Принц Х Царевич - 5 (Второй том)

________              — Пойдем ко мне, — шепнул Ягмур на ушко нихонскому принцу. — Нам есть о чем поговорить.       — Только поговорить? — лукаво отозвался Кириамэ, глядя не на склонившегося к нему ордынца, а на своего супруга: Пересвет сидел напротив и пожирал их двоих глазами, позабыв о пище телесной.       — Сначала просто поговорим, — с улыбкой пообещал князь, — дальше увидим.       Ашк-Ягмур тоже не на собеседника смотрел — кадайскую принцессу смущал выразительными взорами. Та снова присоединилась к ним после разговора с Шеморханкой, не стерпела одиночества и неизвестности. И теперь вот от смущения уже за второй окорок взялась: кромсала сочное мясо острым кинжалом, точно ненавистного врага убивала в своей тарелке. Разумеется, не столько ела, сколько нервы успокаивала, благо понятливые ханские слуги вовремя заменили пришедшее в ненадлежащий вид кушанье на новое, нерастерзанное.       — Некоторые вещи Тыгыдыму слышать необязательно, — мурлыкнул Ягмур. — А что ты сочтешь нужным, сам перескажешь потом своему мужу.       Надавил на любопытство — конечно, Ёж согласился. Правда, быстро пожалел о своем легкомыслии. Стоило пересечь ненадежный мостик и оказаться на улусовском берегу, как их мгновенно взяли в кольцо Ягмуровские витязи. От неожиданности Кириамэ невольно схватился за рукоять катаны. Но князь от чрезмерно бдительной охраны со смешком отмахнулся, а чтобы витязи не волновались понапрасну, выразительно положил свою руку поверх руки нихонца, показав, что не дает позволения обнажать оружие. А чтобы уж совершенно ни у кого не осталось сомнений, Ашк-Ягмур властно притянул гостя за шею и впился в приоткрывшиеся губы глубоким жадным поцелуем. От подобной демонстрации дружбы и доверия ордынское войско сразу же расслабилось, заухмылялось — и разошлось по лагерю дальше тихо-мирно пировать и доедать жестковатое «драконье» мясо.       Вырвавшись, Кириамэ облизнулся, сверкнул глазами и, переведя дыхание, свирепо прошипел:       — Если посмеешь так же поцеловать моего мужа!..       — Запрещаешь? — насмешливо приподнял брови ордынец. — Хорошо, как скажешь, ревнивец.       Уличенный в недостойном собственничестве, Кириамэ смутился неуместному порыву и пробормотал извинения, рассмешив князя еще больше.       В шатре, расположившись полулёжа на подушках, под сладкое вино и ароматные кадайские мандарины, Ягмур в свою очередь взялся просить прощение за свои смешки. Мол, не так принц его понял. Ведь связь между мужчинами в Улус-Орде не диковинка, а простая жизненная необходимость, ничего в том смешного нет. Так уж сложилась традиция, что улусовские женщины живут отдельным кочевым племенем: пасут коз и овец, тогда как мужчины всецело заняты только лошадями — ведь нельзя же пасти коней на тех же пастбищах, что и овец, после овец-то ни единой травинки не остается, а на коней разбойники зарятся, охранять приходится с оружием в руках!.. В общем, когда охота встанет — не понесешься через всю степь к своей жене. Так и приходится мужикам между собой как-то перебиваться. Ягмур и сам, хоть и князь, а нареченную невесту свою раз в году лишь видит, в большой праздник, когда табуны с кобылицами объединяются с табунами жеребцов. В остальное время выбора нет — спит со своими воеводами. Но вот сочетаться браком с одним-единственным своим любовником никому в Орде и в голову не придет — это жена должна быть единственная, мать будущих наследников.       Кириамэ от откровенностей ли, от вина ли залился густым румянцем. Не удержался, уточнил: неужели те самые воеводы, что сейчас охраняют княжеский шатер снаружи, те самые, что на две головы выше своего юного правителя — согласны на роль женщины в его постели? Как у него прыти вообще хватает с такими мужиками сладить?       Ягмур без тени стеснения плечом повел:       — По-всякому бывает. Однообразие же надоест быстро. То я их. То они меня. Почему нет?       — «Они»? — переспросил Ёж. (Теперь-то он понял, каково приходится неискушенному Пересвету, когда Хродланд или он сам своими вольными речами намеренно вгоняют царевича в краску.)       — Они, — подтвердил Ягмур, расплывшись в улыбке. — Одновременно по двое-трое. Сам не пробовал? А хочешь? Сейчас свистну — покажут, как это.       