Это Россия, детка!

Утро субботы выдалось тихим и мирным. Макс пропадал на дежурстве, меланхоличный Андрей сидел на кровати и развлекался тем, что лениво метал дротики в плакат Ван Дамма(1), прилепленный скотчем к противоположной стене. На месте носа, ушей, глаз и ровно по контуру головы у актёра уже торчали маленькие стрелы, и Андрей, непрерывно зевая, с небрежным изяществом целился в очередную точку. Он знал, что опять попадёт, и посему изощрялся по-всякому, кидая то из-за плеча, то из положения лёжа, а то и вовсе выдумывал что-то невообразимое, вставая на кровати вверх ногами. Оливер в порыве трудоголизма добивал свои олимпиадные задания, потирая переносицу и ожесточённо грызя кончик карандаша. Марк скучал рядом, то и дело демонстративно вздыхая — Вуд совсем с катушек съехал: выходной, а он всё насилует себе мозг уравнениями, Пифагор(2) недоделанный, — и время от времени совершал диверсионные действия путём облапывания его под столом между ног. Не отвлекаясь и полыхая ушами, Оливер хмыкал и шлёпал по наглым рукам. Марк ненадолго утихомиривался, но вскоре опять принимался за своё. Наконец тот не выдержал. — Отвали, тупица, — шикнул он. — Не мешай нормальным ответственным людям работать, чтобы вытащить нас — и тебя, между прочим, тоже — из этой задницы. — Да на кой это всё? — Марк посмотрел с искренним недоумением. — На олимпиаду ты уже прорвался? Прорвался. Значит, в город по-любому попадёшь, а нам только это и надо. На остальное — насрать. — Придурок, — скорбно припечатал Оливер. — Логика железная. — А нет, что ли? — прищурился Марк. — Зачем так убиваться на этих заданиях? Тебе не похрен, какое место ты там займёшь? У нас другая цель. Оливер задумчиво поскрёб пятернёй затылок, мысленно признавая, что в прозвучавших словах есть резон. Но сдаваться так просто не собирался. — Я — перфекционист, — заявил он чисто из вредности. И закусил губу, пытаясь сдержать улыбку: почему-то всякий раз, когда Марк начинал распинаться и что-то доказывать, он по неведомой причине казался ужасно забавным. Но сообщать о данном факте явно не стоило — за это можно и в глаз получить. — Привык делать всё на совесть, не то что некоторые, — Оливер посмотрел с явным намёком. — Поэтому отвянь, ради всех святых. Иди, займись чем-нибудь полезным — например, полы вымой. — С хера ли? — возмутился Марк, даже не думая отодвигаться от него и в очередной раз хватая за коленку. Оливер дёрнул ногой, пытаясь сбросить нахальную конечность, но безуспешно. — Сейчас твоя очередь дежурить, и я за тебя пахать не нанимался. А то, что я тогда один разок это сделал — так только потому, что ты такой гад и не дал домашку за просто так списать! — на этих словах он явственно услышал сдавленный смех Андрея у себя за спиной. Воспоминания о «том разе» мгновенно встали перед глазами. Оливер покраснел ещё больше, стараясь справиться со смущением, и глубоко вздохнул. — А совесть у тебя есть? — без особой надежды спросил он, поняв, что оставлять его в покое никто не собирается. — Я как бы для всех нас стараюсь, и мне правда некогда сейчас, — выделив тоном последнее слово, он загадочно улыбнулся. — Со-овесть? — нарочито изумлённым тоном протянул Марк и хмыкнул глумливо. — А чё это такое, а, Вудди? Махнув рукой, Оливер сдался. — Идиот, — подвёл он итог. Обернулся к покатывающемуся над их ленивой перебранкой Андрею и спросил, поддерживая его веселье: — Слушай, у тебя случайно успокоительного не найдётся? А лучше снотворного. Меня