Принц Х Царевич - 5 (Второй том)

____________       …Пот. Пыхтение. Толчки. Жалобный скулёж:       — Пожалуйста, господин мой! Хватит… прошу тебя…       Ашик совершенно забылся, раз подал голос. Потерялся в отупляющей, однообразной боли, давно не приносящей ему удовольствия, иначе бы помнил, что умолять бесполезно и слёзы только еще больше распаляют цесаревича.       Светополку нравилось то, что можно накрыть своим телом всего хрупкого любовника, даже подмять под себя растопыренные острые коленки, что сейчас упираются ему в грудь. Нависая над ним на вытянутых руках, он закрывал его собою, своей широкой спиной от мира, становился для него всем — и господином, и богом. Цесаревичу нравилось ощущать свою власть. Прежде он прижимал к перинам девиц, но с ними было всё понятно и просто. А вот с колдуном, при всей тщедушности, до конца не было уверенности. Внутренний голос в цесаревиче не затыкался даже в момент самой глубокой близости: как ни слаб мальчишка, он всё же колдун. А значит может в любой миг убить Светополка. Сейчас же всё изменилось. Цесаревичу нет нужды сдерживаться и быть настороже: мальчишка сам отдал ему всю свою силу до капли, пока вытаскивал с того света. И теперь Ашик беспомощен совершенно. Свёрнутый в крендель, связанный, в соплях и слезах, скулящий и растерзанный — он полностью подчинен и не может сопротивляться.       Он начал это, как привычную игру: разложил охочего мальчишку на кровати, заставил подтянуть коленки к подбородку и самому держать руками. Ашик почуял неладное, когда Светополк грубовато свёл его запястья и туго связал тонкой бечевкой, врезавшейся в кожу, раня до красных отметин. Ашик робко напомнил своему господину, что не сможет избавиться от синяков и кровоподтеков, как делал обычно, потому что у него до сих пор еще не восстановились силы. Но Светополк ответил ухмылкой и не ослабил, а напротив затянул узел крепче. После чего пытке подвергся и член колдуна, против воли разума торчащий в предвкушении: от корня до головки, прихватив несколькими петлями и мошонку, жестокий любовник замотал еще более тонким шнуром.       — Нравится? — закончив, потребовал ответ Светополк, пристально вглядевшись в слезящиеся глаза мальчишки.       Тот сглотнул, пробормотал:       — Да, мой господин. Очень нравится.       Ибо иного ответа цесаревич не принял бы.       После часа непрекращающихся мучений Ашик не чувствовал кистей рук, заломленную спину свело, запрокинутые вверх ноги онемели и сделались словно чужие. А раздолбленный саднящий зад представлялся огромной кровавой дырой, которая уже не могла сжиматься даже от боли, ствол цесаревича свободно ходил тараном, с пошлым хлюпаньем собственной спермы. Светополк успел выплеснуться в жаркое нутро дважды и теперь собирался в третий раз выжать из себя семя, и каждый раз ему требовалось всё больше времени, чтобы кончить. Член Ашика продолжал стоять колом, но давно не от возбуждения, головка сделалась темно-фиолетовой.       — Господин, не надо больше… Прошу…       — Заткнись, — цесаревич с досадой ударил колдуна по лицу, за то что сбивает с темпа своим жалобным хныканьем, не дает сосредоточиться на маячащей где-то впереди, но ускользающей блаженной разрядке.       В дверь постучали:       — Твое царское высочество! Там Патрикея поймали. Привели сюда, как ты велел.       Светополк остановился. В сердцах чертыхнулся: блаженство развеялось, как дым, достоинство обмякло. Теперь либо придется заново долго сосредотачиваться на утехах, либо лучше спуститься вниз, разобраться с бывшим союзником, а уж после, с чистой совестью и спокойной душой, вернуться и продолжить.       — Хорошо, иду, — ворчливо отозвался цесаревич. Выскользнул из горячей дырки, слез с кровати, принялся одеваться.       Ашик просто закрыл глаза. Он уже боялся напомнить о себе лишний раз, не то чтобы просить развязать.       …Дверь закрылась. Осторожные шаги. И колдун вздрогнул, ощутив, как прогнулась перина под вернувшейся тяжестью могучего тела. Но это был не цесаревич — его место занял Тихомир.       — Ты что? Уйди! — зашептал Ашик. — Он сейчас назад придет! Он убьет тебя!       — Пусть лучше убивает, — покачал головой Тихомир, торопясь развязать путы. Затянутые узлы не поддавались, пришлось попробовать зубами. Плюнув, вспомнил о ноже за голенищем сапога — осторожно поддел, петлю за петлей, стараясь не порезать лезвием и без того израненную кожу. — Не могу уже спокойно смотреть. Как ты сам это всё терпишь? Зачем?!       Ашик в ответ на этот простой вопрос, на естественное возмущение, лишь вздохнул и отвернулся. Облизнул пересохшие губы. И правда — зачем?.. Он тонко вскрикнул, ощутив, как набухший до синевы член оказался вдруг охвачен влажным теплом рта. Мягкая шершавость языка нежно прошлась по всей длине, разгоняя застоявшуюся кровь. Большие чуткие ладони мягко разминали яички, избавленные наконец-то от перетягивающих петель.       — Нет, не надо, — умоляюще зашептал Ашик. — Он и так разозлится, что ты меня развязал. Если он увидит… если узнает… Нет, уходи!       Но против собственных слов колдун вцепился пальцами в волосы, заставляя наклонить голову еще ниже, вобрать еще глубже. И Тихомир не противился ни его, ни собственному желанию. Животное чутье кричало в нем о близости смерти, он всей кожей ощущал, что встал на острую грань, и осталось лишь занести ногу над пропастью. Но только он не мог оставить мальчишку на растерзание, больше не мог.              __________                     Зал трактира был закрыт для посторонних уже больше недели. Перед запертыми дверями снаружи дежурили, сменяясь, царские стражники. Однако никто из горожан и не думал сюда рваться — весть о двойной попытке отравления членов царской семьи разнеслась по столице моментально. Постояльцы проявили благоразумие и в тот же день съехали из комнат. Тихомир рассчитал прислугу и поваров. Двери заведения не отворялись, колокольчик над притолокой давно молчал, а «свои люди» пользовались черным ходом.       Вот так, через черный ход, чтобы не видели чужие глаза, в трактир наконец-то притащили беглеца, на поимку которого затратили на удивление слишком много сил и времени. Спускаясь в трапезный зал по лестнице, Светополк не спешил: скользя ладонью по гладким перилам, сверлил тяжелым взглядом сгорбленную худую фигуру, черную между двух блистательных дворцовых богатырей.       Дядька Патрикей выглядел жалким: прежде живой деятельный старикашка за считанные дни превратился в мощи. Изукрашенный ссадинами и синяками, оборванный и грязный, он безучастно сидел на давно немытом затоптанном полу. При появлении начальника стражники, что поймали и привели беглого первого министра, вздернули его за шкирку и поставили на колени. Патрикей не рыпался и не пытался молить о пощаде, лишь окинул потухшим взглядом подошедшего и снова опустил всклокоченную седую голову. Это его безразличие мгновенно взбесило Светополка. Неужто даже объяснений от предателя цесаревич не заслуживает?       — Что ж ты, друг любезный, так долго от меня скрывался? — обманчиво ласково спросил Светополк. — Зачем, как таракан, прятался по щелям?       Патрикей Дормидонтович смолчал, не стал оправдываться.       Один из стражников пихнул его сапогом в бок, прошипел:       — Говори, гнида, когда тебя сам великий князь спрашивает!       — Ну-ну! Полегче, уважай старость, — поднял ладонь Светополк, хоть и не посчитал нужным скрыть одобрительную улыбку.       — Рад видеть тебя живым и в добром здравии, Светополк Берендеевич, — уступил дядька Патрикей, разомкнул разбитые дряблые губы.       — Твоими молитвами жив, Патрикей Дормидонтович, твоими молитвами, — ухмыльнулся цесаревич. — Дал бог, выкарабкался.       Дядька Патрикей покивал:       — Да уж, да уж, с палёной водкой шутки плохи.       И вновь замолчал.       У Светополка верхняя губа от бешенства задергалась, лицо налилось нездоровым багрянцем. Зубы стиснул и через силу продолжил играть в придворный этикет:       — Где ж ты был, позволь тебя спросить?       — То тут, то там, — пожал плечами Патрикей. — Аки птичка перелетная порхал с места на место.       — У кого ж ты скрывался? — заскрипев зубами, потребовал ответ цесаревич. — Ни детей, ни семьи ты не имеешь. Кроме матушки-государыни и Забавки нет у тебя родных.       — Твоя правда, сир я и несчастен. На старости лет голову преклонить некуда, — охотно согласился Патрикей. — Всю жизнь не о себе пекся, но о благе государственном. Не обзавелся сыновьями, не родил тех, кто за меня заступился бы в пору нужды. Думал я: есть же у моей любимой племянницы муж! Он меня, дряхлого, и приютит, и приголубит! Всё ради него делал, ничем не гнушался…       Светополк не сдержал руку, ударил с размаха так, что у старика голова мотнулась. Пришлось богатырям его снова за шкирку хватать и ставить ровно.       — Почему ж ты от меня сбежать вздумал? — зашипел Светополк в блеклые глаза. — Ты мне доверял — я тебе не меньше. Где ж доверие это кончилось? Какая кошка между нами пробежала?       — Слеп я был, видать, раз той кошки раньше не усмотрел, — с горечью повинился Патрикей. — Потакал я тебе, словно дитю малому, вот и разбаловал. Вижу, окончательно ты разум потерял и совесть, Светополк Берендеевич.       — А в тебе совесть не ко времени проснулась! — цыкнул тот. Но старик продолжал, не боясь получить еще побоев:       — Если семья тебе родная настолько опротивела, так хоть бы голоса разума послушал! Пусть, убьешь ты собственного отца, избавишься… и от Забавы. Прикажешь зарезать мужа сестры и младшего своего брата с его любовником. Но что тебе это даст? Престол? Думаешь, другие твои братья простят тебе черное злодейство? Да против такого царя всё царство встанет! Одумайся! Пока не поздно — оговори меня, будто это был только мой замысел, а ты ни сном, ни духом не ведал. Пусть, сделай меня козлом отпущения. Хочешь, отведи меня во дворец, я сам перед Берендеем Ивановичем на Евангелии клятву дам, что один во всём виноват. А потом казни, сделай милость! Над тобой вины не будет, только лишь живи спокойно, как прежде. А когда твой срок придет — законно возьмешь и корону, и трон. Так-то оно правильно будет, по-божески!       — Эк ты запел напоследок, — скривился цесаревич. — Праведником-мучеником целишься в рай попасть?       Дядька Патрикей вновь поник, последняя надежда обернулась пустословием.       — Не думай, что тебе будет легко убить отца, — лишь добавил бывший первый министр.       — Если ты о новом колдуне, которого притащил во дворец мой братишка, так не волнуйся, он мне не помеха, — заверил Светополк. (Только не добавил, что по донесениям стражи Серапион как раз недавно покинул дворец.) — Как и вся разношерстная Пересветова свита — они ничего не смогут со мной сделать! Пусть хоть всем гуртом против меня выйдут, с любым оружием.       Он вытянул из-под воротника висевший на шнурке на шее амулет из волчьего клыка, показал пленнику мельком и быстро запихнул обратно под одежду:       — Мой собственный колдун позаботился о моей безопасности, дара своего не пожалел, всё полностью до капли отдал мне. Впредь ничьи чары, никакой яд не причинят мне вреда. От мечей же или стрел меня защитят мои богатыри. Уже завтра я буду единственным и полноправным правителем в царстве! Только, боюсь, ты этого не увидишь.       — И хорошо, — пробормотал старик.       — Удавите его, — бросил приказ Светополк. И брезгливо отвернулся от бывшего своего союзника, словно ему было противно смотреть на него даже еще живого, не то что на умерщвляемого.       Цесаревич ушел, а стражники растерянно переглянулись между собой: придушить старика-то несложно, но ведь они воины, а не палачи? С другой стороны, ослушаешься приказа — и тебя самого удавят те, кто не побоится испачкать руки.       — Я приму смерть, — подал голос Патрикей Дормидонтович. — Ребятки, я вас не виню. Но не по его приказу я умру! О, нет. За то меня казните, что в умопомрачении подсунул яд своему государю. Служил я Берендею всю свою жизнь верой и правдой, за это не придется мне каяться на Страшном суде. Нет за мной другой вины — только этот последний год меня словно черти за ниточки дергали! Что ж поделать, все мы не безгрешны. Хотел я как лучше, думал помочь Светополку поскорей взойти на престол, пока не перегорел и окончательно не озлобился, мечтал сделать его великим государем… Не желал я смерти Берендею, вот вам крест — не желал! Только предательство, оно как тина болотная: первый шаг делаешь вроде бы обдуманно, а дальше уже скользишь, тебя черти волокут против твоей воли, всё дальше в трясину, всё быстрее, так что и не остановишься… не вынырнешь уже… Ладно, перед смертью не наговоришься. Давайте, ребята. Прими, господи, мою грешную душу…              _________                     Светополк поднялся обратно наверх, и на губах его играла довольная усмешка. Ему казалось, что всё складывается удачным образом. Пусть он рискует, но сама судьба подбрасывает ему решения, благодаря которым он выйдет сухим из воды. Патрикей вздумал ему и теперь советы давать? Да кто ж его просит! Светополк без него давно сообразил, как поступить, чем можно усыпить внимание родственничков. Он шел к любовнику, а сам меж тем в уме сочинял речь, с которой обратится к царю при своем триумфальном возвращении во дворец. Чудом воскресший наследник! Разоблачивший предателя… Ашик его заждался — надо бы поскорее развязать. Всё-таки перегнул Светополк палку, сейчас и сам это понял. Не хотелось бы, чтобы у мальчишки яйца отсохли. Со сломанной игрушкой забавляться не так весело.       — …Я не могу быстрее! — шепотом и чуть не плача. — Но если я не кончу, я сдохну!       Заслышав возбужденный голос колдунишки, Светополк остановился перед закрытой дверью.       — Тогда давай поменяемся: я сверху, буду сам…       — Нет! — почти вскрикнул Ашик. — Не хочу так. Так я точно не смогу!       — Прости, — повинился Тихомир. — Не думай ни о чем. Постарайся. Давай же…       Тишка! Ну конечно. Светополк ощерился хищной ухмылкой: кто бы еще мог осмелиться замахнуться на цесаревичева любовника? Только он, верный дружище. Хозяин трактира, куда ничего не подозревающий цесаревич по давней привычке приводил всех своих девок. И верно заметил немчина, девки исправно беременели. Именно здесь, после жарких ночей и ленивых деньков. Интересно, у Тишки хватало совести дождаться, когда Светополку любовницы начинали надоедать? Или он прыгал к ним в постель с первого же дня, сразу после его ухода поутру?       С твердым намереньем за измену выдрать дружка (или обоих сразу?) плетью на конюшне, Светополк плавно отворил дверь и тихо вошел в комнату. И забыл о плетках начисто, встретившись взглядом с побелевшим Тихомиром. Вот же диво дивное! Тишка-то оказался бабой! Лежит на кровати без штанов с голой волосатой задницей, пятки к потолку задравши, а в зад ему торопливо наяривает взмокший от усердия колдунишка. Какое тут выдрать на конюшне — от эдакого дикого в несуразности зрелища Светополк изменщиков простить был готов! Где б он еще такое чудо узрел? У него и в мыслях эдакой картинки не могло возникнуть! Впору перекреститься, чтобы не мерещилось.       Видать, Тишка с испуга так сжался внутри, так сладко обхватил колдунишку за ствол, что Ашик выгнулся в спине, держась руками за растопыренные богатырские коленки, и замычал в голос от накатившей волны блаженства.       — Еще! — жарко запросил мальчишка, и продолжил толкаться в подставленный зад.       — Будет тебе еще, — мурлыкнул Светополк, подходя сзади. Положил ладонь на плечо дернувшемуся в страхе любовнику, шикнул на ушко: — Ну-ну, не трепыхайся. Продолжай. А я посмотрю. И сам помогу.       Тихомир не пискнул. Лежал, как раздавленная лягушка, и только глаза пучил. Светополк, прильнув сзади к узкой спине колдунишки, заодно не позволяя тому сбежать, протянул руку и погладил чуток опавшее богатырское орудие. Под его жестким прикосновением, под крепким стискиванием в кулаке, ствол моментально ожил, затвердел, Тишке аж пришлось прикусить губу. Светополк кривовато улыбнулся: сколько же он потерял, ничего не зная! А ведь могли бы развлекаться втроем.       