Delicate

Дом выглядит шокированной. Точнее, больше напуганной и шокированной. А если еще более точно, то Дом выглядит напуганной, шокированной и совершенно сбитой с толку, замерев посреди спальни, и, что еще более важно, в это состояние ее поверг вид человека, сидящего посередине этого самого помещения и ожесточенно раздирающего колдографии. Кто не догадался, этот человек — я. И дело вовсе не в том, что у меня так уж много колдографий со Скорпиусом. Их у меня около десяти. Ну, было около десяти до того, как я их разорвала на кусочки, которые теперь весьма живописно раскиданы вокруг. А еще я вылила на них три бутылки тыквенного сока, чтобы убедиться в том, что никакое репаро им больше не поможет. — Э-э-э… — начинает Дом. — Что… почему… что… — У моего ребенка нет отца, — шиплю я, раздирая последнее колдо, которое сделано было только вчера. В любом случае, это было довольно глупое изображение. Я прекрасно знаю, что толстая, но все же мне не хочется запечатлять свои размеры на веки вечные. — Что… почему… что… н-но почему? Дом присаживается на пол рядом со мной и вытаскивает из моих рук плюшевого медведя, подаренного мне Скорпиусом, прежде чем случится непоправимое. — Роза, что, черт возьми, случилось? — спрашивает она. — Он поверил своему отцу, а не мне! — кричу я. — Он поверил своему чертовому отцу! — Ты меня совершенно запутала, — произносит Дом. — Хорошо… — я на грани срыва. — Хорошо… итак, Малфой сегодня лишился работы, и поэтому, будучи гением, он попросил деньги у отца… — Ты попросил деньги у отца? — выплюнула я. — У Драко Малфоя? — А у меня что, много отцов? — скептически произносит он. — Как ты мог попросить деньги у своего отца, Скорпиус? Я… я могла бы попросить у моих родителей! Ты мог бы найти другую работу. Я могла бы устроиться на работу! Джеймс мог бы стать мальчиком по вызову! Есть тысячи разных способов, какими можно заработать деньги! Ограбление Гринготтса и то звучит лучше, чем идея обратиться к твоему отцу… — Твои родители сделали уже достаточно, — оборвал он меня. — Мистер и миссис Поттер дали тебе денег, ребенок будет жить с твоими родителями… я хочу, чтобы от моей семьи тоже была польза. — Твоя семья… — усмехнулась я. — Я уже достаточно натерпелась от твоей чертовой семьи! Он мрачно взглянул на меня. Я никогда не видела, чтобы он был таким сердитым на протяжении всего того времени, что мы знаем друг друга. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он предупреждающе. — Это значит… — Почему тебе легче попросить деньги у своих родителей, чем у моих? Почему твоя семья лучше моей, а? — выплевывает он. — Моя семья не была среди Пожирателей смерти! — огрызаюсь я и тут же жалею о вырвавшихся словах. Знаю, мне не стоило приводить этот аргумент. Копание в прошлом, а особенно в прошлом наших семей, — это ужасная затея. — Вот значит как, — тихо произносит он, — ты думаешь, что лучше меня. Думаешь, что твоя семья лучше моей. Он смотрит на меня с таким отвращением, что мне внезапно становится плохо. — Твой дорогой папочка готов был заплатить мне, лишь бы я согласилась на аборт, ты об этом знал? Скорпиус пристально на меня смотрит. Его лицо совершенно неподвижно, словно он даже не задумывается над моими словами. — Ты врешь, — утвердительно произносит он через несколько минут. — Что? — вскрикиваю я. — Ты думаешь, что я вру? Зачем мне, черт возьми, врать тебе об этом? — Потому что ты скажешь что угодно из ненависти к моей семье! — кричит он, вышагивая по своей спальне. Мы отправились в мужскую спальню сразу же, чтобы обсудить этот вопрос, и я все еще слышу, как беснуются слизеринцы, отмечая свою сокрушительную победу. — Ты была воспитана в духе, что моя семья — зло, а мой отец — ни на что не годный слизняк… — Твой отец — слизняк, — отзываюсь я. — И это факт. — А твой отец тогда кто? Святой? Святой друг Поттера, Рон Уизли? — Мой отец не подарок, но он гораздо честнее, чем твой! И я никогда бы не подумала, что у тебя какие-то счеты к моей семье! — Ну, я тоже никогда не думал, что у тебя с этим какие-то проблемы, — говорит Скорпиус. Мы на мгновение смотрим друг другу в глаза и впервые не знаем, что сказать. — Полагаю, что твой отец-слизняк прав в одном, — шепчу я минуту спустя, — Малфои и Уизли никогда не будут друзьями. Он впивается в меня взглядом. — Абсолютно верно. — Знаешь, что, — я