тут один буйный псих одолел совсем, давай ему вкатим дозу-другую? Поможешь? — На последних словах он уже в открытую ржал, ровно, как и Андрей. Марк смерил обоих внушительным взглядом и попытался было оскорбиться в лучших чувствах. Но когда и его скрутило в жестоком приступе удушающего смеха, счёл попытку провальной, плюнул на всё и присоединился к дикому хохоту, от которого в комнате чуть стёкла не звенели. Отсмеявшись, Оливер со вздохом отложил ручку в сторону, потёр виски и начал выбираться из-за стола. — Ладно, парни, вы тут посидите, а я к Бене схожу, — он направился к выходу. — Что-то у меня тут нихрена не выходит. Может, у него получилось, он же тоже к олимпиаде готовится, — с этими словами он исчез в коридоре. Марк сумел высидеть без него ровно пять минут, а потом тоже поднялся. Смущённо покосился на Андрея, получил в ответ понимающую ухмылку и отправился следом. Поднялся на один этаж вверх: он прекрасно знал, где обитает этот тощий очкастый задрот вместе со своими соседями — ублюдком Шнурком, пухлым распиздяем Ником и четвёртым парнем, нервным ебланом по кличке Шизик. Отличная компания, нечего сказать. Вывернув из-за угла, Марк остановился, как вкопанный: Вуд стоял в коридоре около комнаты Бени, но беседовал отнюдь не с тем, а опять же с ненавистным Шнурком, который Марку уже надоел до такой степени, что придушить хотелось. Он сжал кулаки, чувствуя привычный прилив раздражения, переходящего почти в гнев: куда ни плюнь, везде этот Шнурок, чтоб его! Стреляет глазками, как дешёвая бордельная девка. Он что — Вуда закадрить решил? Вот ведь урод! Те двое между тем, видимо, успели обсудить все вопросы: Шнурок чему-то согласно кивнул и отступил в комнату, не закрывая дверь. Вернулся через секунду. — Вот, возьми, здесь вся Венькина писанина, — расслышал Марк, подошедший уже достаточно близко. Занятые беседой сокурсники в сторону не смотрели и его не замечали. Шнурок протянул Вуду стопку потрёпанных листков. Тот взял, благодарно кивнув, отступил на шаг. Марк хотел его окликнуть, но от следующих слов и действий распроклятого Шнурка буквально прирос к месту: — А может, зайдёшь? — предложил тот, улыбнувшись. Схватил Вуда за руку, потянул на себя. — А то скучно одному куковать. Венька скоро вернётся — подождёшь его в комнате. Вдруг у тебя вопросы какие-нибудь к нему... Дальше Марк слушать не стал. Не дожидаясь, что ответит Вуд (но успев в последний момент заметить, что руку свою тот из чужой ладони сразу же вытянул, извинительно улыбнувшись и отрицательно качнув головой), он решительно двинулся вперёд, не помня себя от ярости, и вцепился Шнурку в воротник, встряхивая. Мельком отметил побелевший от ужаса лоб и только поднял руку, чтобы врезать по перепуганной роже и прочитать лекцию о неприкосновенности чужих парней, в частности Вуда, как приключилось и вовсе что-то странное. Он не успел ничего сделать. Он не успел даже ни о чём подумать — внезапно вырвавшаяся из-под контроля стихийная магия сделала всё за него. Марк завис, ошалело мотая головой и пытаясь понять, какого боггарта происходит. Всё случилось так молниеносно, что среагировать было нереально — миг, и Шнурок валяется на полу с расквашенным носом. А Марк стоит рядом, как дурак, и изумлённо пялится, хлопая глазами. Явно ничего не заметивший и не понявший Вуд подскочил к нему, с силой оттолкнул: — Ты что творишь, идиот? — и полыхнул бешеным взглядом. — Что ещё за сцена ревности?! Придурок конченный, ты же ему лицо