Цесаревич коротко поцеловал мальчишку в тощее плечико, в шейку, сам при этом не спускал глаз с захмелевшего от страха и томления Тихомира. Ашик продолжил, пусть уже и не так смело как прежде, вторгаться в сжимающееся нутро. А Светополк приспустил штаны, подладился — и легко втиснулся в зад к колдунишке, что еще не успел «забыть» о недавнем их расставании.       Ашик застонал, закатив глаза. Однажды ему доводилось быть между двух мужчин, когда-то очень давно. Так давно, что воспоминания сделались сном, ярким, сладким, сочным, но нереальным. Тогда мужчина сзади был не просто любовником, но любимым. А под ним извивался и просил еще — младший брат, собственное его зеркальное отражение. То блаженство, что испытывал Ашк-Ишин сейчас, было лишь слабым эхом забытого счастья, полного и бескрайнего, как улусовские степи, зеленые весенние пастбища…       Светополк против своих привычек двигался в мальчишке размеренно и чутко следил за настроением обоих любовников. Ашик забылся в неге, чуть слышно зашептал что-то нежное и наверняка глупое на своей непонятной тарабарщине, крепко зажмурившись и, запрокинув назад локти, ласково лохматил волосы цесаревичу слабыми пальцами. Тишка тоже расслабился, прикрыл глаза, подставляясь им обоим. Одной рукой оглаживая ребра и соски льнущего колдунишки, Светополк не оставлял в покое и благодарно горячий член Тихомира, сжимал в кулаке, тёр, гладил, тискал, дразнил налитую головку. Сколько, бывало, плескались вместе в речках-прудах, а раньше Светополк не замечал, как богато одарен природой его закадычный дружок и как ладно сложен: плечи широкие, ноги длинные, поясница узкая, коленки не кривые, икры полные, мускулы играют. Да и член хорош, ровный, приятно в руке подержать. То-то все бабы на него… Светополк нахмурился, стараясь погасить в себе непонятную темную волну всколыхнувшегося бешенства. Он и так сегодня уже чуть не изувечил мальчишку. Продолжит думать — и… Нет, лучше доиграть до конца, насладиться удовольствием сполна, иначе когда еще он получит в свое распоряжение сразу две покорные игрушки?       Ашик кончил с тихим вскриком. Дернулся, рвано толкнулся еще пару раз — и оплыл растаявшим воском на плечо цесаревича.       — Всё? — поддел его насмешкой Светополк. — Тогда не мешайся!       И он спихнул колдунишку на свободный уголок постели. А сам навис над обмершим Тишкой. Сделал милость, пояснил, чтобы тот не зажимался:       — Я еще не насытился.       И Тишка согласно кивнул, не сводя ошарашенных глаз. Будто кто-то ждал его согласия! Цесаревич с ухмылкой вошел в несопротивляющееся тело, пусть разработанное и хорошенько смазанное, но из-за страха восхитительно узкое. Да и что сравнивать член мальчишки — и орудие настоящего мужика? После Ашика Тишка сейчас разницу сам почуял.       Тихомир не смел дышать. Не смел верить, что всё происходит наяву. Светополк, его царское высочество — берет его жадно и глубоко? Быть такого не может.       — Что ты так пялишься? Разве больно? — заметил цесаревич.       Тишка помотал головой. С усилием отвел глаза. Но спустя пару толчков забылся — и снова засмотрелся, словно уж было не важно ни то, в каком бесстыдном виде он лежит под своим царевичем, не замечая, как резче и резче, словно бы желая нарочно причинить боль, таранит его внутренности внушительный ствол.       — Что тебе? — вновь не вытерпел его пристального взгляда Светополк. У него не получалось кончить, когда этот боров, этот чертов бывший богатырь, превосходящий его самого размерами, смирно лежит под ним и смотрит при этом так отрешенно, словно бы знает что-то такое, о чем он сам не ведает. Это бесит. Тишка ведь при желании может легко его скинуть с себя. Любой нормальный мужик сбросил бы и по морде надавал! Но нет, этот не просто терпит такой позор, срамоту, что его имеют в зад — ему хватает наглости делать вид, будто так и надо! Будто он сам по доброй воле на это пошел и по собственному желанию.       — Я любил тебя, твое высочество, — чуть слышно произнес Тихомир. — Всю свою жизнь — я любил тебя. Я мечтал, чтобы ты когда-нибудь заметил это. И больше всего на свете я боялся, что ты узнаешь.       — Что? — Светополк дернулся, словно ему вдруг по виску кулаком врезали. Аж резко кровь в голову ударила, в ушах тоненько зазвенело. — Что ты сказал? Повтори!       — Я любил тебя, — упрямо не пожелал открещиваться от собственного безумия Тишка. — Но ты ничего не видел и задирал своим девкам подолы прямо при мне, не стесняясь.       — И поэтому ты брюхатил всех моих девок? — скривился цесаревич. — В отместку?       — Что? — пришел черед Тихомиру переспрашивать. То ли испугался, то ли изумился: — Нет! Никогда! Я бы ни за что!..       — А с ним? — кивнул Светополк на блаженствующего в беспамятстве колдунишку. — Скажешь тоже нет?!       Тишка заткнулся, молчанием признавая свою вину.       От злости цесаревич задрал ему колени еще выше. И стал вбиваться еще яростнее, еще быстрее. Тихомир застонал, зажмурился от болезненных проникновений. Но не сделал и движения как-то защититься или хотя бы отстраниться. Наоборот, открылся еще больше, впуская глубже, доверчивее прижался. И прошептал:       — Я любил тебя больше всего на свете, твоё царское высочество. Я боготворил тебя! Пока ты не…       — Замолчи! — зашипел Светополк.       — Зачем? — не слышал угрозы Тихомир, или не хотел слышать. — Зачем ты затеял всё?       — Заткнись!       — Всё уже было в твоих руках, ты должен был только ждать. Зачем? — забывшись, шептал бывший лучший друг.       — Замолкни!..       Продолжая дёргано вколачиваться, цесаревич обеими руками дотянулся до его шеи — и крепко сжал горло. Под ладонь ткнулся колючий от щетины кадык, и почему-то это движение вызвало в Светополке настолько непреодолимое омерзение, что он, не раздумывая, стиснул пальцы еще сильнее, уже всерьез стараясь задушить, чтобы не болтал лишнего. Именно сейчас цесаревич осознал, что совершил богопротивный грех, разложил мужика, испоганил самого себя скверной и мерзостью. Ашик — мальчишка, колдун, из чужого народа. От девки он отличается только членом да плоской грудью. Но сейчас под цесаревичем именно настоящий мужик — хуже того, еще смеет признаваться в любви и обвинять!..       Тихомир покорно отдался в его власть. Он даже не поднял рук. То ли от облегчения, что наконец-то признался, то ли из-за удушья, усилившего вожделение — он легко выплеснулся плевком семени себе на живот. А через несколько секунд захрипел, бестолково забил раскинутыми руками по постели. Разумом он принял смерть, но крепкое, здоровое тело не желало расставаться с жизнью и против воли сопротивлялось до последнего вздоха, вырвавшегося из груди.       Страшный предсмертный хрип заставил колдуна очнуться от неги удовлетворения. За миг до того, как раскрылись мутные глаза, Ашик увидел совсем другое: оборотень, разрывающий его любимого. Не комната, но лесная чаща, заснеженные деревья. Брошенная посреди тропы телега с разбитыми бутылями ведьминых зелий. Рычащий в упоении волк — рвущий в кровавые клочья грудь своей жертвы…       — Господин мой! Не убивай! Прошу тебя! Он ни в чем не виноват, я сам его соблазнил!       Ашик резко вскочил, рванулся защитить, схватил за руки, попытался разжать пальцы на горле. Но Светополк отмахнулся от него, безжалостно сбросив с кровати, да с такой бешеной силой, что мальчишка, упав, ударился головой и остался лежать, оглушенный, слыша всё словно сквозь туман. У него даже подняться не получалось, не то чтобы кого-то спасти. Он опять ничего не может сделать, снова оказался бессилен… бесполезен…       Светополк душил, сжимал пальцы до боли в суставах, ногти врезались в кожу, пуская тонкие струйки крови на простыни. Тихомир уже не бился под ним в судорогах. Раскрытые глаза незряче остановились. Словно смотрели цесаревичу в душу. Светополк сам не понял, когда кончил в умирающее тело — содрогающиеся внутренности так сильно стискивали его ствол, как никто и никогда его не мог удовлетворить. Это было безумно восхитительно. Сильное, но теперь полностью укрощенное тело расслабилось совершенно, но всё еще хранило тепло и мягкость, как живое. И Светополк не смог отказать себе в темном наслаждении: еще несколько раз глубоко и резко вошел в теперь уже абсолютно покорного любовника. После приложил ухо к груди, прислушался, но не услышал стук сердца. Досадно.       