***
Лёжа на диване, он крутил между пальцами амулет на шее и хмурил брови. Вот как? Значит, Лис опять решила оставить этот мир. Ширк, конечно, знал, что она не всерьёз, но нельзя же так убиваться только из-за нарушенного обещания. Люди ошибаются и врут сами себе чаще, чем другим. И страдают от этого. Даже удивительно, что мысли о его предательстве мучают её больше, чем само паломничество. Снять бы с шеи амулет, чтобы забыть обо всём хотя бы на ночь, но Ширк не стал. Ширк думал, Лис пропустит свою школу, всё же ей было действительно плохо, однако на следующий день с утра её уже не было. Только следы на снегу, как и её собственный отпечаток тела и лица, куда она плакалась полночи.***
В школе я забывала о грусти. Хотя толчком тому, чтобы не оставаться дома, послужила возможная встреча с братом. Видеть не хочу его до конца своих дней! Я специально раньше вставала и раньше ложилась спать, чтобы не оказаться с ним за одним столом за завтраком или ужином. Да-да, еду я готовила до сих пор по рецептам Саниты, к которой тоже ходила всё чаще по всё тем же причинам: не желаю видеть Ширка, но и не хочу оставаться одна. Помню, пришёл он чинить магией крышу, пока мы с Блиром рисовали в гостиной. Так вот как только брат снял с себя обувь и верхнюю одежду, я буркнула Блиру: «пока» и пошла натягивать валенки, не поднимая глаз на Ширка, который также проигнорировал меня. Вот и отлично. Я перестала с ним говорить. Вообще. Сначала он пытался со мной общаться, спрашивал, как дела, просил купить что-то на рынке, если соберусь туда пойти но, не находя взаимности, тоже замолчал. Но ни дома, ни в душе не стало пусто, как я хотела, было липко, сыро и очень тесно. Зато с Элаем я больше общалась, сама лезла обниматься, а он отвечал и не был против, если я за ним куда-нибудь увязывалась хвостом. И всё же однажды я заметила, или скорее почувствовала по ауре, что настроение у друга слегка портилось, стоило мне показаться на горизонте. Сначала я думала, что дело не во мне, но спросить так и не решилась, просто уходила в сторону, когда видела его с другими ребятами. Я много и долго об этом думала. Ведь, когда мысли не могут покинуть голову через рот, они начинают накапливаться и давить. Вот под таким давлением я, наконец, шла по коридору, чтобы всё выяснить с глазу на глаз. Он же меня всегда слушает. Из нашего класса, ставшего таким привычным, с такой удобной, почти родной, круглой деревянной ручкой, доносилась приятная, чуть грустная, но мягкая, флейта. Эту песню я не знаю. Новая?Река, река далёко до моря, Река, река звала за собою. Расскажешь, как добраться домой, Ведь ты, Река, звала за собою меня...
Я осторожно нажала на ручку, чтобы не перебивать красивый голос Кэри, но, вдумавшись в слова, отпустила её, приложив ладонь ко рту. В солнечное сплетение точно что-то ударило, заставив медленно осесть на корточки и сжаться, держась одной ладонью за дверь, вторая всё также зажимала рот. Нет, я знаю, это не Река. Она сейчас спит. Больно только мне. – Эй, – чья-то рука осторожно легла мне на плечо. – Что случилось? Тебе плохо? Покачала головой, взглянув исподлобья на говорившего. Это были проходившие мимо по коридору девочки из старших классов. Все четверо столпились вокруг меня, пытаясь выяснить, что со мной не так. – Почему ты плачешь? – Живот болит? – Где твой учитель? – Давай отведём тебя в медицинский кабинет. Я лишь на всё качала головой, пытаясь взять себя в руки, чтобы встать, с глазами, полными слёз, спокойно ответить, что всё нормально, и пойти умыться. Но горло сдавило, а ноги закостенели. Взволнованных ребят, которые переговаривались и шептались между собой, скапливалось вокруг всё больше. А мне становилось всё жарче и теснее. Сжала ладонь в кулак, и тут дверь открылась, оттуда высунулось строгое лицо учителя. – Чего вы тут столпились? Мисси, хватит вытирать собой пол, для этого есть дежурные. Лучше заходи в класс, мы тебе такую песню... – он осёкся, когда я подняла на него лицо и тут же спрятала в распущенных волосах. – А почему ты на полу? Постой! Не поднимая головы, я протиснулась между старшеклассниками и убежала.***
Момо вздохнул, повернулся лицом к озадаченным ученикам, которые видели последнюю часть произошедшего. – Одна морока с этой девчонкой, – покачал головой учитель. – Элай, вперёд! – Я тоже пойду. Где прятаться в слезах, как не в женском туалете? – многозначительно протянула Кэри и вышла за Элаем. Но в туалете Милиссы не было. Предположив, что она вышла на улицу, поскольку была в верхней одежде, Элай молча направился к выходу, Кэри всё также шла за ним, размышляя вслух о том, что же могло послужить причиной расстройства подруги. – Вроде ничего такого не было. Девочки не могли её обидеть, я их знаю. По-моему, она всегда только тебе и рассказывает, что у неё в жизни происходит. Элай слушал предположения Кэри в пол уха, пытаясь сообразить, куда бы могла пойти Мисси, если бы хотела