разбил! Марк машинально отмахнулся и схватил его за плечи. Открыл уже рот, чтобы всё объяснить... — Так-так-та-ак, — пропел над их головами вкрадчивый голос. Цепкие руки ухватили спорщиков за шкирки и растащили в стороны, словно нашкодивших котят. — Двое на одного. Вы разве нэ знаете, что так нельзя, э? Парни закрутили головами, приходя в себя. Над ними возвышался печально знаменитый специалист по дисциплинарным наказаниям, любитель помахать розгами, Марат Азимов собственной персоной и с довольным видом кривил губы в злой насмешливой улыбке. Ноздри хищно раздувались, чёрные глаза алчно блестели. — Нэхорошо, мальчики, — он цокнул языком и прищурился. Смерил всю компанию тяжёлым взглядом. — Ты, — убрав из голоса певучие нотки, обратился он к Марку, — и ты, — взгляд пробуравил Оливера, — жду вас через дэсять минут в комнате триста двэнадцать. Нэ знаете где — вам подскажут. Опоздаете — пэняйте на себя. — Повернувшись, Марат неспешно удалился, оставив свежеиспечённых кандидатов на наказание растерянно переглядываться в полном молчании. Шнурок наконец поднялся с пола. Шваркнул разбитым носом, вытер кровь рукой. — Принесла нелёгкая, — прогундосил с досадой. — Чёрт кавказский, здесь-то ему что понадобилось? — Он встряхнулся, поднимая голову. Зыркнул на Марка недружелюбно, но без особой злости, будто даже сочувствуя, и проинформировал: — Это в учебном корпусе на третьем этаже. Правда, не опаздывайте. И не пытайтесь ему ничего доказать, он ничего слушать не станет, только больнее всыплет, — предупредил серьёзно. Сумрачно кивнул Оливеру, запрокинул голову, зажимая нос пальцами, и, не сказав больше ни слова, скрылся за дверью своей комнаты. Несколько секунд Оливер таращился в пустоту. Потом перевёл на Марка убийственный взгляд. — Доигрался? — выплюнул со злостью. — Дебил ревнивый! — Он долбанул кулаком в стену, выражая ярость, и, не оборачиваясь, зачеканил шагами по коридору, пока стремительно не исчез за поворотом. Марк обречённо вздохнул, привалившись к стене. Кажется, натворил он дел, да ещё Вуда втянул во всё это дерьмо. Вот же блядь. Сокрушаясь о своей несчастной судьбе, он постоял так какое-то время. Потом очнулся, тоже развернулся и медленно поплёлся к лестнице, ругая себя на чём свет стоит. К указанному кабинету оба подошли одновременно, хотя и не вместе. Оливер демонстративно отворачивался и обсуждать ситуацию явно не хотел, да и Марк не особо горел желанием. Не сейчас. — Та-ак, ну что? — снова раздался этот омерзительный певучий голос. Со спины к парням приблизился воспитатель. Оценивающе посмотрел на обоих, будто что-то решая, открыл дверь ключом и поманил пальцем Оливера. — Проходи, дорогой, — он посторонился, пропуская своего арестанта внутрь. — Нэ стесняйся. Дверь захлопнулась, оставив мучимого дурными предчувствиями Марка томиться в коридоре, прильнув ухом к замку в отчаянных попытках расслышать, что происходит там, в этой «пыточной камере» местного масштаба. * * * — Ай, как нэхорошо, — обернувшись к онемевшему Оливеру, протянул Марат. Потом резко распрямился и взглянул в упор. Смотрел долго, обшаривая чёрными глазами его лицо, рубашку, брюки, даже ботинки. Чувствуя себя всё более неуютно под этим липким взглядом, Оливер переступил с ноги на ногу. — Нэпорядочек, — продолжил разглагольствовать Марат таким тоном, будто говорил о погоде. Лишь цепкие глаза не отпускали. — Снимай одежду, джигит, вэшай на стул и ложись животом вон туда, — он указал на голую кушетку, стоявшую