Переведя дыхание, цесаревич, пошатываясь, встал с кровати. Подтянул штаны, поправил ремень на поясе, проверил, не забрызгана ли рубашка. Он не забыл о затихшем колдунишке. Подошел — и пнул ногой, чтобы не сомневался, кто здесь хозяин. Опасаясь новых ударов, Ашик молча свернулся на полу клубком, прикрыл голову руками. И этим самым вызвал новую волну ярости: пинки не заставили себя долго ждать.       Светополк долго отводил душу, избивая безмолвного своего любовника. Его бесила эта покорность. Это молчание!       Однако он не подозревал, что с каждым ударом, с каждым соприкосновением, Ашик забирает назад свою колдовскую силу из сотворенного им самим защитного амулета. По капле, но хоть что-то. За каждую крупицу возвращенного волшебства колдун был согласен заплатить новым синяком на своем теле, разрывом внутренностей — оно того стоило.       Наконец-то утомившись, цесаревич покинул комнату.       Наконец-то амулет был почти пуст. И совершенно бесполезен. Только Светополк об этом знать не мог. И некому теперь ему об этом сказать.       Стараясь не думать об остывающем на кровати теле, Ашик собрал все те отголоски собственной силы, что сумел высосать благодаря побоям. Правильно спросил Тихомир: зачем? Зачем Ашик терпел своего нового хозяина? Зачем остался с ним, привязался к нему? Почему не увидел собственное будущее рядом с ним? Такое вот будущее. Да, Чумкум тоже бил его и мучил, терзал тело, измывался над разумом. Но Чумкум никогда не переходил ту хрупкую грань, после которой Ашик уже не смог бы его простить. Или он просто не хочет прощать Светополка, как хотел прощать ибирца? Правда, зачем ему этот русич. Не нужно искать ему оправданий. Их нет. Как не было и ответной привязанности, Ашику лишь примерещилось. Он наивно хотел верить, что почему-то стал дорог цесаревичу, но это была ложь. Теперь-то он видит.       Колдун, перевернувшись на спину, вытянулся на полу во весь рост, раскинул руки, развел ноги, став подобием пятиконечной звезды. Пусть он не может сейчас начертить пентакль мелом, он просто будет использовать самого себя. Прошептав заклятье, он закрыл глаза и по векам провел пальцем, оставляя алый след собственной крови. Благо «чернильниц» на теле Светополк ему сделал более чем достаточно, вон уже половицы под ним окрасились смазанными пятнами, полосами и подтеками.       Он увидел будущее своего любовника. Это будущее вершилось уже сейчас — и не одним лишь им, Ашиком. Сам цесаревич выбрал свою смерть. Оставалось лишь чуть-чуть подтолкнуть его в объятия черноты, и сил на это потребуется совсем немного, даже сейчас Ашику сделать это будет нетрудно. Главное не позволить сбежать, остальное сложится само собой.       С блаженной улыбкой он приступил к чародейству: перенесся мыслями в царский дворец. В трапезный зал, где скудный зимний свет льется в огромные витражные окна, рассыпаясь по длинному столу, накрытому белоснежной скатертью, по стенам и полу яркими разноцветными пятнами, словно в какой-то необъяснимо радостной весенней сказке. Скоро здесь соберется всё семейство. Пока еще они не подозревают. Вернее — не все знают и лишь некоторые готовы… И только Ашик видел само будущее. И он знает, в какой именно точке нужно наложить заклятье, что ужалит в ногу того, кто неосторожно встанет в невидимый круг. Ничего необычного, таких ловушек он успел понаделать множество, и все они не принесли ему пользы. Но теперь Хродланд занят более важными заботами, некому эти колдовские капканы обезвреживать. Да и ловушка скромная, маленькая, совершенно незаметная под мерцающим щитом волшебной защиты, что накрыла терем огромным куполом… Вот и всё.       Закончив с чарами, Ашик глубоко выдохнул с невероятным облегчением. У него даже осталось немножко сил, чтобы залечить самые болезненные раны и остановить внутренние кровотечения.       Почему он не очнулся раньше? Что его ослепило? Он ведь не затем оказался здесь, чтобы сделаться игрушкой русича. Его цель — месть. Ради этого он и должен жить.              __________