поднимаюсь с кровати, на которой просидела все это время, — забудь о деньгах. Передай своему отцу, пусть он засунет эти деньги себе в задницу. И ты тоже можешь последовать примеру своего отца. Я и сама со всем справлюсь. — Не тупи, — огрызается Скорпиус, — ты не сможешь все сделать в одиночку. — Я бы предпочла сделать все так, чем вырастить моего ребенка Малфоем. Я бы не хотела, чтобы он или она стали такими же недалекими и злыми, как и многие поколения Малфоев до них. — Ага, пусть уж лучше будет бедным и толстым, как Уизли, — парирует он. И я его бью так сильно, что боль простреливает мне руку. — Ты просто копия своего отца, — справившись с внезапно возникшим в горле комом, говорю я. — И полагаю, я просто была идиоткой, если хоть на мгновение поверила, что ты совсем другой. Челюсть Дом в шоке неприлично отвисает. — Он что, правда это сказал? — вздыхает она. — Он слизняк, — я вытаскиваю из рук Дом медведя и отрываю ему голову. — Он — чертов слизняк, как и любой из Малфоев во все времена. Надеюсь, его хозяйство отсохнет, и он больше никогда не сможет заделать ребенка ни одной бедняжке. — Роза, Драко Малфой действительно пытался дать тебе денег за аборт? И я рассказываю ей все без утайки. Я должна была ей рассказать об этом сразу же, как все случилось, но тогда она еще встречалась со Скорпиусом, и мне было гораздо сложнее поговорить с ней на эту тему. Она слушает меня все те пять минут, пока я выливаю ей на голову подробности, и, когда я заканчиваю, Дом молча соглашается со мной, что все Малфои — слизняки. — Я просто хочу верить, что этот ребенок будет девочкой, — произношу я. — Генетические сбои, похоже, гораздо более заметно проявляются у мужчин. Стук в дверь мешает мне уничтожить все, что напоминает о Скорпиусе Малфое, и Дом встает, чтобы открыть дверь. На пороге мнется девчонка-первокурсница, которая, видимо, долго набиралась храбрости, чтобы постучать в дверь шестикурсниц. — Профессор Флитвик хочет видеть Розу Уизли, — робко произносит она, а затем поворачивается и стремительно сбегает вниз. — Чего ему от меня надо? — стону я. — Ненавижу людей! — Давай, я пойду с тобой, — говорит Дом, помогая мне подняться с пола. Я бурчу под нос всю дорогу до кабинета директора, размышляя, можно ли уехать из страны и вырастить моего ребенка настоящим Уизли. А если он или она спросит, кто же отец, я скажу им, что просто обратилась в банк спермы. Когда мы добираемся до кабинета Флитвика, Дом обнимает меня и говорит, что дождется снаружи. Я стучу, но не дожидаюсь ответа, и захожу внутрь. И там, прямо напротив Флитвика, сидит Он, собственной персоной. Антихрист. Отец. Драко Малфой. Извините, если меня сейчас стошнит. — Мисс Уизли, к вам посетитель, — говорит Флитвик. — Волдеморт? — спрашиваю я, и мистер Малфой оборачивается ко мне лицом. — О, извините меня, мистер Малфой, я вас не узнала. — Сын говорил мне, что у вас есть чувство юмора, — произносит мистер Малфой, но выглядит он так, словно ничего смешного в моих словах не увидел. — Ваш сын — слизняк, — говорю я ему. — Вы должны быть невероятно горды, что он продолжает семейные традиции. — Я оставлю вас наедине, — произносит Флитвик, явно не желая ругать свою сердитую, да к тому же беременную студентку, и покидает кабинет. Снова. — Я так понял, вам нужны деньги, — начинает мистер Малфой. — И сколько людей я должна убить за это? — быстро спрашиваю я. — Если вы составите список, думаю, я управлюсь до понедельника. Скажем, галлеон за взрослого? Два — за ребенка? — Я здесь, чтобы извиниться перед вами, — говорит он, пусть и недостаточно искренне. Но для него это определенно очень важный шаг. Даже не знала, что в лексиконе Малфоя-старшего есть такое слово, как «извиниться». — Я запаниковал, как и любой другой нормальный родитель, когда узнал обо всем. — Мистер Малфой, мне кажется, у вас какое-то извращенное понимание о «нормальных людях». — Я хочу сказать, — продолжает он сквозь сцепленные зубы, — прошу прощения за то, что сказал вам тогда. И я хотел бы предложить вам немного денег, как жест доброй воли. Дверь кабинета открывается, и Скорпиус заходит в кабинет, выглядя особенно недовольным. Мне приходится приложить все силы, чтобы не схватить пресс-папье со стола Флитвика и не запустить ему в голову. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Скорпиус у отца. — Ты сказал, что тебе нужна помощь, — отвечает мистер Малфой, — и ты также знаешь, сын, что я всегда буду на твоей стороне, даже если не стану этого открыто демонстрировать. Скорпиус неловко кивает, а мистер Малфой выглядит еще более неловко. — Что ж, понимаю, это весьма душещипательный момент и тут полагается пустить слезу, — категорично произношу я, — но я совершенно не понимаю, каким образом это все касается меня. Я не хочу больше иметь ничего общего с вашей семьей. — Знаешь, я тоже не хочу больше иметь ничего общего с тобой, — отзывается Скорпиус, — но этот ребенок и мой тоже, поэтому мы в патовой ситуации. — Перестань притворяться, что тебе действительно это важно. — Это мой ребенок, и, конечно же, мне не все равно! — Тебя вообще ничего не волнует, кроме твоих тупых волос! — Самый нелепый аргумент! — Довольно! — кричит мистер Малфой и становится между нами. — Меня тошнит от вас, — говорю я. — Мистер Малфой, расскажите своему сыночку о вашем маленьком плане. Давайте же, расскажите ему. Тогда я смогу с уверенностью заявить ему, что его отец — чистейшее зло! Мистер Малфой склоняет голову, и ему даже хватает совести, чтобы покраснеть. Скорпиус смотрит на него, и мне интересно, ударит ли он его снова, потому что в тот раз это было весьма круто. — Прости, — говорит он, — я предложил разрешить сложившуюся ситуацию. Это было пару месяцев назад, теперь же я передумал… — Постой, так ты правда пытался подкупить Розу, чтобы она сделала аборт? — спрашивает Скорпиус. — Ты что, правда, чокнутый? Я покидаю кабинет до того, как они там друг друга поубивают или покалечат, громко хлопнув дверью. Лично я надеюсь, что они убьют друг друга. Я рассказываю Дом обо всем, когда мы оказываемся в общей гостиной, и она утешающе гладит меня по плечу. Но мне не нужно, чтобы меня обнимали, я хочу кого-нибудь убить.

* * *

Весь следующий день я занимаюсь тем, что выполняю домашние задания. И пусть профессора не ждут от меня такой же самоотдачи, как от остальных студентов, я все равно стараюсь. Скорпиус ни разу не попытался связаться со мной, и, когда я спускаюсь в Большой зал на обед, он даже не отрывает глаз от тарелки. Я все же думала, что он бросится ко мне с извинениями, но, похоже, я снова ошиблась. Может быть, было сказано слишком много всего. И почему счастье в моей жизни не задерживается надолго? Разве я его не достойна? В понедельник я хожу с урока на урок, ни на что не обращая внимания. Дом меня поддерживает и даже отмахивается от Марка, когда тот пытается с ней заговорить. Она знает, что сейчас я особенно нуждаюсь в ней, учитывая, что Дженни проводит каждую секунду с Робертом. И этот факт окончательно добивает Ала. — Мы выиграли матч! Почему она все еще с ним? — недоумевает он. — Потому что у него классная задница, — парирую я. Это удар ниже пояса, но мне все равно. Никто не спрашивает у меня, почему мы со Скорпиусом не разговариваем. И мне в голову закрадывается мысль, что Дом уже всех предупредила о том, чтобы они не произносили в моем присутствии имя на букву «С». Мне интересно, что произошло между ним и его отцом, но я не хочу спрашивать Скорпиуса об этом. Или вообще о чем-либо. Но к четвергу молчать становится невыносимо. Я подхожу к нему в библиотеке, хотя я и не уверена, хочу ли помириться или же окончательно разругаться. Вероятнее всего, я получу последнее. Он отрывает взгляд от книги по астрономии и удивленно смотрит на меня. Неужели только мне необходим тот самый пресловутый первый шаг?.. — Почему ты до сих пор не извинился? — шепчу я. — Ты сказала, что устала от меня, — шепчет он в ответ, — и я подумал, что ты снова ударишь меня, если я рискну. — Ты поговорил с отцом? — Да. Оказывается, ты все же была права… и он слизняк. — Думаю, мы на мгновение воплотили самый худший кошмар любого ребенка — стали, как наши родители, — говорю я. — Пообещай мне, что такого больше никогда не повторится. Он берет меня за руку. — Обещаю. — Значит, мы можем забыть все, что наговорили друг другу? — Все забыто, — уверенно кивает он. И пусть мы помирились, я не могу не отметить, что ни один из нас не извинился за сказанное. Может быть, это потому, что никто из нас не жалеет о вылетевших в гневе словах. Я знала, что между нами встанут взаимоотношения «Малфои-Уизли». И что так будет всегда.