От облегчения она даже рассмеялась. — Ну конечно же! Раймон! Почему я раньше не подумала о нем? Милый брат наверняка опять начнет сетовать, что я доставляю ему одни неприятности, но все равно поможет. Она поднялась наверх, быстро оделась, накинула плащ и тихонько выскользнула из дома. Через несколько минут Анжелика оказалась перед маленьким старинным отелем, принадлежащим иезуитскому ордену. Она вспомнила, как приходила сюда много лет назад, чтобы спасти свою сестру Мари-Аньес от последствий тайных родов. Поглубже надвинув капюшон на лицо и глубоко вздохнув, она тихонько постучала. Дверь ей открыл маленький плотный аббат, молча выслушал ее просьбу, и не слова не говоря, скрылся в глубине здания. Анжелика осталась стоять посреди темного вестибюля, зябко кутаясь в плащ. Потом она подняла глаза и увидела, что по лестнице спускается длинный силуэт, держащий в руке подсвечник. — Это вы, сестра моя? — спросил иезуит приятным бархатным голосом. — Да, это я, Раймон. — Идите за мной, прошу вас. Брат привел ее в тускло освещенную ночником каменную келью и сделал приглашающий жест рукой. — Присаживайтесь. Что привело вас ко мне в столь поздний час? Неужели дело не могло подождать до утра? Анжелика растерянно посмотрела на него, а потом они оба рассмеялись. — Узнаю тебя, Анжелика! Если какая-то мысль втемяшится тебе в голову, то ты наверняка будешь действовать немедленно, не задумываясь о последствиях. — Ты прав, но мне необходим твой совет. Ты все про всех знаешь, ты в курсе всех интриг и тайн королевского двора… Раймон поморщился. — Не преувеличивай, сестра. Я глава французских миссий нашего ордена за границей, и редко бываю при дворе, только по дипломатическим вопросам или сопровождаю туда для аудиенции наших братьев-миссионеров. Анжелика подалась вперед. — Миссионеров? А тебе знаком… отец д"Оржеваль? — она с трудом выговорила его имя. — Да, это достойный сын нашей матери-Церкви, — кивнул брат. — Я испытываю к нему огромное уважение и восхищаюсь его преданности идее обращения американских дикарей в истинную веру. Кстати, он как-то написал мне письмо, в котором спрашивал о тебе. Вы встречались в Америке? Анжелика опустила голову. — Да, встречались… — и сжала руки так, что побелели костяшки пальцев. — Он погиб весной, от рук дикарей, в страшных мучениях… На моих глазах… По ее щеке скользнула слезинка. — Достойная смерть, — задумчиво проговорил Раймон, покачивая головой. — Возможно, его причислят к лику святых-великомучеников, как отца Бребёфа… Анжелика разрыдалась. — Как ты можешь так говорить! Это же ужасно, ужасно… Что они делали с ним… — Успокойся, сестра. На все воля Господа. Наши миссионеры с радостью принимают свою судьбу, какой бы жестокой она не была, ради великой цели — служить делу Веры. Поверь, им все воздастся сторицей на небесах… — Он не хотел умирать, я знаю, но все равно пошел на смерть… Разве это справедливо, Раймон? — Да, сестра. Господь справедлив, и никогда не пошлет испытаний свыше тех, что мы можем вынести… Анжелика не стала рассказывать Раймону, сколько бед и волнений причинил им с Жоффреем святой отец Себастьян Д"Оржеваль. Смерть искупает все… Она сняла с шеи простой деревянный крестик с рубином в оголовье и протянула брату: — Дикари съели его сердце… Этот крест — единственное, что осталось от него и его фанатичной веры… Раймон покачал головой. — Я не могу взять его, Анжелика. Он оставил его тебе, значит, так тому и быть. Анжелика некоторое время смотрела на брата, потом кивнула. — Да, думаю, он хотел, чтобы это осталось у меня… Как напоминание… И предостережение… Она снова надела крестик на шею и глубоко вздохнула. — Страшно подумать, Раймон, сколько горя и страданий посылает нам жизнь… И вот, когда нам кажется, что все уже позади, судьба снова преподносит очередной сюрприз… — Ты поэтому пришла? — Да, — она прямо посмотрела в глаза брату. — Да. Ты же священник, ответь: когда уже Господь