Кириамэ вежливо отказался. Однако ради любопытства уточнил кое-что на словах, вдруг на будущее пригодится, мало ли.       — Зато в своих воинах я уверен, — заявил Ашк-Ягмур. — Если нужно, они за меня жизнь отдадут. Да у меня вообще дружина дружная! И в постели слаженно действуют, и в бою как одно целое. Потому и непобедимо ордынское войско — десять моих ребят кадайской сотни стоят.       Впрочем, от смешков и приглушенного ржания вскоре разговор перетек к совсем невеселой теме.       — Казалось бы, чего еще надо? — с горечью произнес Ягмур, залпом осушил свою чашу, плеснул еще. — Хочешь — заведи гарем из жён. Хочешь — переспи со всем войском, хоть до последнего кашевара. Нет же! Ашк-Ишин у нас особенный уродился.       И не в том была особенность Ашика, что с ранних лет проявлял талант к колдовству. Против чародейства улусовцы ничего не имели, а уж тем более, если колдовство можно направить в битве против врагов. Ашк-Ишин мог бы стать великим завоевателем!       — Но какой из него правитель, если он постоянно ходил в синяках от побоев? — посетовал Ашк-Ягмур.       Да, самому Ягмуру под настроение тоже иной раз нравится любовь пожестче. Но не настолько же, чтобы умолять своих любовников бить его до крови! Или плеткой кожу сдирать. Но вот Ашику нравилось. Потому и сошелся так легко с сыночком Тыгыдыма — тому жизнь была не мила, если не на ком было оторваться, некого было избить, а после залюбить до кровавых простыней. К слову сказать, Ашк-Ягмур, рассказывая всё это, брезгливо морщился и в подробности не вникал, хотя, очевидно, мог бы припомнить многое, ведь и самому приходилось сталкиваться с Чумкумом, давать тому отпор.       — Сумасшедший он, — сказал Ягмур. Почему-то князь счел себя обязанным объяснить нихонцу, каков на самом деле его старший брат. — Как бывают блаженные, которым в радость терпеть унижения. Так вот и он — но по-своему. Понимаешь? Видимо, родился таким, увечным на голову. Сам никого за всю жизнь плеткой не отхлестал. Но так вцепиться может, так сумеет донять, что вынудит себя измордовать — и останется довольным. Вот Небесами клянусь, это он умеет!       Кириамэ кивал, но не понимал. Он-то успел узнать колдуна с другой стороны, похоже, плохо знакомой младшему брату.       Как Тыгыдым чуть ранее от Чумкума, от Ашика отказался его отец, тогда еще правитель всей Улус-Орды. Изгнанный колдун ушел на север, в ибирские заповедные леса, где стал жить как разбойник под рукой своего любовника, еще более сумасшедшего, чем он.       — Ты не думай, Тыгыдым с сыночка глаз не спускал, хоть и прогнал от себя, — добавил князь. — Я тоже с братцем связь держал. И сейчас держу.       Ибирский и улусовский правители опасались одного и того же: если бы Чумкуму удалось убить хана и занять его место, Ашик получил бы возможность и силу отыграться за свое изгнание. Пусть он и объявил себя «безродным», назывался отныне «ибирцем», но не думал прощать обиду отвернувшейся родне.       — Устроил бы родителям «веселую» старость, — вздохнул Ягмур. — Впрочем, он и сейчас не сдается. Без Чумкума совсем разума лишился, несчастный.       — Поэтому ты занял место отца? — кивнул принц.       — Поэтому? — не сразу понял тот, отмахнулся: — Очень надо! У брата свои игры, у меня свои. Не думай, что, раз я присматриваю за ним, то буду вместо него мстить или выполнять его приказы. Будто забот у меня мало.       Смена власти в Улус-Орде произошла согласно традиции. На прошлом празднике объединения табунов старый князь по обычаю вышел на борцовский ковер, чтобы и себя потешить рукопашным боем, и народу доказать, что силен еще и сумеет весь следующий год удерживать бразды правления в своих отнюдь не старческих руках. Пятерых воевод ради разминки правитель уложил лопатками на ковер.       — Поддались? — осторожно спросил Кириамэ.       — Нет, они и сами уж в летах были, — сказал Ягмур. Спохватился: — Ты не пойми превратно, папаша мой крепкий мужик, он и сейчас ради забавы с рогатиной на медведя ходит.       — Значит, он поддался тебе? — прищурился Ёширо.       — Возможно, — не стал отнекиваться Ягмур. — А возможно, что и я не такой дурак, каким кажусь. Зачем бы мне идти против отца, если не уверен в победе? За попытку бы не запозорили, всё-таки это мое право по рождению быть его преемником. А вот за глупость бы поплатился — если б проиграл, если б оказался не готов отвечать за свою наглость.       — Схитрил? — улыбнулся Кириамэ.       — Обижаешь, — вернул улыбку Ягмур. — Всё было честно. И без колдовства, если ты о том.       Принц сделал вид, что поверил на слово. В конце концов, отец Ягмура остался доволен повзрослевшим сыном. Еще бы — эдакая мелюзга бывалого воина уложил на обе лопатки на виду у всего народа! Хочешь или нет, а отдать титул правителя пришлось. С другой стороны, хоть этот обычай и выглядел совершенно варварским, но если поразмыслить, то получалось куда милосерднее, чем было заведено в большинстве стран. Далеко за примером ходить не нужно — тот же Светополк ждет не дождется, когда Берендей Иванович преставится. Так и выходит, что правильнее заведено у ордынцев: и сыновья не перегорят, не озлобятся в ожидании, и родитель, пока жив, поможет не наделать непоправимых ошибок.       Когда Кириамэ вскользь упомянул имя Светополка, Ягмур выразительно дернул бровью, что не укрылось от глаз принца.       — Наслышан о вашем цесаревиче, — уклончиво отозвался Ашк-Ягмур, отвел глаза. — Не скажу, что именно братишка о нем рассказывал… Но не советую тебе слепо ему доверять. Очень не советую.       Ёширо не стал допытываться правды, ибо было понятно, что ничего больше князь ему не скажет, чтобы не выдать своего брата, где тот прячется и откуда знает о цесаревиче. Надо признать, и так Ягмур сказал слишком много.       Разговор от скользкой темы вновь свернул к вопросу штурма кадайской пограничной крепости. Ашк-Ягмур вновь удивил принца, искренне рассмеявшись на замечание:       — Ты говоришь, что твоих коней увели по-разбойничьи. Но разве ты сам не грабил много раз эту же самую крепость?       — Военные поселки по всей длине границы разгонял и сжигал, бывало. Чтобы знали кадайцы свое место и не зарились на наши пастбища. Им ведь только дай спуск, так они, козлищи, ни травинки не оставят!.. А, шайтан с ними. Но поверь, именно с этой крепостью прежде у меня никогда забот не было.       Со слов Ягмура выходило, что предыдущий начальник укрепления был тот еще ушлый пройдоха. Он без устали строчил императорским чиновникам нескончаемые жалобы на бесчинства улусовцев, сочинял депеши о разорительных набегах, а между тем сам же продавал якобы украденные запасы оружия и провизии самим же ордынцам! Вернее, обменивал — на отборных коней, которыми исподтишка торговал в империи, при этом не платя в казну налогов. В общем, отлично устроился, как ни посмотреть. И гарнизонное войско было не в претензии — никому ведь не хотелось попасть под стрелу метких соседей, уж лучше втихомолку вести незаконный товарообмен.       И всё было бы хорошо, и все были бы довольны — вот только недавно правительственные чиновники сжалились над «заслуженным воякой», который полжизни провел у шайтана на куличиках. Начальнику крепости разрешили сложить с себя утомительные обязанности защитника неспокойной границы — и приказали вернуться в столицу, дабы с честью предстать пред двором Хунь-Юаня.       Взамен старого хитреца на край империи сослали высокородного дурня, помешанного на правилах чести. Этот новый начальник готов был, похоже, весь свой гарнизон в могилы загнать, лишь бы выслужиться перед императором, за что-то на него обозлившимся и прогнавшим с глаз долой.       — Поверил писанине предшественника и окрысился! — сетовал искренне обиженный Ашк-Ягмур. — Я к нему и так и эдак на переговорах подступался — дурак дураком! Уж намекал о взаимовыгодном сотрудничестве прямыми словами! А он — обозлился. Так хочет назад в столицу, пред светлые полуслепые очи своего дряхлого отца, что ничего другого в голове удержать не в состоянии.       — Отца? — поймал на слове Кириамэ.       — О, прости, ты ж ведь императору внук, да ведь? — спохватился ордынский князь. — К нам сослали одного из младших сыновей Хунь-Юаня. Выходит, твоего родного дядьку?       — Выходит так, — кивнул Ёширо.       — Я почему и не стал при вашей красавице об этом говорить, — продолжал Ягмур. — Мало ли переметнется на сторону родственничка…       — Не переметнется, — твердо сказал принц. Новость, признаться, его озадачила. Это всё нужно было хорошо взвесить и обдумать. Только жаль, что времени на сомнения и раздумья не было совершенно — ответ требовалось дать прямо сейчас. И ответ этот мог быть только один.       — Уверен, она точно расстроится, — пожал плечами Ашк-Ягмур. — К переговорам вы ее не подпускайте. Хочешь, сам будешь говорить — хочешь, я буду. Но пусть она у вас и отважная девка, только незачем ей в это дело влезать. Согласен? А я вам за помощь — и договор о мире подпишу, и полсотни лучших скакунов вашему царю пришлю весной — бесплатно, в знак дружбы и будущей торговли. Договорились?              ___________              Кириамэ не сказал Пересвету о том, кто руководит крепостью. Он и про то, что Ашик близок к окружению Светополка — тоже умолчал.       В первом случае принц посчитал, что при удачном раскладе, если дело обойдется лишь вооруженными переговорами, царевич с начальником гарнизона вообще не должен столкнуться. А кто кому родной дядя — это уж собственное личное дело Ёширо. Он сам будет решать, кому об этом знать нужно, а кому лучше остаться в неведении.       Что касается Светополка и Ашика — эту новость тоже еще только предстояло проверить, чтобы подтвердить или опровергнуть. Поэтому прежде времени чернить имя старшего брата перед царевичем нельзя: если поверит, то огорчится, а если не поверит, то окажется виноват сам же Кириамэ, раз доверился грязным слухам.       — …Теперь мне его почти жалко, — признался Пересвет, когда Ёжик, уместив голову у него на груди, закончил пересказ своего разговора с ордынцем.       — Кого, Ашика? — фыркнул принц.       — Ну да, — вздохнул царевич. Обнимая возлюбленного, притиснул его к себе еще сильнее, словно извиняясь за глупую жалость к врагу, который упорно пытается их уничтожить. — Прости, это нелепо, я понимаю. Но если бы вместо Чумкума он влюбился в кого-нибудь более вменяемого, может быть, не так бы всё плохо обернулось? Может и правильно Ягмур винит во всём не своего брата, а его любовника?       — Естественно, что для Ягмура его брат вовсе не чудовище, — сказал Кириамэ.       — Не знаю, каким бы я стал на его месте, — пробормотал Пересвет. — Представить страшно: из-за его странности родители изгнали его, отреклись… Конечно, он озлился на весь свет. Если бы мне не повезло, если бы мой собственный отец не смог смириться с тем, что я влюблен в тебя…       — В этом ты прав, — неохотно согласился принц. — Если для улусовцев мужеложство обычное дело, то для жителей Тридевятого — смертный грех. Если бить того, кого любишь — для улусовцев неприемлемо…       — То у нас наоборот говорят: если бьет, значит, любит! — хмыкнув, поддакнул Пересвет.       — Если смотреть с этой стороны, — подытожил принц, — старый князь поступил очень жестоко, не простив сыну его тайное пристрастие.       — Вот и я о том же, — снова вздохнул Пересвет. — Мне-то со своими родителями повезло… Интересно, у кого он теперь скрывается?       — Кто знает, — тихо со вздохом отозвался принц.       — Это должен быть кто-то, кто связан с предателями из придворной стражи, — вывел умозаключение царевич. — Хотя Светополк клянется, что сразу же проверил все возможные нити. Если его покровитель настолько хитер, что хладнокровно водит за нос всех нас столько времени, страшно представить, насколько он может быть жесток. Ашика можно только пожалеть.       — Поверь, он вряд ли тебя пожалеет, если ты попадешься в его ловушку, — сказал Кириамэ.       — Я знаю, — отозвался царевич. — Но всё равно это… это всё грустно.       Ёширо улыбнулся уголками губ. И прижался к любимому всем телом, обвив его колено ногой.       — Ш-шш, смилуйся, — зашипел на него Пересвет, широко погладил по спине ладонью. — Не елозь по мне, пожалуйста! Уже заря занялась, за нами скоро пришлют. Хоть Тыгыдым и терпит нас, но не стоит его терпение испытывать. Всё-таки к Ягмуру с его гаремом из воевод он давно привык, это же его близкий сосед и верный враг. А мы всего лишь…       — С сегодняшнего дня мы с тобой — наемники в ордынской дружине! — напомнил Кириамэ со смешком.       — Мда, не думал, что так скоро придется идти воевать с Кадаем, — полушутя посетовал царевич.       В неведении он продолжал утешать себя мыслью, что на дальнюю заставу никогда не пришлют служить членов императорской семьи, а следовательно Ёжик в безопасности. Во всяком случае Пересвет во время штурма крепости, если таковой случится, не отступит от мужа ни на шаг и прикроет собственной грудью.              ________