почти посередине комнаты. — Сейчас всю дурь из тэбя выбьем, станешь послушным мальчиком, да-а? Говорил он вроде по-русски, но с каким-то странным акцентом. Оливер то ли из-за этого, то ли просто от волнения, не вполне понимал смысл его слов, но тягучий, полный жадного предвкушения голос вымораживал до дрожи в кулаках. Он почувствовал, как мутится перед глазами. Это что — серьёзно всё? На самом деле? Вот вроде же этот мудак не кричит, не ругает, разговаривает тихо и как будто вежливо, но почему на душе так мерзко? К горлу подступила дурнота, и Оливер мучительно сглотнул, еле сдерживая спазм — опозориться очень не хотелось, он изо всех сил старался держать себя в руках. И не сказать чтобы он особо порки боялся, хотя раньше его никто никогда в жизни в этом смысле пальцем не тронул. Физическая боль — это всего лишь физическая боль. Оливер в своей жизни успел много её испытать — и во время войны и финальной битвы, и во время квиддичных матчей. В самом деле, когда в дыхалку со всей дури бладжер засветит — это разве не больно? Или в голову. Да даже в руки-ноги. Боль адская. Но ничего — жив же он до сих пор. А все их драки с Флинтом? Когда тебе ломает — натурально, ломает — рёбра чужой пудовый кулак, удовольствие тоже весьма сомнительное. И после этого испугаться каких-то там розог само по себе казалось нелепым и смешным. Ужасно унизительно, но не смертельно. Но... с другой стороны... Сейчас, в данный момент, эти холодные жестокие глаза вкупе с тонкой кривоватой ухмылкой вызывали животный ужас, буквально доводя до отупения. В ушах зашумело, тошнота подступила опять. В глубине души Оливер знал, что это вовсе не от страха, а от вязкого отвращения — так бывает, когда раздавишь пальцем таракана и глядишь, как склизкие внутренности вываливаются наружу. Однако, показывать своих чувств он совсем не собирался. Чуть поморщившись, спокойно стянул с себя рубашку, бросил её на стул и неохотно сделал к кушетке два маленьких шага. Помедлил секунду, задержав дыхание, и обречённо выдохнул, собираясь уложиться на неё, как было велено, лицом вниз. — Штаны тоже сними, — остановил его холодный приказ. — До трусов раздэвайся. «А член бы тебе не пососать?» — мысленно огрызнулся Оливер, а вслух строптиво буркнул: — Вот ещё, — и поджал губы, пытаясь всё же повоевать за свои права. Это было чистой воды упрямством: он прекрасно осознавал всю бесполезность своего трепыханья — не полный дурак, в конце концов. Но совсем смолчать тоже не мог: будет он ещё позволять всяким уродам помыкать собой. И издевательства просто так, за здорово живёшь, он тоже сносить не приучен. Чёрные глаза, буравящие его в упор, опасно сузились. Марат шагнул к нему и жёстко обхватил двумя пальцами лицо так, что стало больно. Посмотрел тяжёлым взглядом. — Артачицца вздумал? — акцент заметно усилился — то ли этот извращенец взволновался, то ли сильно разозлился. Оливер склонялся ко второму варианту. — Нэ советую. Марат разжал пальцы и внезапно с силой толкнул Оливера в грудь ладонью так, что он отлетел в сторону, неловко балансируя. И упал бы на пол, но на пути была кушетка: наткнувшись на неё, он рухнул голой спиной на клеёнчатую ледяную поверхность. Моргнул от неожиданности, а когда открыл глаза, над ним уже нависал этот психопат-надсмотрщик и снова сверлил своими жуткими глазами. — Сам раздэнешься или тэбе помочь? — очень тихо прошипел тот, дёргая его за ремень штанов. — Нэ беси, парень. — Сам, — нашёл в себе силы хмуро выдавить