*****
Земля вращается по орбите, ночь сменяет день, весна неизменно становится летом. История имеет свойство повторяться. Рано или поздно все возвращается в исходную точку, по кругу ли, по спирали. Барабаня пальцами по подлокотнику кресла, Шики вспоминал их с Изаей первое знакомство. Изая жил так, будто договорился со всеми богами о своем будущем. Несомненно, он больше не был ребенком и прекрасно отдавал отчет своим действиям, но… Шики понимал, что маховик раскрутился, и дела Изаи приняли как никогда серьезный оборот, неподвластный контролю одного человека. Будет трудно его остановить, но не невозможно. Сейчас еще есть шанс, а потом будет поздно. Эти молодые люди – совсем как заигравшиеся дети: сегодня им весело, но как бы не заплакали. Шики помнил, что случилось, когда он был ровесником нынешнего Изаи. Он также отдавал отчет своим действиям и тоже думал, что сумеет проскочить в игольное ушко этой новой взрослой жизни, все двери которой были гостеприимно распахнуты перед ним и манили своими тайнами и перспективами. А потом была та перестрелка, и его иллюзии разбились на тысячу мелких осколков, раздробив его жизнь на до и после. Очень кстати вернувшийся в Авакусу-кай Кине был послан наблюдать за их бывшим информатором.***
Когда перед Изаей распахнулись ворота во взрослую жизнь, время понеслось очень быстро. Год за два, месяц за неделю, день за час, минута… Да не было больше никаких минут, время в прямом смысле слова летело. Мчалось, опережая все скоростные поезда. Изая едва успевал продумывать и проворачивать свои планы, сложившиеся в многоходовые комбинации, натуральную паучью сеть, в середине которой сидел он сам, раздавая указания специально обработанным людям. Сам Изая везде бы просто не успел. Он и так почти не спал, работал по ночам, урывая пару часов сна между встречами с клиентами и объектами. Неизменным оставалось только его вечное противостояние с Хэйваджимой Шизуо. Этот лишь добавлял проблем, и Изая всем сердцем желал от него избавиться. Нужно было только однажды сосредоточиться, продумать до мелочей элегантный план по его устранению и воплотить в жизнь. Вернее, в смерть. Смерть для Шизуо. Тогда бы Изая смог наконец, впервые за десять лет, вздохнуть свободно, не опасаясь, что ему на голову обрушится груда железа. Разумеется, бдительность терять было нельзя, ведь имелись и другие недоброжелатели, но убрав с дороги Шизу-чана, он бы определенно избавился от доброй половины своих проблем. Изая был близок, так близок к успеху, если бы в самый последний момент что-то не пошло наперекосяк… Драться с Шизуо, не прибегая к разного рода ухищрениям, используя одну лишь физическую силу и нож, которым Изая владел искуснее самого Дьявола, было равноценно тому, чтобы с тем же ножом пойти на динозавра – так же нелепо и неэффективно. Даже самое остро отточенное лезвие с трудом прорезало верхние слои кожи этого монстра, при этом ощущение было таким, будто режешь резину. Зато любой удар Шизуо мог оказаться смертельным. Вот если бы Шики научил его стрелять… На четверть секунды они замерли друг против друга, и целого мира стало мало. Им было все равно, что творилось вокруг, словно в замедленной киноленте. Закат окрашивал в оттенки цветущего персика алмазные грани небоскребов; где-то все шло своим чередом, где-то бурлили эмоции, но здесь, возле недостроенного здания, где по углам клубились сиреневые сумерки, не было места ни рутине, ни страстям. Только жажда смерти и холодный расчет двигали по шахматному полю перекрестка фигуры Белого Короля и его смертоносной тени. Какое-то движение на периферии поля зрения на мгновение отвлекло Изаю, и этот миг стал для него роковым. Изая должен был уклониться, он мог и умел, и уклонялся прежде, но ему не хватило считанных долей секунды. Удар Шизуо задел его по касательной, но ощущение было таким, будто в него на полном ходу врезался скорый поезд. Изаю развернуло и отбросило в сторону. Когда он снова вскочил на ноги, то обнаружил, что следующий удар был направлен прямиком в него. На поражение. В этом не было никакого сомнения. В последний момент Изая в защитном жесте выставил перед собой руки и попытался отскочить. Но это было столь же бесполезно, как уклоняться от самонаводящейся ракеты. Кости приняли на себя всю мощь удара. Обе руки были сломаны в один миг с влажным хрустом отсыревшей ветки. Изаю отшвырнуло назад, и, пролетев несколько