Выбор

В крепости стоял дикий холод: из-за невозможности по-нормальному отапливать все подземные галереи, часть из них покрылась изнутри тонкой коркой льда. Саурон был, конечно же, недоволен, но отчего-то мечтательно улыбался и старался не обращать внимания на ледяные своды переходов. Назгулы же тихо ругались и то и дело группой уезжали на охоту, оставляя своего господина одного или с одним из них. Пушнина хорошо расходилась, и не было у них нужды в теплых вещах и пище. Постепенно оправляющийся Саурон то и дело колдовал, возводя укрепления и украшая галереи. В глубине гор пылал огонь и вовсю плавился металл: майа хотел как можно скорее развить свое маленькое государство. Иногда к ним приходил Лаурэ, принося вести из мира, дыхание свободы и лесов. Эльф с интересом наблюдал за работой неразговорчивого государя и понемногу учился у него ювелирному делу. Саурон оживал на глазах, чувствуя искренний интерес и жажду знаний их частого гостя. Но потом он злился на себя, на мир и Эру, силясь понять, почему его единственными собеседниками являются те, кто должен его бояться и испытывать отвращение. Хотя, стоит заметить, он был отвратителен самому себе. Слишком слабый и подавленный, он тратил свою силу на бытовые мелочи, которые в прошлом почти не волновали его. Это злило почти так же, как жалость в глазах эльфа. И было бы кого жалеть! Майа чувствовал: его облик отвратителен, но посмотреть на самого себя не было сил. Не хотелось увидеть уродливое чудовище, помня еще о своем изначальном облике. "Восхитительный", - звали его в прошлом, и это имя, казалось бы давно забытое, все же было его единственным, тем, что еще связывало его с самим собой. И оттого он не решался скинуть тяжелую занавесь с пыльного зеркала. Ему было страшно, а ощущение собственной беспомощности не покидало его. *** Разразившийся буран застал темных врасплох, заставив собраться в главном зале и отапливать только его. Моро с Лаурэ играли какую-то незатейливую мелодию, ангмарец вместе с Фаразоном весело переговаривались, то и дело шутя и заставляя краснеть остроухих друзей - казалось, что их дом ожил, и не было всех этих войн. Саурон чуть улыбнулся, обнажая неровно сколотые клыки. Послышался отдалённый гул, перекатом пронесшийся по коридорам. Крепость тряхнуло. Майа подскочил с места, почти сбив с ног суетящегося Аллора, и, совершенно забыв о присутствии эльфа, зажёг все факелы, до которых смог дотянуться своим фэа. Лаурэ оторопел, впервые увидев, как множество огней заплясало на стенах. - ..тар, - окликнул Саурона Фаразон сквозь оглушительный грохот. В проходе медленно оседала каменная пыль. Она забивалась в слабые ещё лёгкие, заставляя откашливаться и стараться вовсе не дышать. - О Валар, - испуганно и необыкновенно громко в образовавшейся тишине прошептал Лаурэ, и ответом ему стал хриплый смех, эхом отлетающий от сводов и казалось бы звучащий со всех сторон. Все девять, словно единая сила, не зная ещё, где именно случился обвал, будто бы помня, где это должно было произойти, немедля покинули зал, едва не забыв эльфа. Связанные кольцом, они двигались по наитию и кратчайшим путём добрались до места. - Давно пора, - язвительно хмыкнул ангмарец, - которую эпоху держится. - Не выдержала мощи энергии. Обветшала, - констатировал Саурон. Лаурэ недоуменно посмотрел на серьёзных друзей. Лики их исказились, черты заострились, и отовсюду чувствовалась опасность. Они действовали как единый организм, расходясь по туннелям и вновь собираясь у обвала. Крепость на глазах оживала, меняла свою структуру, черпая силы из назгулов как из проводников энергии майа. Причудливыми тенями сплетала песнь силы свои сети, обволакивая, искрами пробегая по стенам и под сводами. Лишь укрепив переходы, Саурон обратил свой взор на впавшего в ступор эльфа. Он не мог отпустить его, как не мог и убить, а тем более рассказать. Где-то под сводами ещё гуляли отзвуки тёмного наречия. Только ему не приходится объяснять: Фаразон берёт майа за руку и уводит за собой. Он видит усталость в фэа своего господина, но знает - ему не под силу излечить душу Саурона. Благодарный такому проявлению заботы, огненный дух почти сразу валится на кровать, жестом веля нуменорскому правителю оставить его. *** - Заключенье подходит к концу, Близок срок возвращенья царя, Как давно его не видел рук, Как же долго не чувствовал губ. Близок срок - тьма затмит Валинор, Словно не было тех долгих дней; Возвращается вала Мелькор. Возвращайся же мастер ко мне, - тихим переливом послышался голос Саурона. Ни души не было рядом с ним, и песнь утонула в темноте комнаты. Майа поднялся, медленно подошёл к зеркалу и решительно сдернул ткань, отделявшую его от себя. На него смотрело нечто бледно-серое, с кругами под глазами и усталым злым взглядом. Ни следа от веснушек, украшавших его лицо. Подрагивающими от волнения руками он снимает с себя накидку и едва не вскрикивает. Вместо золотой копны - спутанные выгоревшие колтуны. Саурон морщится и нервно убирает волосы в хвост, кусает губы. Одно ухо разодрано, кажется, еще в другом обличии, и до сих пор не восстановилось. Отражение смеётся, обнажая сколотые клыки. Взгляд цепляется за выпирающие ключицы и тонкую кожу, обтягивающую кости. Руки в мелких порезах и старых ожогах, на которые ранее он не обращал внимания. Кажется, стоит лишь слегка надавить, и останется синяк. Когтистыми пальцами ведет по горлу вдоль следа от зубов Хуана. Память лавиной обрушивается на Саурона, и он с блаженным видом касается раны. Завитки слабо вспыхивают, и он снова видит себя. Восхитительного, в блеске силы. Стоит лишь закрыть глаза, и всплывает в воспаленном мозге образ Владыки. Он здесь, сидит рядом и снисходительно улыбается. Майрон злился. В зеркальной глади отражалось нечто больное, изрядно потрепанное эпохами и войной, практически обессиленное. Осколки стекла впиваются в кожу, разлетаются в стороны и хрустят под ногами. Боль чувствовалась особенно остро; исказившееся, расколотое отражение было приятнее.