Оливер. Оттолкнул его от себя и скрепя сердце разоблачился до трусов — медленно, оттягивая время. Посмотрел с вызовом, стараясь не показывать неуверенности, чтобы не доставлять уёбку дополнительного удовольствия. Как его вообще в учебное заведение допустили? Это же беспредел! Невооружённым глазом видно, как он прямо кайф получает от созерцания чужого страха и мучений. — Ложись на кушетку и затихни, — приказал Марат и подошёл к столу под узким окном. Оно было наполовину закрашено белой краской и дополнительно нагнетало жути, придавая комнате сходство с лечебницей для безнадёжных или душевнобольных. Марат выдвинул верхний ящик стола и закопался в нём. — Сам заслужил наказание. Знаешь, как у мэня на родине говорят? — приговаривал он, что-то выискивая. — За свои поступки мужчина должен отвэчать, иначе он нэ мужчина. А нэ мужчиной быть позорно — зарэжут, как барана. Это если повэзёт, а то могут и башку на забор повэсить... «Чтоб ты подох, урод», — мысленно от души пожелал ему Оливер, слушая поток бреда и пытаясь понять: этот садист так шутит? Тот продолжал: — Так что вэди себя достойно. Кричать — можешь, дёргацца — нэт. Даже нэ думай косорэзить, понял, дэтка? Ложись! — повторил он и достал на свет тонкий гладкий прут. Любовно провёл по нему пальцем, предвкушающе улыбнулся. «Блядь», — уныло подумал напоследок Оливер, вздохнул и нехотя вытянулся на кушетке, вцепившись зубами в кулак и зажмуриваясь до боли в висках — так, что перед глазами заплясали цветные пятна. Не будет он кричать. Пусть обломится, сволочь. * * * Марк стоял в коридоре около двери со злополучным номером «312» и маялся. Дверь была тонкой, фанерной, к тому же прикрытой неплотно, но из кабинета всё равно не доносилось ни звука, только глухие ритмичные хлопки и сдавленное мычание, иногда переходящее в короткие стоны. Марк понимал, что это означает, и бессильно сжимал кулаки, чувствуя себя виноватым и ужасно беспомощным. За Вуда было обидно — тот пострадал вообще ни за что. Он всего лишь случайно оказался в ненужном месте в ненужное время. «Это несправедливо, — в припадке самокритики думал Марк. — Я накосячил, а он попался под руку и сразу огрёб по полной!» Не то чтобы Марк был великим борцом за справедливость, но... Это же Вуд! Он нарвался из-за него, Марка, его дурацкой ревности и несдержанности. И теперь имел полное право послать ко всем чертям и презрительно плеваться в его сторону, обходя стороной за милю. Снова все старания насмарку, а сдвиг в их отношениях — по нулям. А объяснений Вуд и слушать не захочет — уж Марку ли не знать степень упрямства этого принципиального гриффиндорского засранца. Проклятье! Хлопки в кабинете стихли, послышался невнятный гомон и копошение, а через минуту дверь распахнулась. На пороге, пошатываясь, появился Вуд и опёрся рукой о косяк, пережидая приступ головокружения. Он был таким бледным и измученным, с кругами под глазами, что Марк забыл обо всём, буквально впадая в ступор. Помимо воли ему впервые в жизни захотелось проявить нежность — прижать пострадавшего к себе покрепче и бормотать всякую утешительную чушь вперемежку с извинениями. И он даже не посчитал свой внезапный порыв чем-то постыдным — Вуд реально выглядел плохо. Очень. Марк заставил себя посмотреть ему в глаза и пришибленно улыбнулся. — Хэй, ты там засну-ул? — послышался оклик из «пыточной». — Один — выходи, второй — заходи, и пошевэливайся! Гадливо поморщившись, Марк шагнул вперёд, Вуду навстречу. Проходя мимо, не