метров по воздуху, он рухнул на землю. «Если бы Шизуо бил снизу вверх, меня бы наверняка отбросило на крышу здания», – некстати подумал Изая, прежде чем упасть. Многие годы стычек с Шизуо закалили реакцию Изаи, и тот факт, что он пожертвовал руками, вероятно, спас ему жизнь. Если бы он не пытался защититься, кулак Шизуо разнес бы ему грудную клетку и размозжил сердце. Но… надолго ли жизнь Изаи была спасена? – Ахаха, я все еще жив, разве нет? – Изая, казалось, был немало удивлен, будто только что очнулся от кошмарного сна. Несмотря на то, что его переломанные и вывихнутые руки висели плетьми, а из легких от удара и падения вышибло весь воздух, он оставался в сознании и даже сумел подняться на ноги. Шизуо перед ним был весь в крови – все-таки план Изаи был хорош. «Если бы я дрался так с самого начала, мог бы я проиграть? Даже смешно». Изая улыбнулся. Он готов был принять свою смерть и даже ускорить ее. Если бы Хэйваджима Шизуо убил его, он бы превратился в монстра, и люди бы отринули его. Пожертвовав собой, Изая избавил бы их от чудовища, свободно разгуливавшего по улицам. А значит… даже погибнув, он вышел бы победителем, навечно запечатлев свое имя в памяти Города. Изая стоял перед Шизуо, ничего не предпринимая, и просто смотрел на него. Держался на ногах из последних сил, чтобы сказать это. Шизуо схватил очередной торговый автомат и занес было над головой… – …давай, монстр, – выдохнул Изая с больной и торжествующей улыбкой, – сделай это. Но прежде чем на него обрушилась бы груда металла, Изаю почувствовал другой удар. Слабый по сравнению с атаками Шизуо, но… – А? Изая перевел взгляд вниз и обнаружил, что из его тела торчит нож. Сбоку мелькнула какая-то тень. – Ворона? – Шизуо с грохотом бережно поставил автомат на землю. Она шагнула из-за угла вперед и хладнокровно направила на Изаю дуло пистолета. Но внимание того целиком было отдано Шизуо. В глазах последнего читалось недоумение. Изая медленно рухнул на колени. – Шизуо – человек. – Отчеканила Ворона. – Необходимости становиться монстром нет. Она прицелилась в голову Изаи, чтобы уже наверняка лишить его жизни. Оцепенение наконец спало с Шизуо, и он рявкнул: – Стой! Не смей его убивать! Ты не должна становиться убийцей! Ворона, не сводя взгляда с Изаи и держа его на мушке, проговорила, обращаясь к Шизуо: – Требую подтверждения, я всегда была чудовищем, которое любит убивать. Изая был разочарован. Но, несмотря ни на что, продолжал улыбаться. Глядя теперь прямо в глаза Вороне, он сказал: – Подумать только, какая нелепая смерть. Но… я разрешаю тебе, ведь я люблю все человечество! «И ты – человек, такой же, как все». Ворона не сразу расслышала, что шептал Изая, а когда поняла и уже было перехватила пальцем курок, чтобы выстрелить, в воздухе над ними раздался жуткий грохот, и вспышка яркого света ослепила всех. Случайные свидетели бросились врассыпную. Когда глаза обрели возможность видеть, Шизуо обнаружил, что Изаи на том месте, где он был, больше нет. Осталась одна лужа крови. – Что за черт?! – он повертел головой, но в дымовой завесе не увидел его и решил, что того разорвало взрывом. Внимание Шизуо привлекла потерявшая сознание Ворона.***
Изая знал, кто эти люди, бросившие шумовую гранату, знал, что они пришли ему на подмогу, но не мог понять, почему не забрали его с собой, ведь он договаривался… Договаривался, что они будут ждать в укрытии, и выйдут на сцену, если придет необходимость. Но они опоздали, а придя, бросили его. Какая ирония… Осмотревшись, Изая обнаружил, что сидит в закутке между стеной и мусорным баком. Из раны на боку струилась кровь. «Теплая», – подумал он, прежде чем уронить голову на грудь. Однако сознание не покинуло его, несмотря на то, что все вокруг стало сумеречно-голубым. «Точно, ведь скоро наступит ночь…» – и время замерло. Город зажег огни, оттеснив сумерки к небу. Изая с безграничной теплотой и любовью наблюдал за этим миром, мысленно прощаясь с ним. Когда наступит рассвет, его здесь уже не будет. Рассвет для него станет ослепительно белым, и он увидит его со стороны. Из переулка послышался цокот каблучков. Две необычайно прекрасные в этом вечернем свете девушки приближались к нему подобно двум мотылькам, летящим на огонь. – Постой, смотри! – мотыльки замерли в своем кружении, и пламя его любви начало пожирать их нежные крылья. – Ого! – У меня есть идея, – одна из девушек начала