сжалится надо мной и пошлет мне спокойное существование в кругу семьи, рядом с любимым мужем и дорогими детьми? Когда, наконец, он решит, что с меня хватит, что я слабая женщина, которая устала бороться, и которая просто хочет быть счастливой? — Ты сама знаешь ответ на свой вопрос, — немного помолчав, ответил иезуит. — Он в твоем сердце. Ты всегда крепко держала свою судьбу в своих руках, никогда не оглядывалась ни на людское, ни на Божье мнение, поэтому все, что происходило и происходит в твоей жизни — следствие твоих же поступков, а не дьявольских ухищрений. Я думаю, что Господь любит и оберегает тебя вопреки тебе самой. По моему глубокому убеждению, ты уже сто раз должна была умереть, но ты здесь, и ни это ли главное доказательство любви Бога к тебе? По его губам скользнула мимолетная улыбка. Анжелика встала. — Спасибо, Раймон. Ты прав. Я сама во всем виновата, и сама разберусь во всем. — Тебе нужна помощь? — спросил он, тоже поднимаясь. — Нет. Мне был нужен совет, и ты дал мне его. Прощай. И она вышла, тихо затворив за собой дверь. *** Как будто было недостаточно отъезда Жоффрея и предостережений Дегре, на Анжелику обрушился еще один удар. До нее дошли слухи, что Кантор влюблен в мадам де Шольн. Не увлечен, не пользуется ее расположением, а искренне влюблен в даму, которая годилась ему в матери. В тревоге она кинулась за разъяснениями к Флоримону.  — Это же скандал! О чем он думает?  — Матушка, успокойтесь, ничего страшного не происходит, братец просто развлекается!  — Я думаю, что все намного серьезнее.  — Даже если и так, что с того? Он же не собирается жениться на ней! Анжелика нервно рассмеялась.  — О, мне придется называть дочерью свою ровесницу! Как это мило!  — Я думаю, матушка, что до этого не дойдет! — Флоримон ослепительно улыбнулся, — Кстати, забыл вам сказать, в Версале переполох!  — Что случилось?  — Вы разве не слышали? Астрономы Академии наук с помощью телескопа обнаружили в небе комету!  — Ну и что?  — А то, что многие думают, что это предвещает смерть кого-то из королевской семьи, а может быть даже и самого короля, — понизил он голос.  — Флоримон, что за глупости! Твой отец такой известный ученый, а ты веришь в нелепые суеверия. Жоффрей бы сейчас от души посмеялся над тобой. Комета — всего лишь природное явление!  — И тем не менее, двор лихорадит.  — Ну что ж, меня это никоим образом не касается. А ты, Флоримон, пожалуйста, поговори с Кантором. Если уж он так хочет продолжать эти отношения, пусть по крайней мере ведет себя более осмотрительно.  — Я сделаю все, что в моих силах, — и он галантно поцеловал матери руку. *** Однажды утром к ней прибыл гонец с письмом от короля. «Мадам. До нас дошли слухи, как сильно вы тоскуете в разлуке с мужем, который в настоящее время отдает все свои силы на благо Франции. Мы приглашаем вас в Версаль в качестве гостьи до того момента, пока вы не получите распоряжений от своего супруга относительно вашего отъезда в Тулузу. Людовик.» Анжелика кусала губы. Она не могла проигнорировать приглашения короля, но и постоянно находиться в том змеином клубке, который представлял из себя двор, ей не хотелось. И что делать с Онориной? Анжелика долго ломала голову, как ей поступить, и наконец нашла решение. Она поднялась в комнату сына.  — Кантор, у меня важное поручение для тебя.  — Да, матушка, я слушаю вас.  — Ты должен поехать в Тулузу к отцу.  — Но я думал, что мы все вместе поедем туда через некоторое время!  — Да, я тоже так думала, но обстоятельства сложились таким образом, что ты поедешь первым и возьмешь с собой Онорину.  — Но у меня есть дела Париже…  — Я знаю твои дела! — резко оборвала его Анжелика. — Я даю тебе неделю, чтобы все уладить, а потом ты отправишься в путь. Кантор вскинул на нее глаза. Анжелика ответила ему прямым взглядом. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Кантор со вздохом кивнул.  — Хорошо. Я сделаю так, как вы говорите.