удержался: притормозил на мгновение, незаметно нашарил его ладонь, чуть сжал в попытке ободрить и сразу выпустил. Вуд не ответил на пожатие, но и руку не отдёрнул, и это слегка подняло дух. Наверное, не всё ещё потеряно. Марк зашёл в кабинет, бесшумно прикрыв за собой дверь. Огляделся, чувствуя неприятное, тянущее чувство в груди — он волновался, но куда больше злился: и на Шнурка, и на себя, и на черножопого выблядка, что сидел сейчас перед ним и довольно скалился. — Раздэвайся и ложись, — повторил тот свою стандартную фразу. Марк угрюмо глянул исподлобья и без звука скинул шмотки, молча подошёл к кушетке и бухнулся на неё ничком — как и Вуд до этого (и, видимо, ещё немало пацанов со всего этого грёбаного лицея). Вытянул руки по швам, замер в ожидании. На предстоящее наказание ему было откровенно наплевать. Нет, если бы ему было лет шесть-семь, он бы, наверное, испугался, но двадцать! Они, блядь, издеваются? И он готов был поклясться, что и другие парни здесь этого не особо боятся. Ненавидят — да. Потому что больно, неприятно и позорно. Но... на что рассчитывал тот, кто придумал это? Что таким образом удастся внедрить дисциплину среди сотни почти взрослых лбов и добиться от них послушания? Три ха-ха. Вот прямо так все взялись и дружно воспитались. Стали осторожнее и хитрее — это да. Научились врать и изворачиваться. Перестали устраивать разборки в открытую, предпочитая... как это... «забивать стрелы» на определённое время и место — чаще всего туалеты, либо раздевалка при спортзале. Короче, на эту явную и совершенно гнилую хуйню придумали свою антихуйню — и все довольны. «Кроме Азимова, — справедливо заключил Марк и дёрнулся от очередного удара, еле сдерживая крик и поспешно сжимая зубы. — Изверг... мать его...» * * * Кое-как вернувшись на ватных ногах в комнату, Марк был встречен Андреем и уже вернувшимся с дежурства Максом. Вуд ничком лежал на своей койке лицом к стене и на его появление не отреагировал. — Ты как? — поинтересовался Андрей, сочувственно глядя. — Нормально, — пожал плечами Марк. А что ещё сказать? Бывали в его жизни, конечно, дни и получше, но и похуже встречались. Гораздо хуже. — Ложись, я тебе спину обработаю, — предложил Андрей и подошёл к тумбочке, беря приготовленный заранее какой-то коричневый пузырёк и кусок бинта. — Когда Олли пришёл, мы Дэна попросили к Дим Михалычу сгонять за перекисью и йодом. — В душе не ебу, что это такое, но если поможет, давай, — отозвался Марк и зашипел от боли, морщась и с трудом стаскивая с себя с помощью Макса пропитанную потом и кое-где присохшую к спине футболку. Потом без лишних расспросов улёгся на кровать, повернув голову вбок. Подошедший к нему с лечебными средствами Андрей окинул беглым взглядом открывшуюся картину и присвистнул. — Нихрена себе! Ну и сука же Марат! Совсем озверел. Правда, у Олли ещё кошмарнее — вообще жуть! — но и у тебя здесь нехило. Ты что, огрызался там? — Слова не сказал, — открестился Марк. — Вообще ни единого. Обматерил, да и то мысленно. — М-да, — Андрей вздохнул, приседая на край кровати. Плеснул на бинт раствором и коснулся израненной спины. Жидкость на бинте сердито зашипела, вспениваясь. Марк слегка напрягся. — Не дрейфь, это не больно, — успокоил Андрей, начиная быстро и аккуратно — явно чувствовалась сноровка — обрабатывать все ссадины. — Просто выгонит и убьёт заразу из ран. Вот йодом потом неприятнее будет. — Похуй, — равнодушно отозвался Марк, закрывая глаза и думая о Вуде. На душе