рыться в сумочке, извлекла телефон и передала подруге. – Сфоткай меня с ним, типа, вот что будет со всеми, кто ко мне – хоть пальцем! Их голоса казались Изае смутно знакомыми – не те ли это подруги, что пару лет назад искали компанию для совершения коллективного самоубийства? «Какая ирония», – Изая растянул окровавленные губы в улыбке. Девушка присела рядом с неподвижным телом. Сверкнула вспышка, раздался щелчок затвора. «Докатился», – апатично подумал Изая. Он не чувствовал боли, будто превратился в чистый разум, существовавший отдельно от тела. – Готово, иди смотри скорее! – Круто! А теперь давай ты – меня. «Щелк!» – Вау! Девицы с хихиканьем упорхнули. Изая понимал, что ничего другого не заслужил. Ведь он и сам когда-то так же потешался над этими неудачницами, готовыми покончить с собой, но слишком трусливыми для того, чтобы осуществить это. Любовавшимися своими страданиями…***
В госпитале было чертовски тихо. Так тихо, что слышно было мерное гудение ламп, лязг металлических инструментов и то, как муха настырно бьется головой о плафон. Где-то за стеной шла борьба за эту глупую жизнь, а здесь, в пустом коридоре, трое мужчин хранили тяжелое молчание. – Что так долго везли? Ты звонил полчаса назад. – Шики заговорил вполголоса, но исходившая от него ледяная аура с лихвой покрывала видимое отсутствие эмоций. Он сел на белую металлическую лавку. Шики не мог уйти отсюда, пока доктора не вынесут вердикт. И он, черт побери, беспокоился за этого мальчишку. – Господин Шики, – стоявший перед ним лысый мужчина, Кине, весь дрожал, ожидая расправы, – м-мы не могли его сразу забрать, там было полно народу, это было небезопасно для нашей репутаци— – Он мог за это время умереть, – Шики сцепил пальцы в замок, – моли богов, иначе отправишься следом за ним. У Шики перед глазами стояло бледное, сероватое от кровопотери лицо Изаи с жуткой умиротворенной улыбкой на тонких губах, когда того на каталке провезли в реанимацию. Несмотря на присутствие в тот день в госпитале людей из Авакусу-кай, никто не мог точно сказать, куда двое суток спустя бесследно исчез с больничной койки пациент Орихара.***
Об этом знал только Шики. Он лучше других догадывался, в насколько опасной ситуации находился Изая. Сейчас тот не смог бы дать отпор даже сопливому школьнику, не говоря уже о профессиональных киллерах, которые давно охотились за ним. И поэтому Шики сделал так, чтобы никто ничего не видел, и когда в больницу стали наведываться «обеспокоенные дальние родственники, из новостей узнавшие о несчастном случае», доктора и весь персонал только пожимали плечами. Откровенно говоря, Изая был плох. Истратив все силы и потеряв много крови, первые несколько суток он не приходил в себя, а потом стал просыпаться ненадолго, блуждать расфокусированным взглядом по окружавшим его предметам без тени узнавания и отключаться снова. Шики начинал опасаться за сохранность его разума. Ведь это страшно, когда тот, кто тебя знал, вдруг перестает отличать тебя от любого в безликой толпе. Когда ты теряешь для человека уникальность, это… задевает гордость? Но однажды мутный взгляд Изаи, наткнувшись на него, все-таки задержался. Не разглядывая – оценивая. И тут вдруг Шики увидел страх в этих красноватых глазах. Изая боялся… его? Шики помнил, из-за чего. Да, несколько лет назад, в этой самой комнате… Пока Изая был здоров, он умело скрывал свои эмоции. Сегодня, как тогда, в ту первую дождливую ночь, Шики сидел на краешке постели Изаи и гладил холодные кончики его тонких пальцев, едва выглядывавших из-под повязок. Он корил себя, что не уберег парня. Изая больше не был тем взъерошенным мальчишкой из-под эстакады, он все сильнее напоминал Шики его самого в молодости, и этот факт почему-то придавал ему уверенности. Оттого ли, что Изая как брат-близнец повторял его судьбу? Оттого ли, что сам Шики сумел пережить те сложные времена и теперь наверняка знал, что и Изая переживет? Или, возможно, оттого, что судьба раз за разом возвращала ему Изаю, и Шики чувствовал, что у него еще остались дела на этой земле. Он ощущал себя ответственным за него с самого первого дня их знакомства, ведь именно он подтолкнул Изаю к краю пропасти, разделяющей ребенка и взрослого. Шики признавал, что не все сделал правильно, и что для него сложившаяся ситуация тоже была своего рода уроком и испытанием. Изая, когда приходил в себя, едва ощутимо вздрагивал от