остаться одна, чтобы её никто не нашёл? Или наоборот, остаться одной, но потом быть найденной и утешенной? Ох, эту девчонку порой не поймёшь. Спрятавшись за углом школы, Элай показал Кэри жестами, чтобы та молчала, и подкрался к старой беседке, в которой иногда тусовались старшеклассники, но сейчас следы на снегу принадлежали одному человеку. Кэри, стараясь сильно снегом не хрустеть, медленно пошла к другу, который притаился у деревянной стенки с облупленной коричневой краской. Приложив палец к губам, он показал на себя и выставил вверх указательный. Кэри должна знать, что это значит – он посмотрит один, – правда, не особо надеялся, что она его послушает. Осторожно выглянув, из-за стены, Элай не сразу понял, что происходит, не было слышно ни всхлипов, ни шмыганий носом, ни даже дыхания. Но когда Мисси приподняла голову, он, наконец, заметил, как её трясёт от рыдания. Она плакала, плакала так, что от одного вида на неё сердце разрывалось. Элай сполз по стенке спиной и плюхнулся в снег. Кэри тряхнула флейтиста за плечо, приводя в чувство, и требовательно уставилась своими карими глазами в его. – Ну что там? – нетерпеливо прошептала она. – Ты чего так покраснел? Элай быстро отвёл глаза, поднял снег с земли и потёр им лицо. – Ну? Говори, а то сама посмотрю! – угрожающе прошептала певица. «А разве не ясно? Плачет, как обычно!» – а, ну да, Кэри не Мисси, многозначительные взгляды ей ни о чём не говорят. Вздохнув, он взял подругу за руку и потянул прочь от беседки. Только когда они оказались достаточно далеко, флейтист ответил ей жестами. – Плачет? Это ты виноват! – девушка пихнула его в грудь, и флейтист растерянно покачнулся назад, еле удержавшись на скользкой поверхности. – И не делай такое лицо, будто ничего не заметил, – сердито произнесла брюнетка, скрестив руки на груди. – Я иду к Момо, а ты сейчас же пойдёшь и извинишься перед ней! Элай попытался объяснить, что Мисси сейчас лучше побыть одной, но Кэри не стала слушать, только развернулась и закрыла за собой дверь школы. Он виноват? И что же такое он мог сделать, интересно? Оскорбить, ударить, просто не смотреть в её сторону? Нет, конечно! Элай не такой, никогда таким не был и не будет. Все издевательства, что он пережил, остались в памяти навсегда. Сначала его все искренне жалели и только потом начинали просить о самой мелочной помощи, хотя без усилий могли помочь себе сами, повышать на него тон без причины, говорить за него в столовой, заказывая еду ещё и для себя от его лица. А всё потому, что он не мог ответить. Бывало, доходило до драки, если он отказывался дать поиграть на флейте или воспользоваться табличкой с мелом, как холстом для корявых издевательских рисунков. Они будто ощущали себя выше его, сильнее, старше. На Кэри тоже иногда находит, вот как сейчас. Но ей можно, ведь именно она когда-то защищала его от хулиганов, улыбалась, даже если было грустно, смеялась над любой неприятностью. Вот тогда Элай понял: силён тот, кто продолжает улыбаться, несмотря ни на что. Кэри заставляла его улыбаться, сама не зная об этом. И постепенно этот эффект стал работать в обратную сторону: он улыбался, и камень с души падал. К нему стали тянуться люди, он обрёл много друзей во всей школе. Да, они доверяли ему, тоже просили помощи, но уже не посмели обидеть, потому что видели его улыбку, и им становилось неловко за то, что так его нагружают, думали о нём только хорошее. И ему это нравилось. Элай понял ещё кое-что. Кэри всегда доброжелательно общалась с новичками, показывала им всё, пыталась сдружить их со всеми ребятами. И новички менялись. А Кэри нравилось менять людей. Так он думал, потому что сам теплел, когда видел, что Мисси больше не стесняется показывать свой чудаковатый характер, смешное поведение. Тоже больше улыбается, шутит, меньше грустит и молчит. Хотя его мнение изменилось, стоило Мисси заступиться за него тогда на чердаке. Он вдруг понял, что ничего на самом деле для неё не сделал, она всегда такой была, не стояла в стороне, когда кто-то нуждался в помощи. Но то, как она привязалась к нему... Сначала он был рад, даже счастлив почувствовать себя тем, кого слушают, а не тем, кто слушает. Она разговаривала с ним, разговаривала всегда и по-настоящему. Но иногда, как бы Элай не отрицал это, Мисси надоедала. Конечно, он сам виноват, что пустил её так близко, что делился мыслями, которыми никогда ни с кем не делился раньше. Но не всё же время проводить с одним и тем же человеком? Ему весело, например, с ребятами из старших классов, или даже с Мелани, девочкой, что перешла из их группы в другую. Она тоже когда-то заставляла его улыбаться. И он улыбался Милиссе каждый день, а она улыбалась в ответ. Но что же случилось сейчас? Короче, возможно, он не знает причину, но знает, как сделать так, чтобы она чувствовала себя лучше! Проблема в том только, как бы себя при этом не начать заставлять делать что-то против воли.