Timeless

Рождество. Традиционный день в году, наполненный лишь любовью, радостью и чистой магией. Луи сидел за, казалось, нескончаемым обеденным столом, рассматривая каждое пустующее место на протяжении долгого времени и представляя рядом свою семью. Его отец всегда сидел во главе стола. Всегда. Усы над его верхней губой были ухожены практически до совершенства. Безусловно, было заметно легкое облысение, но его волос был все еще таким же темно каштановыми, зачесанными назад и немного в сторону, как и в любой другой обычный день. Галстук был ослаблен после хорошо проведенного рабочего дня, рубашка была слегка помятой и уже готова упасть на пол после десятичасовой смены. Рядом с ним сидела его любимая мать. Ее волосы были так же всегда идеально уложены. Аккуратно сделанный пучок на голове. Луи никогда не мог понять, как она успевает делать его каждое утро, при этом накрывая завтрак на стол и подготавливая сестер к школе. Его сестры. Четыре маленькие девочки, каждая из которых была хорошо воспитана и имела мягкое и доброе сердце. Шарлотта, которую все в доме, кроме матери, называли Лотти, была самой старшей из девочек. Их мать никогда не называла малышек их прозвищами, а только лишь полными именами - Шарлотта, Фелисити, Фиби и Дейзи. Лотти была среднего роста, у нее было короткое туловище и худые длинные ноги, что вызывало постоянную борьбу для их матери, когда они выбирали длину для нового платья. Ее глаза, словно у лани, и карамельно-светлые волосы вынуждали взгляды парней приковываться к старшей из сестер Томлинсонов, начиная с довольно раннего возраста. Шарлотта всегда сидела напротив матери, объясняя это тем, что она была второй по старшинству из детей Томлинсонов, и ей требовалось место ближе к главе стола. Самому же Луи отец всегда наказывал возглавлять стол с другой стороны, объясняя это тем, что тот был самым старшим и единственным парнем в семье. - Подготавливаю его к тому дню, когда он возглавит этот дом, - говорил отец в сопровождении своего хриплого смеха, и все действительно знали, что так все и будет, вот только даже и представить себе не могли, что произойдет это слишком скоро. Следующей родилась Фелисити, которую все, кроме, конечно же, матери, называли Физзи. Уже к своему восьмилетию она догнала в росте свою старшую сестру, у нее были такие же длинные ноги, но при этом торс казался чуть больше. Она была очень похожа на Лотти, но ее светло каштановые волосы и слегка резкое мироощущение соответствовали Луи. Она занимала место между Шарлоттой, с которой часто ссорилась из-за миски с картофелем, которую пускали по столу. И Луи, которому она иногда по секрету шептала о том, что у Лотти в зубах застряла брокколи, или о том, что их отец сегодня был зол, когда узнал, что она обожгла себя воском от свечи уже примерно двадцатый раз. Самыми младшими в семье Томлинсонов были практически идентичные близнецы Фиби и Дейзи. Хоть они и были маленькими незапланированными дарами Бога (однако это, на самом деле, никогда не обсуждалось прилюдно, потому что говорить о таких вещах было неправильно, просто как-то раз Луи подслушал телефонный разговор его матери и бабушки). Они были самыми милыми малышками в мире, с такими тоненькими светлыми волосами и крошечными зубками с небольшими промежутками между каждого из них. Абсолютно одинаковые. Учителя и одноклассники изо дня в день путали их, но дома их всегда запросто могли отличить друг от друга по внешности или голосу. Единственный случай, когда Фиби назвали Дейзи или же наоборот, произошёл, когда мама поймала одну из них на краже своей восхитительной выпечки с подноса, где она охлаждалась. Все, что она увидела, - это копна золотистых волос и веселый смех, поэтому она выкрикнула первое пришедшее на ум имя, что оказалось, конечно же, не тем. И это было действительно отличным оправданием. - Ты не звала меня, мамочка, ты звала Фиби. - Прости, мамочка, я не слышала. Ты ведь звала Дейзи. И после этого мама всегда звала их вдвоем и ругала вместе, но при этом каждый раз позволяла взять лакомство раньше положенного времени. Он мог так отчетливо видеть каждую из них, сидящую прямо тут, за столом, перед ним. Совсем неидеальная семья, но, определенно, одна из лучших. Сейчас он принимал это как само собой разумеющееся, но знал, что прошлого не вернуть. Сцена разыгралась в его голове, словно это был лишь обычный вечер. Лотти, как обычно, поедала все запасы пюре, что довольно сильно злило Физзи, потому что, когда пюре переходило в ее руки, его оказывалось недостаточно. Папа сидел с наполовину развязанным галстуком, откинувшись на стуле, со смесью раздражения, усталости и облегчения оттого, что он, наконец, дома. А близнецы спорили каждый вечер, кто же из них сядет рядом с мамой. Он отчетливо слышал крохотные звонкие голоса, которые в один прекрасный день пронзили его слух, но сейчас ему удавалось услышать их лишь на мгновение, где-то в отдаленной части его сознания. К счастью, отец решил, что никто из близнецов не будет сидеть рядом с матерью, а мама, которая всегда была готова ко всему, принесла к столу миску свежего пюре, чтобы успокоить тем самым Физзи, которая все равно никогда не доедала свою порцию. Голоса воспроизводились в его голове, словно какая-то запись, он буквально слышал мягкий и тонкий звон бокалов родителей, которыми они пользовались каждый ужин. Девочки никогда не обращали внимания на этот звук, но только не Луи. Они едва касались оправы бокалов, наполненных любимым вином, улыбаясь друг другу своими сияющими улыбками. И он смотрел, как они делали это каждый вечер. Луи закрыл глаза и мог практически отчетливо всё расслышать. Шорох их ног на выцветшем ковре, что находился прямо под столом, движение мисок по столу, тихая болтовня о школьных днях и сумасшедших снах, приснившихся им прошлой ночью. Даже самые пронзительные крики и пылкие споры Луи всем сердцем хотел вернуть обратно. Он хотел вернуть абсолютно все. Мерцающие голубые глаза Луи распахнулись, и все снова обернулось в ничто. Дом был тусклым, лишь пара свечей горела на столе и подоконнике, в результате чего неуклюжие и неравномерные тени танцевали вдоль углов пустой и пыльной комнаты. Тихое движение снегопада за окном способствовало слабому освещению, казалось бы, совершенно пустой комнаты. Но, по сути, это не имело значения, так как глаза Луи были затуманенными из-за соленых обжигающих слез, которые не позволяли ничего видеть перед собой. Это было загадкой для него: почему все случается в такой тоске, почему все настолько трагично, но тогда он понял, что ему было действительно трудно вспоминать свою семью без какого-либо напряжения и бурного потока мыслей. Это словно разламывать пиньяту (игрушку из папье-маше, внутри которой помещают конфеты, п.п.) - сначала ошеломляюще медленно, учитывая, что все нормальные дети могли бы сделать это легко и быстро, но, когда она, наконец, дает трещину и начинают выпадать сладости, ты чувствуешь такое облегчение из-за того, что наконец получил свою сладкую награду. Но в этот же момент осознаешь, что окружен другими людьми, которые так страстно хотят отобрать у тебя все до последнего. Именно это они и сделали. Они отняли у Луи его семью. И он был именно тем парнем, который разломал эту пиньяту в надежде, что приносит помощь, но все, что он сделал, - это причинил боль.