было так погано, что хотелось завыть. И разве могла сравниться с этим та ничтожная боль, которую он только что испытал на экзекуции у Марата? Смешно даже. Про лечение и загадочный «йод» с его «неприятным эффектом» и говорить глупо. Да... глупо. Всё вообще сложилось крайне глупо. И сам Марк — редкостный дурак. Он едва подавил желание горестно застонать — парни могли неверно истолковать, а объяснять истинные причины своего паршивого настроения, да ещё в присутствии Вуда, охоты не было. Возможно, позже он посоветуется с Андреем — тот необыкновенно талантлив в решении любых конфликтов, может быть, подскажет, как половчее всё исправить и загладить свою вину. Но то — потом, да и не факт. А сейчас... нужно стиснуть зубы и терпеть. — Марк, а теперь потерпи, — будто в ответ на его мысли предупредил Андрей и бросил на пол очередной кусок розоватого бинта. — Я тебе йодную сетку нарисую, чтобы заживало быстрее. По спине заскользило что-то тоненькое, оставляя жгучие следы, но Марк даже не шелохнулся. Физическая боль хоть как-то отвлекала от душевной. — Вот ведь, угораздило вас, — сокрушался Андрей. — За что хоть схлопотали-то? Олли пришёл злющий, из него сейчас слова и клещами не вытянешь. Сказал только, что он как никогда близок к убийству, и попросил пока не трогать его. Правда, дал себя обработать — и на том спасибо. А ты расскажешь или тоже секрет? — Да... ни за что, в общем-то, — с секунду подумав, уклончиво ответил Марк. — Я свалял дурака. — Он помолчал, дал знак Андрею, чтобы тот наклонился, и осведомился шёпотом: — А он спит или просто не разговаривает ни с кем, обидевшись на весь белый свет? — Не знаю, — так же тихо отозвался Андрей. Посмотрел в сторону Оливера, вытянул шею, прислушиваясь к мерному дыханию. — Вроде спит. А что, есть что сказать? — Я Шнурку разбил ебало и подставил при этом Вуда, — исповедовался Марк и тяжело вздохнул. — Славке? Морду разбил? — с бескрайним удивлением переспросил Андрей. — Но за что?! — Вуда... — Марк запнулся, буквально силой заставляя себя договорить, — приревновал. — Чего-о?! — ошарашенно воскликнул тот. Марк болезненно поморщился: что ж он так орёт, разбудит же кое-кого, а это сейчас вообще не ко времени. Будто услышав его немой призыв или сам сообразив, Андрей спохватился и убавил голос, но зато вдруг негромко рассмеялся. До сих пор молчавший Макс, как ни странно, последовал его примеру. — Чего ржёте? — мрачно осведомился Марк. — Да ты что, Маркус! — Андрей всхлипнул напоследок. — Нашёл к кому ревновать. Славик — натурал из натуралов. — Вот только сказок не надо, — категорично отрезал Марк. — Видел я, какой он «натурал». — Самый настоящий, — подтвердил Макс. — Хуйня, — упрямо стоял на своём тот, твёрдо уверенный в своей правоте. — Я своими собственными глазами наблюдал, как он к Вуду клеился, как за руку его тянул и как смотрел при этом. Я такую голубую «натуральность» за милю чую! — Серьёзно? — снова удивились ребята. — Чудны дела твои, лицей номер семнадцать, — задумчиво произнёс Макс. — Надо будет у Дэна разузнать — вдруг он что-нибудь слышал об этом. — И на кой? — непонимающе посмотрел на него Андрей. — Если это так — то Маркус прав, что врезал, если нет — извиниться бы надо. — Хуй! — забеспокоился Марк. — Меня этот недоумок давно бесил, рано или поздно я бы всё равно не выдержал и наебашил ему. — Ну чем он тебе так не угодил-то? — всплеснул руками Андрей. — Нормальный вроде парень. Он, правда, здесь всего год, но... — Вот сколько мы