каждого прикосновения, и это было в корне неправильно. Нужно было вернуть тому возможность засыпать у него на коленях. Шики понимал это… и ничего не делал, чтобы исправить положение. Он не мог понять, почему Изая, его талантливый мальчик, тратил свое время, свои силы, свою жизнь на этого монстра. Шики ревновал. Он скрывал от Изаи, что пристально следил за ним все это время и особенно яростно отрывался на нем, когда тот уделял слишком много внимания Шизуо. Что в этом Шизуо было такого, чего не мог дать Изае он? Шики подолгу сидел рядом с ним в первые дни после того, как тайком забрал из госпиталя. Менял повязки и капельницы, стирал нечаянные слезинки с его висков. У Изаи помимо множества других травм были сломаны обе руки, и Шики делал для него все. Готовил подходящую пищу, кормил с ложечки как маленького, водил в туалет, обтирал влажным полотенцем, терпеливо возил щеткой по ровным белым зубам, расчесывал стремительно отраставшие волосы. Он знал, насколько щепетильно Изая относился к собственной чистоте, и делал все, чтобы тот не чувствовал себя обделенным. Изая первое время апатично принимал эту заботу, а позже стал смущаться, но Шики своими действиями подбадривал его, давая понять, что все нормально. Но вскоре апатия вернулась. Шики мало разговаривал с ним, думая, что эта молчаливая суровость поможет Изае преодолеть стеснение. Да-да, Шики наконец рассмотрел, что во многих моментах Изая настолько привык обходиться без посторонней помощи, что не имея возможности обслуживать себя самостоятельно, чувствовал себя очень сконфуженным. И это было вдвойне удивительно для того, кто прежде делил с ним постель. Прошло полтора месяца, но Изая по-прежнему вздрагивал от прикосновений, будто старался избежать их. У него отросли волосы, но когда он попросил Шики остричь их, тот неожиданно отказал. Шики нравилось перебирать длинные гладкие прядки, льнувшие к шее. Изаю же бросало в дрожь от прикосновений горячих крепких рук к его затылку, но то были двоякие чувства – сплав наслаждения и страха. Тело по давно, казалось, утраченной привычке тянулось к теплу этих рук – и никак не могло забыть, что Шики бывал с ним груб, гасил об него вспышки агрессии, которые, впрочем, после щедро оплачивались. Опасался ли теперь Изая, что Шики выставит ему счет, когда он выздоровеет? Шики всеми силами давал понять, что заботится бескорыстно. Однако пока физическое состояние Изаи было критическим, Шики беспокоился за него не так сильно, как когда он окончательно пришел в себя.***
После злополучной стычки Изая стал непривычно тих; редкие молчаливые истерики сменялись затяжными периодами апатии. Шики и помыслить не мог, что у ставшего таким сильным Орихары могут начаться проблемы с психикой. Морщины на его переносице залегали все глубже, пока он не пришел к очевидному и простому выводу: Изае не хватало информации. Конечно, как человек, который привык пропускать через сознание непосильный любому другому поток данных, отрезанный от внешнего мира, Изая, видимо, ощущал себя брошенным в вакуум и испытывал ломку не менее жестокую, чем наркоман, лишенный дозы. Пока Изая спал, нанятые Шики рабочие повесили на стену в комнате телевизор, принимавший все мыслимые каналы, чтобы Изая не скучал, пока Шики был вынужден отлучаться по делам клана. Бесшумно опустив пульт на специально сооруженный над кроватью столик, Шики поймал себя на мысли, что старается сотворить чудо для Орихары, как переодевшийся Санта-Клаусом отец для своего сына. Он жалел, что тогда, несколько лет назад, пошел на поводу у этого дьяволенка и лег с ним в одну постель. Еще больше Шики сожалел о том, что по собственной инициативе допустил в нее посторонних. Он отчетливо помнил насмешку в глазах Изаи и овальный синяк засоса на его шее. Он ненавидел Изаю, он желал его, он понимал, насколько жалок в своей ревности. Впрочем, за исключением последней вспышки, внешне она никогда не проявлялась, лишь морщина меж бровей залегала чуть глубже обычного. «Лучше бы он познавал прелести полового созревания со своими сверстниками», – думал Шики. Он же предпочел бы остаться для Изаи заботливым дядюшкой или крестным отцом. Шики нравилось разглядывать Изаю, когда тот спал. Он был похож на него самого, как уменьшенная копия. И от этого Шики еще сильнее злился на него за ревность, которую Изая намеренно распалил до небес. Но, в конце концов, он сам сделал его таким…