здесь находимся, столько он возле Вуда и трётся, — перебил его Марк и скривился. — Я же, например, Бене не предъявляю претензий, хоть они и больше шушукаются. Потому что по этому задохлику точно видно, что он не по парням. — Как раз по парням, — возразил Макс и тут же исправился, — то есть... скажем так: не только по девчонкам. — Да-а? — безмерно удивился Марк и, забывшись, попытался в своём лежачем положении пожать плечами. Спину обожгло волной боли, и он судорожно выдохнул, давя стон и зажмуриваясь. Переждал немного и открыл глаза. — Ну, это неважно, — упорно продолжил он своё. — По парням Беня или нет, но я от него угрозы в этом смысле не чувствую. И ведёт он себя не как шлюха, не то что ваш грёбаный Шнурок! — Марк нахмурился, помолчал с минуту. — И вообще... там всё совсем не так было, — перескочив на другое, нелогично, но горячо закончил он. Оливер зашевелился на своей кровати, и парни испуганно переглянулись, разом замолкая. — Мы это позже обсудим, хорошо? — примирительно сказал Андрей. — Ладно, — вздохнул Марк и двинулся, порываясь встать. — Лежи, куда собрался? — Андрей удержал его. — К вечеру лучше станет, — пообещал тоном бывалого. — А вы... тоже когда-нибудь? — А то как же, — грустно усмехнулся Андрей. — Неоднократно. Все мы здесь не святые, а Марату только повод дай. Хуже всех однажды Денис попал, — ударился он в воспоминания. — Получил так, что буквально живого места не было. Ему бы, придурку, затаиться и утихнуть, а он на следующий день снова на рожон полез — отомстить вздумал за свои страдания. И, блядь, конечно же в самый неподходящий момент опять на Азимова нарвался. Наш Дэн — это мальчик-катастрофа. Ну, тот ему и всыпал заново, прямо по незажившему. Что было — пиздец полный. Даже Дим Михалыч не выдержал — ругался и выговор сделал, обещав плюнуть на всё и сообщить куда следует, если такое повторится. Конечно, это дело потом замяли... — Ещё бы, — вставил Макс. — Но перетрухал тогда Маратик сильно. С тех пор он не очень... усердствует. — А-а, так это он ещё и не усердствовал сегодня? Да уж. Весело живёте, — прокряхтел Марк и завозился, пытаясь устроиться поудобнее. Хмыкнул, но сразу посерьёзнел. — Спасибо вам, парни, — поблагодарил искренне. — Не стоит, — отмахнулся Андрей. — Лежи уж, жертва кавказской тирании. Можешь поспать, на ужин разбудим. И... Марк. — М? — Прекращайте уже с Олли ругаться, а? — жалобно. — Постараемся, — пробубнил тот, краснея. — Я и сам не хотел. Я вам всё расскажу подробно, только позже, ладно? — Сонливость навалилась внезапно, и Марк зевнул во весь рот, чувствуя, что больше не способен поддерживать диалог. — А сейчас... — закончив фразу каким-то неразборчивым бормотанием, он закрыл глаза, мгновенно отрубаясь. Андрей с Максом только переглянулись и покачали головами — обоим было хорошо знакомо состояние подвешенности, накрывающее после специфического «воспитания» у Марата. И всё это вперемежку с дикой усталостью, буквально в считанные секунды валящей человека с ног. Сколько они такого и навидались, и сами испробовали — не счесть. Оставалось лишь надеяться, что терпеть им уже недолго. ______________________ (1) Жан-Клод Ван Дамм (англ. Jean-Claude Van Damme) — американский актёр, режиссёр, сценарист, постановщик боевых сцен и продюссер бельгийского (фламандского) происхождения; культурист, мастер боевых искусств. (2) Пифагор Самосский — древнегреческий философ, математик и мистик, создатель религиозно-философской школы пифагорейцев.